Николай Федорович Дубровин
История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2

Глава 3

Абхазское селение. Дом. Одежда. Абхазская женщина и положение ее в семействе. Брачные обряды. Гостеприимство и пища. Семейный быт. Рождение, воспитание и аталычество. Похороны

Переплетенные сарсапарелью ясень, ольха и дуб окружают по большей части с обеих сторон все дороги Абхазии. Изредка кое-где показываются маленькие сырые полянки, покрытые папоротником; холмы сменяются долинами, перелесками, полянками, и наконец является окаймленная небольшими горами долина, на которой, то группами, то в одиночку, разбросаны увитые виноградными лозами грецкие орехи, огромные дубы, а между ними мелькают изгороди, виднеются редкие кровли сакль и торчащие, наподобие русской голубятни, амбары для кукурузы. Таков общий вид этой страны.

Деревень, в европейском смысле, не встречается в Абхазии. Население не сосредоточивается в дружных, скученных жильях, а, напротив того, каждая сакля, со своими незатейливыми службами и небольшими огородами, стоит совершенно особняком и не имеет связи с другими. Деревня, несмотря на то что абхазцы живут небольшими группами, от пяти до десяти семейств, рассыпается по холмам и косогорам на значительное расстояние, и оттого местность принимает вид огромного и великолепного парка, посреди которого как будто «устроены лачужки для сторожей». Дорога редко когда идет мимо жилья, и случается, что проезжий, находясь посреди деревни, не видит ни одного строения.

Кроме роскошной природы, бедность и нищета окружают как жителей собственно Абхазии, так и соплеменные им горские общества абазинского племени. Жалкие аулы последних были раскинуты по дремучим лесам Черных гор, в верховьях ручьев и речек. Все богатство абазина, все его хозяйство заключалось в нескольких саженях земли, засеянных пшеницею, в небольшом огороде с кукурузою да в сушеных и квашеных лесных плодах. Сакля его вечно скрыта в дремучем лесу или повисла над бездною и сообщается с землею только едва заметной тропинкой, проходимой для одного туземца, привыкшего к горам и любящего, как зверь, свой темный лес.

Та же раздельность и такая же бедность составляют характеристику и абхазцев.

Дома в Абхазии похожи на плохо устроенную корзину, в которой сучья деревьев до такой степени дурно переплетены между собою, что образуют множество отверстий, в которые можно просунуть кулак. Сплетя себе из хвороста квадратную или круглую, смотря по вкусу, клетушку, накрыв ее сверху камышом, кукурузными листьями или, наконец, папоротником, абхазец считает, что построил себе дом, лучше которого и желать нечего. Перед дверью он делает небольшой навес, внутри у одной из стен – очаг, с такой же плетеной трубой – и сакля готова. В ней он проваляется кое-как зиму, лежа около очага на войлоке или бурке, и лучшего помещенья он не желает и не ищет. Постройка такой сакли стоит одной коровы. Низенькая перегородка делит саклю на две половины, которые, смотря по достатку хозяина, назначаются: одна для мужчин, другая для женщин или большая для людей, меньшая – для скота. С двух сторон, по стенам сакли, ставятся длинные деревянные скамьи, из которых на одной лежит перина или войлок – это мебель сакли. Посредине, на земляном полу, раскладывается костер и служит для обогревания семейства; над костром висит железная цепь с крючком, для поддерживания котла. Свет костра, сквозя через стены, отсвечивается ночью на деревьях красноватым цветом и, смешиваясь с мириадами светляков, искрящихся в земле, представляет издали довольно фантастическую картину. В углах стоят сундуки, преимущественно красного цвета, окованные железом и заключающие в себе все фамильное имущество; возле них стоит кадка с кислым молоком, любимым напитком туземца. На дырявых стенах, над нарами, висит оружие: ружье в чехле, шашка и кинжал; тут же приклеена какая-нибудь грубая лубочная картинка, «изображающая черта с двумя рогами и глупо растопыренными руками» или что-нибудь в этом роде. Над головами протянута веревка, через которую перекинуты платья и разного рода тряпки.

«В скотной половине меньше удобств, – говорит очевидец, – и из мебели в ней я заметил только одно корыто».

Неподалеку от такого дома видна еще клетушка или корзина, величиною до одной кубической сажени, – это амбар абхазца. Он сплетен также из сучьев и поставлен на четырех столбах до одной сажени высотою. Последнее необходимо для предохранения небольших запасов хлеба от истребления его мышами и крысами.

