bannerbannerbanner
Восемь обезьян

Наталья Александрова
Восемь обезьян

Полная версия

Надежда погладила кота, переоделась и заварила себе кофе, затем уселась за стол в кухне, разложив перед собой амбарные книги из мастерской.

– И думать не смей! – строго сказала она оживившемуся коту. – Это же документы!

Кот очень любил рвать старую бумагу. Найдя на шкафу старые газеты, он откусывал маленькие кусочки и плевался ими вниз, следя сверху, как клочки планируют на пол. Такое было у кота развлечение, которое Надежда очень не одобряла, выбросив все старые газеты.

Раскрыв первую из амбарных книг, Надежда Николаевна очень скоро поняла, что взвалила на себя непосильную задачу. Во-первых, записей в книгах было очень много. Во-вторых, все они были сделаны удивительно неразборчивым почерком. Буквы были очень крупными, однако это ничуть не помогало их разобрать, они словно спотыкались, наползали друг на друга, строчки то шли вверх, то сползали вниз, словно утомившись от долгого подъема.

Надежда долго смотрела на первую страницу, пока ей не пришла в голову неожиданная идея. Книгу заполнял явно человек с плохим зрением, скорее всего – с небольшой дальнозоркостью, так, может, нужно наложить минус на минус, чтобы в результате получился плюс?

Надежда редко носила очки. Она считала, что очки ей не идут, и просто их стеснялась. Да они и нужны ей были нечасто – только для того, чтобы смотреть вдаль. Поэтому надевала их Надежда только в зале кинотеатра, и то когда погасят свет. Но теперь она их надела и посмотрела в амбарную книгу.

Страницы книги стали нечеткими, расплывчатыми, но, как ни странно, ей теперь удалось разобрать записи. Так бывает с некоторыми картинами, которые вблизи кажутся бессмысленным нагромождением разноцветных мазков, а когда отходишь от них подальше, из этого хаоса возникает какое-то осмысленное изображение – человеческое лицо или натюрморт с букетом цветов.

Во всяком случае, Надежда Николаевна быстро поняла, что первая книга заполнена совсем недавно, в этом году. А ей были нужны записи за позапозапрошлый год – когда приближался год Обезьяны по восточному календарю.

Перебрав амбарные книги, Надежда нашла нужную.

И вот, с немалым трудом разбирая записи, она увидела на странице, в графе «заказчик», знакомую фамилию: Л. Сельдереева.

Ну да, это же Люська, бестолковая племянница Антонины Васильевны! Три года назад она заказала в мастерской сувенирную обезьянку в подарок своей любимой тете. Лучше бы она этого не делала, потому что из-за обезьяны познакомилась с тем роковым типом, который внушил ей несбыточные надежды, а потом бросил. Но кто может заранее знать, что выйдет из наших поступков? В конце концов Люська эту драму переживет. Не в первый раз.

Отлично, первая обезьянка есть. Теперь, если Надежда не ошибается, где-то поблизости должны быть остальные.

Она просмотрела соседние записи – и через несколько строчек от первой обезьянки нашла вторую. Правда, в графе «заказчик» стояла незнакомая фамилия, но зато рядом, в графе «особые пометки», Надежда прочитала: «Надпись на подставке: Ираиде Витальевне Пресняковой – от коллег и подчиненных».

Надежда вспомнила, что заведующую химчисткой звали И. В. Преснякова, так было написано на треснутой табличке.

Ага, значит, она не ошиблась, и в химчистке была вторая обезьянка, заказанная в этой же мастерской…

Надежда положила рядом с амбарной книгой чистый лист бумаги и аккуратно выписала на него всех обезьянок, заказанных примерно в то же время.

Всего таких заказов оказалось восемь. Кроме обезьян, были еще фигурки Дедов Морозов и Снегурочек, а также ангелы, керамические елочки и подсвечники. В общем – всякая мура, на которую Надежда решила не отвлекаться.

Итак, если от восьми отнять три, то получается пять. То есть тот тип должен найти еще пять обезьян. И теперь вероятность находки будет не один к восьми, а один к пяти, то есть повысится.

