Николай Черкашин
Бог не играет в кости
© Черкашин Н.А., 2021
© ООО «Издательство «Вече», 2021
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021
Уважаемые читатели!
Спешим сообщить, что начиная с книги, которую вы сейчас держите в руках, все последующие издания серии «В сводках не сообщалось…» будут выходить в новом современном внешнем художественном оформлении. Не скроем, менять привычное, давно апробированное всегда трудно, к тому же серия эта – известная (выпущено уже около 50 наименований) и ее книги о Второй мировой войне неизменно пользуются популярностью у любителей остросюжетного жанра. Тем не менее, посоветовавшись с маркетологами, специалистами книжной торговли, дизайнерами, решили попробовать. Что из этого получилось, судить вам. Ждем ваших замечаний и предложений по адресу: 129337, Москва, а/я 63. Издательство «Вече» или по электронной почте: kichin@veche.ru
От издательства
Военные консультанты – генерал-лейтенант танковых войск А.В. Наумов, профессор Г.А. Биржевой.
Автор выражает искреннюю признательность Дмитрию Егорову (Калининград), Николаю Быховцеву (Волковыск), Ольге Цейкало (Зельва), Ольге Швыкиной (Москва), Александру Дударенку (Минск)Ы, Дмитрию Козловичу (Волковыск), Станиславу Адасику (Слоним), Ларисе Бибик (Брест), Александру Каркотадзе (Брест), Андрею и Елене Воробей (Брест), Владимиру Лигуте (Гродно), Валерию Черепице (Гродно), Евгению Страшинскому (Сморгонь) за помощь в сборе материалов для этого романа.
Эльвире Соловьевой (Черкашиной)
Часть первая. Любисток-41
Есть имена, и есть такие даты, —
Они нетленной сущности полны.
Мы в буднях перед ними виноваты, —
Не замолить по праздникам вины.
Александр Твардовский
Вместо вступления
Начиная этот роман, я так и не определил – кто же в нем главный герой? Скорее всего, героев несколько, то есть, выражаясь языком математики, их множество. Некое множество. Еще точнее – это подмножество известных величин, а второе подмножество со многими неизвестными составит как бы фон первому.
Итак, главный герой здесь – это подмножество действующих лиц, заключенных в точные рамки «Белостокского выступа», который просуществовал всего два года (с 1939 по 1941) и который весьма глубоко вклинивался со стороны СССР в государственное тело Третьего рейха. Его, этот выступ, можно было бы назвать «Белостокский треугольник» с городами-«углами»: Гродно-Волковыск-Ломжа. Были и другие углы, которые делали его наложением нескольких треугольников с иными географическими точками, и тогда это был бы уже шестиугольник, «звезда Давида» или по определению геометров – «полигон». И этот термин, наверное, наиболее соответствовал положению вещей – полигоном он и был для размещенного в нем могучего воинства.
Некоторые историки называют его «клином». Немцы – «белостокским балконом». Генерал Голубцов определял его как «белостокскую подкову». А по сути дела это был плацдарм для 10-й армии РККА – великого множества с двумя подмножествами известных и неизвестных героев… И плацдарм довольно коварный, который при старании противника мог стать «белостокской западней». Мысль эта вызывала у властителя «клина», «балкона», «подковы» генерал-майора Константина Голубцова зубную боль. И порой не фигуральную, а самую настоящую, поскольку в силу своей постоянной занятости и перегруженности командующий 10-й армией уже год не садился в кресло дантиста. А правый коренной доводил его порой просто до отчаяния. Поначалу на помощь приходила жена, Анна Герасимовна: она снимала острую боль народными средствами. Константин Дмитриевич с детства боялся завывания бормашины. Ничего не боялся, три войны прошел, а сверления зубов боялся…
– На, приложи кусочек сала… Ты бы все-таки сходил к зубному!
– Да у нас в госпитале одни зубодеры.
– Тут в частном секторе такая искусница есть. Она мне пломбу ставила. Хочешь, свожу тебя к ней?
– Как-нибудь сходим. А пока – по службе полный завал!
Глава первая. Лучший дантист Белостока
Агния Станиславовна Свирепчик, она же, по первому мужу, Рейснер, она же, по второму… Да просто Агнешка. Лучший дантист Белостока. Ей тридцать три года, она красива – природная блондинка с голубыми глазами. Крылья породистого носа повторяли красивый вырез чуть пухлой верхней губы. Ее зубы напоминали яблоневые лепестки – такие же ровные и белые.