Дома князей, зажиточных и известных дворян, отличаются несколько большим удобством. Жилища такого рода составляют два строения: большое – асасайра (гостиная) и малое – ашхора. Большое строение бывает обыкновенно с открытым крыльцом, имеет от трех до четырех сажен длины и от двух до трех сажен ширины. В таком доме делается двое дверей: одни с крыльца и называются верхними, другие в задней стене и называются нижними. Само строение, дощатое или плетеное, вымазанное глиною и покрытое или соломою, или дранью. Встречаются, но редко, и такие дома, у которых стены рубленые, а потолки дощатые. Внутри комнаты, по одной ее стороне, делаются нары, по другой ставится длинная скамья. Кругом по стенам, в рост человека, вбиты гвозди для вешания одежды, оружия, конского убора и проч. На земляном полу, посреди комнаты, раскладывается огонь, над которым, вверху аршина на три или на четыре, приделывается дощатый щит или потолок, для того чтобы искры костра не могли зажечь крыши. Таково устройство асасайры.

Как раз против нижних дверей большого строения и в нескольких саженях от него устраивается другое – малое. Оно всегда плетеное, вымазанное, круглое, с конусообразной крышей, вроде калмыцкой кибитки, и занимает всего от четырех до шести квадратных сажен. Внутри оно имеет точно такое же устройство: нары по одной стене, длинная скамья – по другой. Нары покрыты ковром или другой материей, смотря по состоянию хозяина, и на них положены высокой грудой тюфяки, одеяла и подушки – это общий вид ашхора.

Князья устраивают, подобно черкесам, кунахскую: это небольшая комната, иногда с деревянным полом, камином и шкафом. Вход в такую комнату бывает обыкновенно со двора; против двери сделано в земле углубление, в котором разводится огонь.

Дым от горящих дров идет на этот раз в трубу, сплетенную из сучьев и обмазанную внутри глиною, смешанною с навозом. Случается, что подобные комнаты бывают вовсе без окон, по большей же части в стене, противоположной двери, проделывается одно окно, да и то оно постоянно заперто ставней, отпираемой по временам, когда надо посмотреть из кунахской, что делается на дворе; свет в комнату проходит через растворенные двери. По стенам вбиваются также гвозди для вешания оружия, а у богатых на полу разостланы ковры; для омовения, по магометанскому обычаю, имеется таз и кувшин, а для молитвы небольшой коврик.

Угол комнаты, наискось от входа, ближе к которому проделывается окно, считается почетным и предназначается для гостя.

Вообще жилище абхазца бедно и не чисто, сами жители крайне нечистоплотны; грязь и рубища составляют достояние бедных; впрочем, и богатые не очень беспокоятся о чистоте в одежде и в доме.

«Вся посуда в семействе бедняков состоит из небольшого чугунного котелка и двух или трех маленьких ведер, в которых держат молоко; если деревянная посуда течет, то щели замазывают глиною, смешанною с козьим навозом».

Абхазец вообще груб и невежествен; в нем нет стойкости и твердости характера, он непостоянен, не смел и даже робок, вероломен, осторожен и всегда покорен перед сильнейшим.

Ума у абхазцев немного, и к тому же они мало способны к умственному развитию; но у них много практического смысла, и тот круг небольших понятий, который им доступен, разработан ими отлично.

Вся цель, вся жизнь его направлена по большей части на приобретение, по возможности даровое, каких-либо вещественных выгод. Отличительные черты его: воровство, корыстолюбие, в самых мелочных размерах, и отсутствие честного труда и любознательности. Воровство считается молодечеством и удальством. Самым лучшим человеком в крае считался тот, кто произвел более разбоев и убийств. Вся слава состояла в том, чтобы бродить из одного места в другое, из одной засады в другую, воровать имущество неосторожных лиц, их скот, а при удаче и самих поселян для продажи в неволю.

– Ты еще, кажется, ни одной лошади не сумел украсть, – говорит часто в укор девушка молодому парню, – ни одного пленного не продал.

– Помоги тебе Бог, – говорит мать, благословляя сына и передавая ему в первый раз шашку, – этой шашкой приобрести много добычи и днем и ночью.

