Никита Фроловский
Место на серой треуголке
– А из прошлых?
– Тоже никого.
– Что же Вам никто не нравится?
– Нет, почему? Мне нравится очень много разных книжек.
– Какие, например?
– О, это тема для отдельного разговора. Приходите еще, я вам расскажу, а сейчас простите, я должен принять журналиста из "Штерна", он уже четыре месяца ждет встречи.
– Большое Вам спасибо.
– Что вы? Не за что. Очень рад был с вами побеседовать.
Л. и В. ходили, искали винный магазин.
– Сейчас бы пива, – сказал В.
– Да вряд ли найдем…
Они купили сухого вина, поднялись в каком-то подъезде на подчердачный этаж. Там стоял строительный "козел". Усевшись на него, Л. попытался открыть бутылку зубами. В. забрал у него, опалил пластмассовую пробку спичкой, и от этого она снялась зубами, как по маслу.
– Знаешь, браток? Что я на днях узнал, – сказал Л.
– Ну?
– О, я узнал ужасные вещи. Говорят, что мы с тобой муж и жена.
– Да ну?
– Муж и жена.
– А кто говорит?
– Да все уже знают.
– А кто муж, а кто жена?
– Вот это я пока не выяснил точно, разное говорят, но я выясню.
– Ты выясни, браток.
Они пили уже вторую бутылку, уже было весело.
– Вот если нас сейчас повяжут, – сказал В., – то потом обязательно все скажут, что мы тут целовались, – и он нежно повел плечом.
– Сосались, – сказал Л.
– А для отмазки вина прихватили.
– Якобы выпить негде.
Через некоторое время они вывалились из подъезда, веселясь и подпрыгивая, изображали на разный манер голубых.
– А ты хорошенький!
– Я тебе нравлюсь?
– Ужасно, ты такой голубой.
– Да и ты молодец, только ты побрейся.
– Я побреюсь.
– Я не гомосексуалист, – сказал В. проходившему мимо человеку, – я просто женщина, заключенная в мужское тело. Человек отшатнулся и пошел быстрее.
– Слушай, – вдруг сказал В. – ты любишь ездить на машине?
– Люблю, – скаал Л.
– Машину угнать очень легко, надо выдернуть шнур и выдавить стекло.
Они долго бродили вдоль разных машин, но ни выдернуть шнур, ни выдавить стекло не удалось. Л. предложил разбить стекло. Нашли кусок арматуры, но стоило размахнуться, как обязательно кто-то ходил, выглядывал в окно и вообще все мешало.
– Может быть, нам поймать машину и убить шофера, – сказал Л.
– Задушить?
– Нет, можно зайти к кому-нибудь поблизости, взять нож и убить его ножом, а тело спрятать в багажник.
– А мы не будем потом страдать и мучиться, как Раскольников?
– Ну, что ты? – убежденно сказал Л., – он в идее разочаровался, фашист.
– Я всегда знал, что преступные замыслы рождаются именно так, – сказал В., – а кто же тут поблизости живет?
Через некоторое время они выбрели на кафе, рядом с которым стояли хиппи и еще какие-то тусовщики.
– Выпьем кофе? – делая ударение на "кофе", сказал В.
Они стояли за столиком, мимо шел волосатый юноша.
– Погоди, – сказал Л.
– Да? – волосатый повернулся к нему.
– Ты – хиппи?
– Да! – радостно улыбнувшись, сказал тот.
– А мы из того города, где вас очень не любят.
Хиппи помрачнел.
– Не обращай на него внимания, – сказал В., – он такой ужасный любер, да и я тоже любер. Ты что тут делаешь, – вдруг грозно сказал он.
Хиппи смотрел под ноги и молчал.
– Откуда ты, хиппи?
– Из Питера.
– О, из Ленинграда! – они переглянулись.
– Поезжай скорей домой, и чтоб мы тебя больше здесь не видели.
Приятели потолкали еще кого-то и вышли на улицу. Зашли в близлежащую столовую. Пили вино, которого оставалось еще много в сумке. Угощали солдата, сидевшего с ними за одним столом, спрашивали тяжело ли служится, рассказывали армейские истории.