Статная, с горделивом поставом головы. И эти ноги, столь высоко открытые белым халатом – стройные, легкие, быстрые, созданные для бегства от фавнов и сатиров. Но не от настоящих мужчин.
Как же велись на нее мужчины! А она почти ничего для этого не делала, если не считать заботу о хорошо ухоженных волосах и те простые, но хорошо продуманные наряды: где-то в обтяжку, где-то с напуском, с деликатным разрезом на юбке (а то и с двумя сразу!), смелые, но в рамках приличия декольте. Грудь у нее была красивая, не тронутая губами младенца, и Агнешка умела подавать ее, как подают десертный торт.
Она хорошо помнила фразу из Библии «В волосах женщины ее ночь». Шелковое золото ее волос в три неотразимых волны сбегало на ее плечи.
А как она умела носить юбки! Ношение юбки – это особая статья искусства женского обольщения. Она любила строгие черные полотнища, которые при всей своей строгости так изящно подчеркивали ее бедра и опускали мужские взгляды к коленям, которые хоть и были прикрыты подолом, но опытный глаз всегда мог понять, сколь округлы они и чувственны. Особенно хорошо смотрелись такие юбки с коротеньким, сильно приталенным белым халатиком, в котором она принимала пациентов.
Уроженка Белостока, она училась зубоврачебному искусству в Варшаве, стажировалась в Кенигсберге и весьма преуспела в этой столь важной отрасли медицины. В свои немногие годы Агнешка дважды побывала замужем (слава богу – бездетно), сменила добрую дюжину любовников, гражданских мужей и прочих претендентов на ее сердце и руку… Анализируя свой жизненный опыт, она вывела формулу идеального мужчины. Сокращенно она называлась МИМ – «Мой Идеальный Мужчина». По молодости лет она воспринимала мужчин как приятное дополнение к своему телу и не более того. И то, что так восхищало поэтов и романтиков, она уподобляла индукционной катушке со снующим в ней железным сердечником, от которых бегут не электромагнитные волны, но волны наслаждения. Однако с годами это чисто гедонистическое понятие дополнилось новыми качествами. Мысленно она рисовала себе набор необходимых мужских качеств, как привыкла рисовать схемы зубов верхней или нижней челюсти. В понятие верхнего ряда она включала три обязательных достоинства – М.З.Б. Идеальный мужчина должен быть могущим – «М», он должен быть знающим – «З», знающим то, что неизвестно ей, то есть быть интересным собеседником. И, наконец, ее идеал должен быть бесстрашным – «Б», не бояться жизненных невзгод, угроз, врагов.
В тридцать лет она добавила к этому «верхнему ряду» достоинства нижнего ряда, которые могут быть или могут не быть, но очень желательны, и без которых ее идеал будет неполным. Это «Ю» – чувство юмора, которое идет от бесстрашия, и качество «П» – преданность. И все это, разумеется, на основе практического здоровья, не отягощенного плохой наследственностью и зубными проблемами (протезами – пометила она в скобочках). Всего пять зубов, пардон, обязательных качеств: М.З.Б.Ю.П. Она попыталась составить из них мнемоническое слово, но ничего путного не получилось. «МЗЮБП, ПЮЗБМ… Тогда она заменила „З“ – знающий на „У“ – умный. Тогда получилось МУЗЮП, ПУЗЮМ. ЗЮМБУП… Она писала стихи и любила играть со словами и с мужчинами. Но тут с аббревиатурой у нее ничего не получалось.
Одни ее поклонники были и могущими и мужественными, но они не обладали знаниями, которые делали бы их интересными собеседниками – „крепкие примитивы“, определяла она их. Другим не хватало бесстрашия и решительности, то есть они не могли разорвать тяготившие их семейные узы и сделать свой выбор в пользу Агнешки. Третьи оказывались слишком заумными и к тому же „слабо могущими“.
