Наталья Евгеньевна Ильюшенкова
Укус анаконды
Кроме того, считается, что именно он изобрел и меры, и числа, и азбуку… Особенно рассмешило Анну то, что Гермес считается также богом изворотливости и обмана, и даже покровительствует воровству… Она даже рассмеялась вслух, чем привела Чумнова в негодование, поскольку он, вероятно, в этот самый момент высказывал ей какие-то важные мысли.
– Вот, ты всегда надо мной смеешься! Вечно вы, журналисты, смеетесь! – разгневался глава.
Анне стало даже жало его. Николай Евгеньевич страдал сильными комплексами по отношению к журналистике. Он совершенно не переносил не только критических публикаций и выступлений в свой адрес, но и даже каких-либо невинных иронических высказываний. Хотя очень ценил профессиональных журналистов и профессионально сделанные газеты.
Он мог устроить жуткую выволочку своей пресс-службе, если в какой-то газете, с которой заключен договор об информационном обслуживании, появился хоть какой-то критический или иронический намек о нем или его деятельности. Девчонки из пресс-службы боялись его как огня. Они давно перестали объяснять главе, что договор об информационном обслуживании не застраховывает от критических статей, а лишь смягчает удары и позволяет спокойно публиковать то, что нужно главе… Объяснения были бесполезными, он лишь орал, зачатую матом, и лучший способ девчонками из пресс-службы мэрии был изобретен довольно быстро – молчать и не возражать, пройдет время, и он сам забудет об этой, как правило, малозначительной заметке…
В принципе Анне Чума как глава больше нравился, чем не нравился. Его сила была в том, что если он считал и говорил «нет» или «да», то так и действовал, и никакие походы к нему друзей и звонки родственников не меняли дела. Он почти не приближал к себе посторонних людей, особенно бизнесменов, тем удивительнее казалась Анне его какая-то слишком уж внезапная дружба с Литровским.
Хотя умом она прекрасно понимала, на чем основана эта дружба. Расколов своим поведением Рыбацкий совет депутатов на две части, антагонизирующие друг с другом, и потеряв из-за этого и своего неуживчивого амбициозного характера дружбу губернатора, Чумнов автоматически потерял поддержку промышленников. Промышленники осуждали его за то, что, став мэром исключительно благодаря авторитету губернатора, он сразу же полез поперед батьки в пекло и стал делать по-своему, нарушая договоренности с протеже. Часть депутатов, поддерживаемая промышленниками, отвернулась от него, безоговорочно встав на сторону губернатора. Этим быстро воспользовался Литровский. Он прибыл в кабинет к Чумнову и заявил о своей преданности и поддержке. Чума был до того рад хоть какой-нибудь поддержке, что без излишних размышлений и угрызений совести принял предложение. А поскольку почти половина депутатов баллотировалась на деньги Литровского, эта половина и стала оказывать поддержку Чумнову.
Литровский не замедлил тем не менее предъявить счет. Он очень быстро и почти тайно прикупил по дешевке на аукционе дорогостоящую недвижимость. С помощью так называемого административного ресурса (а вернее, по приказу Чумнова) дело обстряпали так, что на аукционе было только два покупателя – Литровский и его друг Промокашка. Этот факт Анна тоже отразила в статье «Загадки «Гермеса», после которой Вася от имени Литровского предложил газете дружбу.
Был описан в статье еще один факт. Литровский якобы взялся благотворительно восстановить один из заброшенных парков Рыбацкого, поставил посреди парка табличку, гласящую, что реставрационно-восстановительные работы парка осуществляет фирма «Гермес», потом в один прекрасный день к парку подогнали погрузчик, и какие-то люди демонтировали и погрузили на него старинную витую чугунную ограду. Погрузчик уехал в неизвестном направлении, Литровский же вскоре публично объявил, что ограду украли, и потому он считает себя свободным от обязательств и уведомляет администрацию о расторжении договора. Анна раздобыла «оперативным путем» документы о том, что ограда была администрацией продана «Гермесу» по цене 100 рублей погонный метр – как самый дешевый лом… К сожалению, Анне не удалось установить, куда исчезла ограда, но после статьи делом занялась прокуратура и, по сведениям Анны, уже напала на след. Якобы ограду увезли в Москву – там старинное витое чугунное литье стоит бешеные деньги.