Понятия абхазца почти во всем противоположны понятиям европейским. «Их идеалы – идеалы голодного дикаря и разбойника; их характер деморализован. Разбойник есть самое занимательное лицо абхазских сказок; он искони пользовался почетом, славою, даже безопасностью. Беспрерывные набеги чужих народов, мелкая тирания, продажа людей, вредное влияние магометанства – все это довело народ до страшного нравственного ничтожества, сделало его ленивым, беспечным и нечестным». Характер абхазца глубоко испорчен. Несмотря на эту испорченность, на многие безнравственные черты в народе, нельзя все-таки отрицать в нем известной доли благородства.

Князья и дворяне, в особенности те, которые получили воспитание, вежливы и честны.

Вообще абхазцы держат себя свободно, говорят с каждым без стеснения, подбоченившись или опершись на ружье.

Гордость и сознание собственного достоинства проглядывает во всех движениях абазинского племени, которое отличается большой суровостью и воинственностью, уступающею только одним черкесам. Занимая весьма лесистую и гористую местность, абазины дрались всегда храбро, преимущественно пешком, и пользовались славою отличных стрелков.

Абазин честен, прям и откровенен. Испытанный в беспрерывной вражде с соседями и русскими, он всегда смел и любит опасности, с которыми родится и умирает. В домашней жизни, одежде и вооружении абазины не только мало отличаются, но совершенно сходны с черкесами, и только две особенности, весьма приметные для жителя гор, отличают черкеса от абазина: кафтан и башлык. Кафтан, с нашитыми на груди патронами, абазины носят гораздо короче черкес и обвивают башлык около шапки в виде чалмы, когда концы его не распущены по плечам в защиту от дождя. Черкесы подобным образом башлыков никогда не носят.

Черкесы носят всегда башлык белого цвета, а абазины и абхазцы предпочитают башлыки темных цветов; жители собственно Абхазии носят башлык, подобно черкесам, с распущенными концами. Вообще одежда абхазца весьма близко подходит к черкесской, но абхазец чисто и щегольски никогда не одевается. На нем почти всегда надета оборванная, вечно дырявая под мышкой черкеска, сшитая из грубого сукна домашнего приготовления; узкое, короткое нижнее платье, с ноговицами другого цвета, остроконечная шапка, всегда прикрытая башлыком, и рыжая бурка – вот и весь его костюм. Жители селений, ближайших к Мингрелии, носят иногда мингрельские и имеретинские шапочки, но предпочитают, впрочем, свой национальный костюм. На ногах, не всегда однако же, туземец носит постолы — обувь среднюю между русским лаптем и турецким башмаком. Постолы изготовляются из сырой кожи, прикрепляются к ноге ремнями и вооружены шпорой. Князья носят черные или красные черкесские чувяки.

Абхазец вооружен кинжалом, который носит за поясом, шашку – у бедра, ружье – за плечами; а на пояс он надевает пороховницу и металлический ящичек, в котором хранит сало для смазывания пуль.

Цвет лица его смуглый, рост средний, волосы черны и перепутанны, вся фигура костиста и сухощава; большинство мужчин бреет головы. Жители Сухума и его окрестностей имеют цвет лица бледно-желтоватый.

Красота мужчин в Абхазии преобладает над красотою женщин, тогда как у абазин наоборот. Там женщины и девушки прекрасны в полном значении этого слова; они рослы и стройны до очарования. Здесь между женщинами встречается весьма много лиц замечательной красоты. «Принадлежа к числу тех соблазнительных горских красот, – говорит очевидец про одну из девушек, – о которых предание носится по всему востоку, и наивно кокетливая, рисуясь выказывала она свою тонкую талию и пышный стан, обтянутый синим бешметом, белизну маленьких рук и белизну ног, выглядывавших из-под красных шелковых шаровар, вышитых золотом. Длинные черные волосы, густою волною, падали по плечам; глаза горели тусклым огнем под белою кисейною чалмою: она поражала своею красотою».

При необыкновенной белизне и нежной, розовой прозрачности тела, природа наделила абазинок черными кудрями и черными глазами, опушенными длинными и мягкими ресницами. Турки, скупая горских красавиц, предпочитали всем другим абазинок и черкешенок.

Наружность мужчин, как и всех горцев Кавказа, приятна: они смуглы, худощавы и черноволосы; выражение лица их всегда умное, смелое и доброе. Глаза живые и быстрые, получающие, в минуту гнева, какой-то особенный блеск, который, при смуглости лица, часто обезображенного вспышкою гнева, придает их взгляду особую страстность.