Своего МИМа – более-менее соответствующего этим канонам – она встретила в Кенигсберге, в университетской клинике: он сел к ней в кресло с запущенным кариесом. В учетной карточке было записано: Вальтер Хаске, 1910 года рождения, преподаватель университета…»
Вальтер обладал энциклопедическими знаниями почти во всех областях, которых они касались потом в своих разговорах за чашечкой кофе. О его мужественности свидетельствовали два шрама – на левой щеке и на шее, которые он получил не на дуэлях буршей, а на фронте под Верденом вместе с Железным крестом. Он владел тремя языками помимо родного немецкого – французским, английским и польским. Но покорил он ее сначала своей неутомимостью в любовных поединках. Немного портила его излишняя серьезность и даже некоторая угрюмость, Вальтеру не хватало юмора, умения подтрунивать над собой или подшутить над другими, и к тому же, как потом выяснилось, он не проходил и по качеству «П» – преданности. И тем не менее, когда Вальтер Хаске, доцент кафедры экономики, предложил Агнешке вместе бороться против общеевропейского врага – «московского жидобольшевизма», она приняла его предложение, поскольку именно этот враг обрушился на Польшу 17 сентября 1939 года в самый пик войны с немцами и в день рождения Агнешки. Этот враг вошел в Польшу с востока, тогда как с запада и севера ее терзали дивизии Гитлера. Вальтер по умолчанию не был поклонником фюрера. В глазах Агнессы он представлял некую очень засекреченную патриотическую организацию, которая пыталась противостоять напору «жидомасонства» с Востока. Она никогда не слышала слово «абвер», а Вальтер никогда не произносил его вслух. Просто и в Германии, и во Франции, и в Англии действовало немало скрытых патриотов, которых кровно, так же, как и ее, волновала судьба захваченной и разделенной Польши.
Как хотелось Агнешке не расставаться с Вальтером, но ей пришлось согласиться с доводами своего МИМа и вернуться в некогда родной Белосток. Вернуться для того, чтобы помогать Вальтеру и его друзьям вести разведку среди оккупантов. Вальтер обещал приехать к ней при первой возможности, а пока помог найти ей квартирку с зубным кабинетом, открыть частную практику. Агнешка без проблем – в бурном потоке беженцев и переселенцев, сновавших по обе стороны новой границы – перебралась в Белосток и поселилась в еврейском районе Ханайка, рядом с базаром и кладбищем.
Итак, Белосток – столица польского, а ныне белорусского Полесья, Агнешка Свирепчик, дантист высшей категории. Ну и еще загадочный Вальтер Хаске, который вел свою подопечную в новой и опасной жизни почти что за руку…
Глава вторая. Палица Геракла
«За морями, за горами, за широкими долами, против неба на земле…» стояла могучая современная армия. Стояла она точно между Минском и Варшавой (а по большому счету между Москвой и Берлином); стояла, нацелясь на столицы Восточной Пруссии и новообразованного генерал-губернаторства, в которое превратилась покоренная Польша – на Кенигсберг и Варшаву.
Корпуса, дивизии, полки 10-й армии РККА обретались вовсе не за горами и морями, а скорее за широкими долами, густыми лесами и топкими болотами. И не было на всем огромном пространстве от полесских болот до мурманских скал, от Бреста-Вильно-Риги-Таллина-Ленинграда и Мурманска, – более многочисленной и современной группировки, чем эта армия о пяти корпусах. Пять корпусов – соединений из нескольких дивизий – входило в эту армию: два стрелковых (1-й и 5-й), один кавалерийский (6-й) и два механизированных (6-й и 13-й) да еще авиационная дивизия впридачу. Командовал всем этим мощным воинством бывший поручик царской армии и генерал-майор советской, человек богатырского телосложения – Константин Дмитриевич Голубцов.
И когда он собирал свою «дружинушку» на совещание, перед ним представали пятеро верных «нукеров»-комкоров, пятеро генерал-майоров: Рубцов, Гарнов, Никитин, Хацкилевич и Ахлюстин – один краше другого. Все пятеро прошли суровую закалку в былых и недавних войнах – Германской, Гражданской, Японской, Испанской, Финской… Однако никому из них не посчастливится пережить сорок первый год. Вся пятеро войдут в анналы истории с простреленными сердцами и черепами…
* * *
В ходе «сентябрьской войны» 1939 года 206-я пехотная дивизия вермахта захватила Белосток, но, в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа, вынуждена была оставить его и отойти на оговоренный в документе рубеж.
22 сентября 1939 года в Белосток, так же как и в Брест, оставленный немцами, вошли советские войска, сначала казаки, а за ними краснозвездные танки и пехота. Вошли без выстрелов, как было в Гродно, вошли в полном походном порядке и встали на постой в покинутых польскими солдатами казармах, в военном городке, заняли аэродром, железнодорожную станцию, помещения пожарной команды, здания телеграфа, почты…
Встречали их с хорошо сдержанным любопытством, а на некоторых улицах и с цветами. Многие горожане толковали меж собой: «лучше русские, чем немцы». Другие возражали: «Но то же большевики! Те самые, которые рвались в Варшаву в двадцатом году!». «Ах, оставьте! Двадцать лет прошло. Все быльем поросло. У большевиков теперь новые враги – немцы». «То есть полная бздура[1]! – сердились опоненты. – Гитлер стал другом Сталина. А поляки как были для москалей врагами, так ими и остались! Так что мы теперь между двумя жерновами!» «Поживем – увидим…» Кухонные споры перерастали в ожесточенные дебаты между местными коммунистами и вернувшимися с фронта офицерами Войска польского.
