Николай Александрович Добролюбов
Стихотворения Михаила Розенгейма

– Друг мой, зачем замешивать логику в поэзию? – скромно заметил я.

– Да какая же тут поэзия! До сих пор не заметил я ни малейшей искры поэзии во всем, что ты читал мне. Одни только фразы, самые избитые и пошлые.

– Зачем выражаться так резко, мой друг? Вспомни, что я ведь и читал тебе именно такие места, из которых следовало тебе увидеть общие понятия г. Розенгейма. А ведь у него есть обличительные стихотворения, в которых гораздо более…

Я замялся, не зная, чего более в обличительных стихотворениях г. Розенгейма. Злой приятель тотчас заметил мое затруднение и, чтобы увеличить его, спросил резко:

– Какие же именно явления обличает г. Розенгейм?

Я смутился еще более, потому что вовсе не был приготовлен к такому вопросу.

– Как же – какие? – отвечал я… – Всякие… Г-н Розенгейм пишет вообще… Да вот всего лучше – пример. Я не стану читать целого стихотворения: все они непомерно длинны. Но вот несколько стихов:

 
Край родной, избранник бога,
Ты заснул в пути;
Ты петровскою дорогой
Не сумел идти.
Заменив живое дело
Грудою бумаг,
Ты погряз душой и телом
В формах и словах.
И, валя чрез пень-колоду,
Вечное авось
Черной немочью народу
В плоть и кровь впилось.
В каждой сделке ход привычный —
Сбыть товар лицом;
А к успеху путь обычный —
Заднее крыльцо^{9}.
 

Прочитав это, я посмотрел на приятеля; злой человек этот презрительно улыбался. Я поспешил перевернуть несколько страниц.

– А вот из другого стихотворения, – сказал я, – здесь поэт обращается к «молве», называет ее криксой-говоруньей и просит звать нас всех к правде. Затем он продолжает:

 
Проникая в глубь сердец
Этим мощным зовом,
Вразуми нас наконец
Задушевным словом,
Как честным трудом найти
И честной достаток,
Что к богатству есть пути,
Кроме краж и взяток,
Что отечеству служить
Можно без поклонов;
Уваженье нам внуши
К святости законов,
Убеди, что сила царств,
Краев преуспенье, —
Честь и благо государств
В этом уваженьи.
Провозвестница начал…^{10}
 

– Перестань, – перебил меня злой приятель. – Как тебе не надоест читать все это? Неужели ты не понимаешь, что все это есть не более как плохое переложение в стихи очень прозаических фраз, бывших у нас в ходу года три тому назад? Если хочешь, я тебе такие переложения могу доставлять сотнями. Да вот кстати одно из них; мне принес его один юноша с просьбой передать куда-нибудь для напечатания. Не хочешь ли?

И он подал мне листок, на котором написаны были следующие стихи:

 

ПОРА!

Нет, уж нечего больше шутить,
Нет, не в силах я больше смеяться.
Надо слезы раскаянья лить
И в слезах от пятна омываться,
Что века наложили на нас…
Нам в самих себя надобно вникнуть
И исправить себя от проказ,
И на целую Русь надо крикнуть,
Что теперь наступила пора —
Да и точно она наступила —
С корнем вырвать все отрасли зла,
Что так долго Россию губило.
Не поможешь словами теперь,
Надо действовать честно и смело.
И при этом – хороший пример
Лучше брани постыдному делу.
Честью родины кто дорожит,
Пусть пожертвует выгодой личной —
Мелкой должностью пусть не презрит
И пример всем представит отличный.
 

Конрад Лилиеншвагер

– Немножко бессвязно, – заметил я, прочитавши стихотворение. – Впрочем, это что-то знакомое.

– Я думаю, знакомое, – отвечал мой приятель. – Может быть, ты даже рукоплескал этим фразам вместе с другими… Из «Чиновника», – добавил он особенно презрительным тоном.

Тут действительно представилось мне, что стихотворение напоминало знаменитую тираду Надимова^{11}. Из любопытства я справился, и что же? Оказалось, что г. Лилиеншвагер просто переложил в стихи слова Надимова, и переложил с собачьей верностью подлиннику!.. ^[1]

– Но ведь это просто пошлость, – заметил я, стараясь оправдать себя в глазах злого приятеля, – а у г. Розенгейма встречаются мысли, не лишенные значения.

– Не заметил я таких мыслей, – с обычной злостью возразил мой приятель. – Но если бы и так – стоит ли из-за этого приходить в восторг? Ну, попалась человеку неглупая книга, выдрал из нее тираду – и готово стихотворение. Да такие стихотворения я сам могу писать, хотя никогда не занимался стихослагательством. И я думаю, что не найдется теперь ни одного грамотного человека, который бы не смог написать таких стихов, какие пишет г. Розенгейм. Я хоть сейчас готов попробовать.