Женщины в Абхазии, как и везде, гораздо чистоплотнее и опрятнее мужчин. Исполняя все полевые и черные работы и занимаясь всем домашним хозяйством, абхазки одеты в чистое ситцевое платье, покроем своим подходящее к европейской одежде, и белые покрывала.

Абазины вообще не имели привычки скрывать своих женщин, но в Абхазии помещики и князья, придерживаясь магометанского обычая, скрывают своих жен от постороннего глаза и показывают даже и врачу ручку своей больной жены не иначе как сквозь прорезанное в ширме отверстие. Жены же простых крестьян показываются довольно свободно, а молодых девушек и вовсе не прячут.

Незамужние женщины у крестьян не закрывают свои лица и черные острые глаза; а замужние хотя и обязаны закрываться, но, при встрече с мужчиною, показывают только желание прикрыть себя платком или руками, но на деле не исполняют и этого. Все женщины заплетают волосы в косу и повязывают голову платком; носят шали или греческие курточки и обуваются в аккуратно сшитые чувяки собственной работы. Женщина-абхазка ловко ездит верхом на мужском седле, потому что об экипажах, кроме своей неуклюжей двухколесной арбы, абхазец не имеет понятия.

Красивых женщин в Абхазии мало, и они вообще весьма скоро старятся. В них нет грации, деликатности, нежности и свободы. От тяжелых работ, которые исполняет женщина в домашнем быту, она огрубела, а постоянно висящая над нею власть мужа, который имеет право над женою жизни и смерти, сделала во всех ее движениях и поступках что-то робкое, нерешительное.

В прежнее время турки в большом числе вывозили абхазских женщин, и вывезли лучшие типы. На долю абхазца осталась посредственность, весьма скоро стареющая. Старухи, с своими пронзительными черными глазами, морщинами, горбатым носом и отвислыми грудями, похожи на ведьм, в полном значении этого слова. Подобно черкесам, абхазцы сжимают грудь молодых девушек особым корсетом, причем две деревянные дощечки, не снимаемые ни днем ни ночью, давят на молочные железы и, препятствуя их развитию, делают то, что у абхазских взрослых девушек грудь плоска, как у мальчика, а с выходом ее замуж грудь весьма некрасиво отвисает.

В Абазии девушки не носили такого корсета и потому отличались особой стройностью стана, но и в Абазии красота женщины скоро отцветала. Тринадцать или четырнадцать лет были полной порой их расцвета, и в это время они выходили замуж. С двадцати лет они уже увядали, а в двадцать пять лет делались старухами.

Несмотря на некоторую наружную свободу, предоставленную женщине, она в полном смысле раба своего мужа и в крестьянском быту выполняет все тяжелые работы. Как в Абазии, так и в Абхазии одинаково смотрят на женщину, которая, в глазах мужа, не более как старшее в доме рабочее животное, о котором можно гораздо менее заботиться, чем о лошади. Женщина не знает ласк ни мужа, ни сыновей, которые по большей части со дня рождения отрываются от груди матери и отдаются на воспитание в чужие руки, в чужой дом и даже вне своей родины. Чувство сыновней любви не может развиться в таких детях, и она не известна абхазцам. Жена не может вступать с мужем в разговор, пока ее не спросят; не имеет права сидеть при нем, и при постороннем лице не получает даже от мужа непосредственных приказаний, а всегда через кого-нибудь другого. Услыша голос мужа издали, она обязана выйти к нему навстречу и ожидать его стоя, держать его коня, расседлать и присмотреть за ним. Мужчина, при всяком удобном случае, старается показать перед женщиною свое высокомерие и гордость, но сознает ее физическую слабость и старается угодить ей. Справедливость требует сказать при этом, что гнет женщины был скорее нравственный, чем физический. Домашняя жизнь туземца тиха, и со стороны мужа, как сознающего свою силу, было полное снисхождение; муж никогда не прибегал к побоям или ругательствам жены, и с подобными недостойными сценами семейная жизнь абхазца не была знакома. Несмотря на то что женщина проводит всю свою жизнь под гнетом мужа, удивительная чистота нравов есть принадлежность женщины всех племен абхазского народа. Ни рабство, ни тяжкие труды не могут заставить жену забыть свой долг и изменить мужу. Подобная измена влечет за собою или смерть от руки мужа, или продажу в неволю. Если где и встречается измена, то в приморских местечках, где всегда находятся такие почтенные старушки, которые помогают своим приятельницам водить за нос мужей. Абхазцы, впрочем, далеко не равнодушны к подобным интригам. Видимо или наружно холодный к прелестям своей жены до тех пор, пока она верна, туземец воспламеняется, когда проведает об ее интригах, и мстит жестоко соблазнителю, а жену наказывает еще строже.