«Как вы можете, говорить, что советы лучше немцев?! Немцы честно войной пошли, а советы нам в спину ударили!»
«Тогда скажи, почему они вместе с Гитлером не пошли на Польшу первого сентября, а тянули аж до семнадцатого? Почему пятого не пошли, десятого, а именно семнадцатого?» «Поговорка есть: русские долго собираются, да быстро едут. Собиралсь, как всегда, долго». «Глупство, панове, глупство!.. Пошли на Польшу спустя полмесяца, когда уже и Польши не было, когда правительство нас бросило и наутек в Румынию и Францию ушло». «Советы с немцами заодно Польшу поделили! Как и при Екатерине». «Потому и поделили, что наши правители не страну укрепляли, а свои виллы!»
* * *
Бывший дворец князя Браницкого украшал сердцевину Белостока, и за свою красоту в стиле барокко был прозван горожанами «полесским Версалем». В пейзажном парке сохранились павильон для гостей, арсенал, оранжерея и другие здания.
На вершине дворцового портика изнемогал под тяжестью земного шара Геракл, а фасадную браму – врата парадного входа – обозначали две мраморные фигуры все того же Геракла, в одном случае убивающего лернейскую гидру дубовой палицей, в другом – побеждающего немейского льва. Всё было в тему: гидра – естественно, гидра мировой буржуазии, а лев, несомненно, британский, ждали своего сокрушителя, своего Геракла. Генерал Голубцов по своему росту и комплекции вполне мог претендовать на роль советского Геркулеса с дубиной в виде мощнейшей армии. Эта мысль посещала Константина Дмитриевича всякий раз, когда он входил во дворец, ставший штабом самой крупной в округе армии. И каждый раз он подтрунивал над собой: «Гераклом можешь ты не быть, но командармом быть обязан!»
Из всех подвигов Геракла по душе Голубцову был тринадцатый, когда перед сражением со львом герой провел ночь с пятидесятью дочерями царя Феспия и всех их порадовал своей мужской силой. Когда же Константин Дмитриевич посвятил в этот подвиг члена военного совета армии дивизионного комиссара Дубровского, тот, во-первых, был весьма удивлен познаниями командарма в мифологии, а во-вторых, пообещал поменять статуи непристойного героя на фигуры воинов РККА – танкиста и пехотинца.
– Вот только наверху его оставим, – рассуждал главный политический руководитель армии, – поскольку он изображает угнетенный пролетариат, на котором держится весь земной шар.
Но руки до претворения в жизнь плана монументальной пропаганды у Члена Военного Совета (в обиходе – ЧэВээС) – так и не дошли.
* * *
Иногда Голубцов и в самом деле сравнивал себя с античным богатырем, когда садился за стол с мощной кипой накопившихся за два-три дня служебных бумаг. Право, то были самые настоящие авгиевы конюшни, привести которые в порядок не смог бы, наверное, даже Геракл… Тем более что античный грек был, наверняка, неграмотным.
Самый исполнительный в мире адъютант капитан Василий Горохов безмолвно выкладывал на стол командарма стопу директив, указаний, приказов, сводок, донесений, планов, служебных записок, телеграмм, инструктивных писем, таблиц, схем, графиков…
– Ну, Скарабей-разбойник, какой же ты мне навозный шарик сегодня прикатил!
Горохов виновато улыбался, понимая, как озаботил шефа столь увесистой кипой.
Рядом с креслом командарма дремал штабной пес Бутон, всеобщий любимец, и взволнованно побивал хвостом массивную ножку кресла в виде львиной стопы. Он всегда чувствовал настроение хозяина и умел поднять его, если оно было невеселым.
Эту беспородную, но весьма хитроумную собаку, помесь карликового пуделя с тибетским терьером, Анна Герасимовна подобрала прошлой зимой в Москве в Лефортовском парке, привела в дом, прикормила. Как объяснил потом ветеринарный врач, Бутона использовали для обучения щенков бультерьера и других бойцовых пород как живую мишень. Задиристые щенки трепали его, рвали, кусали, душили. А чтобы жертва не попортила им шкуры, Бутону вырвали клыки и когти. К тому же у него были сломаны два ребра, и он был сильно простужен. Сердобольная Анна Герасимовна не могла оставить такого страдальца без помощи. И через три месяца замечательного ухода Бутон выздоровел, отъелся, у него срослись ребра и выросли новые когти. Клыки не прорезались, но он прекрасно обходился и без них, поедая овсяные каши и мясной фарш.
