bannerbannerbanner
Огненная дуга

Николай Асанов
Огненная дуга

Полная версия

– Местная полиция не интересуется усадьбой?

– В местной полиции есть наши друзья.

– Могут ли твои друзья помочь мне перебраться в Осло?

– Пока тебе не следует делать это. Все, что тебе понадобится, я привезу сама.

– А если мне захочется встретиться с кем-нибудь?

Она задумалась.

– Я спрошу об этом, когда тебе понадобится встреча.

Он осторожно сказал:

– Я понимаю тебя и твоих друзей. Они пошли на крупный риск, помогая советскому военнопленному. Но ведь я солдат. И никто не освобождал меня от воинской присяги. Если я оказался на свободе, я обязан бороться.

– Ты обвесишься гранатами и нападешь на немецкую казарму?

– Есть много способов борьбы, – задумчиво сказал он. – Вот почему мне нужно поблагодарить твоих друзей за помощь и как можно скорее исчезнуть.

– Ты только что встретил меня и уже хочешь исчезнуть? – жалобно воскликнула она.

– Что ты, Вита! – он сжал ее с такой силой, какой давно уже не чувствовал в себе. – Я только не хочу доставлять неприятности твоим друзьям. Но если мне удастся устроиться в Осло, разве мы не будем ближе друг к другу? Ведь ты не можешь надолго покидать дом, отца?

– Отец знает, где я, – гордо сказала она.

Толубеев вспомнил чопорного промышленника, в друзьях которого числились министры и сенаторы, которого с удовольствием принимал король, и тихо улыбнулся. Теперь друзьями промышленника стали друзья Виты! Удивительно меняет людей жизнь!

– Все! – решительно сказал он. – Ты меня убедила! Я подчиняюсь тебе и твоим друзьям и принимаю их помощь и твою!

Она радостно чмокнула его в щеку и вдруг с отчаянием воскликнула:

– О, твой ужин! Он же остыл совсем! И ванна! Ванна!

Выбежала из комнаты и скоро вернулась с серебряной спиртовкой. Взяла со стола спички, зажгла спиртовку и поставила что-то разогревать. В комнате запахло вкусной едой.

Вита поставила на столик вторую рюмку, наполнила ее и тихо сказала:

– Пусть следующая встреча будет по-настоящему счастливой!

2

«Несколько дней назад наши войска начали решительный штурм города Ржева. Немцы давно уже превратили город и подступы к нему в сильно укрепленный район. Сегодня, 3 марта, после длительного и ожесточенного боя наши войска овладели Ржевом».

Совинформбюро. 3 марта 1943 г.

Когда он проснулся, Виты не было в комнате. Но на столике стояло блюдо с гренками, дымился кофе. Рядом лежала записка: «Позавтракай один. Я пошла к друзьям».

«Пошла, – подумал он. – Значит, эти друзья живут где-то рядом».

И удивился своим мыслям. Он думал не как влюбленный о возлюбленной, которую встретил после долгой разлуки, а как разведчик. И подумал о самом себе так же, как вчера – об отце Виты: «Удивительно меняет людей жизнь!» – и сам рассмеялся своим мыслям.

Да. Он разведчик, и это есть главное в его жизни. Все другое пока – преходящая радость или преходящая печаль. И думать ему надо о том задании, которое ему поручено.

Одевшись, выпив кофе, он медленно пошел из комнаты в комнату. Медленно и осторожно.

Все окна были закрыты плотными шторами, и это наводило на мысль, что обитатели маленькой усадьбы не напрасно прибегают к таким предосторожностям. Очень может быть, что в эту минуту кто-нибудь рассматривает усадьбу и двор в бинокль и ждет, не шевельнется ли штора на окне?

Но любопытство оказалось выше осторожности. Обойдя комнаты внизу, Толубеев поднялся на второй этаж. И еще с лестницы, ведущей из нижнего холла в верхний, увидел не столько свет, сколько сияние. Перед ним была заснеженная равнина, окаймленная с одной стороны невысокими горами, утекавшая так далеко на север, что недоставало зрения и высоты, чтобы заметить ее границы, и только на самом горизонте темнело что-то похожее на воду. Толубеев стоял поодаль от окна и все глядел и не мог насытиться этим беспредельным сиянием, пока наконец не прорезалась мысль: «Я знаю это место! Это озеро Треунген!»

