Ник Ричмонд
Я слышу
– Ты хотел сказать «будем существовать вечно»? Не бойся произнести это. Никакая звезда не может жить вечно, как и человек – в отличие от человечества.
– Мы далеко не всë знаем об эволюции звëзд. Раньше считалось, что Солнца хватит на пять тысяч лет – а потом в нëм закончится уголь.
– Звëзды умирают, Адиль. Через пять тысяч лет или пять миллиардов. Оглянись вокруг. Ты живëшь в системе без звезды. Потому что она умерла. А Галена ещë жива. В конце концов, если бы не вера землян в Галену… тебя бы здесь не было. И мы бы с тобой никогда не встретились.
Через минуты, проведëнные в тишине, старик произнëс:
– Я и сам верил когда-то.
– Так не отказывай другим в возможности жертвовать собой – так же, как это сделал ты.
Пристально глядя куда-то в темноту космоса, Адиль ответил:
– Я не откажу.
Галена, уже почти полностью обращëнная к астероиду своей тëмной стороной, вдруг издала несколько необычно мощных грозовых вспышек. Ровный слой туманных облаков на еë поверхности постепенно рассеивался, обнажая вулканические очаги. Старик прищурил взгляд, силясь разглядеть что-нибудь в ярко сверкнувшей зоне, которая сразу же несколько раз вспыхнула вновь. И тут он поймал себя на странном ощущении, как будто на голове зашевелились волосы. Он дотронулся до своих жиденьких седых волос, и оказалось, что они действительно торчали во все стороны. Тогда Адиль взглянул на свои ладони и увидел, как из кончиков пальцев едва заметно бьют короткие электрические разряды. Он почувствовал лëгкую слабость. Опустив руки, он отстранился от окна, сделал шаг назад и, коснувшись ногой кресла, медленно сел в него, откинулся на спинку и прислонил голову к мягкому подголовнику. В комнате постепенно нарастал негромкий, но навязчивый гул. Маленькие молнии, вырываясь из кончиков пальцев старика, забегали короткими дугами по подлокотникам кресла. Его взгляд стал безучастным, и вскоре его глаза закрылись, а на висках так же засверкали холодные электрические блики. Он рефлекторно поднял вверх подбородок, запрокинув голову, и с силой вытянулся вдоль собственного тела, потряхиваемого мелкой дрожью.
Адиль пришëл в себя на кровати, не помня, как перебрался в неë с кресла. Он широко распахнул глаза и жадно втянул воздух, будто только всплыв на поверхность из-под воды. В ушах стоял звон, периодически перебиваемый надоедливым писком непонятно с какой стороны. Вся комната была залита непривычно ярким светом, заставив старика вновь зажмуриться, давая отдохнуть возмущëнным глазным нервам.
– Это ещë что такое?.. – беззвучно-хриплым голосом произнëс он. – Сверхновая?
Осторожно приоткрыв веки, он увидел всë ту же картину – ослепительно яркий свет заливал помещение, и все предметы отбрасывали небывало чëткие, резкие тени, казавшиеся их продолжениями. Адиль обвëл взглядом комнату, стараясь рассмотреть окружающее пространство, но ему мешали это сделать всë не проходившее с первых мгновений пробуждения слепое пятно и артефакты по периферии его обзора. Ему показалось, что кто-то стоит в дверном проëме, однако тот оказался закрыт. Старик не мог ни на что взглянуть прямо, но заметил, что всë в комнате выглядит немного иначе: его стол возле стены, рабочее кресло, полки с инструментом – всë было каким-то незнакомым, но вряд ли можно было выразить словами, чем и от чего они отличались.
Только попытавшись подняться, крепко вцепившись пальцами в белую простынь, Адиль понял, что изголовье кровати было приподнято – и это помогло ему встать, но не спасло от головокружения. Он покачнулся и задел пучок свисавших откуда-то тонких трубок, но смог устоять, опëршись ладонью на согревающую подушку с пушистым ворсом и успев удивиться при этом необычной мягкости еë материала. С сомнением осмотрев еë, он вновь попробовал оглядеться и отметил безупречный порядок во всëм помещении: все предметы (очертания которых, впрочем, не вызывали немедленных ассоциаций об их предназначении) лежали на своих местах организованно и ровно.
– Ты здесь, Наджем? – произнëс он, не узнав собственного голоса.
Никто не ответил.
