Наташа Бэ
Глазами мертвой рыбы
Только в те страстные моменты Маринки дома не было. Она как раз сидела за мелкое воровство. А заправлял всем Жорик, ее сожитель, которого она обожала, как кошка, больше всего на свете. Жорик был варщик так себе, но всегда мог достать ингридиенты, поэтому квартира на третьем этаже была всегда полна людей. Потом Маринка вышла, а Жорика, наоборот, посадили, лет на семь, кажется. Как говорится, преступный мир дешевым не был никогда, и приходилось Маринке крутиться круглосуточно, чтоб каждую неделю возить на Хотунок тяжеленные сумки с салом, сигаретами, закрутками. чаем и прочим, продуктовую корзину для Жорика. Маринка любила Жорика. А я любил Маринку. До беспамятства любил.
Загрузившись столь мрачными воспоминаниями, я не заметил, как Кеша припарковался у обочины.
Выходим, – буркнул он, кивнув на вполне себе приличное кафе, где продавали самую вкусную шаурму в городе.
Я не пойду, – ответил я, кутаясь в свои непрезентабельные одежды.
Куда я… такой.
Кеша повернулся назад, подтянул тренировочную сумку, лежавшую на заднем сидении.
Вот. Там, Спортивный мои и кроссовки. Переодевайся.
Кеша, сопя, выполз из машины и закурил.
Мне это все уже не нравилось, я ни есть, ни пить не хотел, скорей бы отвязаться от Кеши. Но адекватного предлога уйти домой я не нашел и поэтому нехотя пересел на заднее сидение и с ловкостью помощницы иллюзиониста переоделся в дорогой Кешин спортивный костюм и напялил практически новые «Найки». Завязать их в машине я не смог, поэтому вышел на тротуар, и, поглядывая на моего благодетеля, присел и принялся их шнуровать. Тем временем к Кеше подошел какой-то парень, которого я раньше не видел никогда. Они тепло обнялись и начали что-то горячо обсуждать, активно жестикулируя. Закончив обуваться, я потряс ногами, отметив, что кроссовки мне были впору, но костюм, конечно, великоват, немного поприседал и сунул руки в карманы.
Я окаменел. Ком подступил к моему горлу. Лоб покрылся испариной. В кармане были деньги. У меня, давно уже не державшего в руках купюры, а только мелочь, сердце бешенно заколотилось. Повернувшись спиной к приятелям, я дрожащими от волнения руками, потянул купюру из кармана и опустил глаза, чтоб увидеть краешком взгляда ее номинал. Пятерка. Господи, Боже мой. Пять тысяч. Мой разум помутился, я сжал купюру в руке и сунул ее поглубже в карман. Что делать? Пять тысяч – это была сумма, которую я задолжал на Маринкиной хате и, вернув ее, я смог бы вернуть к себе доверие и снова открыть двери в этот вонючий наркоманский рай. Я присел, делая вид, что продолжаю шнуровать обувь и судорожно пытался придумать , что делать теперь. Перепрятать деньги, сказав, что я о них ничего не знаю? Убедить Кешу, что, возможно, они выпали из кармана в спортклубе, когда он переодевался? Но все это тревожило меня не так сильно, по сравнению с тем, что сейчас в моем кармане находился счастливый билет – безоговорочный пропуск в квартиру на третьем этаже.
Я снова посмотрел на Кешу и его приятеля. Кеша призывно махнул рукой, показывая мне, чтобы я шел за ними, а сами, не торопясь, побрели в кафе. Моя решимость нарастала с каждым их удаляющимся шагом. И как только они скрылись за дверью шаурмичной, я, озираясь, стал пятиться на другую сторону улицы. Еще пол минуты и я перешел на бег, до остановки трамвая было подать рукой.
Не разжимая кулака с пятитысячной купюрой, я протолкался вглубь вагона. Трамвай, раскачиваясь на повороте, поплыл в сторону моего двора. Я был счастлив и убит горем одновременно. Что теперь будет? Сейчас я не хотел думать ни о чем. Пусть будет, что будет.
От остановки я перешел на рысь. В витринах магазинов отражался высокий худой болезненный наркоман, я был похож на обезумевшее пугало, сбежавшее с огорода.