– Но ты понимаешь, браток, – сказал ему Л., – на самом деле нас в армию не берут. Который год просимся, а не берут.
– Мы психи оба, будем по своим стрелять, – сказал В.
– Нам все равно, – подтвердил Л.
В. закурил. Тут же к ним подошла буфетчица:
– Я давно за вами наблюдаю, распиваете, а теперь еще и курить будете. Что, вызывать уже?
– Ой, вот вызывать не стоит, – сказал В.
– Не надо, тетенька, – попросил Л., – мы курить больше не будем, и вот-вот уйдем.
Буфетчица отошла. Солдат тоже ушел.
Они уходили уже совершенно пьяные. Тусовочное кафе уже было закрыто. Но рядом толклись металлисты и еще непонятные.
– Вы кто? – бросился к ним Л.
– Мы КСП.
– И кого вы любите, кого слушаете?
– Визбора слушаем, Высоцкого.
– Ну и дураки, – мирно сказал он, – слушайте ансамбль "Лед Зеппелин".
Он отвернулся и увидел как его приятель трясет металлиста и кричит. Другие металлисты не вмешивались.
Л. тоже схватил металлиста:
– Ты что? Тебе что? – орал Л.
– Он спрашивает, почему у меня хайр, – сказал металлист.
– А почему у тебя хайр? – грозно сказал Л.
Металлист вырвался и побежал, остальные тоже.
– Стой, гады, – кричал В.
– Мрази, – кричал Л., – окружай их, окружай.
Они побежали за ними.
– На Гоголя сваливай, на Гоголя, – кричали друг другу металлисты.
– Мы от вас Москву повычистим, – кричал Л.
– Заразы, подонки, металлюги вонючие.
Они остановились.
– На Гоголях нам с ними без оружия не справиться, – сказал В., – их там много.
Дверь открыла девушка:
– Что с вами, мальчики?
– Да, в люберов играли, – сказал Л.
– Сейчас пойдем доигрывать, – сказал В.
– Да. Слушай, дай какой-нибудь нож побольше.
– Вы что, с ума сошли?
– Очень надо.
Она ушла на кухню. В. прошел в комнату и лег в обуви на кровать.
– Я полежу пока она ищет.
Л. закурил и выпускал дым на лестницу. Девушка принесла кухонный нож.
– Нормально, – сказал Л., – браток, идем.
Девушка глянула в комнату.
– Он спит, – сказала она.
– Не может быть.
В. действительно спал.
– Я иду один, – сказал Л. и пошатнулся.
– Ну, подожди, тебе нельзя никуда ходить.
Л. оттолкнул ее.
Л. и его знакомая сидели по разные стороны на кровати.
– Хочешь чаю? – сказал Л.
– Да.
– Сейчас поставлю.
– Только я сама заварю, чай надо хорошо заваривать, чтобы хороший чай получился.
– Если чай хороший, он и так хороший получится.
– Нет, нет, что ты? Ты ничего не понимаешь.
– В чае?
– Вообще ничего не понимаешь.
– Можно я тебя поцелую?
Без разрешения он встал и долго поцеловал сначала под мочку одного уха, потом другого.
– Мне так нравится тебя целовать в эти места.
– Только меня, или всех так нравится целовать?
– Только тебя, а тебе нравится?
– Нравится, что же ты не ставишь чайник?
– Сейчас, сейчас.
Он взял чайник и вышел. Вернулся.
– А у тебя есть пирожные? – сказала она.
– Нет.
– Совсем, совсем нет ничего сладкого?
– Сахар есть.
– Плохо, ты что не любишь сладкое?
– Люблю, я в следующий раз обязательно куплю к твоему приходу пирожные.
– А ты бы выпил сейчас водки? – сказала она.
– У тебя есть водка?
– Водки у меня нет, мне просто интересно – ты хочешь водки?
– Хочу.
– Фу! Какая гадость, я ненавижу водку. Я люблю что-нибудь такое – ликер или кагор.
– Терпеть не могу ликер, да и кагор тоже.
– Интересно, что ты про меня думаешь, наверно думаешь:"Вот дура!" Скажи я – дура?