Теперь он словно бы определился в пространстве: он находился в центре южнонорвежского полуострова, недалеко от городка Треунген, на озере, где у господина Масона, отца Виты, была усадьба. Когда-то господин Масон, принимавший работников торгпредства по поводу заключения весьма выгодного контракта на поставку руды, показывал фотографии озера и его крутых, похожих на бараньи лбы, скал. Там, где снег был сдут ветрами, скалы и впрямь походили на бараньи лбы. Были среди этих фотографий и снимки «усадьбы», и пляжа с купающимися, – эти фотографии привлекли его больше, на них он увидел Виту. Были там и фотографии других усадеб или вилл, домиков для отдыха, – все в цвете, ярко окрашенные, с широкими квадратными окнами, это была зона отдыха для привилегированных лиц…

Он сел в низкое кресло у стены и осмотрелся. Холл был прорезан широкими окнами, с трех сторон. Со своего наблюдательного поста Толубеев видел и озеро через среднее окно – с севера на юг, – судя по низкому зимнему солнцу, и крутую дугу побережья – сначала в восточное окно, потом в западное. На побережье были редко-редко разбросаны такие же усадьбы, окаймленные живыми изгородями из можжевельника и вереска. Конечно, где еще могла отдыхать семья Виты? Только там, где отдыхают члены стортинга и правительства, промышленная и дворянская знать страны. Пожалуй, если здесь и есть немецкие шпионы, то они не прячутся за живыми изгородями в снегу, они приходят на рауты, на вечерний чай, на балы и там вершат свои дела, тем более что многие из этих знатных норвежцев, из этих государственных деятелей преданы гитлеровскому райху душой и телом и уж, конечно, собираются принять участие в разделе завоеванного фашистами мира. В то, что фашизм может быть разгромлен, они еще не верят и поверят разве что в тот день, когда союзные армии ворвутся в пределы Германии. Но когда это будет? Еще и второго фронта нет, еще лучшие земли России находятся под пятой фашизма – что им беспокоиться, этим функционерам и помощникам Гитлера!

Он каким-то вторым зрением увидел Виту. Девушка на лыжах вдоль березовой рощи, похожей на привычные подмосковные, по самому берегу озера, шла быстро, легко. И хотя на таком расстоянии нельзя было рассмотреть ни лица, ни походки, хотя это могла быть и любая из миллиона женщин и девушек страны, он знал – идет Вита!

Он спустился задолго до того, как услышал стук оставленных лыж и палок, удары веника по башмакам. И тут распахнул дверь.

От нее пахло свежим снегом и морозцем. Раскрасневшееся лицо при виде его сразу окрасилось радостью, как будто она перед этим боялась, что уже не увидит его в доме. Но теперь, когда он был перед нею, она мягко выскользнула из объятий:

– Я должна переодеться и приготовить завтрак!

– Ты ждешь гостей?

– Но ведь ты тоже гость и такой долгожданный!

– Где ты была?

– У наших друзей. Я должна была посоветоваться об убежище для тебя. Завтра я должна быть на работе…

– Ты работаешь? – в голосе его прозвучало такое изумление, что она рассмеялась. Лукаво ответила:

– Все лояльные женщины Норвегии должны оказывать помощь великому германскому соседу…

– Военную?

– Ну, я до этого еще не дошла. Просто отец устроил меня секретарем в один из отделов своего акционерного общества. Ты ведь знаешь, он один из членов правления…

– Да, да, – машинально подтвердил он. – Еще в тридцать восьмом ты прочитала мне лекцию о том, что полсотни членов правлений главных банков Норвегии занимают в общей сложности почти триста важнейших постов в зависимых акционерных обществах и фирмах…

– Высший балл по экономике! Ты прекрасный слушатель!

Но так как он все еще не желал отпустить ее, она вынула из кармана лыжной куртки небольшой бумажник и протянула ему:

– Это друзья просили передать тебе!

