Наталья Булычева
У Мирона был Colt's
– Так Мирон дома? С ним всё в порядке?
– Нет!
– Что «нет»?
– И то, и другое – нет! Мирона нет дома, и с ним не всё в порядке… С ним давным-давно не всё в порядке… Давно надо было мне в милицию пройти и всё рассказать! А я, дура старая, не догадалась об этом!
– Что вы имеете в виду? Может быть, пойдём в дом, и вы мне всё подробнее расскажете, что вас беспокоит?
– Вам не ко мне в дом стремиться надо! У меня мало сейчас дома нет, я не принимаю гостей и вообще ничего не пускаю в дом в его отсутствие… Вы уж извините, я понимаю, вы по делу, но у нас так не принято… Сами понимаете, Пантелей Всеволодович старше меня, много работает, человек уважаемый… Хорошего ли будет, если дурные слухи пойдут о его жене? Люди скажут: «Ты с женой совладать не можешь, какой тебе заводом руководить»? Вы же знаете, какой у нас народ… Хотя, впрочем, может быть, у вас официальная бумага есть, согласно которой я обязана буду впустить вас… Забыла, как там она называется…
– Да нет, что вы! Если вам неудобно, то это вовсе не обязательно… Я вообще-то пришёл с Мироном поговорить… Ну, я так понимаю, его дома нет…
– Да, правильно понимаете… Я дома одна теперь всё время, одна-одинёшенька, как полынь-трава… Сначала Зоинька уехала… А теперь вот Мироша… Ну, Мироша-то давно ушёл от нас… Ему ещё лет двенадцать тогда было… Но всё равно обидно…
– Что-то я вас совсем не понимаю, Роза Михайловна! В каком смысле ушёл? Насколько я знаю, он же с вами жил здесь! Прописан здесь! В школу ходил, в институте в Москве учился… И вообще, как это ушёл в двенадцать лет?! Как это ребёнок ушёл от вас? В каком это смысле?!
Роза Михайловна нервно подкурила ещё одну сигарету, и Виктор Викторович невольно подметил, что у неё хорошая дорогая косметика не размазалась даже после слёз и сигарет. Хотя было видно, что ей сушит губы, и они сейчас выглядели как несвежие лепестки красных роз. Не сказать, что ему нравились женщины постарше, а этой Розе уже полтинник, но разок бы он не отказался. Всё-таки было что-то манящее, сладкое, может быть, даже не в самой Розе Михайловне, а в том, чтобы сделать рогоносцем «Бриллиантового короля». Да и Мирону бы он отомстил за его дурацкий смех.
Участковый постаралась отвлечься от пошлых мыслей и со всей внимательностью выслушать ответ Розы Михайловны, но, хотя даже его сосредоточенность особой ясности не внесла, ведь женщина по-прежнему продолжала громить малопонятные вещи:
– Нет, конечно! Жил-то он у нас… Не прогоним же мы его, хотя, знаете, если б он насовсем переселился к этому своему деду, ей, может, и лучше было бы, чем так… Но, по крайней мере, мне было бы легче, наверное…
– Что вы имеете в виду???
– Знаете, как говорят, что хуже нет, чем неизвестность, ну, когда человек без вести пропал или что-то типа такого… А я скажу – нет! Хуже нет, когда вот оно, вроде, твоё родное, ты и обнять его можешь, и приголубить, да только внутри чёрная пустота и ничего больше…
Шкрёба вконец обалдел, когда Роза вновь начала плакать, он даже испугался, что она снова повиснет на нем, и тогда у него «задымится» ещё сильней. Но, к немалой радости участкового, на этот раз обошлось без объятий. Роза продолжала курить и говорить сквозь слёзы:
– А у вас дети есть?
– Нет. Нету пока…
– Ну, тогда вы меня не понимаете… Меня никто не понимает… Даже те, у кого куча детей! Даже те, у кого есть внуки! Знаете, что обычно мне люди говорят: «Роза, ты жиру бесишься! Какие у тебя могут быть проблемы?! Да ты катаешься как сыр в масле?! Да чтоб я так жила! Да ты посмотри на себя, да ты как за каменной стеной за своим профессором! И никто не знает…»
– Никто не знает чего?