В нравственном отношении женщина стоит все-таки неизмеримо выше мужчины. Последний знает это, и, несмотря на то что оказывает презрение женщине, он внутренне гордится ее нравственной чистотой.

По существовавшим в Абхазии законам о наследстве женщина не участвовала в доле при дележе имения, которое переходило или к сыновьям, или, за неимением их, родственникам мужского пола. Дочери умершего получали до выхода замуж пропитание от братьев или родственников покойного, смотря по тому, к кому перешло наследство. Последние, вместе с тем, были обязаны, при выходе девушки замуж, дать ей приданое.

Не связанный никакими особенными понятиями о религии, абхазец видит в браке средство избавиться от труда и передать его жене. Смотря исключительно с этой последней точки зрения, в Абхазии существует обычай не жениться на девушке, а держать ее вместе с тем в доме как жену. Мужчина, с дозволения родителей, берет к себе их дочь, живет с нею как с женою, но женится на ней только тогда, когда она выкажет свои способности быть хорошей хозяйкой. Такое испытание может продолжаться год и более. Хотя большинство абхазцев, в строгом смысле, и не принадлежат к христианскому вероисповеданию, они все-таки не придерживаются многоженства, а ограничиваются одной женой. Бывают случаи семейной жизни с двумя женами, но тогда вторая жена поступает в дом не иначе как с согласия первой, которая и остается хозяйкой в доме.

Обычай не позволяет абхазцу говорить родителям о своем желании вступить в брак; скромность же запрещает самому искать себе невесту или объясняться с ней. Молодой человек поверяет тайну желания жениться одному из своих родственников, или же родители или родственники молодого человека сами выведывают от него эту тайну.

– Не пора ли такому-то жениться? – спрашивают они своего сына через родственника.

Получив согласие, родители стараются приискать невесту. Если она в одной деревне, то желающий жениться, зная ее хорошо и встречаясь на гуляньях и народных праздниках, заявляет родителям, нравится ли она ему или нет. Если же невеста живет в другом ауле, то молодой человек отправляется туда под видом путника. Он старается прийти в дом родителей невесты поздно вечером, под видом запоздалого гостя, которого, по установившемуся обычаю гостеприимства, принимают со всем радушием, не спрашивая, кто он, куда и откуда идет.

Подобно прочим горским племенам, абхазцы строго соблюдают обычай гостеприимства. Избыток свободного времени развил в мужском населении пристрастие к разгульной, бродяжнической жизни. Абхазец не засиживается дома, а беспрестанно переезжает от родственника к знакомому и обратно. Эти-то переезды послужили к развитию обычая гостеприимства. Гостю, хотя бы он был преступник, нельзя было отказать в гостеприимстве, и нельзя было выдать его преследовавшему, несмотря ни на какие требования. Абхазец, защищая в этом случае гостя, скорее сам станет преступником, чем нарушит народный обычай. Владетель и тот не имел права требовать нарушения традиции и выдачи преступника. Он мог только приказать удалить его из пределов своих владений, и то туда, куда преступник сам пожелает.

Гость для абхазца считался особою священною, был ли то друг (дост) или недруг – он одинаково находил защиту и безопасность под крышей дома того хозяина, к которому приехал.

Кунак, или отрекомендованный гость, может быть уверен, что в сакле абхазца он будет в безопасности, накормлен и успокоен так, как только позволяют средства и достаток хозяина, который сгорит со стыда, если не будет в состоянии угостить приезжего. Для почетного гостя абхазец жертвовал последней скотиной, приносил последнюю горсть гоми и кукурузы, а если сам не имел этого, то добывал, путем воровства, у соседей.

Общее народное презрение заклеймит каждого, кто только окажется не гостеприимным. Туземец готов отдать гостю свою лошадь, и если услал ее зачем-нибудь в другой аул и сам находится в ссоре с соседями, у которых не может попросить лошади, то он обегает все соседние аулы, будет бегать сутки, но не вернется домой без того, чтобы не достать у кого-нибудь лошади для гостя.