Он открыл бумажник и увидел под целлофановой подкладкой личное удостоверение с собственной фотографией. Да и все удостоверение было его собственным: его имя и фамилия, только именовался он Вольдемар Толубеев, и было в удостоверении указано, что родился он в Нарвике, отец – русский, моряк, владелец судна, мать – из общины Нарвика, дочь владельца рыбного завода, произошло это событие в 1913 году, отец и мать скончались…

Трудно было оторваться от созерцания собственного перевоплощения. Он решительно спросил:

– Но почему – русский?

– Надо же чем-то оправдать твой акцент? – улыбнулась Вита. – А в Нарвике, в Ставангере всегда жило много русских норвежцев. Их там так и называли. И это были не эмигранты с нансеновскими паспортами, а давние поселенцы. Сейчас немцы выселили этих русских на Дафотенские острова, но их не интернировали, не загнали в лагерь. С таким паспортом ты вполне можешь жить в Осло… Хотя я совсем не понимаю, почему тебе хочется лезть в это осиное гнездо! – жалобно добавила она. – И друзья моих друзей, передавшие этот документ, тоже молчат.

– Я уже сказал тебе, Вита, что обязан продолжать войну, – мягко напомнил он.

– Хорошо, – грустно согласилась она. – А пока посмотри эти газеты! – она разложила веером на столе пачку газет. – Тут нет только советских. Но есть шведские, есть немецкие, французские, правда, только из оккупированной зоны. Есть и наши, но только квислинговские. Держать другие норвежские газеты здесь опасно.

– А такие тоже есть?

– Не меньше трех сотен, и половина из них выходит в Осло! – строго ответила она. – В четверть листа, в половинку; напечатанные на гектографе и написанные от руки; сделанные и в настоящих типографиях, и за обеденным столом. И их становится все больше! Мы ведь продолжаем нашу борьбу! – она выглядела очень гордой. – И восстанови свой норвежский! Ты теперь говоришь не лучше лапландца! – она помахала рукой и исчезла.

А он еще долго разглядывал свой «вид на жительство».

Да, друзья, которым поручили заботу о нем, подумали обо всем. А еще больше его поразило, что во внутреннем кармане бумажника оказалась пачка крон, – как он понял, – приданое на первые дни новой жизни…

 

Только после того как он запомнил все даты, сообщенные в его удостоверении, все знаки, цифры и подписи, он перешел к газетам.

Норвежская «Дагбладет» оказалась значительно тоньше прежней. Сводка с русско-немецкого фронта была трехдневной давности. Главным событием в ней было названо и выделено крупным шрифтом сообщение о наступлении гитлеровцев в районе Харькова. А вот об освобождении Демянска и ликвидации опасного демянского плацдарма, на котором немцы сидели целый год, ни слова. О советском наступлении на Кубани и на Украине – тоже. Но еще отвратительней выглядела лживая сводка немцев от двадцать третьего февраля о том, что русские якобы потеряли за двадцать месяцев войны восемнадцать миллионов солдат и офицеров, сорок восемь тысяч орудий и тридцать четыре тысячи танков – эта ложь была опубликована без каких-либо примечаний! А кто же тогда гонит немцев? Кто разгромил их армии под Москвой и под Сталинградом? Кто выгнал их из четырнадцати областей? По-видимому, квислинговцы все еще не понимают, что перелом в войне уже наступил!

Он сердито отшвырнул газету, даже не заглянув в сводки из Африки и Азии. Невольно подумалось, как же трудно пробивается правда о войне через немецкую цензуру!

Шведские газеты не изменились: такие же пухлые! Нейтралам хватало целлюлозы. Чувствовалось, что в стране кипит деловое возбуждение. Продавались и покупались имения, фабрики, заводы. Требовались служащие и рабочие. Морякам торговых судов сулили крупные премии за своевременную доставку грузов. Появилось множество каких-то смешанных немецко-шведских фирм: судоходных, торговых, промышленных. Гитлер не жалел марок и золота. Швеция стала его подлинным тылом. Тут бомбы не падали, промышленность и торговля развивались бурно.