Против трех оставшихся обезьянок были записаны мобильные телефоны, против двух – городские. С них-то Надежда и решила начать, здраво рассудив, что это, скорее всего, служебные телефоны каких-то организаций или учреждений и в таком случае легче аккуратно что-нибудь выведать. А если по мобильному звонить, то, если честно, и сказать нечего. Простите, это не вы три года назад заказывали в мастерской керамическую обезьяну? Какая будет реакция человека на такой вопрос? Тут же нажать кнопку отключения. Хорошо еще, если не обругают.

А если попадется памятливый индивидуум, который вспомнит, что да, была такая обезьяна, но тут же задаст встречный вопрос: зачем она Надежде-то нужна? Это же все равно что искать даже не прошлогодний снег, а третьего года выпуска. И никакого разумного ответа Надежда пока на этот вопрос не придумала. Ладно, все еще впереди.

Набрав первый городской номер, Надежда услышала жизнерадостный и приветливый женский голос:

– Вы позвонили в офис компании «Мертвомор»! Вам ответит первый же освободившийся оператор! Подождите, не вешайте трубку, ваш звонок очень важен для нас!

После этого заиграла музыка, в которой Надежда с трудом узнала весьма необычную аранжировку «Болеро» Равеля. Надежда всегда считала эту мелодию чрезвычайно заунывной, но в новой аранжировке она побила все рекорды.

Некоторое время из трубки лилась заунывная мелодия, затем другой голос – не такой приветливый – сообщил Надежде, что в целях улучшения качества обслуживания все разговоры могут быть записаны. Затем ее попросили еще немного подождать, и снова заиграла музыка. Скоро Надежду начало клонить в сон, но тут, к счастью, музыка оборвалась и в трубке зазвучали сигналы отбоя.

Надежда на всякий случай повторила эксперимент, но результат был точно такой же: жизнерадостное приветствие, просьба подождать и заунывная мелодия Равеля.

– Куда же они все подевались? – пробормотала Надежда, ни к кому не обращаясь.

Однако в ответ на эти слова возле ее кресла материализовался кот и громко мурлыкнул. Причем в этом мурлыканье можно было без труда расслышать слово «мрак».

– Да, Бейсик, ты прав, – проговорила Надежда. – Действительно мрак! Одно название чего стоит – «Мертвомор»! Интересно, кому пришло в голову дать фирме такое жизнеутверждающее название? И чем такая фирма может заниматься? Разве что похоронами… Но даже похоронные компании избегают таких мрачных названий, они предпочитают что-нибудь вроде «Тихой гавани» или «Кипарисового покоя»…

Из чистого любопытства Надежда залезла в Интернет и без труда нашла там сайт соответствующей компании.

К ее немалому удивлению, на главной странице были изображены не обитые бархатом гробы и могильные плиты, а загорелые красотки в открытых купальниках.

Недоумение Надежды стало еще больше, но очень скоро все разъяснилось.

Тут же, на главной странице сайта, сообщалось, что компания «Мертвомор» распространяет косметику, изготовленную на основе натуральных солей Мертвого моря.

– И тем более мне непонятно, кто додумался назвать косметическую фирму таким мрачным названием! Кроме общепохоронных ассоциаций в нем слышится что-то созвучное Мордору, царству зла из «Властелина колец», или Волан-де-Морту…

Но самым интересным было то, что офис компании располагался буквально в двух шагах от Надеждиного дома.

– Вот как… – протянула Надежда. – А мне как раз нужно купить хлеба…

Бейсик взглянул на нее очень недоверчиво, так что Надежда пообещала еще заглянуть в кошачий мини-маркет и принести ему какую-нибудь игрушку.

Выйдя из дома, Надежда честно направилась в сторону пекарни, где она часто покупала свежий хлеб. Там она купила буханку свежего зернового хлеба, испеченного по особому рецепту, какой любит Сан Саныч, и не удержалась – взяла еще две булочки, одну с маком, другую – с кленовым сиропом. Слаб человек. Ладно, вечером чай несладкий попьет.