Чумнов, по всей вероятности, в знак благодарности и за поддержку на совете депутатов, не мог отказать Литровскому в его просьбах. Тем более что он наверняка считал и исчезнувшую ограду, и проданный с аукциона дом мелочевками. А вот вопросы, которые приходилось решать на совете с помощью поднятых рук Литровского и прикормленных им депутатов, по его мнению, были гораздо важнее. Анна не осуждала за это главу. Действительно, участь его была незавидной. Оппозиционные депутаты порой просто издевались над ним своими решениями. Однажды вдруг чуть не приняли решение о том, что всех директоров муниципальных предприятий и учреждений будет назначать не глава Рыбацкого, а совет депутатов. Это был полный абсурд! Если бы не группировка Литровского, то решение было бы принято, и был бы в Рыбацком полный бардак: глава не мог бы назначить ни одного руководителя муниципальной службы, а как работать с теми, кого ему назначил бы оппозиционный совет?
Беда Чумнова была в том, что он как-то очень тесно съякшался с Литровским и стал ему доверять. Оппозиционные депутаты, среди которых было как раз немало честных и принципиальных людей, расценили факт дружбы мэра с хозяином «Гермеса» как прямую заинтересованность мэра в бизнесе Литровского. Впрочем, такое же мнение стало складываться у народа. Народ вообще расценил по-простому: дружит мэр с местным олигархом, стало быть, олигарх ему за это платит. Чумнов никак не мог понять этой Ильфо-Петровской «великой сермяжной правды» и ужасно злился, когда до него доходили такие слухи. Он даже не верил, что Литровского в народе не любят, как не любят в России олигархов вообще, да еще с такой ярко выраженной по- Гоголевски или по-Чеховски «говорящей» фамилией. Литровского не любили и бизнесмены за то, что они мучаются со своим строительным или производственным бизнесом, а этот «шинкарь» прибрал к рукам оптовую торговлю вином и водкой, контролирует сутенерский бизнес и зарабатывает на спаивании народа. Тем более что Рыбацкое – город маленький, каждая собака в нем знала, как начинал свой бизнес будущий винно-водочный король. Разбавлял в подвале с приятелем технический спирт и разливал по водочным бутылкам, которые им поставляли бомжи, собирая по подворотням…
Конец восьмидесятых – начало девяностых – время было совершенно бесконтрольное, можно было делать вообще все, что угодно…Потом, когда пришло время акцизных марок, в том же подвале клеили эти марки на бутылки с левой водкой… А потом Литровский кинул приятеля. Правда, предварительно споил и подсадил на наркотики. Приятель некоторое время болтался по Рыбацкому и каждому встречному -поперечному рассказывал, что знает все про Литровского и что когда-нибудь с ним разберется.
Но «разобрались» как раз не с Литровским, а с ним. В один прекрасный день бывшего партнера и соучредителя ООО «Гермес» нашли мертвым в крапиве под забором на окраине Рыбацкого. Причина смерти, установленная судмедэкспертами, оказалась совершенно банальной – скончался от побоев, кроме того, был в состоянии сильного алкогольного и наркотического опьянения. Виновных, естественно, не нашли, да особенно и не искали, возбужденное было уголовное дело закрыли по причине отсутствия подозреваемого. Но в Рыбацком не только полиция, каждый ребенок знал, кто подозреваемый! Да что толку от таких знаний!