Толубеев усиленно просвещался, раздумывая в то же время: как действовать? Вита сказала: «Наши друзья»! Но «наши друзья» помогают просто из человеколюбия и ненависти к захватчикам. А как быть дальше? Пробираться в Осло самостоятельно? Этот город стал главной перевалочной базой на пути в Германию. Или, может быть, пробраться на север, в область Финмарк, к Сер-Варангеру? Там главный центр по добыче железной руды. Но это тысяча километров пути! И там больше всего немцев, которые, несомненно, интересуются всеми приезжими. Городское самоуправление и вся полиция области, конечно, у них в руках. Человек, говорящий по-норвежски как «лапландец», вызовет опасные подозрения, как бы ни были хороши его документы…

Было о чем подумать.

А где-то на кухне резвилась Вита. Вот она прогремела сковородками. Вот запела. Вот оборвала песню, наверно, завтрак поспел.

И верно, Вита распахнула дверь, склонилась в книксене и певуче произнесла:

– Прошу господина Вольедю к столу!

Да, не следует ее огорчать. Пусть хоть день, да будет принадлежать ей!

Он торжественно предложил руку и проследовал в столовую.

Завтрак был приготовлен царский: форель, кофе со сливками, плоские рюмки для коньяка, плоская коньячная фляга. Вита в ответ на изумленный возглас Толубеева церемонно произнесла:

– Не удивляйтесь, милый господин: контрабанда военного времени! Коньяк привозят немцы из Парижа и продают на черном рынке…

3

«4 марта западнее Ржева наши войска, продолжая развивать наступление, овладели городом и железнодорожной станцией Оленино, а также заняли крупную железнодорожную станцию Чертолино. Железная дорога Москва – Ржев – Великие Луки на всем протяжении очищена от противника.

В Орловской области наши войска после упорного боя заняли город Севск.

В Курской области наши войска в результате решительной атаки овладели городом и железнодорожной станцией Суджа».

Совинформбюро. 4 марта 1943 г.

После завтрака они немного погуляли. Вита заставила его стать на лыжи. В доме было много лыж, башмаков, костюмов – на любой вкус. Было понятно, что хозяева навещают дачу и зимой, хотя никакой прислуги Толубеев не обнаружил. Угольную печь, находившуюся в подвале под домом, Вита топила сама. В камине и перед печами во всех комнатах дома лежали вязанки дров.

Толубеев спросил о прислуге.

– В доме есть истопник и его жена. Но они отпущены до вторника. Предполагалось, что человек, которого сюда доставят, будет стесняться лишних свидетелей… – Все это она проговорила в обычном своем шутливом тоне, а тут вдруг воскликнула, как молитву: – Но, боже, какое это чудо, что из небытия возник ты! – и заплакала совсем не счастливыми слезами, горько, навзрыд.

Только теперь он понял, как много страсти таилось за ее всегдашними ироническими шутками, которыми она поддразнивала его, «русского медведя», с самой первой встречи и до той трагической минуты прощанья, когда ему пришлось мешать правду с ложью, чтобы убедить ее, заставить ее понять: он не может взять ее с собой!

Теперь, на себе испытав, что такое война в Советском Союзе, увидев голод, холод, тысячи смертей, он бы, наверно, нашел более убедительные слова. Но тогда он был вынужден больше лгать, чем говорить правду.

Эти воспоминания были столь непереносимы, что, едва вернувшись с прогулки и еще не сбив снег с башмаков, просто вытянув их перед вновь запылавшим камином, он спросил:

– Могут ли твои друзья отвезти меня сегодня вечером в Осло?

– Так быстро? – грустно спросила она.

– Я не имею права подвергать тебя опасности.

– Так же, как я не имела права подвергать тебя опасности тогда! – глухо сказала она. Заметив, как дрогнуло его лицо, она сжалилась над ним и заговорила медленно, как будто повторяла давно затверженный урок: – Я понимаю, ты прибыл тогда сюда из суровой страны, которая уже готовилась к смертельной схватке. Я понимаю, что многие люди твоей страны считали всех нас, живущих в благополучном сытом мире, чуть ли не врагами. Но неужели ты не мог убедить их, что я люблю тебя! И ведь ты знал, что любовь не способна на предательство!