– Что он меня не понимает…
– А понятно…
С плохо скрываемой иронией ответил милиционер. А сам поднимал: «Да я и сам ни хера не врублюсь, че ты тут городишь… Сказки сочиняешь, похлеще, чем тягун…». Но перебивать профессорскую жёнушку Виктору не хотелось, он знал, что, когда человек в таком состоянии, то может наговорить много чего интересного. Просто так, сам, без особого давления. Шрёба тоже закурил, глядя, как Роза топчет под каблуком сигарету и снова закрывает уже третью…
Уловив в его голосе усмешку, она произнесла с возмущением:
– Так вы что же, мне тоже не верите! А я-то думала, вы профессионал! Что у вас пытливый живой ум, что вы не такой узколобый и зашоренный, как… Да как все здесь!
– Да что вы, Роза Михайловна! Я верю, я верю вам! Я просто не до конца понимаю, о чем вы говорите?
– Я говорю о том, как тяжело растить чужого ребенка, и не ребенка даже, а… Я не знаю… Я только чувствую, что он уже взрослый… Но я не знаю, сколько ему лет было, когда Мирону должно было быть двенадцать… Может, тридцать, а может, уже и больше, но явно не двенадцать, нет…
– То есть вы хотите сказать, что Мирон намного опережает своих сверстников в развитии???
За всё время их разговора участковый впервые оживился по-настоящему, ведь он сам это почувствовал тогда, когда приходил в первый раз, и Мирон насмехался над ним, выставив дурачком. Шкрёба понял, что не зря столько времени выслушивал эту истеричку, у него даже сердце забилось чуть быстрее в ожидании, что сейчас наконец-то мамаша скажет чего-то толкового… И едва сдержался, чтобы признательно не плюнуть себе под ноги от разочарования, когда она ляпнула:
«Я хочу сказать, что это вообще не Мирон…» Участковый был рад, что сразу нашёлся, что ответить, и на этот раз его истеричная собеседница вряд ли догадается, что он ёрничает
– Ну да… Всем нелегко принять как должное взросление детей. Они для нас всегда маленькие, мы можем и не заметить, как они быстро взрослеют…
– Да, но не в двенадцать же лет… После того, как Мироша пропал на полтора суток. Мы его везде искали, его нигде не было, а потом вот это всё и началось…
– Что началось?
– Мирон стал другим!
– То есть вы хотите сказать, что он травмировался или стал употреблять что-то?
– Да нет! Что вы! У нас в семье вообще никто не пьёт, ну, кроме Зоиньки, она, знаете ли, любительница игристых вин… А у меня вообще индивидуальная непереносимость на алкоголь, мне, к счастью, вообще нельзя пить, не то что даже нельзя, а вообще никогда не хочется… Знаете, как люди бывают молоко на дух не переносят, вот так и я алкоголь терпеть не могу! И Мирон тоже в меня… Хотя, наверное, получается, что не в меня… «Не дай бог такое!» – подумал участковый и мысленно поплювал три раза, чтобы эта антиалкогольная аллергия не перекинулась и на него. Он решил всё-таки направить бабёнку в нужное русло, а то чуяло его сердце, что, если ее не остановить, то она будет свои загадки до утра загадывать, как грёбаный Якубович. И поэтому он в который уже раз спросил:
– Так что же за беда случилась с вашим сыном?
– Этот… Он… не мой сын…
– Как??? Разве Мирон вам не родной!
– Мирон! Как это так, не родной! Вы думаете, что говорите, товарищ капитан! Не думала я, что вы верите разным грязным слухам, которые наводнили этот занюханный, проклятый городишко! Вот правильно сделала Зоинька, что уехала навсегда из этого города и вообще из этой страны…
– Так вы же сами только что сказали, что это не ваш сын…
– Так я же говорила не про Мирона! Не про своего родного сына Мирона…
– Простите меня, Роза Михайловна, при всем уважении к вам, я как ни стараюсь, не понимаю, о чем вы говорите…
– Да, я понимаю вас, Виктор, это непросто понять! В это непросто поверить! Никто не верит, даже мой муж не верит мне… И вы тоже вряд ли поверите… Но я постараюсь объяснить так, чтобы было понятно
Сказала Роза Михайловна и опять распустила нюни. А Скрёба мысленно поблагодарил бога за то, что у нее закончились сигареты. И подумал, уже начиная злиться на себя за то, что так непростительно дорого слушает эту сумасшедшую: «Да уж сделай милость, разъясни свои бредни! У них, по-моему, вся семейка с приветом! Ну а что, не зря ведь говорят, что профессор давным-давно того… Народ-то зря не скажет… Ну а какая нормальная за сумасшедшего замуж выйдет? Просто она всё больше дома сидит, и не так заметно людям, что у нее тоже крыша едет… А какие дети родятся у двух придурков? И чему тоже удивляются?! Зойка ихняя агрессивная, да к тому же шл@ха, а этот сопляк-дистрофик, наоборот, затюканный какой-то. Видать, тоже чудил. И это она мне тут и раздражает уже битый час… Но только не напрямую, а как-то через ж@пу…»
Капитан окончательно убедился в собственной правоте, когда Роза вдруг спросила у него:
– Вы верите в реинкарнацию?