– Что-то произошло непонятное. Ты участвуешь?
Но в окружающей тишине старик услышал только собственное сердцебиение, непривычно редкое и тихое. На прикроватной тумбе стояла мисочка с пилюлями. Адиль схватил еë и тут же опрокинул всë еë содержимое себе в рот, с усилием проглотив крупные капсулы. Он поставил миску на место и заметил, что она как-то странно скрипнула, коснувшись поверхности. Присмотревшись, он понял, что волокнистая текстура покрытия тумбы была ему незнакома, и поэтому миска имела непривычное для руки сцепление с опорой. Но самым странным было не это: вся поверхность тумбы была идеально чистой, на ней не было видно ни одной мельчайшей пылинки.
Адиль дëрнулся с места, задев стопой низкую ножку тумбы, отчего та с низким скрипом тяжело сдвинулась с места. Решив, что она выскочила из напольного крепления, старик опустился на колени и попытался вернуть еë в прежнюю точку, чтобы закрепить, но не смог нашарить ничего похожего на стандартную защëлку, которой он пользовался много раз. Вместо этого он через несколько секунд безуспешных попыток вдруг нервно выдернул руку из-под тумбы, как только понял, что даже на полу нет ни крупицы пыли. Он встал и провëл пальцем по верхней полке, увидев на еë желтоватой поверхности эти же странные продольные волнистые линии, создававшие чуть заметные неровности, борозды, идущие вдоль друг друга.
Он толкнул кровать, и та, оказавшись намного легче обычного, сдвинулась с таким же скрипом по полу. Адиль обернулся и осмотрел остальную мебель, на многих элементах имевшую такую же странную внешнюю текстуру. Он обратил внимание на инфоэкран с краю от рабочего стола и приблизился к нему: прямо на его поверхности было приклеено множество разноцветных тонких квадратов из какого-то тонкого и с виду ломкого материала. На них имелись короткие надписи, но текст было не разобрать – буквы не только принадлежали, судя по всему, незнакомому языку, но и написаны были весьма криво и грязно.
Старик огляделся вокруг, повернувшись спиной к столу у стены и прислонившись к нему. Затем он приподнялся и сел на него. Наконец, он смахнул с него на пол какие-то предметы, которые не успел разглядеть, и залез на стол с ногами, отодвинувшись к стене и не сводя глаз с окружающего пространства, медленно переводя взгляд с окна на дверь и обратно.
– Кто выбрал для космической базы с низкой гравитацией такую неподходящую мебель? – нахмурившись, недовольно проворчал он в тишину.
За окном не было видно ничего: всë окружение базы было залито равномерным белым светом. Дверь в коридор же была плотно закрыта.
– Она совсем не подходит. Нужно немедленно составить заявку в сектор снабжения на доставку новой.
Тишина вокруг не прерывалась ничем, кроме звуков, которые Адиль издавал сам. Он глубоко вздохнул, осматривая комнату, водя глазами от одной точки к другой снова и снова, а затем остановился и закрыл их. Долгое время он так и сидел на столе, скрестив ноги. Затем осторожно приоткрыл один глаз: вокруг всë осталось без изменений. Адиль вновь плотно сжал веки и продолжил сидеть в тишине, даже сквозь их тонкую кожу ощущая не убывающую яркость освещения.
В этом свете было что-то неочевидно странное: то есть, помимо того, что он вообще был и заливал собой, судя по всему, весь видимый с поверхности астероида космос… было и что-то ещë. Удивительно, но сквозь всю свою чужеродность и противоестественность он как будто нëс с собой что-то знакомое. Привычное. Обычное. А ещë… Адиль вдруг понял, что этот свет нëс в себе тепло, которое теперь пропитывало всю комнату, поверхность стола, его собственную одежду, воздух… Но это тепло не обжигало, а было таким выверенным и подходящим, таким математически корректным, как будто являлось продолжением человеческого тела.
Адиль открыл глаза. Он смотрел на прикроватную тумбочку, с интересом изучая еë дверцу и ручку из того странного материала. Он пытался вспомнить, как открывал их, но не мог. Пытался вспомнить, что лежало внутри этой тумбы, но память не приходила. Хотя другие воспоминания – об изучении аномалии, сборе данных, ремонте оборудования, о выходе в открытый космос, – стояли перед глазами.
