Никита Королёв
Муравейник в лёгких
Нё Бесьё знал, что́ нужно обитателям низов, потому что с самого детства видел, как они, жадно присасываясь к своей дневной дозе счастья, провожали её (иногда вместе с собой) в последний путь. Его творчество стало чем-то вроде маленькой чёрной капли благоса, всякий раз ускользавшей за границу Чёрной Пустоши, но оставлявшей терпкое послевкусие, которое придворные буквоеды окрестили смолреализмом. Её величеству этот жанр, точнее его устремлённость к низам, пришлась по вкусу, хоть благос она, понятное дело, никогда не пробовала. Ко двору Нё Бесьё никто не приблизил – с его периодическими потявкиваниями в адрес Королевы это было бы слишком неразумно в понимании масс и слишком очевидно для единиц просвещённых. Но он, оставаясь, как ему казалось, аполитичным и неподкупным, был фигурой угоднее и полезнее самого сладкоголосого и безвольного подпевалы. Наверху отлично понимали, что народ – это аппендикс, который может только выделять ферменты для усваивания или – в данном случае – освоения природных ресурсов и гноиться. Но поскольку удаление приведёт к дисфункции всего организма, а обслуживать мокротные шахты и благопроводы кому-то надо, остаётся только понемногу откачивать гной общественного недовольства дренажными трубками, которыми и были народные заступники, стенографисты народной жизни, собиратели народных слёз и прочие шелкопряды. Решение Королевы оказывать им свою благосклонность было, на первый взгляд, отчаянным, но, в конечном счёте, верным – среднему жителю Нижнего Бронхкса было вполне достаточно вместо реального бунта читать о нём, зная, что такие умные и прогрессивные представители творческой элиты, как Нё Бесьё, недовольны нынешним положением вещей и борются за гражданские свободы.
И сейчас Нё Бесьё сидел в парадной королевского дворца, ожидая аудиенции. Под мышкой он держал кипу смоляных папирусов, поминутно озираясь и нервно елозя лапками. От мыслей о предстоящей беседе, о сюсюканье с Королевой и виноватых смешках у него неприятно ныло в животе. Такое случалось с ним каждый раз, когда он приносил рукописи на одобрение Её величеством. Однако сидевший напротив молодой муравей явно не разделял его волнения. На вид он был ровесником Нё Бесьё, может, даже чуть помладше. Незнакомец скучающе покачивал нижней лапкой, и, не сиди он на жёсткой скамейке для ожидающей приёма челяди, можно было бы подумать, что он здесь свой – канцелярский или даже какой министр. Нё Бесьё несколько раз встречался с ним взглядом, но тут же, потупившись, отворачивался. И после нескольких тщетных попыток не повторять этого он заметил, что сидящий напротив даже и не предпринимает таких попыток. Наконец, когда Нё Бесьё, заранее отработав на стене вопросительно-укоризненный взгляд, уставился им на незнакомца, тот сказал:
– Винстон.
– Нё Бесьё, – проговорил он с деланной скромностью, уже готовясь к тому, что его собеседник сейчас рассыпается в почестях, – однако этого не произошло.
– Аудиенции ждёте?
– А здесь чего-то ещё можно ждать? – резко усмехнулся Нё Бесьё, уязвлённый тем, что Винстон, видимо, представитель самых тёмных, нечитающих слоёв общества, его не узнал.
– И какова же цель вашего визита? – спросил Винстон, так что Нё Бесьё всерьёз стал думать, что перед ним новый королевский секретарь, тем более, что старого, с которым он уже успел сдружиться, на месте не было.
– Эм… ну, смотря кто спрашивает.
– Я – сын Беломора, великого естествоиспытателя, пришёл его навестить. Вы не подумайте, я ведь так… мне просто интересно, с чем нынче народ идёт к Королеве.
– Вы – сын Беломора? – Нё Бесьё растерялся, не зная, каким тоном стоит говорить с сыном отступника и личного врага Королевы и стоит ли вообще, поэтому постарался сказать что-то нейтральное, что, в силу противоположности возможных трактовок, в конечном счёте давало бы ноль: – Изыскания вашего отца поистине оригинальны.
– Благодарю вас, – улыбнулся Винстон. – И всё-таки: зачем вы пожаловали к Королеве?
– Я несу Её величеству свой трактат, – торжественно задекламировал Нё Бесьё уже заготовленную им для прессы речь, – а в нём – благая весть для всех уставших от порочного круга испарения и конденсации. Мы долго томились в склизкой темнице, куда наши праотцы попали по какому-то трагическому недоразумению. Но я знаю, как отсюда выбраться. У нас есть ключ к свободе. И всегда был.
– Что ж, вижу, с работами моего отца вы знакомы, – сказал Винстон, – мы действительно здесь случайные гости. Но как, по-вашему, нам отсюда выбраться?
– Всё, что нам нужно, – это встать всем народом на Чёрную Пустошь… – Бонд прикусил язык, но понял, что поздно – главную часть своего замысла он в самодовольном забытьи уже выпалил, а вот оставлять без остальной будет как-то глупо и даже опасно.
– Разрешите поинтересоваться, зачем?
– Из летописей мы знаем, что в эпоху «Кхэ» наш мир сотрясало от природных катаклизмов: он расширялся и схлопывался со страшной силой, раз за разом обращая наше Королевство в пыль. Но тогда же поднимались и неистовые ветра, дувшие снизу вверх, словно мир пытался вытолкнуть своё содержимое прямо к нёбесам, а дальше… Впрочем, никто не знает, что там дальше – ушедшие за пределы нёба назад уже не возвращались. Но факт тот, что всякое знание о том, куда ведёт Склизкий Путь, восходит именно к эпохе «Кхэ». Ей же датируются и свидетельства побывавших в поднёбесье, но побоявшихся или осознанно отказавшихся идти дальше. Пьяняще чистый воздух, две белых островерхих стены, одна над другой, а между ними – ослепительный свет… Конечно, эти истории окрестили сказками, а их авторов – сумасшедшими.
– Вы правы, Нё Бесьё, все, безусловно, так. Но вы так и не ответили, зачем всё-таки нам всем нужно становиться на Чёрную Пустошь. Хотя погодите-ка… мокротные грунты, землетрясения… Мой отец считал это место сейсмически активной зоной. Но вы же не хотите сказать, что ваша цель… спровоцировать второй Большой Кхэ?..
Нё Бесьё уже заикнулся, чтобы объясниться, но Винстон, вспомнив что-то ещё, продолжал:
– Минутку… Так ведь исследования эти нигде не публиковались – они под цензурой.
– У меня есть доступ к королевским архивам, – выпалил наконец Нё Бесьё. – Поймите меня правильно, я не призываю никого к уничтожению нашего мира – мне самому меньше всего хотелось бы этого. Я забыл сказать: видите ли, я не подстрекатель и не революционер – я писатель, а мой трактат – художественное произведение, в корне своём фантастическое, о том, как народные толпы в ходе забастовки заполоняют Чёрную Пустошь, тем самым провоцируя Большой Кхэ. В живых после него остаётся только горстка тех, кого забросило на самый верх, в поднёбесье. Там уже развивается настоящая драма: кто-то не готов навсегда покинуть старый мир и добровольно соскальзывает вниз, чтобы на его руинах возвести новый. К такому решению, помимо страха перед неизвестностью, склоняет ещё и соблазн оказаться у истоков новой цивилизации, а значит – и власти. В общем, сплошной психологизм, нравственный выбор – всё как у нас любят. Основное же действие происходит уже за пределами нёба, там, откуда лишь на избранных лился Божественный свет… Но это, уж извините, тайна – вплоть до публикации. А то знаете, какая сейчас беда с авторскими правами…