Потом были эти два уголовные дела по уклонению от уплаты налогов и торговлю «левой» водкой, которые обошла стороной пресса, потому что Литровский совершенно откровенно «выкупал» у редакций статьи и видеосюжеты. Впрочем, тогда он, рядовой провинциальный олигарх, еще не настолько интересовал журналистов… По тогдашнему законодательству достаточно было возместить государству причиненный ущерб, и уголовное дело закрывали. А потом изменились и законодательство, и, после известного выступления Президента по поводу необходимости усиления борьбы с экономическими преступлениями, взгляд правоохранительных органов на проделки олигархов стал строже. И тогда Литровский решил обзавестись депутатской неприкосновенностью.
Депутатство дало ему не только неприкосновенность, но и дружбу с новым мэром, чего избегали старые мэры, слишком информированные о его проделках.
Местные подконтрольные Чумнову СМИ не трогали Литровского. Только вездесущее «Золотое слово» в лице журналистки с псевдонимом Анаконда разразилось статьей про загадки «Гермеса». Сама Анна считала, что статья не представляла собой ничего особенного, упоминание о закрытых уголовных делах ничего существенно не меняло в биографии Литровского. Правда, умыкнутой чугунной оградой заинтересовалась прокуратура, остальное же (приобретение дорогостоящей недвижимости не совсем законным путем и ее предположения относительно выдвинутой Литровским программы размещения детей-сирот в зарубежные семьи) не представляло для Литровского опасности.
Тем не менее, тотчас же со стороны Литровского из уст угодливого юриста Васи-Промокашки зазвучали предложения о дружбе и взаимопонимании. Литровский, как все коммерсанты такого уровня, сразу стал платить деньги, несмотря на то, что коммерческая статья еще не была готова и договор не только не подписан, но и не составлен…
…Чумнов меж тем все говорил и говорил. Анна все же прервала свои размышления и прислушалась. Тема монолога неуемного главы была все та же: как тяжело бедному мэру с этими оппозиционными депутатами, как они мешают ему работать и как здорово помогает ему Литровский со своими депутатами, и что если бы не Литровский, то его, бедного мэра, давно бы стерли с лица земли губернатор и его кампания…
Размышления Анны по поводу монолога Чумнова прервал звонок. На мобильнике высветился телефон Промокашки. Анна ответила.
– Анна Сергеевна, это Кириллов, – заговорил елейным голосом Вася. – У меня все готово, и деньги я Вам сегодня передам…
– Да запретил шеф брать у вас деньги! – повысила голос Анна, начиная опять нервничать из-за этого проклятого «Гермеса». – Договор, договор давайте!
– Я же Вам сказал, Анна Сергеевна, – опять замямлил Промокашка, – что все готово, все, что нужно, у меня на руках. Я все Вам сегодня же передам!
– Хорошо! – резко ответила Анна. – Сегодня – последний срок! Иначе пеняйте на себя!
– Да-да-да! – заюлил Вася. – Где мы сможем с Вами встретиться?
Анна взглянула на часы, соображая, через сколько они подъедут к Рыбацкому.
– Я еду сейчас из областного центра в Рыбацкое, буду примерно через тридцать-сорок минут.
– Где Вы будете?
– Поеду прямо домой.
– Очень хорошо! – Анне показалось, что Вася чему-то обрадовался. – Через полчаса я на своей машине подъеду к Вашему дому и буду Вас ждать… Только у меня один вопрос, – голос Васи немного напрягся. – В связи с тем, что мы вовремя все не сделали, нас не замочат, ну, например, в завтрашнем номере «Золотого слова»?
Анна со злостью сплюнула и отключила мобильник. У Васи вечно торчал на языке этот дурацкий вопрос: а не замочат ли нас (он так называл и себя, и Литровского, и компанию «Гермес») еще разок в «Золотом слове»? Анну это поначалу забавляло. Вася был суетлив и, похоже, это случалось из-за трусости и чрезмерной преданности шефу. На его вечные вопросы о «замочке» Анна сначала успокоительно отвечала, что нет, раз договоренность, хоть и устная, достигнута, то до тех пор, пока не выйдет заказанная статься о «Гермесе» или Литровском никаких критических публикаций быть не должно… Вася беспокойно спрашивал, а как же дальше?