Переведя взгляд, он будто укололся о неуловимую мысль о том, что кровать имела раньше низкие ножки, а сейчас стала такой высокой, что на неë неудобно было бы взбираться. Но… воспоминание о том, как старик раньше ложился на эту кровать, ускользнуло у него прямо из-под носа. Он отпустил эту мысль, не став цепляться за неë.
Дверь в коридор должна была открываться внутрь стены, прячась в специальный пенал – это стандартная технология для космических баз, позволяющая экономить место, обеспечивающая безопасный проход и удобство при проносе габаритных вещей – таких, как транспортные контейнеры… ни одного из которых сейчас не было в комнате. Старик не смог вспомнить, что доставал из них. Их регулярно доставляли с Земли, и в них всегда было что-то критически важное – что-то, без чего было бы невозможно выжить на космической станции вдали от родной планеты. И вот теперь ни одного из них здесь не было, но вместо того, чтобы ощутить тревогу или панику, Адиль вдруг заметил, что в комнате стало как-то… просторнее. По ней теперь можно было пройтись туда-сюда, не спотыкаясь о коробки, наваленные штабелями со всех сторон. По большому счëту, это не было так уж странно, потому что он сам не раз, наводя порядок, думал, куда их можно деть, не находя в итоге такого места и бросая на этом затею. А сейчас… он вдруг осознал, что ему совсем не интересно, куда они делись.
Он осторожно слез со стола и встал на ноги. Обернувшись, он чуть придвинул стол обратно к стене, а затем подошëл к окну и, глубоко вздохнув, попытался осмотреть территорию вокруг здания, но у него ничего не вышло – вездесущий свет был таким ярким, что в его сиянии растворялись даже самые чëрные скопления реголита. Но сейчас он вовсе не слепил глаза, не раздражал и не вынуждал жмуриться. Адиль едва заметно пожал плечами и отвернулся от окна. Он подошëл к кровати и аккуратно заправил еë, разровняв одеяло и взбив мягкую подушку. Оглядев комнату, старик удовлетворëнно кивнул.
– Журнал экспедиции Адиль-3. Астероид SV-1.27. Запись 57584. На данный момент ресурсное обеспечение базы достаточно и полно. Полученного мной ранее снабжения хватит на длительный срок. Все системы станции работают в штатном режиме и не требуют ремонта или модернизации. Я намерен продолжить наблюдения и сбор данных согласно ранее установленного плана. Если что-то потребуется – я сообщу об этом дополнительно. Вы и так обеспечили меня всем необходимым. Я сожалею, что редко благодарю вас, хотя испытываю благодарность за вашу заботу в каждый момент времени, который провожу здесь. Спасибо.
Он подошëл к инфоэкрану возле рабочего стола и прислонил к нему ладонь, опëршись на неë. И долго вглядывался в непонятные буквы на слегка загнутых разноцветных квадратных пластинах, задумчиво потирая подбородок. Перевесив одну пластинку ближе к другой, Адиль сравнил написанное на них. Он прошëлся вдоль стола, постукивая по нему пальцами с глухим отзвуком, и его взгляд вновь упал на плотно закрытую дверь в коридор. Дверь, которая имела с одной стороны весьма характерные поворотные шарнирные петли.
Поставив руки на пояс и постояв так какое-то время, сосредоточенно шлëпая ступнëй по полу, старик вдруг опустил взгляд и внимательно изучил напольное покрытие из светлых квадратных пластин. Он опустился на корточки и провëл пальцами по гладкой прохладной поверхности, на которой не было ни намëка на пыль. Затем он осторожно поковырял пальцем уголок одной из пластин, и у него получилось немного приподнять еë краешек вверх… Тогда он поддел его двумя пальцами и с некоторым усилием оторвал от пола, открыв слой изоляционной подложки из плотного, но мягкого волокнистого материала, неожиданно больно коловшего пальцы. Его толстый пласт был проложен между рëбрами жëсткости. Весь кусок мешало поднять напольное покрытие, поэтому Адиль снял его окружающие пластины, после чего с усилием поднял и большой пласт утеплителя, прислонив его к кровати. В наружной металлической обшивке пола показался гермолюк с несколькими поворотными запорными ручками. Покрутив их, старик осторожно нажал двумя ладонями на его толстую дверцу, та продолжительно пшикнула и туго открылась вниз. Там, в кромешной тьме, ничего нельзя было разглядеть. Адиль сел на край этой ямы, свесив ноги, и некоторое время всматривался в бездну, но безуспешно. Наконец, он чуть приподнялся на руках, перевесившись через край, и скользнул вниз.