Из пекарни она вроде бы собралась домой, но по какой-то непонятной причине через две минуты оказалась возле двухэтажного здания, где, судя по сайту, размещался офис компании «Мертвомор». Мелькнула последняя спасительная мысль развернуться и пойти в зоомаркет, раз обещала коту, а после уж домой, но Надежда от этой мысли просто отмахнулась.

Она оглядела вывески на фасаде здания.

«„Саня“ – инженерная сантехника».

«„Стройный тополек“. Йога и пилатес».

«„Ганг“. Индийские продукты и сопутствующие товары для здорового образа жизни».

И наконец – «„Мертвомор“. Косметика и парфюмерия из солей Мертвого моря».

Надежда вошла в двери и поднялась на второй этаж, где, судя по вывеске на фасаде, находилась фирма с двусмысленным названием. Никто ее не остановил, двери были раскрыты, в холле не было никакой охраны, из чего Надежда сделала вывод, что все фирмы, находящиеся в здании, какие-то несолидные и проникнуть в этот самый «Мертвомор» будет нетрудно.

Однако, найдя офис под нужным номером, она увидела перед ним двух бравых парней в аккуратных голубых комбинезонах, которые привинчивали над дверью голубую вывеску, на которой буквами из белых пузырьков было написано: «„Аква-вива“. Доставка артезианской питьевой воды и сопутствующих товаров».

– Простите, ребята! – обратилась Надежда к рабочим. – А здесь ведь раньше была фирма «Мертвомор».

– Была да сплыла, – ответил один из парней.

– Момент – и в море! – подхватил второй. – Теперь здесь будет наша компания. Вам, женщина, не нужна питьевая вода?

– Артезианская! – добавил первый. – Самая что ни на есть природная! С доставкой!

– Надо подумать… – неуверенно ответила Надежда. – А куда делась фирма «Мертвомор»?

– Чего не знаем, того не знаем! Они съехали, нам велели их вывеску демонтировать, вот мы и выполняем, – парень в комбинезоне показал на прислоненную к стене вывеску с прежним названием.

– А куда же они съехали? – не отставала Надежда.

– Чего не знаем, того не знаем! – повторил монтажник. – А на вашем месте, женщина, я бы поостерегся обращаться в фирму с таким подозрительным названием.

– И вообще, они, кажется, совсем закрылись, – добавил второй. – Во всяком случае, все барахло, что от них осталось, наш начальник велел отправить на помойку.

 

С этими словами монтажник показал на двух ребят в таких же комбинезонах, которые выносили из офиса картонные коробки, наполненные какими-то мелочами.

– Ребята с самого утра коробки носят и все еще не могут закончить!

– Барахло… – задумчиво повторила Надежда, провожая взглядом коробки.

– Именно барахло! Не представляете, сколько у них его накопилось! Всякие каталоги, буклеты, сувениры…

Сувениры.

Керамическая обезьянка в точности подходит под это определение.

Надежда пошла за парнями с коробками.

Парни спустились по лестнице, вышли на улицу и обошли здание с обратной стороны. Там, на бетонированной площадке, стоял мусорный контейнер. В него они и забросили свои коробки.

Дождавшись, когда бравые парни уйдут за следующей партией мусора, Надежда воровато огляделась по сторонам, подошла к контейнеру, привстала на цыпочки и заглянула внутрь.

Внутри накопилось уже немало картонных коробок с мусором из фирмы «Мертвомор». Некоторые из этих коробок порвались, некоторые просто перевернулись, и их содержимое рассыпалось внутри контейнера, перемешавшись с обычным бытовым мусором.

Надежда осознала, что разглядывает содержимое мусорного контейнера, и пришла в ужас.

«Я ли это, – подумала она, взглянув на себя со стороны, – я ли это, замужняя интеллигентная женщина с высшим техническим образованием, готова, как последняя бомжиха, рыться в мусоре, чтобы найти там дурацкую сувенирную обезьянку, которой там, скорее всего, и нет? До чего я докатилась! Как низко пала!»

«А я что тебе говорил? – очень своевременно раздался у нее в голове внутренний голос. – Я пытался тебя остановить! Но разве ты когда-нибудь слушаешь умные советы?»