– А дальше, – Анна уже начинала издеваться, так надоели ей угодливые манеры Васи и неисполнение им обязательств по поводу письменного договора, – будет зависеть от информационного повода!
При этих словах Васю начинала бить нервная дрожь. Он вообще был всегда какой-то нервный, не собранный, дерганный. Все время потел. Видимо, немалые деньги, которые платил ему олигарх Литровский, давались все-таки нелегко. Анна при знакомстве всегда обращала внимание на руки человека, с которым приходилось иметь какое-то серьезное дело. Руки о многом говорили. У Васи они были вялыми, но даже не это главное. Поражали Анну его ногти – совершенно обкусанные, с кусками запекшейся крови по краям. Видимо, Вася, нервничая, с мясом выдергивал заусеницы… Ей по-человечески было Васю порой жалко, но она глубоко презирала людей, готовых за большие деньги выполнять любую работу. Особенно презирала прислужников олигархов. Что касается ее характера, то она без сожаления оставляла любую работу, даже проигрывая в деньгах, и переходила на другую, если ее пытались заставить делать что-то наперекор совести и убеждениям.
Еще весной Вася как-то обратился к Анне с предложением «замочить» за деньги, или, говоря на интеллигентном языке, написать критическую статью об одном депутате из оппозиции, с которым Анна много лет дружила. Анна наотрез отказалась. Кирюша удивился и сказал, что шеф (то бишь Литровский) готов надбавить цену. Но она ответила резко отрицательно.
– Почему? – не унимался Кирюша.
– Да потому что, во-первых, он порядочный человек, а, во-вторых, он мой друг!
– Но ведь я же тоже порой вынужден делать то, что мне не нравится! – почти с гордостью заявил Вася.
Анна расхохоталась ему в лицо и чуть было не сказала без обиняков, дескать, вы, Вася Кириллов, шестерка, а я, Анна Кондратьева, профессиональный журналист с нормальным имиджем … Но пожалела Васю и ответила иронично, не удержавшись, однако, от презрительной усмешки:
– Вы принадлежите к другому поколению, Вася, а я воспитана на идеалах коммунизма.
На самом деле разница в возрасте между Васей и Анной была мизерной. Анне было тридцать семь, Васе тридцать три. И насчет воспитания она лукавила: идеалы коммунизма хоть и были ей хорошо знакомы со школьной и университетской скамей, однако вовсе не на них строила Анна свою жизненную позицию. Она была верующим человеком, прихожанкой местного православного храма. В этом же храме она познакомилась с мужем, в этом же храме они венчались и крестили сына. И ни одного серьезного дела не начинали без совета с настоятелем храма, считавшимся по старой православной традиции их духовником.
…Вася же, однако, на ее ответ долго моргал глазами, так ничего и не поняв насчет идеалов коммунизма, а потом извинился и отчалил, и больше с подобными просьбами к Анне не обращался.
Когда же Вася от имени Литровского обратился к ней с предложением о сотрудничестве на коммерческой основе, и они начали общаться на эту тему, Вася все беспокоился, а не может ли получиться так, что «Гермес» будет платить деньги, а ненароком (ну, например, во время отсутствия главного редактора) кто-нибудь напишет что-нибудь плохое про «Гермес» или Литровского, и это опубликуют? Короче, Анне он так надоел, что она стала откровенно издеваться над ним.
– Ну что Вы! – заявила она Васе. – У нас в главной редакции на стенде висят два списка – «черный», то есть, тех, кого нужно «мочить», и «белый» – тех, кого ни в коем случае трогать. С тех пора как вы предложили сотрудничество на коммерческой основе, вашу фирму тотчас же внесли в «белый список».
Вася воспринял ее слова за чистую монету и все просил (опять же, предлагая деньги) снять для него копию обеих списков.
Мобильник зазвонил снова. Анна глянула – опять Кириллов.
– Вот, – сказала она Чумнову, демонстрируя номер на мобильнике, – шестерка Вашего приятеля все названивает. Все беспокоятся, чтобы о них плохо не писали, деньги навязывают, а сами до сих пор договор подготовить не могут. Ей-Богу, как дети малые!
