Альмонду и его живому городу
посвящается
А мы смотрели вдоль горизонта – на миражи,
Мы прижимались друг к другу плотно, не видя лжи,
И выпивали друг друга жадно, горя в огне,
И прорастали друг в друга… Надо ж, тебе и мне
В пустынном мире, в огромном мире – ни до чего.
В ромашках, в поле, в пыли квартиры – лишь одного
В плену мученья, в плену желанья: друг друга пить
До исступленья. И пониманье – не сможем жить
Теперь иначе – мы двое – вместе, плечо к плечу,
И мир по швам даже если треснет…
Я не хочу!..
Довольно, в прошлом остаться, честно – сойти с ума,
Тебе ж к другой прилепиться песне. И кутерьма
Закружит вихрем, как прежде – счастье. И унесёт.
Но даже к телу других причастие нас не спасет
От тех щемящих воспоминаний: друг друга – пить.
Скажи – довольно пустых метаний! – как будешь жить,
Что будешь делать и прорастаешь теперь в кого?
Ты прорастаешь. Меня не помнишь. Я – ничего.
Арлекин допивает вино
И бокал разбивает об пол.
Арлекин не пьянеет давно.
Арлекино всё так же хитер,
Как и прежде, остёр на язык –
Неизменный для многих кумир.
Побеждать-верховодить привык:
Так легко подчиняется мир.
Но оставим пирушку. Потом!
Рано он покидает гуляк,
Растворится во тьме, как фантом, –
Что ему переулочный мрак?
Не боится людей и теней,
Как паук, по стене проползет.
Он сегодня доволен вполне:
На балкон прошмыгнет, словно кот, –
Ждут его. В том сомнения нет.
Не закрытая дверь – явный знак.
Он любим – и узнает весь свет:
Для шальных не бывает преград.
«Проиграл ты, бедняга Пьеро, –
Усмехнется зловредный паяц, –
И в истории этой дано
Написать мне последний абзац.
Мне подарят сейчас поцелуй,
О котором ты столько мечтал!
Так что, глупый, сиди и тоскуй,
Ты-то сам от себя не устал?!
Коломбина моя! Все стихи,
Что поэт, преклоняясь, писал,
На мои променяла грехи –
Вот такой приключился скандал!»
Он уверенно, твёрдой рукой
Обнимает податливый стан…
Пусть прелестницей бредил другой –
Арлекин ей возлюбленным стал.
И с победной усмешкой тотчас
Наш герой задувает свечу.
До утра не сомкнут они глаз,
Растворившись в «люблю» и «хочу».
Чуть рассвет – Арлекино исчез.
Коломбина в кровати пьет чай,
Вся в плену у волнительных грез:
Ей неведома нынче печаль.
Догорает в камине письмо,
Что посыльный недавно принёс.
В нем три слова: «Люблю Вас. Пьеро».
И размазалась строчка от слёз.
Я знаю теперь, что он – рыжий.
Он рыжий и очень печальный.
Осмеян, раздавлен, унижен,
Без крова, без счастья… изгнанник…
Его мне понятны метанья,
И слёзы на длинных ресницах…
Я чувствую, как он страдает.
Я знаю, Пьеро так боится,
Что он ко двору не придется –
Ведь всех покорил Арлекино!
И сердце отчаянно бьётся
В тоске по неверной любимой.
Стучится так робко он в двери,
Стеснительно мнется в прихожей.
…Порой люди злы, словно звери.
Я знаю, Пьеро! Знаю, тоже…
Пьеро, ты моя недотрога…
Ну, будь же немного смелее:
Пьеро, ты не стой у порога,
Поверь, я ведь тоже робею.
Давай, заходи, потоскуем,
Приляг на диван, отдохни-ка.
Поверь, ты ничем не рискуешь,
Мы оба – открытая книга.
С тобой посидим, выпьем чаю,
С мелиссой душистой и мятой.
Мой милый Пьеро, мой печальный,
Мне жаль, что душа твоя смята.
Грусть надвое делится просто,
Короче денёчек осенний.
И кажется, все несерьёзно,
И грезится отблеск веселья.
И я без причины страдаю,
Люблю, наплевав на приличья.
Я – точно как ты, ты же знаешь.
Пьеро. Только в женском обличьи.
Арлекин снимает маску,
Тяжело садится в кресло.
По щеке стекает краска,
Он устал сегодня. Честно.
Чёрт! Пьеро сегодня встретил.
Грусть-тоска, видать, заразна:
Дурачок и мил, и светел,
Но печаль его опасна.
Не к лицу шуту-задире
С тем глупцом водить знакомство.
Что же тускло так в квартире?
Будь неладен ты, никчёмство…
…Где же носит Коломбину,
Почему ее нет дома?..
Очень тошно Арлекину.
Заунывному знакомо
Это чувство, но в новинку
Острослову быть в раздрае.
Даже в небе – половинка
От луны… Фигляр страдает:
Приоткрылось столько фальши…
И болтать была ль причина?!
Впредь пусть держится подальше
Простофиля, дурачина!