– Только тебя не хватало! – ответила Надежда внутреннему воспитателю и осознала, что произнесла эти слова вслух.

– Что значит – меня не хватало? – ответил ей хриплый, каркающий голос. – Это вообще, редька маринованная, Тютино законное место!

Надежда вздрогнула: это был явно не внутренний голос, во всяком случае – не ее внутренний голос. Ее собственный внутренний голос был куда приятнее и интеллигентнее и был очень похож на голос ее мужа Сан Саныча. Иногда ей казалось, что это не внутренний голос, а сам муж сидит у нее внутри, в самых печенках, зудя и воспитывая. Она обернулась и увидела пожилого бомжа с подбитым глазом, опухшей физиономией и торчащим изо рта единственным зубом. Одет бомж был в несколько неопрятных курток, которые он напялил одну на другую, и бейсболку с английской надписью: «Я люблю симфонический джаз». Кроме того, его шея была обмотана рваным шарфом цветов итальянского флага.

– Вали отсюда, редька маринованная! Это Тютино место! – повторил бомж, грозно надвигаясь на Надежду. Впереди него двигалось облако такого густопсового аромата, что Надежда закашлялась и отскочила в сторону.

– Проваливай, тетя! Здесь только Тютя может работать! Ясно, редька маринованная?

– Тютя? – переспросила Надежда.

Только что она готова была провалиться сквозь землю, сгореть со стыда из-за того, что изучает содержимое мусорного контейнера, но теперь ей не хотелось уступать его этому бомжу.

– Тютино место? – повторила она. – Так вот пускай сам Тютя сюда и явится, ему я, может, и уступлю это место! А ты-то при чем? С какой стати я должна тебе уступать?

– Как при чем, редька маринованная? При том, что я и есть Тютя!

– Тютя? – удивленно переспросила Надежда, оглядывая его с ног до головы. – Что это за имя такое – Тютя?

– А тебе-то что за дело, редька маринованная? Ну, назвали меня так родители – Тимофей, хорошее русское имя. А пацаны во дворе переделали в Тютю, так оно и пошло… а потом уж я привык…

С этими словами бомж сунул руку в контейнер, вытащил оттуда недоеденный гамбургер и хотел уже отправить его в рот. Надежда, однако, остановила его:

– Тютя, не ешь! Козленочком станешь… тьфу, заразу какую-нибудь подцепишь!

– Зараза к заразе не пристанет, редька маринованная! – философским тоном проговорил бомж. – Есть-то хочется… лучше от заразы помереть, чем от голода!

– Подожди… – Надежда залезла в свой пакет, достала оттуда булочку с маком и отдала ее бомжу. Тот недоверчиво моргнул, однако булочку взял и отправил в рот.

Надежда посмотрела, как ловко он сжевал ее единственным зубом, и отдала ему вторую булочку – с кленовым сиропом.

«Что ж, – подумала она, следя за булочкой, – это принесет двойную пользу: и человека накормлю, и сама меньше мучного съем, а то и так лишний вес набрала!»

– Вкусно, редька маринованная! – проговорил бомж, проглотив последние крошки и облизнувшись. – У тебя там больше ничего такого не осталось?

– Нет, к сожалению, – честно призналась Надежда.

– Жаль! – вздохнул Тютя. – Я бы, редька маринованная, еще такую булку съел. Или две. А что же ты в контейнере рылась, если у тебя такие булки есть?

– Ох, не спрашивай! – вздохнула Надежда. – Это такая печальная история…

– Истории я люблю. Особенно печальные, редька маринованная! – Бомж приготовился слушать.

Надежда еще раз вздохнула, лихорадочно пытаясь придумать какую-нибудь правдоподобную историю.