– В переселение душ?
– Ну да… Только индусы верят, что после смерти душа человека способна перевоплотиться в другого… С моим Мироном случилось то же самое, только при жизни… Вы верите мне, товарищ милиционер??? Я вас прошу, поверьте, его душа, она может быть как бы и его, но уже совсем взрослая и жестокая, чёрная душа, как у нас говорят…
Участковый хотел бы мысленно обсмеять и эту фразу, сошедшей с ума от безделья и богатства фифы, но всё-таки он хорошо помнил тот ментальный удар, который нанёс ему Тимофеечкин-младший, когда смеялся, как дебил. И лишь только поэтому он спросил у Розы Михайловны на полном серьёзе:
– А с чего вы взяли, что такое произошло с Мироном?
– Ну не знаю, я чувствую…
– И в чём это проявилось, он обижал вас? Причинял вам вред???
– Да нет. Что вы??? Никогда такого не было… Я просто чувствую, что он другой…
– Ну знаете, чувства и суеверия к делу, как говорится, не пришьёшь… У вас есть что сказать по существу???
– Так я ж вам и говорю по существу! Уже битый час вам объясняю! Вы что, меня не слушали?
Виктор Викторович внутренне аж захлебнулся эмоциями от такой наглости, ему даже стало смешно. И он собрал всю свою волю в кулак, чтобы произнести с серьёзным лицом:
– Роза Михайловна, пожалуйста, не нервничайте, я просто хотел уточнить, есть ли у вас какое-то рациональное объяснение странного поведения вашего сына? В чем проявляется его странность? Почему вы отдалились от него? Почему больше не считаете родным?
– Это всё, он виноват! Дед Сухинин! Правильно говорят про него, что он колдун или сектант… А может, и вообще сам дьявол…
– Ясненько…
Сказал участковый, потерявший всякую надежду найти хоть крупицы логики в словах Розы Михайловны… Скажи она про кого-нибудь другого, может быть, и можно было чуть посерьёзнее воспринимать её слова, но дед Сухинин! По мнению Шкрёбина, это было просто смешно! И он подумал: «Ну ты, мать, даёшь! Старик Сухинин! Ты бы ещё Ленина заподозрила, да дед давным-давно в маразме! Уже не бз@дит – не горит! Какой к чёрту из него дьявол!»
Всё обаяние, нахлынувшее на него по поводу Розы, мгновенно улетучилось, и всё, что он хотел теперь, – это плюсик побыстрее отделаться от этой ненормальной. И поэтому дальнейший разговор он повел уж совсем сухим, официальным тоном:
– Я как раз и пришёл поговорить с Мироном насчёт Ильи Ильича. Но вы, я так понимаю, утверждаете, что его дома нет?
– Нет. Нету, он уехал в Москву.
– У него как-то дела в Москве?
– Нет, он уехал туда насовсем…
– А институт, он ещё учится там?
– Нет, он уже закончил… Экзамены поздавал… Не знаю, то ли сам, то ли как уж там… Люди часто идут ему навстречу… По-моему, даже слишком часто… До ненормальности часто…
“Ну ещё бы, профессорский сынок! Его папаша владеет фианитовым заводом! Чему тут удивляться?!”
Но ничего такого Виктор Викторович, конечно, не сказал, а лишь спросил дежурное:
– А вы знаете его новый адрес? Телефон?
– Нет, не знаю… И знать не хочу…
– А почему так?