Голова ее опускалась все ниже, и она уже глядела только на огонь. Может быть, боялась увидеть его страдание? Он осторожно приподнял ее лицо за подбородок, взглянул в глаза.

Да, дорого обошлось ей то прощанье. Отблеск муки, как отблеск огня, прорывался из глаз, словно в них билась ее живая душа. Он осторожно прижался губами к ее щеке.

– Как же ты собираешься устроиться в Осло? – более спокойно спросила она.

– Может быть, твои друзья помогут мне?

– Наши друзья, – подчеркнула она, – постараются это сделать. Но они должны знать твои планы.

– Ну, что же, я охотно поделюсь ими и с тобой, и с ними, хотя, видит бог, сам еще не очень хорошо представляю свое будущее. Но я помню, что норвежцы в душе очень консервативны, не любят перемены мест, живут гнездами, из которых редко выбираются в полет. Хотя война добралась до вас даже раньше, чем до нас, можно все же надеяться, что многие из тех, с кем я был когда-то знаком, по-прежнему работают на своих местах, живут в своих квартирках. Я бы поискал мастера Андреена с шарикоподшипникового завода, – он жил на левом берегу Акерс-эльв, в Эстканте…

Эта небольшая речка, рассекающая Осло, была как бы негласной границей между городом богатых – Западным и городом тружеников – Восточным.

– Но это же ужасный район! – со всей непосредственностью хорошо устроенного человека воскликнула Вита.

– А где еще может приютиться беглый пленный? В районе бульваров, в Вестканте, где расположен особняк твоего отца? Вряд ли мне сдадут там комнату… А мастер Андреен не только работал в нашей конторе «Совэкспорт», но и по убеждениям примыкал к коммунистам. Я думаю, он поможет мне устроиться на работу.

– На работу?

– Но вот ты же устроилась? – усмехнулся он. – Будем вместе помогать великому германскому соседу…

– Но какую работу может предложить тебе мастер? Ведь ты же инженер!

– Сомнительно, чтобы кто-нибудь предложил мне пост инженера, – сурово заговорил он, пытаясь заставить ее оторваться от прошлых представлений. – Но, кроме того, я еще и термист, и механик, и, говорят, хороший. Вот, исходя из этого, я и стану строить свою новую жизнь.

– И я не увижу тебя? – жалобно проговорила она.

– Почему же? Когда у меня заведутся кроны, я приглашу тебя на танцы. Там, на левом берегу Акерс-эльв, были недурные дансинги для рабочих парней и их подружек, если немцы их не закрыли.

– Перестань! – воскликнула она. И вдруг заплакала, опустив голову на руки. Слезинки скатывались меж тонких пальцев.

Вот уж этого он не мог вынести. Прижав ее голову к груди и целуя плачущие глаза, он поклялся:

– Я всегда буду рядом с тобой! Если ты чуть-чуть посвистишь, я сразу прибегу…

И добился своего: она снова заулыбалась. Теперь уже разлука не казалась такой страшной.

– Но этот день и завтрашний ты отдашь мне? – только и попросила она. И сама же успокоила: – А завтра вечером наши друзья отвезут тебя в Эсткант. И у тебя будут мой служебный телефон, и мой домашний телефон, и будут еще телефоны наших друзей.

– Отлично! – весело воскликнул он. – По крайней мере мне не грозит безработица. У дядюшки Андреена тоже есть телефон, и я буду сутками сидеть возле него.

– Не шути так жестоко! – попросила она.

И он сам испугался, увидев ее такой, как в самый последний день в Осло, когда было совершенно ясно, что он вот-вот исчезнет навсегда из ее жизни, хотя было совершенно не ясно, удастся ли ему добраться до родины? – немцы, невзирая на свои торговые договоры с Россией, к русским, оказавшимся в Норвегии, отнеслись очень враждебно.