– Понимаешь, – начала она, – нашла я неподалеку мастерскую, где можно всякие старые вещи починить, которые выбросить жалко. Собралась я в ту мастерскую, сложила вещи в пакет и оставила в коридоре. И тут же рядом второй пакет оставила, с мусором. А муж мой на работу шел, я ему и говорю – прихвати там мусор в коридоре. Он и прихватил. А я, значит, пошла в ту мастерскую, открыла пакет – мать честная, а там один мусор! Это, выходит, муж пакеты перепутал и вынес вещи, которые я в ремонт приготовила, на помойку… ну, муж говорит – наплюй, там одно барахло было, всякие вазочки треснутые да куклы старые, а мне жалко. Особенно одну игрушку – там обезьянка была такая симпатичная, мне сам же муж ее на Новый год подарил, и подклеить надо было совсем немного. Вот я и пришла сюда – вдруг, думаю, найдется эта обезьянка…

– Не найдется, редька маринованная! – возразил ей бомж.

– Почему не найдется? – удивленно спросила Надежда. – Откуда ты знаешь, что не найдется?

– От верблюда! – грубо ответил Тютя. – Я через эту твою обезьянку чуть вот этого самого глаза не лишился! – И он осторожно потрогал свой подбитый глаз.

– Как же это? – заинтересовалась Надежда.

– Ох, не спрашивай! Эта история еще почище твоей будет. И тоже длинная.

– А я тоже люблю истории. И никуда не тороплюсь. Как говорил один мой знакомый, до пятницы я совершенно свободна.

– Это какой такой знакомый? – насупился Тютя. – Сама говорила, муж у тебя есть, а сама тут про знакомого толкуешь. Муж, значит, на работу ходит, а она тут… Все вы, бабы, одинаковые!

В голосе Тюти звучал подлинный надрыв, видно, принял он Надеждины слова близко к сердцу.

– Да что ты, Тютя, – Надежда отважилась сделать маленький шажок ближе к бомжу, отчего дух перехватило от вони, – ты на меня зря бочку катишь. Знакомый этот – друг детства, с пяти лет его знаю.

Именно тогда бабушка научила Надю читать, и «Приключения Винни-Пуха» была едва ли не первая книжка, которую она прочитала самостоятельно.

– Ну, тогда слушай… позавчера это было. Или вчера. Я, понимаешь, насчет времени не очень. Часов нету, а эти… как их… биологические еще в молодости сломались, а в починку их не берут. В общем, пришел я сюда, как обычно, в третьем примерно часу, а может, и в четвертом, смотрю – много чего нового в контейнере появилось. Порылся я там маленько, нашел кое-что полезное – кран водопроводный, кастрюльку без ручки да несколько пластинок старых, виниловых. Кран да кастрюлька – это, редька маринованная, металл, его всегда сдать можно за живые деньги. А насчет пластинок я мужика одного знаю, он их собирает и тоже за хорошие деньги у меня берет. Сложил я это все в пакет, хотел снова в контейнер нырнуть, за новой порцией сокровищ – а тут, редька маринованная, как раз этот мужик пришел…

– Какой мужик? – переспросила Надежда.

– Ну, как тебе сказать… мужик как мужик, одет чисто, а, по мне, все, кто чисто одет, на одно лицо смотрятся. В общем, пришел – и прямиком в мой контейнер лезет, как будто в полном своем праве. Я ему говорю, проваливай отсюда, редька маринованная, это Тютин контейнер! Вот как тебе. А только ты со мной поговорила по-человечески и даже булками вкусными угостила, а он со мной разговаривать не стал, а сразу – хрясь в морду! Я аж за контейнер отлетел. Лежу и ни рукой, ни ногой двинуть не могу. Сперва-то я думал, что все, отмучился, прямиком в рай он меня отправил.

– В рай? – переспросила Надежда.

– А куда же еще? Я на этом свете столько мучений принял, что на том мне одна дорога – в рай! Тем более в голове колокола гудят, все равно как в церкви на Пасху. Но только принюхался – нет, в раю так пахнуть не может, а для ада – слишком холодно. Так что, судя по всему, я еще на этом свете, не дозрел еще до рая.

Открыл глаза… то есть только один глаз сумел открыть, второй, в который он меня ударил, не открывается. Но мне и одного глаза хватило, чтобы разглядеть знакомую помойку, вот этот самый контейнер, а около контейнера стоит он…

– Он?

– Ну да, тот самый мужик, который меня в рай едва не отправил. А в руке у него такая обезьянка, про которую ты говорила. Как это, редька маринованная… кармическая.