– Я вам это уже объяснила, почему. Не верите мне, ну и Бог с вами, пусть будет на вашей совести…
– Роза Михайловна, вы не переживайте, я вам верю, вы просто скажите.
– Вы знаете, что Илья Ильич пропал?
– Да, это произошло в день рождения моего Мирона, шестого июня…
– И ваш Мирон знал об исчезновении деда?
– Да, он сказал, что дед оставил ему всё своё движимое и недвижимое имущество…
– Как оставил??? В наследство???
– Нет, дарственную…
– Так значит, Сухини жив?
– Да, Мирон сказал: «жив-здоров!»
– Ну что ж, это радует…
– Кого радует?! Вас??? Вас, может быть, но не меня!
– Я всё-таки не очень понимаю, почему вы злитесь на дедушку, который сделал вашему сыну такой щедрый подарок! А вы говорите, сектант… Сектанты они ничего не дарят своим адептам, а народ забирают последний ломаный грош…
– Хорошо, не скажу! Как вам будет угодно! Но мы достойно обеспеченные люди, никому из нас не нужно дедово барахло!
“Это точно! Дуракам и карты в руки! Лучше бы маразматик мне всё отписал…”
– Так Мирон ничего не говорил, когда собирается приехать, как распорядится своим имуществом? Может, захочет всё распродать?
– Я не знаю. Но думаю, что нет… Особенно дом… Дедов дом он продавать не станет… Я думаю, он ему дорог…
– Если так, то я думаю, что он скоро поедет к нам в город?
– Я думаю, что да.
– Ну, когда приедет, пожалуйста, позвоните мне. Хорошо?
– Хорошо…
– До свидания! Всего доброго!
– До свидания…
После разговора с Тимофеечкиной тяжелый груз ещё долго лежал на сердце участкового. За свою бытность милиционера он много чего неприятного поведал. Но никогда такого не было, чтобы простой разговор с интеллигентной, пусть и немного странной женщиной настолько выбил его из колеи. У него было такое чувство, будто он испачкался во что-то мерзкое и страшное…
Деда так и не нашли. И в конце концов подумали, что он в приступе безумия то ли утоп, то ли вышел на трассу и ушел так далеко от города, что уже не смог найти дорогу домой…
И лишь Мирон Тимофеечкин знал правду…
Часть 1 Глава 9
***
После отъезда Лиды Горохов совсем «расслабился». Он играл, не замечая времени, и день и ночь, время от времени отсыпаясь.
Когда, как он взял кредит в банке под залог их с женой ипотечной квартиры и большую часть денег вложили в инвестиционный фонд по совету Альберта, он вообще перестал думать о деньгах. Хотя ещё ни разу не пытался вывести оттуда средства, но был уверен, что его вложенная сумма значительно увеличится, как ему и пообещал друг.
У Евгения не было причин не доверять Щукину, ведь он видел, что он и его семья живут «на широкую ногу» и верил, что скоро и он разбогатеет.
Поэтому работу найти не пытался и ни о чем плохом не думал, их однушку оценили на восемь миллионов рублей, а для первого взноса в фонд требовалось шесть. Оставшихся денег хватило, чтобы погасить долги и кредиты и обеспечивать свои повседневные потребности.
Тем более, что сейчас супруга и Айко гостили у бабушки, а ему всё, что нужно было, это пиво, интернет, электричество и пельмени. Ну иногда – заварную лапшу, пищу и бутерброды с варёной колбасой.
Лида звонила очень редко, потому что в деревне была плохая связь. С Аликом они тоже уже сто лет не созванивались, он был то в роуминге, то на работе.
За игрой Жене было некогда скучать, он даже и не заметил, как пролетело лето. Начался сентябрь, и Лида написала сообщение о том, что собирается домой, как только поможет бабуле выкопать картошку.
Это вполне устроила Горохова, ведь получалось, что у него впереди ещё как минимум две недели «холостяцкой» жизни. В тот день у игромана был очередной «отсыпной». Шла уже вторая половина дня, когда его разбудил настойчивый звонок в дверь.
Женек вчера набулькался пивом и поэтому проснулся с помятой, отёчной рожей. Он увалился спать прямо в одежде: в домашних трениках и в футболке с изображением оскаленного волка, которая больше подошла бы какому-нибудь рок-музыканту, чем очкарику-толстяку, каким был Горохов. Он продавился с дивана одной ногой, неуклюже запутавшись в пледе. Потный и взъерошенный, нехотя поплелся к двери, скорчив кислую мину.