– Ну ответь, – почти просительным тоном сказал Чумнов.
Ему, видимо, тоже очень хотелось, чтобы между «Золотым словом» и Литровским с компанией установились дипломатические отношения. Анна ответила. Промокашка уточнил, во сколько конкретно будет она около подъезда дома и сказал, что деньги при нем.
– Да зачем мне ваши деньги! – взъелась Анна. – У меня их все равно больше не примут, пока не будет договора и пока я не вручу под расписку вашему Литровскому чек на ту сумму, что получила!
Но в трубке уже раздались торопливые гудки.
– Вот чудной человек! – прокомментировала Анна не столько для себя, сколько для мэра. – Ему про Фому, а он про Ерему! Я ему говорю: договор давай, а он мне: нате вам деньги.
– Ладно, не переживай, – успокоил ее мэр. – Все будет нормально. Пусть платят, в конце концов, все видные коммерсанты платят газетам, особенно если участвуют в политике… И я ведь плачу!
– Ну, не из своего же кармана, а из бюджета! – не удержалась от очередной язвы Анна.
– Ну так и Литровский, если мыслить твоими категориями, не из своего кармана, а из карманов спившихся мужиков.
Анна так и подпрыгнула в машине.
– Что?! Я не ослышалась, Вы столь нелестно отозвались о своем приятеле?
Чумнов расхохотался. Вот что Анне всегда нравилось в Чумнове, так это его смех! Открытый, раскатистый, что называется, от всей души. Поэтому ее удивляло, как человек с таким искренним чистым смехом может быть напрочь лишен чувства юмора?
– Ну вот ты ж меня все время дразнишь, – хохоча, пояснил он. – Вот и я решил тебя немножко поддразнить… А вообще, Аня, я от всего устал, и мне все эти войны надоели. Ну почему вы, журналисты, такие злые?
– А почему вы, политики, такие бесстыжие? Почему не желаете выполнять свое прямое предназначение – заботиться о вверенном вам народе? Почему, прежде всего, удовлетворяете свои личные амбиции и сводите счеты с оппонентами, а потом уже – все остальное?
Ответить мэр не успел – они уже приехали. Машина затормозила у здания администрации, Чумнов велел водителю отвезти Анну домой и вышел.
Еще за полквартала до дома Анна высмотрела около подъезда «девятку» Васи Кириллова. Поблагодарив чумновского водителя, она вышла, и Вася тут же услужливо распахнул перед ней переднюю дверцу. Анна села в Васину машину и подивилась: ну и видок же был у Васи! Он и так-то почти всегда был на взводе, но сегодня вообще дрожал как осиновый листок. Даже на лице выступила испарина.
– Что с Вами, Василий Евгеньевич? – изумилась Анна. – Вы так дрожите!
– А?! Что?! – Вася, кажется, задрожал еще больше. – Нет, ничего, мне просто не здоровится, вот возьмите деньги, – и он протянул Анне пачку тысячерублевых купюр. – Здесь десять тысяч, как договаривались.
– Как договаривались! – заорала Анна. – Мы с Вами вовсе не так договаривались! Мне нужен договор, Вы обещали, что сегодня привезете мне договор!
– Да, да, я все помню, но, знаете ли, так получилось… В общем, Литровский неожиданно куда-то уехал и просил меня передать Вам деньги. Вы уж возьмите…
Анна машинально взяла деньги, с недоверием глядя на Васю. Деньги были липкие от Васиного пота. Странно, почему он сунул ей на этот раз скомканные купюры, ведь всегда же приносил в конвертике?.. «Фу, ну надо же быть таким шестеркой! – брезгливо подумала она. – Вот велели ему отдать мне деньги, так он их держит пока они аж потом не пропитались!!»
– Знаете что, – строгим голосом произнесла она. – Я отправлю вам по почте заказным письмом чек на ту сумму, что мы уже получили, а с этими деньгами даже не знаю, что делать… Пожалуй, вы уж возьмите их назад, а то мне все равно придется их держать дома, шеф больше, сказал, не примет без договора. А зачем мне рисковать – держать дома чужие деньги?
Вася вдруг начал заводить машину.
– Вы знаете, я очень тороплюсь, Вы уж пару дней подождите, а мне нельзя брать эти деньги, я сейчас… В общем, я уезжаю в командировку, и мне нужно срочно…
– Что, прямо сейчас уезжаете? Вы же заболели! – с недоверием спросила Анна.
Вася покрылся испариной еще больше и, кроме того, покраснел как рак.
– Да, приходится, видите, и больным ездить… Но, сами знаете, работа есть работа, не откажешься.
«Особенно если ты – такая потная шестерка!» – брезгливо подумала Анна, но вслух произносить этого не стала.
– Ладно, поезжайте с Богом, разберемся потом, – Анна вдруг почувствовала такую усталость от общения с этим вечно суетящимся и пресмыкающимся человеком, такое омерзение, что решила все оставить на потом. В конце концов, ничего страшного не случится, если деньги пару дней полежат у нее, а потом, если Литровский и дальше будет тянуть с договором, она просто отправит их ему по почте…
Анна вышла из машины, а Вася вдруг дал газу и со всего маху рванул с места так, что от асфальта взлетели искры.
Анна потянулась, распрямляя затекшую в долгом сидении спину и сжимая потную пачку тысячных купюр… И вдруг на ее плечо легла чья-то тяжелая рука.
– Гражданка, Вам придется пройти со мной! – раздался хорошо поставленный, но несколько взволнованный голос.
Анна обернулась. Рука незнакомца не соскользнула с плеча, даже напротив, как бы сжала его, но пальцы сжимающего дрожали. Незнакомый мужчина держал ее плечо правой рукой, а левой совал ей в лицо красную книжечку.
– Я заместитель начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями рыбацкого УВД, – голос молодого человека (мужчина, державший Анну за плечо, оказался молодым человеком лет двадцати семи – тридцати) слегка дрожал.
«Да что они все дрожат-то!» – Мелькнула в Аннином подсознании глупая и совершенно нелепая для данного момента мысль. Она все еще ничего не понимала.
– Гражданка Кондратьева! – чеканил дрожью голос словно заученную фразу. – Только что Вы получили от гражданина Кириллова деньги в количестве десяти тысяч рублей. Мы предлагаем сейчас Вам выдать деньги добровольно!
«Какая чушь! – у Анны в голове все начало путаться. – Ничего не понимаю! При чем тут этот парень с корочками? Я получила деньги, ну и что из этого? Почему мне велят их отдавать?..» Анна почувствовала, как начинает кружиться голова – у нее в минуты волнения резко падало давление. Видимо, она то ли пошатнулась, то ли стала падать, потому что парень с корочками поддержал ее, спешно засовывая свое удостоверение в нагрудный карман и высвобождая таким образом вторую руку… Анна набрала в рот побольше воздуха, продышалась, и сердце и голову вроде отпустило. Она огляделась и только сейчас заметила во дворе две машины, битком набитые людьми. Из одной начали выходить люди, два парня и девушка с видеокамерой. Видеокамеру направили на нее.