– Керамическая?

– Во-во, я так и говорю! Я, значит, лежу тихонько, прикидываюсь ветошью – не хочется мне, чтобы он меня еще раз так приласкал, со второго раза он меня точно в рай отправит. В общем, лежу, а сам одним глазом на него посматриваю. А он, редька маринованная, сперва такой довольный был, чуть не плясал, что обезьянку эту нашел. А потом вдруг ее – хрясь об контейнер!

– Разбил?

– Само собой, разбил, редька маринованная! Разбил, как есть, на мелкие кусочки! И начал вокруг искать, словно потерял чего. А потом начал ругаться до того худо… художественно…

– Это как же?

– Ну, редька маринованная, я на своем веку столько всякой ругани слыхал – мама не горюй! И трехэтажной, и пятиэтажной, и даже семиэтажной. Таких умельцев слышал, каких уж больше нету. Самого Колю Крюкова слышал! Со мной один сильно ученый человек на эту тему говорил, так я ему такого порассказал – он говорит, что меня можно сразу профессором назначить по этой теме. Но такой красивой ругани, какой тот мужик ругался, я еще никогда не слыхивал. Такими словами, что прямо редька маринованная! Я до того заслушался, что даже про свой глаз подбитый забыл!

– Но он точно ругался?

– Точно, точно! Что это самая что ни на есть ругань – это по лицу его было видно.

– Что же он – сперва радовался, чуть не плясал, а потом ругаться надумал?

– Вот и я об том же самом думаю! Видно, чем-то его эта обезьянка сильно расстроила…

– И все? А дальше что было?

– А что было? – Тютя пожал плечами. – Ничего не было. Плюнул он и ушел. А я полежал еще немного, подумал да и понял, что если сейчас не встану, то отморожу себе все напрочь. Все ж таки хоть и не совсем зима, а холодно на земле-то валяться. А больничный мне никто не выпишет, как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, вот такие дела.

– Здраво рассуждаешь… – улыбнулась Надежда.

– Ага. Вот встал я кое-как, да и пополз в подвал, там уж отлежался возле трубы теплой.

– Ну ладно, пойду я. – Надежда представила, как она выглядит со стороны, и ужаснулась. Приличная, интеллигентная женщина беседует с этим чучелом, да на нем заразы всякой ужас сколько! Опять же запах этот…

Она заторопилась домой, забыв про кота. Всю дорогу ее преследовал жуткий запах. Как бы не пришлось пальто в чистку отдавать!

Остальной день пролетел в хозяйственных хлопотах, да еще пришлось за компьютером посидеть, чтобы ввести содержимое амбарных книг. Дело продвигалось медленно – не то Надежда разучилась, не то думала о другом. Перед глазами вместо строчек стояли керамические обезьяны. Значит, если верить рассказу бомжа Тюти, еще одна обезьянка выбыла из игры. Ничего неизвестный мужчина в ней не нашел.

Утром Надежда снова взглянула на листок с номерами телефонов.

На «Мертвоморе» можно было поставить крест, причем в буквальном смысле: таинственный охотник за обезьянами там уже побывал, и очередная сувенирная мартышка его разочаровала. Обезьянки погибали одна за другой, но с каждым разом шансы росли.

Кроме «Мертвомора», в списке был еще один городской номер. Его-то Надежда и набрала.

Как и прошлый раз, в трубке раздался приятный женский голос:

– Вы позвонили в жилищную контору. Ваш звонок важен для нас. Сейчас никто не может подойти к телефону, но вы можете оставить свое сообщение после сигнала…

Однако сразу после сигнала в трубке раздался щелчок, и другой женский голос – куда менее приятный – проговорил:

 

– Слушаю, жилконтора!

Надежда, которая успела продумать линию поведения, торопливо и сбивчиво заговорила:

– У меня вопросы имеются по оплате коммуналки. У меня в прошлой платежке за отопление выписано семьсот двадцать рублей, а в этой – семьсот пятнадцать, так вот я хотела узнать, почему такое. В прошлом месяце теплее было, почему же в этом меньше насчитали? Почему такое?