А когда открыл дверь, сонливость как рукой сняло. Перед ним стояла Марина Щукина с двумя сыновьями. Стоило Горохову увидеть нежданных гостей, и сердце его ушло в пятки! А в горле появился ком из-за плохого предсказания. Никогда ещё раньше Марина не приезжала одна без Альберта, тем более с детьми, тем более в отсутствие Лиды.
Евгению сразу же захотелось спросить: «Где Альберт?», но он сдержался и сказал вместо этого «Привет!» – в ответ на это толстожопая Маринка ввалилась в их квартиру вместе с сыновьями, как к себе домой, и спросила:
– Ты один? Бухаешь?
– Да нет, почему «бухаешь» сразу… Так, пивко. А ты какими судьбами?
– Детям поставь чайник, они пока у тебя на кухне посидят, чай попьют, а мы поговорим. У тебя есть сладости?
Антон и Андрей были похожи друг на друга, как отксерокопированные. Хорошо хоть родители не имели привычки одевать и стричь их одинаково, и у Антона была чёлочка наискосок, а у Андрея – прямая. Антон был одет в ядовито-жёлтую футболку с Человеком-Пауком и джинсы. А Андрюша был в красной с нечитабельной надписью на английском, сделанной будто белой краской из баллончика, и тоже в джинсах.
Пацаны были явно не в восторге от того, что мать притащила их в гости к Гороховым. Они прошли и расположились за кухонным столом, не говоря ни слова и даже не поздоровавшись с «дядей» Женей.
Марина не следила за ними, не делала никаких замечаний на этот счёт, но всё равно выражение лица у обоих было такое, будто им говяшку под нос положили… Оба рыжие, пухлощекие крепыши с вечно красными хмурыми лицами. Они внешне больше походили на мать, у нее тоже когда-то было такое же веснушестое лицо и крупный приплюснутый нос. Хотя сейчас, после стольких пластических операций, которые пережили женщины, сложно было угадать в ней сходство с детьми. Сейчас она больше напоминала Майкла Джексона при условии, если б тот тоже был мордатый и с@сястый.
И по характеру флегматичные, вечно недовольные, капризные подростки не были похожи на словоохотливого, позитивного Альберта. В него была скорее страшная Арина, хотя истеричность матери передалась и ей. Беспардонная Марина поставила Горохова в тупик своим вопросом про сладости, и он принялся растерянно шептаться по тумбочкам в поисках угощений, комментируя свои действия так:
– Ой, а я не знаю даже… У меня тоже сладкое не особо задерживается… Если оно и есть, то его сразу нет… Могу бабушкино варенье с балкона принести, они любят варенье???
– Нет. Варенье не поедет. Нужны шоколадные батончики, чипсы, сухарики, газировка и чай. Есть что-то такое?
– Ну, чаю я, конечно, налью. А вот насчёт всего остального – нет, этого точно у нас нет…
Женю страшно бесило, что Марина не могла оставить детей дома с кем-то или хотя бы сама купила бы им сладкое, раз уж они без этого жить не могут…
Но он старался вести себя вежливо, и поэтому был счастлив, когда после долгих поисков наткнулся на забытую коробку конфет, которую кто-то когда-то подарил Лиде на Восьмое марта. Он подумал, что этой коробке уже сто лет, и конверты там наверняка прохудились, но понадеялся на то, что десятилетние мальчишки не такие уж гурманы, чтобы распознать это. А их мама не такая догадливая, чтобы проверить срок годности.
И потому Горохов радостно объяснил, вынимая большую красивую коробку из тумбочки: «О, пацаны! Я конфеты нашёл! Вы будете конфеты???» – «Да!» – буркнул Андрюша, всё с тем же недовольным лицом. – «Да!» – повторил за ним брат. Было такое чувство, что Антон сначала вообще ничего не хотел отвечать, но потом, видимо, решил, что если он не скажет своё «да», то конфет ему не дадут, поэтому тоже подал голос.
Услышав это, Женя вздохнул с облегчением и произнёс: «Я сейчас чай налью вам. Как вам на морях отдыхалось, что-то вы и не загорели совсем?»