«Этого еще только не хватало! – Внутренне возмутилась Анна. – Они, что, действительно меня задерживают? За что? За эти потные деньги, сунутые мне Васей Кирилловым? Но почему? Я же их не украла, он сам мне их всучил, и он должен это подтвердить… Разве это преступление – брать деньги? Нет, надо сообразить, что к чему. Наверно, это подстава. Хорошо, что Вася смылся, а то и его бы задержали, а он, по всему видно, такой трус, что тут же бы раскололся… Что за чушь я несу! В чем раскололся? Нет, наверно, это все-таки подстава. Кто же нас подставил? За что? Наверно, это за ту мою статью про губернатора, которую меня попросил написать Чумнов, когда он отменил бесплатный проезд в общественном транспорте для пенсионеров, а губернатор заставлял его ввести… Да, я тогда тоже считала, что нецелесообразно всем пенсионерам ездить бесплатно, лучше ввести для них льготные проездные билеты… Там, в статье, были еще цифры убытков, которые терпят транспортники из-за пенсионеров… Потом была пресс-конференция с губернатором по этому вопросу, и он говорил про эту статью, был недоволен и еще назвал меня заказным журналистом… Да, точно, это, наверно, за это! Он сейчас в состоянии войны с нашим мэром, и ему надо убрать журналиста, защищающего мэра! Он знает, что Чумнов дружит с Литровским и его шестерками, и сам ненавидит Литровского, вот ему и нужно нас всех связать в одну связку и устранить!.. Тогда мне нужно как можно дольше тянуть время, чтобы Вася уехал в свою командировку, а потом уж Литровский со своими связями подключится и все уладит…»
Анна чувствовала, что в своих умозаключениях находится на ложном пути, но ничего другого просто не лезло в голову. «Молчать, главное – как можно больше молчать! И – обязательно найти адвоката! И еще сообщить мужу… Вот черт, у меня же в сумке подарок для малыша, а меня сейчас промурыжат тут несколько часов… Интересно, Володя забрал Ванюшку из садика?»
В сумке зазвонил мобильник. Анна взглянула на обэпника – у того в глазах мелькнула растерянность, мол, разрешить, не разрешить… «Раз растерян, значит, никуда не денется, – решила Анна, – не будет же вырывать телефон из рук, да еще перед видеокамерой. Небось знает, что я журналист…»
Звонил муж. Анна выпалила ему все сразу:
– Володя, я около дома, меня задержала полиция. Требуют выдать какие-то деньги (мужу Анна еще с утра сказала, что едет в областной центр в редакцию и что будет решаться вопрос о деньгах, так что она не сомневалась, что он все поймет).
– Так, все понятно. Что сделать?
– Позвони Чумнову и адвокату Пименову, оба телефона дома в нашей общей телефонной книжке. Все, целую.
В жизни Анны Кондратьевой было много неприятностей. И все из-за того, что она не то что писать, она и говорить-то неправду не могла! За что и нажила себе множество врагов… Это сказывалось негативно в том числе и на бизнесе мужа. Местные чиновники, ставшие героями ее нелестных публикаций, с удовольствием вставляли ему палки в колеса. Но в одном она была счастлива безупречно – это в семейной жизни! Они с мужем любили друг друга – в этом не было никаких сомнений ни у нее, ни у него, ни у тех, кто их хорошо знал. С годами их чувства не притупились, только обрели более устойчивую форму – стали мене страстными, но более уважительными. И еще одно важное обстоятельство их семейный жизни – маленький сын, которого оба обожали всей душой и который никогда их не огорчал. Мальчик рос здоровым, веселым, правда, баловником и не послушным, но зато очень способным. Он уже два года проучился в музыкальной школе, закончив на одни пятерки, посещал секцию борьбы, где уже несколько раз выступал на соревнованиях в малышовых подгруппах и получил даже синий пояс по кудо. Сейчас Ваня должен был пойти в первый класс, и Анна с мужем трепетно готовились к этому дню. Все было куплено самое лучшее и самое дорогое – и портфель, и костюм, и ботиночки, и кроссовки на физкультуру… Они все время экономили деньги, потому что у них не было собственного жилья, все восемь лет супружеской жизни они жили на съемной квартире и строили собственный дом. Так уж они и решили сразу после венчания: будут строить дом недалеко от церкви, и вскоре действительно удалось дешево купить рядом с храмом развалюху, которую они сломали и начали строительство нового дома… Но на сына не экономили никогда. Его ограничивали в сладостях и жвачках, поскольку, во-первых, считали эти вещи вредными для здоровья, а, во-вторых, в этом имелся особый воспитательный смысл. Но в необходимом его не ограничивали. Например, кимоно для занятий спортом и боксерские перчатки Володя купил сыну самые дорогие…
Анна поймала себя на мысли, что улыбается. Да, она улыбалась воспоминаниям о своей счастливой супружеской жизни, о муже и сыне… Она заметила, что вышедшие из двух машин и обступившие ее люди смотрят на нее с недоумением: мол, без пяти минут в наручниках дамочка, а улыбается… Анне от этих мыслей стало вообще смешно, она расхохоталась. К ее удивлению, из всех окруживших ее, по всей вероятности, работников полиции разозлилась только одна девица. Девица была тощей и невзрачной. Даже какой-то слегка потасканной, измученной и поэтому, видимо, злой.