– Женщина, – перебила ее собеседница, – не понимаю, чем вы недовольны? Если бы вам больше начислили, это одно дело, но вам же меньше!

– Это не важно, больше или меньше, я хочу разобраться, почему так! Я хочу знать, за что я плачу!

– Женщина, я вам ничего не могу сказать, я вашу платежку не видела, и вообще, это вам нужно звонить в бухгалтерию, а еще лучше прийти со своей платежкой… если, конечно, вам времени не жалко.

– Так я и приду, только вы мне адрес скажите.

– Вы что – нашего адреса не знаете? Ну ладно, записывайте: Фиолетовый переулок, дом семь.

Фиолетовый переулок был совсем близко к Надеждиному дому, что Надежду не удивило. Ясно, что такие ерундовые подарки к Новому году покупали поблизости от работы.

Она решила сходить в жилконтору просто так, на разведку. И раз уж выбрала по телефону такой тон, то и оделась соответственно – в старую куртку, в которой ездила осенью на дачу. Подвела глаза черным, как у панды, а губы накрасила сердечком, причем помаду нашла у дочки в ящике. Дочь приезжала в прошлом году из своего Североморска, где ее муж служил на флоте. Помада эта Алене не шла, а зять так вообще сказал, что у нее при таких губах неприличный вид, причем употребил более резкое слово. Они тогда здорово поскандалили, так что Надежда забеспокоилась и хотела выяснить, все ли у них в порядке, уж больно нервным выглядел зять. Но, по совету мужа, решила не вмешиваться, и, как оказалось, правильно сделала. У детей все наладилось. Помаду дочка оставила в тумбочке, и Надежда приятно удивилась, она-то думала, что ее выбросила. Сейчас как раз пригодилась.

Надежда повязала еще шелковую косыночку по-деревенски и уже через двадцать минут вошла в приземистое здание жилконторы.

В первый момент ей показалось, что она перенеслась в советские времена. Все дело было в том, что жила Надежда с мужем в относительно новом доме, и ей давно не приходилось посещать жилконтору. У них за все отвечал управдом.

Здесь же стены в холле были выкрашены унылой светло-зеленой краской, на полу лежал дешевый коричневый линолеум, под потолком мерцали допотопные люминесцентные лампы. Самое же главное – прямо напротив входа висела оклеенная темно-зеленой бумагой доска, по верху которой большими строгими буквами было написано: «Лучшие работники нашей жилконторы».

Под этой надписью висели фотографии, по большей части женские. Все женщины на фотографиях таращились на посетителей жилконторы с таким выражением, как будто хотели испепелить их взглядом. Среди этого женского коллектива затесался один-единственный мужичок, судя по всему, измученный тяжелым похмельем. Под его фотографией была лаконичная подпись: «Л. Зайцев. Лучший слесарь-сантехник».

Слесарь-сантехник Надежду не интересовал, и она ознакомилась с остальными фотографиями.

На самом видном месте висел портрет женщины лет пятидесяти, с выпученными глазами и высокой прической, покрытой толстым слоем лака. Приглядевшись, Надежда заметила в этой особе несомненное сходство с сувенирной обезьяной.

Подпись под этой фотографией информировала, что на ней изображена Н. Б. Камнеедова, заместитель начальника жилконторы.

– Вот она-то мне и нужна! – вполголоса проговорила Надежда.

Если бы ей пришлось выбирать, кому из сотрудников этой жилконторы подарить керамическую мартышку, она бы ни секунды не сомневалась: такой подарок лучше всего подошел бы гражданке Камнеедовой. То есть что это мартышку, Камнеедова похожа была на серьезную обезьяну – орангутана или гориллу, а уж если не на гориллу, то на гамадрила – это точно.

Надежда свернула в коридор.

Вдоль таких же, как в холле, уныло-зеленых стен стояли стулья, на которых маялись посетители жилконторы. Пройдя вдоль коридора, Надежда наконец увидела дверь, на которой висела табличка «Н.Б. Камнеедова». Перед этой дверью сидело несколько человек, на лицах которых читались тоска и усталость. Две женщины помоложе читали что-то в своих смартфонах, еще одна женщина среднего возраста вязала крючком что-то ажурное, мужчина интеллигентного вида листал английский роман.