– Нет я про тебя очень хорошо думаю, я когда про тебя думаю,мне так как-то легче становится, я стараюсь все время про тебя думать.
– Думаешь: "вот дура" и сразу легче становится. А ты пишешь сейчас что-нибудь?
– Да, я пишу две пьесы.
– Сразу две?
– Да, – гордо сказал Л.
– Ты теперь пишешь пьесы? Ты же раньше писал рассказы.
– Я мульти-литератор.
– Мне твой второй рассказ понравился, да, а первый совсем графомания, сначала мне неудобно было, а теперь уже можно.
– Ну, его доработать надо.
– Не надо, не надо, выбрось его и все, а второй не выбрасывай.
– Не буду.
– А пьесы хорошие?
– Да, очень хорошие.
– Как называются?
– Первая "Не хочу быть подонком", а вторая – "Мой друг Джон Леннон".
– Вот это да! Слушай, – она оглянулась, – я хочу.
– Прямо сейчас?
– Да, да, да…
– А как же чай?
– Мы успеем, это же быстро.
– Там уже все выкипело, наверно.
– Ну, чего ты? Давай.
– Нет, нет, смотри у меня даже штор нет.
– Ты что боишься, что кто-то увидит твою голую попу?
– Ничего я не боюсь, просто мне не нравится так.
– Ты просто не хочешь.
– Я хочу, но не так.
– Раз ты выбираешь, значит не хочешь. Как это плохо, – она подняла майку, – поцелуй меня сюда.
Он провел языком по соску.
– Все равно не хочешь? Ну, неси чайник.
Он принес, она стала заваривать. Потом пили чай из больших чашек.
– Тебе нравится Булгаков? – спросил он.
– Не знаю.
– А мне не нравится, совсем не нравится.
– Да? Вот и хорошо, а я боялась тебя обидеть, думала ты его любишь. По-моему очень средний писатель, чего с ним все так носятся.
– Как ты могла так плохо обо мне думать?
– Мало ли. Послушай, ты в другой раз не только купи пирожные, но и повесь шторы.
– Хорошо.
– Ну идем, уже надо идти.
Она звонила из автомата. Л. стоял рядом.
– Дура, – тоскливо сказала она, выйдя.
– Что?
– Мама – дура. Ну ладно, иди домой. Позвони мне завтра.
– Я еще провожу тебя.
Они ехали по эскалатору.
– Я тебя люблю, – сказал Л.
– Да? Зачем ты это сказал? Не говори так больше. Не надо так говорить.
Они стояли на перроне.
– Ты очень хорошо сделал, что дал мне денег.
– Ты мне столько денег давала.
– Нет, нет, ты очень вовремя, мне очень надо сейчас денег.
– Я тебе дам еще.
– Мне хватит. Почему ты сегодня не захотел со мной?
– Мне неприятно было так. За тебя неприятно.
– Правда? Ну, так уже легче.
Приехал поезд. Он поцеловал ее в щеку. Когда двери закрылись, она задернула руками несуществующие шторы и улыбнулась. Л. тоже улыбнулся, и обещающе покивал головой.
Он вышел из метро. Шел по улице. Зашел к знакомым. Присел в коридоре на корточки, прислонившись к стене.
– Ты, случаем, не укололся? – спросил хозяин.
– Да нет, а что?
– Глаза у тебя какие-то странные.
– Просто разрез такой.
– Не замечал раньше.
– Точно, точно.
Л. сидел на бетонном парапете, курил. Вокруг ходили люди в плавках, пили квас и ели шашлык. Перед ним расстилалось море, разрезаемое пирсами и лежало одно большое жирно-белое тело загорающих. Море, хотя и прозрачное, было какого-то нездорово-зеленого цвета. Л. даже не снял куртку, ему было жарко, глаза приходилось держать прищуренными от слепящей воды и солнца. Но он не уходил, а, наоборот, прикурил от окурка новую сигарету и выпускал дым то вверх, то себе под ноги, делал страшные глаза, скашивая их к носу и выпускал уголками губ сразу две струи, делал французкие затяжки. Он лег на парапет, закрыл глаза рукой, потом открыл и посмотрел на солнце долго, прямо, не отводя взгляда.