Мальчишки проиграли вопрос, и на него ответила Марина, предварительно отправив детей мыть руки.
– Да, они в номере всё больше сидели. На пляж их было не загнать… Купались в основном в бассейне.
– Зато ты, я смотрю, с пляжа не вылезала. Местные тебя уже, наверное, там за свою принимали?
Марина не успела ответить, вернулись мальчики и стали требовать пароль от вайфая. «199Gorox3» – продиктовал хозяин дома, уже успевший налить детям чай и открыть конверты. Подключив интернет к смартфонам, мальчуганы тут же уткнулись в них, одновременно с малой скоростью поглощая конфеты и чай.
Горохов предложил чай, и Марина, но, так к его немолодой радости, отказалась, и он навёл себе растворимый кофе, в процессе приготовления дешёвый напиток завонял, словно жжёная проводка, на всю квартиру, и Щукина, превышая только к хорошему, невольно поморщилась. Она пошла в комнату, оставив увлечённых детей на кухне, чтобы те не мешали их разговору.
В зале было всё так же, как после уборки. Горохов, хотя и залипал в компьютер с утра до ночи, но порядок старался поддержать, опасаясь, что ему опять придётся отваливать немалые деньги клининговой компании, если он опять начнёт «обрастать грязью». Поэтому уют нарушали лишь пустые банки из-под пива на компьютерном столе и возле него да игрушки, которые разбрасывал щенок Айко ещё до своего отъезда в деревню.
Горохов занял компьютерное кресло, а Марина расположилась на двери. Абсолютно не смущаясь того кубла из простыни, пледа и подушек, которое оставил на нём безалаберный Женя после сна. Она села, и её джинсы с заниженной талией сползли так, что стало видно з@дницу в стрингах, полосочки трусов утонули в жирных складках так глубоко, что казались никчёмным аксессуаром…
Футболка с Марлин Монро растянулась на больших грудях так, что заезду едва ли можно было узнать. Глядя на все это «великолепное», Горохов невольно посочувствовал другу. Но более всего от Щукиной его отвращали духи; сладкие, удушливые. Этот невероятный едкий аромат заполнил всю квартиру, от него, как от дихлофоса, было нечем дышать, щипало в носу, и Евгений был счастлив, когда включил наполненный вентилятор и, направив его на себя, наконец, вздохнул более-менее свежего воздуха.
В следующее же мгновение он не понял, от чего у него пошли мурашки по коже. От того, что его обдало ветерком, или от слов жены друга:
– Альберт пропал.
– Как пропал?!
– Без вести. Сегодня с утра ездила заявление в полицию подавать… Если приняли. Не хотели, но я настояла. Сегодня уже десятый день, как он дома не появляться. Ни на работе, нигде его нет. Когда он был у тебя в последний раз?
– Ой, да… ещё черти-когда, в феврале! Когда вы с Ариной в Москву уезжали?
– Ну да… в конце февраля…
– Вы же с ним что-то мутили?! Только, Горохов, я тебя сразу предупреждаю, не смей мне врать! Я тебе не Лида…
– Так, по-твоему, что, я знаю, где Альберт, и скрываю его?! Он, что, по-твоему, у меня в шкафу?! Это ваши дела семейные… Может, вы поругались?!
– Нет, Горохов! Ты меня так просто с толку не собьёшь! Если ты намекаешь на то, что он сбежал от меня к другой бабе, то это стопроцентно нет! Скорее уж я себе любовника заведу и продам на развод, чем Альберт!
– Да зачем мне сбивать тебя с толку! Я что, враг тебе? Враг Альберту?!
– Тише говори, а то мальчики услышат… И не прикидывайся дурачком!
– Марин, что за наезды?! Я сам в шоке от таких новостей!
– Я знаю про Фонд… И я так думаю… Я подразумеваю, что ты тоже в курсе… Что ты тоже вляпался в это дело… Так?!
– Ну что ты молчишь! Как будто у тебя хрен во рту! Алик просил тебя не говорить?! Да я уже и так догадалась, я ж не такая наивная дрочка, как твоя Лида, это ты ей можешь какую угодно лапшу на уши вешать… Ты тоже вложился, ведь так?!
– Да.
– Ну вы и придурки! Это ж лохотрон!