Надежда спросила, кто последний, и села на свободный стул.

Тут же проснулся ее внутренний голос, который возмущенно проговорил:

«Ну зачем ты тратишь время в коридоре жилконторы? Неужели тебе здесь нравится, в этом унылом, тусклом месте? Что тебе, больше нечем заняться?»

Надежде нечего было ответить, и она промолчала.

Тут дверь кабинета распахнулась, оттуда выкатилась невысокая кругленькая женщина с красным лицом и выпученными глазами. Она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и бессмысленно размахивала руками. К ней подскочила женщина с вязанием и сунула в руку упаковку таблеток:

– Примите, женщина, это успокоительное!

Несчастная проглотила две таблетки не запивая. Лицо ее приняло осмысленное выражение, и она проговорила дрожащим голосом:

– Мегера! Ужас-ужас!

В это время из кабинета раздался громкий голос:

– Следующий!

– Сейчас ваша очередь! – одна из женщин со смартфоном обратилась к мужчине с иностранным романом.

Мужчина побледнел, привстал, снова сел и неуверенно проговорил:

– Я вас пропущу… мне нужно жену дождаться, она еще не подошла…

– Я тоже лучше подожду… – испуганно пролепетала женщина.

– Следующий! – снова прогремел голос из кабинета.

– Я сейчас… я на минутку… мне срочно нужно… – проговорила женщина с вязаньем и припустила прочь по коридору.

Надежда огляделась и увидела, что осталась одна перед кабинетом Камнеедовой. Нет, все-таки измельчал народ, расслабился. Раньше бы никто не сбежал. Дисциплина раньше была: надо идти – значит надо. Хоть к начальнице жилконторы, хоть к зубному врачу, хоть к черту на именины.

– Следующий! – снова донеслось из-за двери.

Надежда встала и вошла в кабинет.

Сама хозяйка кабинета восседала за письменным столом, сложив перед собой руки и глядя на посетительницу как на случайно залетевшую в компот муху. Лицо ее напоминало цветом недозрелый помидор, но общим обликом гражданка Камнеедова была похожа на упитанного гамадрила средних лет. Точнее – на вожака небольшой стаи гамадрилов. Если, конечно, ячейка общества гамадрилов называется именно стаей, а не стадом или сворой. Надежда мимолетом порадовалась, что определила обезьяну, похожую на Камнеедову, наугад, не глядя.

Одета Камнеедова была в бордовый костюм, цвет которого соперничал с цветом ее щек.

Кабинет гражданки Камнеедовой был обставлен со строгой безвкусицей, как и должен быть обставлен такой кабинет мелкой начальницы. На стенах висели какие-то грамоты, чередующиеся с цветными календарями прошлых лет – на год Петуха, год Лошади, год пресловутой Обезьяны. Видимо, подчиненные каждый год дарили своей начальнице такие календари.

И не только календари.

На полке за спиной Камнеедовой стояли керамические статуэтки, сделанные в уже известной Надежде мастерской. Они попадали на полку в порядке дарения, поэтому в первом ряду красовался яркий керамический петух, облаченный в пиджак такого же жизнерадостного цвета, как тот, что был сейчас надет на его хозяйке. Из-за петуха игриво выглядывала керамическая лошадь с красными щеками и вылупленными глазами, за лошадью угадывалось еще какое-то сувенирное животное. Надежда подозревала, что это обезьяна, но стопроцентной уверенности у нее не было.

– Что у вас, женщина? – сурово осведомилась Камнеедова, окинув Надежду с ног до головы суровым взглядом.

Под этим взглядом Надежда Николаевна ощутила всю свою незначительность. Ей захотелось тут же стушеваться, слиться с пейзажем и вообще исчезнуть. Спрятаться под стол, а там уж ползти по-пластунски к двери, прикрывая голову руками, как при артобстреле. Дверь приоткрыть на малюсенькую щелочку и просочиться в нее тихо, как мышь. И больше никогда не беспокоить занятого человека своими пустяковыми вопросами.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru