Найо Марш
Последний занавес
– Спасибо. – Трой постаралась не выказать радости. – Спасибо, с удовольствием.
IV
Поднявшись по лестнице и пройдя за Фенеллой, ни разу за все это время не открывшей рта, через бесконечную галерею и два длинных коридора, а затем взобравшись по крутой винтовой лестнице, Трой очутилась перед дверью, на которой висела деревянная табличка с названием «Сиддонс». Фенелла открыла дверь, и Трой сразу порадовали языки пламени, отражение которых трепетало на белой стене. Бледно-розовые занавески с небольшими гирляндами, овечья шкура на полу, низкая кровать. Над умывальником, естественно, портрет миссис Сиддонс. Мольберт, краски и все остальное, что привезла с собой Трой, было свалено в углу.
– Славная комнатка, – сказала Трой.
– Рада, что вам понравилось, – сдавленным голосом сказала Фенелла. Трой с удивлением обнаружила, что она едва сдерживает ярость. – Извините, – Фенелла даже запнулась, – извините за весь этот зверинец.
– Да ну, о чем тут говорить.
– Они что, не понимают, как им повезло с вами! Не понимают, что им повезло, даже если бы вы решили изобразить дедушку стоящим на голове с чесноком, растущим из подошв ботинок. Нет, что за наглость! Даже этому жуткому типу Седрику стыдно стало.
– Да бросьте вы, – отмахнулась Трой. – Все нормально. Вы и представления не имеете, какие фокусы выкидывают люди, когда речь заходит о портретах.
– Ненавижу! А видели, как они когти выпустили, когда услышали, что мама приезжает? Нет, я действительно считаю, что старухи – это настоящие вонючки. А эта сучка Соня? Лежит, понимаешь, и упивается всем происходящим. Как они могут, у нее на глазах?! Нам с Полом было так совестно.
Фенелла пристукнула каблуком, опустилась на колени перед камином и залилась слезами.
– Извините, – всхлипывала она, – я еще хуже остальных, но меня уже просто тошнит от всего этого. Напрасно я приехала в Анкретон. Ненавижу Анкретон. Знали бы, что это такое.
– Слушайте, – мягко заметила Трой, – вы уверены, что хотите говорить на эту тему именно со мной?
– Я знаю, это ужасно, но ничего не могу с собой поделать. Вот что бы вы ощутили, если бы ваш дед привел домой какую-нибудь гнусную блондинку? А? Что бы сказали на это?
Перед глазами Трой мелькнул ее дед, ныне покойный. Это был суровый и несколько педантичный профессор.
– Он в посмешище превратился, – рыдала Фенелла. – А я ведь, я так любила его. Теперь это просто глупец. Глупый влюбчивый старик. И сам себя так ведет, но мало того, когда я… когда я… ладно, не важно. Извините меня, ради Бога. Это ужасно, что я себе позволяю.
Трой присела на низкий стул подле камина и задумчиво посмотрела на Фенеллу. Девочке и впрямь плохо, подумала она, отметив попутно, что уже подвергает сомнению истинность переживаний Анкредов.
– Да не терзайте себя, ничего ужасного и ничего такого особенного вы себе не позволяете. Только не надо говорить то, за что вы сами себя клясть будете, когда мы снова столкнемся.
– Ладно. – Фенелла разогнулась.
«У нее счастливая способность, – подумала Трой, – выглядеть такой симпатичной, когда плачет». Фенелла откинула голову, прикусила губу и взяла себя в руки. «Хорошей актрисой будет, – подумала Трой и тут же одернула себя. – Если девочка умеет так славно огорчаться, с чего это я взяла, что она играет, а не подавлена на самом деле? Что, мне не хватает сочувствия?» Она прикоснулась к ладони Фенеллы, хотя ей это было совершенно несвойственно. Та сразу откликнулась на порывистое рукопожатие.
– А ведь вы вроде сказали сегодня, – заговорила Трой, – что молодое поколение Анкредов твердо, как железо.
– Стараемся. Просто вы такая славная, вот я и распустилась. Больше не буду.
«Дай-то Бог», – подумала Трой, а вслух сказала:
– Не важно, потому что, боюсь, толку от меня мало. Мой муж говорит, я бегу от любых переживаний как черт от ладана. Но если угодно, можете и впредь выпускать пар.
