Николай Александрович Добролюбов
Мишура
Заставши Дашеньку одну, Пустозеров начинает разговор как победитель; он улыбается и говорит так, что в нем просвечивает какое-то животное сознание силы, какая-то кошечья игра с мышью. Начинает он насмешками над любовью Дашеньки к Зайчикову и доводит ее до слез и до напоминания ему о том, что он недавно еще уверял ее в любви. На это напоминание он отвечает: «Да, я не отказываюсь от своих слов, но… быть соперником Зайчикова – не могу; быть игрушкой вашего каприза – тоже не могу. Это не моя роль». Она просит у него прощения и признается в своей любви…
В четвертом акте Пустозеров собирается в Петербург. Матрена, горничная Дашеньки, рассуждает об этом с Андреем в квартире Владимира Васильевича. «Так, значит, наша барышня, – говорит она, – так и останется… ни при чем?..» Андрей отвечает: «Вам лучше знать, при чем останется», – и оба смеются. «А молодец… ловок! дельцо свое обделал», – замечает Матрена, и они продолжают сальничать насчет обманутой девушки. Вскоре является сам Пустозеров и велит Андрею поскорее укладываться. «Убраться бы отсюда поскорее, – говорит он сам с собой. – Надоел мне этот проклятый городишко. Одного жаль: Доротею. (Так зовет он Дашеньку.) Ну, что делать: сама виновата… Такой страстной натуре, как ее, нельзя не поддаться… Тут никто бы не устоял. Жениться на ней? А карьера, а служба, а общественная польза, для которой живу? Тесть – взяточник… Нет, это невозможно!.. (Задумывается.) Э, да утешится… поплачет и перестанет… Тот же Зайчиков женится. (С усмешкой.) Бессмертным писателям всего приличнее поправлять ошибки смертных людей… (Ходит, насвистывая.) А жаль ее, бедняжки… Взял бы с собой, если б не пугали последствия».
Эти омерзительные рассуждения прерываются Золотаревым, тем самым помещиком, который просил Пустозерова о следствии в первом акте. Золотарев приехал проститься с ним, и оказывается, что Пустозеров получил место в Петербурге по его ходатайству. Владимир Васильевич благодарит его, но Золотарев возражает: «Помилуйте, что за благодарности: я только уплатил вам мой долг. Вы исполнили мою просьбу, следовательно, дали мне взаймы; я сделал для вас, следовательно, расплатился; затем мы квит и друг другу ничем не обязаны». Это – прямое объяснение, что место, выхлопотанное для Пустозерова, заменяет взятку, от которой он отказался, Но он не замечает или не хочет замечать этого и с улыбкою отвечает на объяснение Золотарева: «Ваша философия проста и удобопонятна». Проводив Золотарева, Владимир Васильевич говорит сам себе: «Он прав совершенно. Если бы все рассуждали так, как он, то бескорыстие и честность на службе никогда бы не оставались невознагражденными, как это иногда случается».
На этом успокоительном размышлении бескорыстного человека могла бы и кончиться комедия. Но автор хотел до дна исчерпать гадость этого человека, хотел казнить его до конца, без всякой пощады, и он прибавил страшную сцену, служащую каким-то саркастическим апофеозом чувственного эгоизма, выставляющую пошлость и подлость человека в каком-то сатанински-безобразном величии. К Пустозерову является Дашенька, ушедшая вечером, тихонько от отца, чтобы удержать любимого человека или уехать с ним. Она объявляет прямо и просто, что не может остаться без него. А он отвечает ей: «Послушай, душа моя, ты не понимаешь жизни. Как мне взять тебя? Ну, узнает твой отец, вступится: я могу испортить карьеру, потерять службу». Затем он, не слушая ее молений, старается ее поскорее выпроводить. «Дома, говорит, тебя хватятся, ты погубишь себя». – «Я давно уже погибла», – грустно отвечает она на эту предупредительную заботливость. Тут нежданно врывается в комнату Зайчиков, выпивши. Дашенька прячется за ширмы. Пустозеров старается выпроводить Зайчикова. Но тот, в исступлении, схватывает его за руку и начинает декламировать ему анафему. Происходит следующая сцена:
ЗАЙЧИКОВ. Погоди, герой честности и бескорыстия, ты должен выслушать меня; я пришел сказать тебе спасибо за то, что ты чуть не убил моего отца, разорил мою семью, помешал мне быть ей полезным, почти выжил и меня из службы… Ведь отец пешком притащился сюда, узнавши, что я вышел в отставку; он меня винит в этом, называет сыном неблагодарным… Стой!.. Еще это не все. Ты держал при себе известного взяточника секретаря, а для чего? Для того, чтобы соблазнить его дочь, прекрасное, чистое создание. И ты достиг этого, подлец. Я все знаю. Страхом изгнания из службы ты заставлял отца потворствовать вашим отношениям. Ты увлек, ты погубил ее, неопытную.
ДАШЕНЬКА (выходя из-за ширм, быстро подходит к Владимиру Васильевичу и обнимает его). Вы врете: он ни в чем не виноват, я сама полюбила его.
ЗАЙЧИКОВ (отскакивает в изумлении). Дарья Анисимовна, вы ли это? Где вы? Он задавил в вас и стыд и совесть.
ДАШЕНЬКА. Вас никто не просит быть моим защитником и принимать во мне участие; вам давно сказано, что я не люблю вас, ненавижу и люблю только его одного. Чего вам еще нужно?
ЗАЙЧИКОВ (в исступлении). Га! Так пришло время мести; пришло время наказать этого мерзавца и вашего отца, который жертвует дочерью из корыстных целей… Оставайтесь же здесь, я сейчас приведу сюда вашего отца. (Убегает.)
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ах, Дарьюшка! Боже мой, что за несчастие! Уходите домой поскорее… ради бога! Андрей, готовы ли лошади?
АНДРЕЙ (из дверей). Лошади у крыльца!
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Выноси чемоданы проворней. Живо!.. Доротея!.. Уйдете ли вы? Чего вы еще дожидаетесь?
ДАШЕНЬКА. Так разве ты и теперь не возьмешь меня?
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Да разве ты не понимаешь, что это невозможно? Чего ты хочешь? Чтобы погоня, что ли, была за нами, скандал сделать? Что это такое? Это невыносимо.
АНДРЕЙ. Пожалуйте. Готово.
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну, прощай, ради бога, прощай. Я скоро опять приеду.
ДАШЕНЬКА (на коленях). Вольдемар, не оставляй меня! Подумай, что со мной будет! (Обнимает его колени.)
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ (освобождаясь). Боже мой! говорят: это невозможно. Ты просто сумасшедшая. Или уходи скорее, или оставайся здесь. Я уеду. Что это такое? Вот ад! Вот казнь! (Идет к дверям.)
ДАШЕНЬКА (ломает руки). Пусть же мое проклятие преследует тебя всю жизнь, на каждом шагу… Господи!.. (Всплескивает руками, рыдает и преклоняется к полу.)
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ (приостанавливается у дверей, оглядывается на Дашеньку). Я столько же страдаю, как и ты, а наслаждались мы равно. (Машет рукой и уходит.)
Чрез несколько минут слышен звон колокольчика.
ДАШЕНЬКА (вздрагивает и подымается на ноги). Уехал… Все кончено. (Медленно, пошатываясь, идет к дверям.)
Такова заключительная сцена пьесы. Не знаем, с каким чувством прочтут ее читатели, но в нас она возбудила такое тяжелое, ожесточенное чувство раздражения, от которого мы долго не могли освободиться. Надо отдать честь автору: он умел соединить в своем герое столько гадостей, самых ужасных и отвратительных, что при одном воспоминании о нем душу воротит. Говорить о нем хладнокровно нет ни малейшей возможности.