– Тише ты сама-то не кричи… С чего ты взяла, что лохотрон?! Просто вы, женщины, склонны впадать в панику… Может быть, что Альберт дома не появляться вообще никак не связано с фондом…
– Это вы с Альбертом склонны думать ж@пой, а не головой!!!
– Да подожди ты, успокойся…
– "Успокоится"?! Это ты мне предлагаешь успокоиться?! А ты знаешь о том, что Альберт не просто сбежал, он продал свою часть бизнеса, деньги разделил на доли и положил на счета детей, которые будут заморожены до их совершеннолетия.
– Как?! Не может быть!
– Так это ещё не всё, чтобы вывести деньги из вашего грёбаного фонда, надо, чтобы какой-нибудь поручитель дал гарантию, что вложит в два раза больше. Альберт вывел деньги и пообещал тому мужику-поручителю, что я потом верну ему ту сумму, которую он должен вложить, чтобы Альберт смог получить назад свой вклад…
– Ни фига себе! Я не знал, что у них там такая схема… Но ведь мой поручитель – Альберт… А если он попал, как я теперь выведу свои деньги?!
– Это единственное, что тебя интересует?! А то, что у меня трое детей несовершеннолетних, тебе плевать?! То, что я терпеть одна осталась, почти считай без средств к существованию, это как нормально?!
– Да нет! Марин, ты что, успокойся! Кто сказал, что нормально! Но ведь у тебя есть своя Лора для оставшихся от бизнеса… И квартира… И ещё, наверное, сбережения кой-какие…
– Бизнеса уже нет… Да и всего остального, я так чувствую, скоро не будет… Ты думаешь, легко одной троих детей подкидывать, тем более Арина уже взрослая, у нее ого-го какие запросы! Тех денег, что на счету, ей на полгода вряд ли хватит… Тем более что ей до восемнадцати ещё два с половиной года, а пацаны-то и вовсе дети ещё… Пока им восемнадцать придёт, тем, скорее всего, не проценты набегут, а из-за инфляции деньги обесценятся…
– Как так, я ничего не пойму! Марина, ты можешь нормально объяснить???
– А чего тут объяснять?! Пришёл этот поручитель с дружками, начал угрожать мне… Требовать деньги, ведь Алик ему пообещал, что я отдам… И я отписала ему свою долю бизнеса в счёт долга…
– Какой ужас!!! Но почему ты не обратилась в полицию?!
– Горохов! Ты правда дурак или прикидываешься?! Какая полиция. Я одна теперь, за меня вообще некому заступиться. У меня дочь шестнадцать лет!
– Но как же так?! Зачем тогда Алик эти деньги вообще снял?! Уж лучше бы они сгорели, и всё! Ведь так дешевле обошлось бы…
– Я не знаю… Но мне кажется… Я так чувствую, что это его такая месть мне…
– Месть???
– Ну да… За то, что я постоянно говорила о разводе… Алик на это всегда очень сильно обижался…
– Ой, да перестань! Может, он хочет, скорее всего, отсидеться где-нибудь по-тихому, пока эта вся история с фондом не уляжется… Ну, знаешь… Всё-таки ты женщина, может, он понадеялся, что с тобой кредиторы не будут разговаривать так жёстко… А он отсидится недельку-другую и вернётся…
– Ой, Горохов, хватит ерунду городить! Я знаю, что он не вернётся… Марина оказалась права и в том, что пробег Щукина – это своеобразная месть ей за то, что Марина так много лет грозилась оставить мужа «без штанов» после развода. И в том, что он больше никогда не вернётся в семью. Узнав о том, что счёт в фонде нельзя закрыть, пока поручитель не внесёт сумму, в два раза превышающую ту, что хочет снять вкладчик, вместе с процентами, Щукину тут же пришёл в голову план, как и деньги свои вернуть, и от супруги, которая столько лет его поддёргивала, избавиться… Их поездка на острова была для Альберта Щукина разведкой боем. И он, присмотревшись к тому, как там живут, вывел деньги из фонда и навсегда уезжал на Филиппины…
Горохов был раздавлен новостью об исчезновении друга! Но ещё больше его удручала мысль, что он потерял свои деньги и квартиру! Девяносто две тысячи восемьсот – сумма, отделившая его от краха. Иной месяц, работая бухгалтером в своей родной фирме, он мог получить зарплату даже и побольше, чем эти деньги, которые у него имелись сейчас. А дальше всё! Финансовая бездна! Их с Лидой ждали безрадостные будни в нищете. А ведь им уже не по восемнадцать лет, когда на всё, в принципе, пофиг! Когда можно жить легко и бездумно.