Пару секунд он медленно падал, после чего приземлился на каменный пол. Под ногами хрустнула мелкая реголитовая крошка. Ещë какое-то время спустя его глаза привыкли к темноте и стали выхватывать из неë очертания выщербленных каменистых стен и бугристого пола узкой пещеры, уходившей по спирали вниз. Старик пошëл вперëд, пригибая голову. Вскоре луч света, падавший из комнаты, скрылся за поворотом.
По бокам пещеры то и дело выступали из породы и уходили дальше вниз бурильные трубы. Становилось холоднее, а идти становилось всë легче из-за росшего наклона пещеры, пока, миновав несколько витков, Адиль наконец не почувствовал, что его подошвы соскальзывают вперëд, отрываясь от пола. И они соскользнули, но это не привело к падению: он просто вдруг потерял опору и, сделав несколько неловких движений в попытке еë восстановить, застыл, паря в воздухе. Отсюда и дальше по стене шëл гибкий поручень в виде троса, схватившись за который, старик полулëтом двинулся вглубь, скоро оказавшись возле широкого портала в сферический зал. Находясь здесь, он мог чувствовать небольшие волны колебаний скомпенсированной со всех сторон околонулевой гравитации. На стене сбоку был закреплëн потëртый металлический транспортный контейнер. Открыв его, Адиль достал увесистый фартук-нагрудник из мягкого золотистого материала, но с тяжëлыми твëрдыми пластинами внутри, облачился в него и приблизился к открытому пространству сферы: оно всë было увешано тросами, беспорядочно тянувшимися из стороны в сторону, пересекавшимися под разными углами, а кое-где скреплëнными между собой. Здесь было темно, но всë-таки сюда доходил какой-то свет – видимо, отражаемый некоторыми вкраплениями реголита, – и глазам хватало его, чтобы ощущать пространство вокруг, хоть и мерцающее темнотой.
Адиль плавно поплыл вперëд, хватаясь за один из тросов, по направлению к центру зала, где находилось нечто похожее на тëмно-серый каменный шар почти правильной формы, который свободно покоился в пространстве. По разным сторонам его имелось четыре кольца-проушины, сквозь которые проходили тросы, как будто поддерживавшие его, но в действительности свободно колыхавшиеся без всякой нагрузки, а вокруг него в воздухе медленно вращался плоский диск чëрной реголитовой крошки.
Приблизившись к шару, Адиль положил свою ладонь на его холодную поверхность и медленно провëл ей по неглубоким бороздам и выщербинам в камне. Он опустил взгляд и едва заметно улыбнулся.
– Как я рад, что ты здесь, Наджем, – сказал он. – Я уже подумал, что начинаю сходить с ума.
Старик отпустил трос и с усилием нажал обеими ладонями на середину шара, и тот с коротким скрипом раскрылся на две половины – верхнюю и нижнюю, – испустив через образовавшуюся щель ослепительные лучи золотистого света, тут же заполнившие собой всë помещение сферического зала и унëсшиеся по коридору наверх. Каменная крышка широко распахнулась, и внутри стал виден гораздо меньший по размерам светящийся шар, сквозь сияние которого можно было различить в нëм метавшиеся беспорядочным клубком то ли лучи, то ли сгустки раскалëнной материи. Они бились и пульсировали, не в силах покинуть отчерченную им зону пространства, излучая лишь незначительную часть своей немыслимой энергии. Всë это издавало довольно громкий монотонный гул.
– Чувствую… холод, – произнëс женский голос.
– Прости меня. Мне нужно было тебя увидеть, – сказал Адиль.
– И что, тебе… нравится то, что ты видишь?
Помедлив немного, старик ответил:
– Ты прекрасна… так же, как в день, когда мы впервые встретились.
– Ты ещë помнишь этот день?
– Будто он и не заканчивался.
– В моëм мире так и есть. Я проживаю эти мгновения вновь и вновь… какая-то часть меня находится в них прямо сейчас.
– Я хочу быть там с тобой, Наджем.
– Будешь, когда придëт время. Для меня оно не является преградой. А для тебя…
– Для меня оно является проклятьем.
– Не говори так. Это твоя жизнь.
– Ты – моя жизнь.