– Что Вы смеетесь! – злобно рявкнула девица! – Вы даже не представляете, насколько это серьезно!
– Да что Вы говорите! – Анна перешла на иронию, девица явно ее забавляла. – И насколько же это серьезно? Я, что, совершила какое-то преступление?
– Да! – снова рявкнула девица. – Вы совершили вымогательство!
Самый пожилой из полицейских (на вид ему было около пятидесяти, остальные казались совсем юнцами) ткнул девицу в бок, и она затихла.
– Итак, – громким голосом повторил молодой человек, все еще продолжая держать Аннино плечо. – Я повторяю, что Вы только что получили в машине от гражданина Кириллова десять тысяч, и мы предлагаем Вам их добровольно выдать.
Анна стала с любопытством оглядывать присутствующих. Две девицы, одна с видеокамерой, ничего выглядит, только без конца жует жвачку, как корова на лугу, другая – та самая противная и злая. Этот заместитель начальника ОБЭП, пытающийся убедить ее добровольно выдать потные Васины деньги… Так, он у них здесь наверняка главный, раз заместитель начальника. Да, ведь она видела пару раз начальника ОБЭП, он такой рыженький, маленького роста, здесь его нет… Остальные – почти мальчишки, и даже как будто на одно лицо, их все равно не запомнить…А вот этот, что постарше, кажется, с ним Анна где-то пересекалась.
– Скажите, – вежливо обратилась она к мужчине постарше, – можно узнать Ваши фамилию, имя, отчество?
– Конечно! – тот с широкой улыбкой шагнул к ней навстречу и распахнул корочки.
Она внимательно прочитала «Коробков Григорий Николаевич, старший оперуполномоченный ОБЭП, майор». «Да, елки-палки,– задумалась Анна, лихорадочно вспоминая, где и как могла она встречаться с этим человеком, – Надо бы вспомнить… Вспоминай, вспоминай быстрее! Ага, есть! Гена Славин, первый оперативник, с которым она как журналист начала сотрудничать, теперь уже давно на пенсии, как-то встретился ей в городе и позвал поболтать и попить кофейку в кафе. Очень хороший, честный парень Гена Славин, лучший когда-то опер области, но ушел из полиции (тогда еще милиции) сразу, как только стукнул пенсионный возраст, потому что был именно слишком честным. Он частенько рассказывал Анне о взятках, злоупотреблениях и прочих фактах коррупции, творимых в Рыбацком УВД, но она никак не могла его убедить «сдать» коллег. Гена говорил, что все это бесполезно, во-первых, ничего не доказать, во-вторых, коррупция – это гидра, и если посадить или убрать кого-то, то тут же его место займет новый, который непременно будет брать больше и наглее. И, в-третьих, он хоть и ненавидит все это, но сам из этой системы, и если сдавать, то сдавать придется «своих», а это в любом случае «не по понятиям».
В кафе «Фаэтон», где они пили тогда кофе, фасадная часть была из специального стекла, и с их места хорошо просматривалась улица… Вдруг Гена встрепенулся:
– Вон! – брезгливо ткнул он в сторону улицы. – Идет один из наших, Гриша Коробков. Другие хоть на большие деньги разводят, а этот по мелочевке работает. Поймает кого-нибудь на торговле левыми кассетами, потом намекает: «Дельце-то можно и закрыть, но, сами понимаете…» И берет две-три тысячи…