Второго апреля ему исполнилось двадцать восемь, а Лиде стукнет столько же тринадцатого декабря. И что? Чего они добились, к чему пришли после стольких лет семейной жизни? Ни детей! Ни жилья! Ни работы! Да и семейная жизнь разладилась после того, что произошло с Лидой… Ну не то чтобы у них всё было плохо. Для неё всё было, наверное, как обычно. Она бубнила, конечно, из-за игр и из-за его безработицы, но в целом Евгений старался показать себя даже более с лучшей стороны, чем обычно; мыл посуду и полы, дарил цветы и заказывал суши. Всё это он делал не просто так, а чтобы она не догадалась о страшной тайне, которую он хранит в своём сердце. А тайна эта заключалась в том, что он больше не любит Лиду.
После ухода Щукиной с детьми Евгений сидел на кухне и пил коньяк, бутылка которого была припрятана у них как НЗ на случай, если вдруг придется преподнести какому-нибудь чиновнику или врачу презент. Такие бутылки обычно использовали исключительно по назначению и никогда не откупоривали, чтобы выпить. Но на сей раз Горохов нарушил правило. Он хлебал коньяк из чайной кружки, наливая по половине, подносила дрожащей рукой к слюнявым губам и пил так, будто это не просто спиртное, а какое-то магическое зелье. Вот он выпьет сейчас и получит суперсилу и мигом решит все свои проблемы. Он выпивал, закуривал и наливал по новой. Мусоля в голове одни и те же гнетущие мысли. Женя рыдал с подвыванием, как баба, что провожает сына на фронт. Через некоторое время он даже додумался до того, а не поступить ли ему так же, как Алик? Снять деньги с процентами, свинтить, а с поручителями пусть Лидка сама разбирается – «У неё, у бабушки, дом, земля… Да и вообще бабам всегда легче деньги достаются… Жить захотят – выкрутятся…» – вертелась в его голове подлая предательская мыслишка.
И он наверняка так и поступил бы, но у него не было вообще никаких контактов, связей с этим фондом. Ни адреса, ни телефона, никого знакомого из вкладчиков. Единственное, что он сделал в своё время, – просто взял кредит под залог ипотечной квартиры и тупо отдал шесть из восьми миллионов Альберту. Всё! А потом всё это время просто сидел, играл в компьютер и желал, пока друг придёт к нему и скажет, что проценты набежали и пришла пора «собирать урожай».
Такое поведение вовсе не казалось ему инфантильным или глупым. Он, наоборот, воспринимал это как должное. Альберт уже в теме, у него есть связи в этом фонде, да и вообще он бизнесмен, у него больше денег всегда было по жизни, а следовательно, и уровень финансовой грамотности у него выше. Поэтому Женя посчитал для себя логичным довериться старшему товарищу, заботливому папочке.
К счастью для Горохова, он никогда не узнает о том, что Щукин не клал его деньги на счёт фонда. Тогда, в феврале, он уже знал о том, что деньги с процентами оттуда так просто не снять. И рассказал Горохову про фонд и намекнул о том, что можно заложить квартиру, лишь с одной целью – забрать его деньги себе. Уже тогда он задумал свой побег на прекрасные Филиппинские острова и шесть миллионов друга, плюс ещё те деньги, что он вытряс с должников, плюс ещё те, что у него хранились на тайном счету, о котором не знала Марина, плюс полученные из фонда. На которые действительно «капнул» процентик. Правда, вовсе не такой «жирный», какой обещали ему изначально. А скорей стандартный, обычный. И из фонда он получил примерно ту сумму, какую смог бы снять с любого другого накопительного счёта. Никаких баснословных барышей никто там никому не платил. И когда Алик понял, что первая сумма, которую он вывел, была просто примитивной приманкой, ведь мошенники прекрасно понимали, что, получив кругленькую сумму на халяву, он обязательно вложится ещё. А когда он рыпнулся и пожелал вывести свои деньги по-настоящему, тут-то на него и повесили долг, хотя он остался должен не напрямую фонду, а поручителю, но это не меняло сути дела.