Следует, однако же, заметить, что правила гостеприимства, установленные абхазским обычаем, весьма разорительны во всех отношениях. Большая часть Абхазии была покрыта лесом, пастбищных мест было мало, и, следовательно, народ был не очень богат скотом.

Обычай же между тем требовал от хозяина в честь почетного гостя убить козла, барана или даже быка и ставить его разом на стол. Все поданное на стол, по тому же обычаю, должно быть съедено если не гостями, то народом, сбегающимся на угощение.

Оттого абхазец крайне неприязненно смотрит на посещение его владельцем. Привыкнув оказывать почтение старшим, снискивать внимание их и покровительство, абхазец не изменяет себе и в том случае, когда посетит его князь с огромной своей свитой и станет уничтожать годовой запас продовольствия своего крестьянина. Моля в душе Бога, чтобы он унес поскорее из его сакли нежеланого гостя, крестьянин наружно все-таки раболепствует и целует полу его черкески.

Абхазцы, впрочем, смотрят на гостеприимство несколько иначе, чем черкесы. Для абхазца гость считается священною особою только до тех пор, пока находится в доме. Но едва только он оставил его саклю, как тот же хозяин, из мелкого корыстолюбия, готов лишить жизни своего бывшего гостя. Исключение в этом случае делается тогда, когда хозяин предложит гостю быть его проводником, и тогда, взяв на себя ответственность за жизнь гостя, туземец ни за что на свете не согласится запятнать себя изменой или нарушить обычай гостеприимства.

Есть еще оригинальная черта в жизни абхазца: будучи гостеприимен, абхазец не любит вечерних странников и посетителей. Подъезжайте к сакле абхазца вечером и просите приюта – хозяин наверно всеми средствами будет стараться отделаться.

Гостеприимство особенно строго соблюдалось владетелем, князьями и именитыми дворянами. С приездом гостя в сакле зажигается костер, который и освещает комнату. Свечи не в употреблении в Абхазии и имеются только у самых именитых людей, да и то восковые, грубого туземного приготовления, и зажигаются только в особо важных случаях. По большей части угощение и ужин происходят при свете камина. В домашнем быту, при отсутствии гостей, абхазец живет чрезвычайно скромно: ест один раз в сутки и преимущественно перед закатом солнца. Пища его состоит тогда из кукурузы, употребляемой вместо хлеба крутой просяной каши, вареного мяса, яиц и молока, приготовляемых самым обыкновенным образом; для гостя же он старается, по возможности, разнообразить пищу.

«Прислуга в оборванных черкесках, – пишет путешественник, – внесла два круглых, в аршин диаметром и аршин вышиной, столика и поставила их возле моего ложа. Такой же вышины, но аршина два длины, стол поставлен в углу, недалеко от дверей». За круглыми столиками сел гость и хозяин, князь, за длинными его сын и несколько человек родственников и вассалов князя.

В среднем и низшем сословиях хозяин не садится в присутствии гостя, считая это невежливым, а прислуживает ему во все время ужина. Торжественное молчание воцаряется между присутствующими. В кунахскую между тем вносят на деревянных тарелочках: гоми, абхи-обыста — просяная каша, ача — пресный кукурузный хлеб, афь — соленый сыр, шашлык — баранина, жаренная на вертеле, акиапа — курдюк, асацбал — кислый соус с курицей и, в заключение, кислое молоко, любимое питье для абхазца. Ужин тянется молча, потому что люди с достоинством и значением должны мало говорить; разговорчивые люди не считаются умными и не уважаются. После ужина подают воду для умывания рук.

В пример высокого развития гостеприимства можно привести случай, бывший с князем Дмитрием Шервашидзе, близким родственником владетеля. Князь Дмитрий встретил на дороге путников, которым объявил, что 300 человек абреков спустились с гор, с целью ограбить его имение, что он их отыскивает и спешит к милиции, находящейся под его начальством и собранной недалеко от места встречи. Так как путешественники были мало или вовсе не вооружены, а главное, находились на земле князя Дмитрия, то он не задумался оставить свой дом, которому грозила явная опасность, и проводить своих нежданных и случайных гостей. Проводя до границ своего владения, до первой дачи одного абхазского дворянина, князь расстался со своими гостями и оставил им проводника, который должен был их сопровождать до Очемчир – зимнего жилища владетеля.