– Да нет, довольно, пока, во всяком случае, – серьезно сказала Фенелла. – Вы ангел. Ужин в половине девятого. Вы услышите гонг. – Она направилась к двери. – Понимаете, сейчас в Анкретоне происходит нечто ужасное. Сами увидите. – И Фенелла аккуратно прикрыла за собой дверь, подчиняясь привычке уходить вежливо.
Глава 4
Сэр Генри
I
Фенелла была слишком возбуждена и забыла познакомить гостью с расположением комнат. Вот Трой и пришлось гадать, где найти ближайшую ванную комнату, – наверху другой башни или в конце одного из бесконечных коридоров. Не будешь же дергать расшитый шнур звонка и заставлять карабкаться наверх кого-нибудь из престарелых служанок. Трой решила отказаться от ванны в пользу миссис Сиддонс с ее умывальником и стоящим рядом с ним викторианским бачком с теплой водой.
До ужина оставался еще час. Приятно было после строго ограниченного топливного рациона Тэтлер-Энда неторопливо переодеться перед щедрым пламенем камина. Трой длила удовольствие, перебирая в уме события минувшего дня и приводя в порядок впечатления от Анкредов. Самый славный во всей компании, решила она, чудак Томас, хотя и двое молодых довольно приятны. Понимают ли они друг друга, и как к этому относится сэр Генри? И если относится плохо, не этим ли объясняется эмоциональный взрыв Фенеллы? Что касается остальных, то Полин, кажется, все пренебрегают, Миллимент – личность непонятная, а ее Седрик просто ужасен. Ну и, наконец, Соня. Трой даже захихикала. Соня несколько глуповата.
Где-то снаружи, на холоде, часы глухо пробили восемь. Камин догорел. Можно отправляться в зал. Трой пошла вниз по витой лестнице, гадая, кто живет в комнате на площадке. Ориентировку она потеряла сразу. Дойдя до первого же из длинных коридоров, она решительно не могла выбрать направление, куда идти – налево или направо. В обе стороны расстилался темно-красный ковер, на который, через равные промежутки, падал свет канделябров, выполненных под старину. «Ну ладно», – подумала Трой и повернула направо. Она миновала четыре двери, каждую с обозначением: «Дузе» (здесь жила Фенелла), «Бернар» (Полин), «Терри»[21], «Леди Банкрофт» и, ближе к концу коридора, несчастная «Брейсгердл». Трой не помнила, чтобы эти названия попадались ей на пути в башню. «Черт! – подумала она. – Сбилась-таки». Но неуверенно пошла вперед. В каком-то месте коридор обрывался поворотом под прямым углом, и в дальнем конце этого нового коридора Трой увидела подножие лестницы – такой же, как и у нее в башне. Бедняга Трой была убеждена, что точно такая же перспектива открывалась перед ней на прямом пути. «А что, если, – подумала она, – я попала на противоположную сторону? Снаружи этот чертов замок походит на четырехугольник с башней посредине в конце каждого крыла. В таком случае, если я буду идти все время налево, должна попасть назад, в картинную галерею».
Пока она рассуждала таким образом, дверь у подножия лестницы приоткрылась и в коридор выплыл роскошный кот.
Белый, пушистый, с полосой поперек спины и янтарными глазами, он остановился и внимательно посмотрел на Трой. Затем, слегка помахивая хвостом, неторопливо двинулся в ее сторону. Она наклонилась и протянула руку. Поразмыслив немного, кот приблизился, изучающе оглядел ее ладонь, ткнулся в нее своим холодным носом и продолжил путь, ступая посредине красного ковра и по-прежнему элегантно помахивая хвостом.
– И еще одно, – послышался резкий голос из-за открытой двери. – Если ты думаешь, что я собираюсь болтаться здесь, как какая-нибудь жалкая актрисуля из массовки, а семья пусть считает меня подстилкой, то ты глубоко ошибаешься.
В ответ что-то пробасили, слов Трой не разобрала.
– Да, знаю, но это ничего не меняет. Никому не позволено считать меня ниже себя. Со мной обращаются так, словно я в стриптизе всякие штуки проделывала. Я терплю это просто потому, что не хочу, чтобы думали, будто это меня задевает. Да кем они себя воображают? Господи, неужели им кажется, что это такое уж счастье – жить в мавзолее вместе с парой старух и детьми, которых надо бы назвать «бандой сумасшедших»?
Снова чьи-то невнятные увещевания.
– Знаю я, знаю, знаю. В этой мусорной куче так светло и весело, что удивительно еще, как все мы со смеха не умерли. Если ты такой же полоумный, как все тут, то отправь меня куда-нибудь, где я могла бы уважать себя… Ты должен… После всего того, что я для тебя сделала… Мне плохо, очень плохо… И не надо доводить меня, Нодди, предупреждаю. – Дверь открылась чуть шире.
Трой, застывшая словно статуя, приподняла юбки и почти побежала по длинному коридору в противоположную сторону.
II
На сей раз она благополучно добралась до галереи и спустилась вниз. В зале она столкнулась с Баркером, который проводил ее в необъятную гостиную, показавшуюся Трой театральной сценой, где разыгрывается эпизод из «Виктории Регины». Из цветов преобладали алый, белый и золотой, из тканей – дамаст и бархат. На стенах – гигантские полотна Лидера и Макуайтера. На столах и на застекленных шкафчиках, беспорядочно расставленных по всей комнате, – обрамленные серебром фотографии королей сцены. На трех изображен сэр Генри в различные периоды своей театральной биографии, на четвертой он же – в придворном платье. В такой одежде люди обычно чувствуют себя довольно глупо, но сэр Генри был полон уверенности и достоинства, на мгновение Трой даже показалось, что он изображен в одной из своих ролей. Но, приглядевшись к бесспорно виндзорскому по своему происхождению костюму, она поняла, что ошибается. «Ничего себе, – подумала Трой, вглядываясь в фотографию, – какие формы, и все без обмана».
Она начала обход гостиной и обнаружила немало интересного. Под стеклянной крышкой антикварного столика были разложены грамоты, миниатюры, награды, несколько дорогих безделушек, подписанная программа театральной премьеры и, как ни странно, небольшая книга, по виду старинная, переплетенная в телячью кожу, с четким тиснением. Трой была из тех, кто, увидев отдельно лежащее печатное издание, непременно должен прикоснуться к нему. Крышка была не заперта. Она подняла ее и открыла книгу. Буквы изрядно выцвели, и Трой пришлось наклониться, чтобы разобрать название (на староанглийском). «Старинное искусство бальзамирования трупов, – читала она. – С приложением рассуждения об изготовлении жидкостей, позволяющих консервировать тела усопших».
Автор – Уильям Херсл, профессор физики, Лондон.
Отпечатано Робертом Уайтом по заказу Джона Крэмпа в 1678 году. Жутковатый текст. В первой же главе предлагались различные способы «овладения искусством консервации усопших в максимально живом виде. Далее, – продолжал автор, – будет отмечено, что разновидности мышьяка, отличаясь некоторыми химическими различиями, производят одинаковое воздействие на всех». Самый устрашающий пассаж касался «использования косметических средств для сокрытия отталкивающей бледности смерти».
«Каким складом ума должен обладать человек, – думала Трой, – который с таким хладнокровием, даже удовольствием, рассуждает о манипуляциях над мертвым телом, не задумываясь, что и его ждет смерть – может быть, совсем скоро. Интересно, читал ли эту книгу сэр Генри Анкред? Страдает ли он избытком воображения или, наоборот, его недостатком? А впрочем, я-то зачем читаю эту жуткую книжонку?»
Трой услышала доносящиеся из зала голоса и с инстинктивным ощущением вины поспешно захлопнула книгу, а за ней и крышку стола. Вошла Миллимент. На ней было удобное неброское вечернее платье.
– Я тут исследованиями занималась, – сказала Трой.
– Исследованиями? – неопределенно усмехнулась Миллимент.
– Я говорю об этой страшной книжке, там в ящике. Как увижу книгу, удержаться не могу, вот и сейчас, извините, открыла крышку. Надеюсь, это не возбраняется?
– Ах вон оно что, – кивнула Миллимент. – Да нет, пожалуйста. А что за книга?
– О бальзамировании трупов и все остальное в этом роде. Книга очень старая и довольно ценная, наверное.
– Скорее всего поэтому мисс Орринкурт и проявила к ней такой интерес. – Миллимент с высокомерно-пренебрежительным видом направилась к камину.
– Мисс Орринкурт? – повторила Трой.
– На днях я застала ее читающей книгу. Когда я вошла, она положила ее на место и захлопнула крышку. С диким грохотом. Странно еще, что стекло не разбилось. Наверное, та самая книга и была.
– Ну да, – сказала Трой, поспешно пытаясь привести в систему свои довольно беспорядочные мысли о мисс Соне Орринкурт. – Скорее всего так.
– Папа́ нынче вечером не в лучшей форме, – продолжала Миллимент, – но он спустится. Обычно, когда он чувствует себя неважно, он ужинает в своих покоях.
– Надеюсь, сеансы не слишком утомят его, – сказала Трой.
– Ему так не терпелось начать работу, что, уверена, он приложит все силы, чтобы все было в порядке. В последнее время ему намного лучше, лишь иногда, – как-то двусмысленно добавила Миллимент, – он впадает в некоторую депрессию. Вообще-то, знаете ли, он человек взвинченный и ранимый. По-моему, все Анкреды таковы. За исключением Томаса. К сожалению, и мой бедный Седрик унаследовал фамильный характер.
На это Трой было нечего сказать, и она почувствовала облегчение, когда в комнату вошли Пол Кентиш с матерью, а вскоре следом за ними и Фенелла. Баркер принес херес, и тут же в зале как-то особенно зловеще прозвучал гонг.
– Седрика никто не видел? – осведомилась его мать. – От души надеюсь, что он не опоздает.
– Когда десять минут назад я постучал к нему, он все еще принимал ванну, – сказал Пол.
– О Боже, – вздохнула Миллимент.
В комнату вплыла мисс Орринкурт. Одета она была экстравагантно и выглядела одновременно угрюмо, победительно и вызывающе. Трой услышала за спиной сдавленное восклицание и повернулась, перехватив общий взгляд Анкредов, прикованный к груди мисс Орринкурт.
На ней сверкала большая бриллиантовая звезда.
– Милли, – выдохнула Полин.
– Меня не обманывают глаза? – слабо прошипела в ответ Миллимент.
Мисс Орринкурт подошла к камину и оперлась рукой о решетку.
– Надеюсь, Нодди будет вовремя, – сказала она, – а то я с голоду умираю. – Она критически осмотрела свои покрытые алым лаком ногти и поправила на груди звезду. – Да и выпить бы неплохо.
На это предложение никто не откликнулся, лишь Пол смущенно откашлялся. Из зала донесся стук палки.
– Ну вот и папа́, – нервно сказала Полин, и все слегка зашевелились. Честное слово, подумала Трой, они будто собираются ужинать с каким-нибудь членом королевской семьи. Та же характерная атмосфера напряженного ожидания.
Баркер открыл дверь, и, сопровождаемый белым котом, в гостиную вошел оригинал расставленных повсюду фотографий.
III
Первое, что следовало бы сказать о сэре Генри Анкреде, что исполнял он свою роль с почти неправдоподобной виртуозностью. У него были серебристые волосы, пронзительно-голубые, под тяжелыми бровями, глаза, аристократический крупный нос, под которым пушились роскошные белоснежные усы, расчесанные таким образом, чтобы подчеркнуть линию рта артиста. Подбородок квадратно выдавался вперед и был украшен посольской бородкой. В целом выглядел сэр Генри так, словно его приготовили специально для выставки. На нем был бархатный смокинг, старомодный воротничок, широкий галстук и монокль на широкой ленте. «И не поверишь, – подумалось Трой, – что это живой человек». Вошел он медленно, постукивая по полу – но не слишком опираясь на нее – черной палкой с серебряным набалдашником. Она ему в общем-то не нужна, подумала Трой, так, декорация. Он был очень высок и все еще держался прямо.
– Папа, это миссис Аллейн, – сказала Полин.
– Ах вот как, – откликнулся сэр Генри.
Трой поднялась ему навстречу. «Удерживаясь, – как она впоследствии говорила Аллейну, – хотя и не без труда, от реверанса».
– Итак, это наша знаменитая художница, – сказал сэр Генри, беря ее за руку. – Очень рад.
Удерживая руку Трой, он смотрел на нее с высоты своего роста. Ей же вдруг почудился за его спиной молодой Генри Анкред, от одного взгляда которого женщины млели и теряли голову.
– Рад, – повторил он, искусно подчеркивая голосом, что удовольствие он испытывает не только от ее приезда, но и от внешности.
«Придержите коней, ребята», – подумала Трой и высвободила руку.
– Надеюсь, это чувство вас не оставит, – сказала она.
– Думаю, нет, – поклонился сэр Генри. – Думаю, нет. – Трой потом поймет, что у него есть привычка повторять сказанное.
Пол придвинул стул. Сэр Генри сел перед камином, остальные двумя полукружиями расположились по обе стороны от него.
Он скрестил ноги и положил левую руку на подлокотник, оставив другую свободно и небрежно покачиваться в воздухе. Что-то вроде позы короля Карла II, а на месте традиционного спаниеля – кот, который грациозно вспрыгнул ему на колени, слегка потерся о них и удобно растянулся.
– Ах ты, Карабас, – проговорил сэр Генри, погладил кота и снисходительно обвел взглядом присутствующих.
– Ну вот и славно, – сказал он, плавно поводя рукой. На мгновение взгляд его остановился на груди мисс Орринкурт. – Очаровательно, – сценическая реплика. – Ага, вот и херес.
Пол и Фенелла разнесли херес – лучшего, как выяснилось, качества. Затеялась довольно оживленная беседа, которую сэр Генри вел так, словно пригласил актеров на прослушивание.
– Мне казалось, – в какой-то момент заметил он, – что Седрик тоже должен быть с нами. Миллимент, разве ты не говорила мне…
– Извини, папа, но он опаздывает, – остановила его Миллимент. – Насколько я знаю, он должен был написать какое- то важное письмо. А гонга, наверное, не услышал.
– Ах вот как? А куда ты его поместила?
– К «Гаррику», папа.
– В таком случае он должен был услышать гонг.
Вошел Баркер и сказал, что ужин подан.
– Полагаю, мы не будем ждать Седрика. – Сэр Генри мягко сбросил кота Карабаса на пол и поднялся. Семейство последовало его примеру. – Миссис Аллейн, позвольте предложить вам руку?
«Жаль, – подумала Трой, принимая протянутую руку, – жаль, что тут нет оркестра». И, словно изображая персонажа какой-нибудь салонной комедии былых времен, завела светский разговор со своим спутником. Но не успели они дойти до двери, как в зале послышались торопливые шаги. В гостиную, раскрасневшись от напряжения, с белым цветком в петлице смокинга, влетел Седрик.
– Дедушка, дорогой, – заговорил он, размахивая руками, – я на колени готов стать, ниц падаю, извини меня, ради Бога. Каюсь. Найдите мне кто-нибудь власяницу и пепел голову посыпать, живо.
– Добрый вечер, Седрик, – ледяным тоном проговорил сэр Генри. – Извиняться тебе следует перед миссис Аллейн, у которой, возможно, хватит милосердия простить тебя.
Трой послала Седрику улыбку герцогини, а про себя ухмыльнулась, как Чеширский кот.
– Вы – сама доброта, – быстро проговорил Седрик и скользнул им за спину. Это несколько нарушило изначальный порядок процессии. Седрик оказался лицом к лицу с мисс Орринкурт. Трой услышала, как он издал какое-то удивленное восклицание. Прозвучало оно совершенно невольно и искренне. На Седрика это было так не похоже, что Трой оглянулась. У него открылся изящно очерченный рот, а светлые глаза не отрывались от бриллиантовой звезды на груди мисс Орринкурт. Затем Седрик недоверчиво оглядел родичей.
– Однако же… – запинаясь, начал он, – слушайте… нет, доложу я вам…
– Седрик, – прошептала его мать.
– Седрик, – повелительно повторил дед.
Но Седрик, продолжая говорить необычно естественным голосом и указывая белым пальцем на бриллиантовую звезду, громко выдохнул:
– Господи, но ведь это же Солнечный диск, из коллекции прапрапрабабушки Анкред!
– Славная вещица, верно? – так же громко откликнулась мисс Орринкурт. – Меня прямо в дрожь бросает.
– Увы, в наши трудные времена, – мягко проговорил сэр Генри, помогая Трой переступить через порог, – не всегда получается встретить почетного гостя так, как хотелось бы. Небольшой скромный банкет, сказал бы старик Капулетти. Ну что, пойдем?
IV
«Небольшой скромный банкет» свидетельствовал, что поклонники таланта сэра Генри в английских доминионах и Соединенных Штатах Америки никогда не забывали своего кумира. Ничего подобного Трой не видела уже много лет. Сам он, заметила она, ел какое-то месиво, пропущенное предварительно через сито. Беседа шла общая, ни о чем и звучала так, словно текст был выучен заранее. На драгоценности мисс Орринкурт не смотреть было трудно. Трой заметила, что и сами Анкреды все время бросают на них взгляды исподтишка. Сэр Генри вел себя, как и прежде, обходительно, по-светски и, на взгляд Трой, изысканно. Комплименты его, в высшей степени искусные, отклонить было трудно. Он заговорил о ее работах, спросил, не писала ли она автопортретов.
– Только в ученические годы, когда мне не на что было нанять натурщика, – откликнулась Трой.
– Жаль, жаль. А то бы одарили нас безупречным изображением безупречной натуры.
«Сила», – подумала Трой.
Пили «Рудсхаймер». Когда Баркер остановился подле него, сэр Генри, со словами, что сегодня особый случай, согласился выпить полбокала. Миллимент и Полин с беспокойством на него посмотрели.
– Папа́, дорогой, – заговорила Полин. – Думаешь?..
И Миллимент, следом:
– Да, папа́. Ты действительно считаешь?..
– Считаю что? – Он посмотрел на обеих.
– Вино, – не в лад пробормотали они. – Доктор Уизерс… нежелательно… однако же…
– Наливайте, Баркер, – решительно скомандовал сэр Генри, – наливайте.
Со стороны Полин и Миллимент до Трой донесся легкий вздох.
За столом возникло некоторое напряжение. Пол и Фенелла молчали. Седрик, сидевший по правую руку от Трой, обстреливал целыми очередями слов любого, кто готов был его слушать. Поток комплиментов сэра Генри продолжался без перерыва все три перемены блюд, и, к огорчению Трой, мисс Орринкурт начала выказывать явные признаки враждебности. Она сидела слева от сэра Генри, а по другую руку от нее – Пол. С ним-то она и затеяла какой-то исключительно длинный и чрезвычайно возвышенный разговор. Пол отвечал с явной неохотой, но мисс Орринкурт бросала на него многозначительные взгляды и неудержимо смеялась при односложных ответах. Трой, заметившая, что хозяину это начинает нравиться все меньше и меньше, ухватилась за первую же возможность обратиться к Седрику.
– Нодди, – тут же сказала мисс Орринкурт, – а что мы завтра собираемся делать?
– Делать? – повторил он и после секундного колебания развеселился. – А чего хотелось бы моей девочке?
Мисс Орринкурт закинула руки за голову.
– Ей хотелось бы, чтобы что-нибудь случилось, – бойко залопотала она. – Что-нибудь славненькое.
– Ну что ж, если она будет хорошо себя вести, очень хорошо, возможно, мы разрешим ей посмотреть краешком глаза на большую-большую картину.
Трой уныло слушала этот обмен репликами.
– А еще? – по-детски настаивала мисс Орринкурт, бросая при этом весьма неприязненные взгляды на Трой.
– Там видно будет, – неловко откашлялся сэр Генри.
– Но, Нодди…
– Мисс Аллейн, – окликнула Трой Миллимент, сидевшая напротив хозяина, – может, мы…
И женщины покинули столовую.
Остаток вечера прошел спокойно. Сэр Генри показал Трой три альбома театральных фотографий, весьма ее заинтересовавших. Удивительно, подумала она, насколько елизаветинский стиль меняется в зависимости от перемен в театральном мире. Вот юный викторианец Генри Анкред, весь из себя ухоженный, разодетый, в рюшах, лентах, коже, в превосходном бархате; а вот нынешний, постаревший Генри Анкред в простом стилизованном костюме, явно сшитом из грубой сценической холстины. И в обоих случаях это одно и то же лицо – герцог Бакингэм.
Рядом нервно крутилась мисс Орринкурт. Присев на подлокотник кресла сэра Генри и распространяя вокруг себя ароматы духов с черного рынка, она бестактно кудахтала над старыми фотографиями и зевала над более поздними.
– Дорогой, – воскликнула она, – ты только посмотри на себя! Чего тут только на тебе нет, разве что кухонной раковины.
Она имела в виду фотографию сэра Генри в роли Ричарда II. Седрик захихикал и тут же испуганно посмотрел на деда.
– Должна заметить, папа, – вмешалась Полин, – что не знаю никого с таким чутьем на костюм, как у тебя.
– Дорогая, – возразил ее отец, – все дело в том, как их носить. – Он потрепал мисс Орринкурт по плечу. – У тебя, дитя мое, с этим все в порядке, ты отлично выглядишь в своих легких современных платьях. Интересно, если бы спереди у тебя, как у Эллен Терри, было на сцене два фута тяжелого бархата, как бы тебе удалось на сцене по-королевски спуститься по лестнице? Да ты бы просто упала и расквасила свой славненький носик.
Он явно очень тщеславный человек, подумала Трой. Поразительно, как это его не задевает развязное поведение мисс Орринкурт. И, вспомнив замечание Томаса насчет Давида и Ависаги-сунамитянки, Трой поняла, что в отношении мисс Орринкурт сэр Генри попросту впал в старческую влюбленность.
В десять принесли грог. Сэр Генри выпил стакан ячменного отвара, вытерпел поцелуи женщин, желающих ему покойной ночи, кивнул Полу и Седрику и, к вящему смущению Трой, поцеловал ей руку.
– Прощайте, – сказал он своим густым голосом. – Встретимся завтра, в одиннадцать. Мне повезло.
Он величественно вышел из комнаты, и десять минут спустя мисс Орринкурт, отчаянно зевая, также удалилась.
Ее уход послужил сигналом к взрыву в кругу Анкредов.
– Нет, Милли, на что это похоже. На что это похоже, тетя Полин! Глазам не верю! Солнечный диск! Он, точно!
– Что ж, Миллимент, – сказала Полин, – теперь я собственными глазами вижу, как обстоят дела в Анкретоне.
– А ведь раньше ты мне отказывалась верить, Полин, – встрепенулась Миллимент. – Целый месяц провела здесь, и все равно…
– Он что, подарил ей это, может мне кто-нибудь сказать? – возопил Седрик.
– Он не мог этого сделать, – сказала Полин. – Не мог и не может. Более того, не думаю, что захочет. Если только… – Она оборвала себя на полуслове и повернулась к Полу. – Если он действительно подарил ей это, значит, собирается жениться. Вот так-то.
Бедная Трой, безуспешно пытавшаяся все это время выйти из комнаты, воспользовалась наступившей после заявления Полин тишиной и пробормотала:
– Если позволите, мне кажется… я бы…
– Дорогая миссис Аллейн, – прервал ее Седрик, – прошу вас, не надо этих церемоний. Оставайтесь, послушайте.
– Не понимаю, – начал Пол, – почему бедная миссис Аллейн должна…
– Она знает, – сказала Фенелла. – Боюсь, Пол, я уже все ей рассказала.
Совершенно неожиданно Полин сделала приглашающий жест в сторону Трой.
– Вот незадача-то, – сказала она, словно приглашая Трой к откровенности. – Видите, что происходит? Право, папа́ что-то слишком уж разошелся. Мы все ужасно обеспокоены. Пугает, собственно, не столько то, что происходит сейчас, сколько то, что может произойти. А тут еще Солнечный диск. Многовато. Это ведь в своем роде историческая реликвия.
– Своего рода cadeau d’estime[22] от регента моей прапрапрабабушке, – встрял в разговор Седрик. – И не просто историческая реликвия, но своего рода повторение истории. Позволь также заметить, тетя Полин, что лично я потрясен до глубины души. Я всегда считал, что Солнечный диск должен достаться мне.
– Твоей дочери, – поправил его Пол. – Так что вопрос это академический.
– С чего это ты взял, не понимаю, – вскинулся Седрик. – Мало ли, как все может обернуться.
– Право же, Полин, – проговорила Миллимент. – Право, Пол.
– Пол, милый, – обиженно проговорила Полин, – не надо задирать бедного Седрика.
– Как бы там ни было, – вмешалась Фенелла, – я думаю, тетя Полин права. По-моему, он собирается жениться, и, коли так, ноги моей в Анкретоне больше не будет. Никогда!
– И как же ты собираешься называть ее, тетя Полин? – дерзко спросил Седрик. – Мамочкой или каким-нибудь ласкательным именем?
– Нам только одно остается, – сказала Полин. – Надо объединить усилия и что-то предпринять. Я уже говорила с Дженеттой и говорила с Десси. Обе едут. Томасу тоже надо быть здесь. В отсутствие Клода главным должен стать он. Это его долг.
– А как ты это себе представляешь, дражайшая тетя Полин? Мы что же, засаду Старику устроим и всей ватагой набросимся?
– На мой взгляд, Седрик, мы попросим его принять нас и просто… просто…
– Да, извини, Полин, но толку от этого не будет, – ухмыльнулась Миллимент.
– Миллимент, ты не из Анкредов и потому не можешь переживать такие вещи так же болезненно, как мы. И как только папа́, с его обостренным чувством собственного достоинства – мы ведь ведем свой род с эпохи Нормандского завоевания, мисс Аллейн, – как это папа́ позволил так окрутить себя? Это же просто унизительно.
– Будучи, как ты, Полин, заметила, не из Анкредов, я хорошо понимаю, что у папа́ в жилах течет не только голубая, но и горячая кровь. Больше того, он упрям и тщеславен как индюк. Ему нравится видеть себя мужем озорной юной дамочки.
– Относительно юной, – заметил Седрик.
Полин сцепила пальцы и, поворачиваясь от одного члена семьи к другому, воскликнула:
– Я придумала! Слушайте. Буду совершенно откровенной и объективной. Понимаю, что речь идет о моем ребенке, но это меня не остановит. Пэнти!
– При чем тут Пэнти, мама? – нервно осведомился Пол.
– Твой дед обожает ее. А теперь представь себе, что, если Пэнти вдруг что-нибудь такое детское ему скажет?
– Например, – подхватил Седрик, – обовьет ручонками его шею и прошепчет на ухо: «Дедушка, когда же наконец уедет от нас эта стласная тетя?» Одно скажу: вряд ли она сможет сыграть такую роль.
– Он обожает ее, – упрямо повторила Полин. – И ведет себя с ней как большой мальчик. Ты не можешь с этим не согласиться, Миллимент.
– Пожалуй, что так, Полин.
– Все это хорошо, мама, – резко бросил Пол, – да только Пэнти всегда подыграет деду.
– К тому же они с Соней закадычные друзья, разве не так? – добавил Седрик.
– Насколько я знаю, – сказала Миллимент, – именно мисс Орринкурт подговорила Пэнти сыграть со мной очень глупую шутку в прошлое воскресенье.
– А именно? – поинтересовался Седрик.
Фенелла захихикала.
– Когда я пошла в церковь, она приколола к моему пальто, сзади, совершенно дурацкую записку, – сердито сказала Миллимент.
– И что же в ней говорилось, Милли, дорогая? – с любопытством спросил Седрик.
– Кати бочку[23], – сказала Фенелла.
– Ну, так мы далеко зайдем, – заметила Миллимент.
– Знаете, – поспешно вставила Трой, – я все же вынуждена извиниться и…
На сей раз попытка удалась. Анкреды смущенно пожелали ей покойной ночи. Она отклонила предложение проводить ее до комнаты, чувствуя, что они ждут не дождутся, пока она закроет за собой дверь, чтобы возобновить разговор.
В зале, где было относительно тихо и очень холодно, поскольку уголь в камине догорел, оставалась зажженной одна- единственная лампа. Поднимаясь по лестнице, Трой испытала ощущение, которое раньше в этом необъятном доме не испытывала, – у него есть индивидуальность. Он простирался во все стороны – загадочная территория. Помимо странностей, свойственных Анкредам, он скрывал их потаенные мысли, как и мысли их предков. Дойдя до галереи, тоже едва освещенной, она почувствовала, что гостиная осталась где-то далеко позади, – подводный остров. Вереница посредственных портретов и сомнительных пейзажей, мимо которых она сейчас проходила, жили в этом сумраке своей собственной жизнью. И казалось, им до нее нет никакого дела. Вот наконец и ее коридор, заканчивающийся винтовой лестницей, ведущей в башню. Перед тем как ступить на нее, Трой на секунду задержалась. Показалось ей или действительно дверь пролетом выше, которой отсюда не было видно, бесшумно закрылась? «Может, в комнате подо мной кто-нибудь живет», – подумала она и от этой мысли поежилась. С чего бы это, покачала головой Трой, и повернула выключатель, расположенный рядом с лестницей. Свет, брызнувший из невидимой отсюда лампы, ввинченной за первым завитком лестницы, как-то незаметно оживил изогнутую стену.