Из-под черных косм тибетского терьера торчала задорная пуделиная мордочка. Жизнерадостный пес прошел суровую школу жизни, но не утратил веселого нрава.
В его жилах текла кровь тибетского терьера – и это в ней загорались и охотничий азарт, и тяга к странствиям, к бегу впереди хозяина навстречу неизвестности. Но кровь карликового пуделя, увы, размывала его бойцовские порывы, влекла к комнатному теплу и подстольному уюту. Обе крови в его венах струились как бы навстречу друг другу, и от того, ток какой из них преобладал в данный момент, Бутон либо отважно мчался на врага, либо заискивающе плясал на задних лапах, выпрашивая кусочек колбасы. Одно слово – полукровка. Но при всем при том пес обладал таким природным обаянием, что редко кто удерживался, чтобы не потрепать мохнатого длинношерстного меньшого брата. Когда Анна Герасимовна увидела в парке худого продрогшего пса, подозвала его к себе, и когда зимний ветер, разворошив шерсть на морде, открыл два больших карих собачьих глаза, полных тоски и страданий, сердце ее не выдержало, она обняла собаку и сказала:
– Все! Теперь ты будешь жить у нас. И нарекаю тебя Бутоном, потому что ты похож на только что распустившийся бутон черной хризантемы.
Без собаки дом не полон.
* * *
Однако надо было работать с бумагами. Настал час. Голубцов тяжело вздохнул и предложил адъютанту, словно перед ним лежала карточная колода:
– Сними!
И Горохов снимал «на счастье» первый пласт бумаг. Голубцов громко читал название документа:
– «Дополнения к организации и тактике санитарной службы в войсковом тылу»… Это начмеду… Далее «Окружной сбор высшего начсостава с полевой поездкой…» Это мне.
«Контрольный план проведения учений…» Это Ляпину, пусть мозгой шевелит, на то он и начальник штаба… Далее… «План подготовки и пополнения комсостава запаса для полного отмобилизования армии по военному времени». Это опять мне… А это что такое?
Инструкция начальника ветслужбы РККА «О ранней диагностике беременности у сук». Так… Это Бутону. И письмо это тоже ему: «Присылаем вам для полевых испытаний несколько образцов противогаза для служебных собак с новым выдыхательным клапаном, а также инструкцию по противочумной вакцинации почтовых голубей»!!! И все это я должен утверждать, подписывать, контролировать?! Да они там, в Москве, сами не очумели часом?! Василий, я тебя очень прошу, бумаги подобного рода мне на стол не клади. Отправляй сразу начальникам соответствующих служб.
– Вы же сами сказали, всю входящую документацию – на стол.
– Не надо понимать все в буквальном смысле слова. Я тебе доверяю проводить предварительную сортировку… Так, а что там за кирпич за пазухой ты мне припас?
– Это вчерашняя почта.
– О, мама родная!.. Пошли пить чай!
Чай они пили в комнате отдыха, выгороженной старинными ширмами в глубине обширного кабинета. Чай заваривал повар столовой высшего начсостава старшина Бараш. Родом из Баку, он хорошо знал вкусы шефа, потому и назывался в шутку шеф-поваром. Знал, что заваривать надо только азербайджанский чай до темно-каштанового цвета, подавать его в турецком стаканчике «армуду» – в виде стеклянного тюльпана, и подавать такой чай надо с шакер-бурой – пирожком из песочного теста с протертым миндалем и медом. Все эти восточные изыски Голубцов познал во время службы на Кавказе. Там он стал настоящим гурманом и знатоком грузинских вин и армянских коньяков.
Голубцов знал толк в жизни, не боялся ее превратностей, поскольку верил в свою неизменно счастливую звезду.
Сюда, в Белосток – «на Десятую армию», он был переведен из Москвы, из военной академии имени Фрунзе. В академии Голубцов занимал одну из ведущих должностей – начальника кафедры войсковых операций и слыл хоть и кабинетным, но толковым стратегом. Имел небольшой опыт командования дивизией. Надо думать, что вождь, полагал, что самую сильную армию Западного округа должен возглавить человек, хорошо сведущий в оперативном искусстве. Пусть наладит там все по новейшим канонам военной науки. А стратегию разрабатают в Генеральном штабе. Чем-то иным назначение доцента на столь высокую полководческую роль объяснить трудно. Да Голубцов и не затруднял себя этим, понимая, что к чему…