Молодые девушки Абхазии заменяют обыкновенно в семействе прислугу, и потому молодой человек, приехавший в дом под видом гостя, может хорошо и легко рассмотреть избранную его родителями невесту и высказать о ней свое мнение.

В случае одобрения между родителями жениха и невесты начинаются переговоры и заключается условие о калыме. Девушка не принимает в этом деле никакого участия; ее согласия не спрашивают, точно так же как и того, нравится или нет молодой человек, ищущий ее руки. Часто родители невесты не говорят даже вовсе об участи, ожидающей девушку, до самой последней крайности – до первого официального и открытого свидания жениха с невестой.

В такой день жених отправляется в дом своей суженой в сопровождении большой свиты и с подарками ей и ее родственникам. Один из сопровождающих, обыкновенно родственник, выбирается в должность дружки.

Как только в доме невесты заметят приближение такого поезда, девушку уводят в ашхора – малое строение, где она и должна ожидать жениха. Там все прибрано, вычищено и приглажено. Над нарами висит занавес из прозрачной ткани, такой длины, что, опущенный, он падает на колени сидящих на нарах. Занавес этот вешается только на этот раз, в ожидании прихода жениха. Последний подъезжает всегда к асасайре – большому гостиному дому.

Отец невесты и его слуги встречают приезжих перед крыльцом, помогают гостям слезть с лошадей, снимают с них оружие и развешивают его в гостиной на гвоздях. Хозяин ведет гостей в асасайру и сажает свиту жениха на подушках, на почетном месте и по старшинству лет. О женихе как будто забывают; о нем не заботятся, за ним не смотрят, и он, вместе с дружкою, садится где-нибудь в темный угол, близ нижних дверей. Начинается заранее приготовленный пир. Собираются гости. Отец невесты приглашает к себе, от каждого семейства своего аула, одного старшего в доме, а молодые парни и девушки безо всякого приглашения приходят поплясать и повеселиться. В этом случае такое вторжение их на праздник не считается предосудительным.

Подают ужин; по одну сторону стола помещается свита жениха; по другую званые гости. Приносят умыть руки; перед остальными гостями ставят длинные столы, установленные кушаньями, состоящими из гоми, вареного и жареного мяса, долмы, пилава и прочих блюд азиатской кухни.

Пирующие не дотрагиваются до кушанья в ожидании особой церемонии.

Одному из гостей, обыкновенно седому старику, подают стакан вина и нож, на конце которого насажено целиком бычье сердце. Старик встает, принимает в правую руку стакан с вином, а в левую нож с бычьим сердцем и, обнажив свою седую голову, читает молитву.

– Боже великий! – произносит он. – Благослови молодого жениха с его невестой, чтобы они были счастливы, любили друг друга до конца жизни, чтобы они дожили до старых лет; награди их детьми, и чтобы дети были счастливы и долголетны. Господи, награди молодых богатством, чтобы двери гостиного их дома были широки, никогда не затворялись и каждый нуждающийся путник находил ночлег и пищу; дай, Боже, чтобы их очаг горел огнем во веки веков и никогда не погасал бы…^[6] А кто зла пожелает молодым, пусть того сердце поразит копье или стрела, как это сердце поражено ножом.

– Аминь! – произносят присутствующие в конце речи.

Старик выпивает стакан вина и, перевернув вверх дном, ставит его на стол.

– Боже великий! – произносит он при этом. – Переверни так вверх дном разбойников, хищников, воров и всех тех, которые лишают нас собственности и нарушают у нас тишину и спокойствие и тем отбивают от нас средство заниматься хозяйством.

– Аминь! – отвечают также присутствующие на эту ироническую просьбу старца.

Старик садится за стол, и пир начинается на славу; стаканы с вином поминутно переходят из рук в руки. Жених, оставаясь на прежнем месте, ужинает вместе с дружкою на особом столике…

Один из самых почтенных людей, находящихся в свите жениха, временно нарушает пир. Он становится на колени перед отцом невесты и подает ему стакан с вином, тот принимает и осушает его до дна; подносивший предъявляет тогда подарки, сделанные женихом невесте и родителям. При этом жених и дружка поднимаются за столом и стоят все время в почтительном положении. Тот же, кто предъявил подарки, отправляется на женскую половину и одаривает мать невесты, потом возвращается и садится на свое место.