Вот такой же растерянной была Вита в те два дня, что еще подарила им война. Все было не ясно: позволят ли немцы вывести из норвежских портов советские корабли с рудой и машинами, с отъезжающими советскими работниками посольства и торгпредства и нескольких закупочных комиссий, – все страны раздвинулись, все границы ощетинились, мир оказался разделенным воюющими армиями…

И вот сейчас он снова показался ей солдатом, а не возлюбленным, и это опять потрясло ее, уже поверившую, что счастье вернулось к ней.

И он поклялся, что не станет огорчать ее. И два дня держал свою клятву…

А в понедельник, перед самыми сумерками, приехали гости.

Толубеев, наблюдавший из окна, сразу узнал и машину, и людей. Те, что встречали его на взморье.

Вита побледнела, услышав шум подъезжающей машины. Теперь она не боялась, просто представила еще одно прощание.

Молодой человек, который помогал тогда Толубееву выйти из машины, сейчас, в отлично сшитом костюме и мягких зимних башмаках, мог оказаться и профессиональным спортсменом, и профессиональным политиком или адвокатом. Старший, широкоплечий, массивный, с тяжелой челюстью, был похож на боксера.

– А вы прекрасно выглядите! – воскликнул младший по-английски.

– Рад поблагодарить вас, господа, за помощь! – приветствовал их Толубеев на норвежском.

– Как, вы знаете наш язык? – растерянно спросил старший.

– Господин Толубеев два года работал в нашей стране торговым представителем по импортно-экспортным операциям. Он – известный русский инженер, специалист по черным рудам и металлам… – пояснила Вита. Об этой рекомендации они договорились заранее.

– Приветствую коллегу! – воскликнул старший. И поспешил представиться: – Свенссон, инженер-металлург. Сейчас руковожу небольшим опытным цехом, работаю на немцев! Впрочем, вы, вероятно, знаете наши шарикоподшипниковые заводы?

– Да, конечно! – ответил Толубеев, пожимая протянутую руку. – В сороковом году я заказал у вас довольно много вашей отличной продукции.

– Немцы потребовали от руководителей концерна ликвидации этого заказа на следующий день после захвата Осло! – хмуро сказал Свенссон.

Младший все смотрел на Толубеева, как на говорящую лошадь. Только после того как Толубеев пожал руку и ему, он растерянно пролепетал:

– Севед Свенссон, бакалавр литературы…

– Мой сын! – гордо объявил старший.

– Мы были здесь в отпуске, когда нам передали приказ нашей группы Сопротивления встретить вас, – сказал младший.

– Не подумайте, что у нас действительно крупная группа, – старший Свенссон улыбнулся. – Настоящее Сопротивление базируется в горах.

Толубеев понял, что от него ждут такого же доверия. Вита пригласила гостей к столу, и Толубеев добросовестно пересказал все, что должен был рассказать беглец из лагеря. Не забыл он сообщить и о том, что принял его рыбак Рон Иверсен.

По живому вниманию гостей, по улыбкам, которыми они обменялись при имени Иверсена, Толубеев понял, что они ждали именно такого рассказа.

– Что же вы намерены делать дальше? – спросил Свенссон-старший.

Толубеев рассказал о своем плане: разыскать старого знакомого Андреена, мастера одного из шарикоподшипниковых заводов, и попробовать устроиться при его помощи на работу.

 

– Я бы посоветовал вам продолжить отдых! – строго сказал Свенссон-старший. – Хотя эти два дня и пошли вам на пользу, но условия работы на подшипниковом заводе далеко не санаторные.

– Я должен как можно скорее встать на ноги! – твердо отклонил его невысказанное предложение Толубеев. – Вы сделали столько же, сколько мог бы сделать сам бог, если бы попытался спасти меня. Но теперь богу лучше заняться своими делами. Длительное знакомство с нашим братом опасно, особенно из-за страха гестапо перед народным Сопротивлением. А при помощи Андреена я вполне смогу выдать себя за русского норвежца.

– Может быть… – задумчиво произнес старший.

Выехали поздно вечером. Свенссоны сидели впереди, Вита и Толубеев позади. Старший Свенссон сам вел машину. Он предупредил, что на шоссе расположены несколько полицейских постов. Хотя его машина и известна постовым, но лучше будет, если гость притворится, будто занят разговором с фрекен Витой.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 
Рейтинг@Mail.ru