– Ещë нет. Но стану ей, когда ты шагнëшь мне навстречу.
– Я уже здесь.
– Да… Но тебе нужно оказаться ещë и сейчас.
– Я не могу шагнуть сквозь время. Могу лишь дрейфовать в его волнах, надеясь, что они вынесут меня к тебе.
– Однажды наши миры уже соприкоснулись. Значит, это произойдëт снова. Ты же знаешь, что мы вместе. Навсегда.
Адиль аккуратно и медленно закрыл крышку и прислонился к еë поверхности щекой, зажмурив глаза и широко раскинув руки, будто силясь объять весь шар целиком, а затем ответил:
– Я знаю.
Комки реголитовой крошки похрустывали под ногами, пока старик возвращался наверх по тëмному коридору.
– Мне снился такой странный сон, – произнëс он с неуверенной улыбкой. – В нëм всë было… иначе.
– Люди ведь часто видят сюрреалистичные сны? – прозвучал женский голос. – Это нормально.
– В том-то и дело: этот был таким… реальным. А хуже всего то, – Адиль вдруг посерьëзнел, с сомнением глядя рыщущим взглядом куда-то себе под ноги, – что я чувствовал самого себя… принадлежащим тому миру. Моë тело. Мой разум. Я был не здесь. Не на астероиде.
– А где?
– Не представляю, что это за место. Там было так светло. Тепло и… безопасно. Кажется, я был внутри своего корабля, но куда нас с ним занесло…
– Там была невесомость?
– Нет.
– Значит, там была гравитация. Сильнее этой?
– Ну… да, наверное.
– Было ли тебе тяжело дышать?
– Чего? – поморщился старик. – Нет… Нет, не думаю. Послушай, это был всего лишь сон… Причуда сознания.
– Не бывает всего-лишь-снов. И всего-лишь-причуд. У сознания есть состояние… и место в пространстве-времени. Что-то связывает тебя с тем местом, где ты был.
– Ну хватит, я не первый раз вижу сон! Ты же сама только что…
– Скажи, – настойчиво перебил его женский голос, – чувствовал ли ты, что тебе дышится легче, чем обычно?
– Какая разница?! Мой мозг просто обрабатывал информацию, которая до этого…
– Нет, не просто! Твоë тело находилось в других условиях. Оно знает это. Оно помнит. Твой разум не может помыслить ничего, что тело не испытало ранее.
– Но я…
– Давление там, где ты находился, было выше, чем искусственно поддерживаемое здесь, на станции. Поэтому тебе дышалось легче. Ты помнишь это, не так ли? Твоë сознание ещë не устало корпеть над восстановлением такой точной, избыточной и такой бесполезной информации?
– Не думаешь же ты…
– Адиль, ты находился на поверхности планеты. Поэтому ты чувствовал всë так явно: ты был там. По-настоящему.
Старик встал на месте и поднял невидящий взгляд прямо перед собой.
– Телепортация?.. – пробормотал он. – Это была она?
– Нет. Не в том смысле, который ты имеешь ввиду.
– А в каком?
– Твоë тело никуда не перемещалось. Я бы почувствовала это.
– Значит, это всë-таки была галлюцинация.
– Нет.
– Я не понимаю. Ты можешь объяснить нормально?
– Не стоит думать, что ты можешь понять всë на свете по щелчку пальца. Тебе всë необходимо ощущать посредством своего тела – только тогда ты начинаешь осознавать происходящее. Твоë сознание ничего не выдумывает, оно просто находится в одном месте пространства в один момент времени. И ощущает. Телом. Именно ощущения привязывают тебя к реальности. Всë, что ты таким образом испытываешь, существует как математически воспроизводимый объект, а твоë сознание – лишь экран для его проекции.
– Где тогда во всëм этом место реальности?
– Она – лучи, рисующие изображение. Твоë сознание – холст, на котором пишется шедевр, а она – краски.
– Не принижаешь ли ты еë значение? Всë-таки реальность содержит суть вещей, которую мы не всегда можем просто представить. Ты ведь сама говоришь, что для познания мне необходимы телесные ощущения. А значит… реальный мир содержит больше информации – пока я не познаю еë всю, а этого не произойдëт никогда. Я могу нарисовать яблоко из своего воображения, но это не значит, что я смогу его съесть. Пока его не доставят мне с какого-нибудь проходящего корабля.