Наталия Силантьева
За Нарвскими воротами
– Да открой же, Лера, это я, Лёша, – раздался голос за дверью.
Глава 5
Совершенно непонятно было, почему Лера сразу не догадалась, что это пришел Лёша. Правда, у Лёши был свой ключ, но ведь она сама нашла его ключ на столике, где он его оставил, когда уходил, – то ли забыл, то ли хотел продемонстрировать, что больше сюда не вернется и не собирается хранить ключи от Лериной квартиры.
Удивительно было и то, что она все эти дни так напряженно думала о нем, а сегодня за весь вечер ни разу про него и не вспомнила. Ей даже не пришло в голову обратиться к нему за помощью, а когда в дверь зазвонили, она не успела сообразить, что это может быть Лёша.
Всю последнюю неделю Леша прожил у своего начальника – они были из одного города, учились вместе и в Питере продолжали держаться друг друга. Лёшин друг был немногословен и никогда не лез в чужие дела, поэтому он ни о чем Лёшу не расспрашивал, и хотя бы с этой стороны всё было спокойно. Первые несколько дней Лёша был еще очень рассержен, он постоянно вел сам с собой внутренние диалоги, каждый раз неизменно доказывая себе, что абсолютно прав. Он ведь один раз уже вытаскивал Леру? Да. Она обещала ему, что никогда больше не будет этим заниматься? Конечно. Она знала, как это опасно и чем это может грозить им обоим? Еще бы!
Но постепенно Лёша перегорел, гнев его прошел, первая эмоциональная реакция на поступок Леры забылась, а те доводы, которыми он себя утешал, ему самому надоели. Всё это было правильно, но слишком умозрительно, а если разобраться по сути, то получалось, что он оставил беременную женщину одну в очень опасной ситуации.
Тут ему как раз припомнилось и то, что он действительно выбросил этот злосчастный пакетик – в тот самый вечер, когда ушел от Леры. В первые дни он даже ни разу и не подумал об этом пакетике. Сделал он это, что называется, «сгоряча», не задумываясь о последствиях и опять-таки желая доказать свою правоту. Правота его была неоспорима, но вдруг ему стало приходить в голову, и с каждым днем всё чаще, что здесь всё может обернуться намного хуже, чем ему показалось с первого взгляда. Его мальчишеский пафосный поступок мог иметь для Леры катастрофические последствия. Наконец он всерьез об этом задумался и припомнил все, что знал от Леры и из других источников о милицейской мафии, торгующей наркотиками. Сердце у него екнуло – он знал, на что были способны эти люди. До сих пор он рассматривал эту ситуацию через искажающую призму эгоизма и личного интереса, но в определенный момент у него как бы открылось иное, истинное зрение, как у мальчика Кая, когда у него из глаза выскочил наконец-то осколок чудовищного зеркала тролля. Лёша увидел всё, как было на самом деле, – и понял, что надо спасать Леру.
От его наполовину надуманного негодования не осталось и следа. Он понял, что надо возвращаться к Лере и как можно скорее, пока не случилось чего-нибудь непоправимого. Лёша не любил играть с людьми ни в какие игры и, раз приняв решение, старался сразу его выполнять. Но на этот раз он опоздал.
Когда дверь открылась и Лёша увидел Валерию, он ужаснулся. На нее было невыносимо смотреть. Лицо выглядело как сплошной кровоподтек, правый глаз заплыл, губы были разбиты так сильно, что превратились в одно кровавое месиво, вместо двух передних зубов зияла черная дыра. Лёша онемел; несколько секунд, которые показались ему необыкновенно длинными, они так и стояли без слов через порог друг от друга. В конце концов Лера полностью открыла дверь и подвинулась, давая ему пройти.
Лёша не смог даже поздороваться с Лерой, он машинально переступил через порог и прошел по коридору в комнату. Это был шок. Он опустился на диван и обхватил руками голову, оставаясь в такой позе несколько минут. Говорить он не мог, никаких связных мыслей в голове не было, пока еще он не успел подумать о своей вине.
Наконец он решился поднять голову, но посмотреть прямо на Леру всё же не смог. Он выбрал для себя какую-то вазочку на буфете и, уставившись на нее, заговорил.
– Что случилось? – выдавил он.
– Это Руслан. Я тебе про него говорила, – с трудом прошептала Лера сквозь разбитые губы. Она не чувствовала никакой радости от прихода Лёши, кажется, даже не вполне понимала, что происходит. Она пока вообще ничего не чувствовала, кроме боли, да и ту пересиливало ощущение какого-то внутреннего опустошения.
Лёша еще немножко помолчал. Он видел, что Лере очень трудно сейчас говорить, да, в общем-то, и спрашивать, и говорить было нечего – ему всё было ясно. Ясно было и то, что надо что-то предпринимать, и как можно скорее. Разум и тело его были пока еще скованы потрясением, но, как это часто бывает в критической ситуации, сознание вдруг осветил четкий ответ. С безошибочным чутьем кошки, выбирающей из разных трав осоку, которой она лечится от всех кошачьих болезней, он нашел правильное решение.
– Надо идти в прокуратуру, – твердо сказал он. – Там смогут помочь.
– Ничего не надо. Никто не поможет, – опять прошептала Лера.
– Неправда, – уже почти овладев собой, продолжал Лёша. – В милиции, конечно, это дело замнут, там круговая порука, все повязаны, и результата не будет. Зато я знаю честных следователей прокуратуры.
«Разве такие бывают?» – равнодушно подумала Лера, но ничего не сказала, говорить было больно, да и спорить не хотелось – она всё равно не верила словам Лёши, даже не воспринимала их всерьез.
Но Лёша уже приободрился. Он пытался настроить себя на позитивный лад и не хотел думать о том, что произошло, – это было слишком тяжело и могло вызвать чувство вины, которое он старался заглушить. Лучше было подумать о том, что делать дальше. Все соображения личной безопасности и возможных последствий для него самого отошли теперь на второй план. Голова заработала, как компьютер, – у него уже созрел четкий план действий.
– Послушай, Лера, у меня есть один знакомый следователь прокуратуры, классный мужик. Ему всегда ментовские дела отдают, он взяток не берёт и ментов сильно не любит – несколько раз уже выводил их на чистую воду. Нет, правда, – еще больше горячился Лёша, заметив наконец-то Лерино равнодушие. – Он уже несколько лет работает в прокуратуре, знаешь, у него и опыт, и интуиция, и порядочность. Он такие дела раскручивал, такие подходы выискивал! Но главное, он людям стремится помогать, простым людям, которых власти затирают.
Лёша увлекался и говорил много лишнего. Но уж очень ему самому понравилась эта идея – вот он и разливался соловьем. Впрочем, для его красноречия была и еще одна причина – ему хотелось загладить перед Лерой свою вину, мысль о которой всё-таки сидела у него где-то на границе сознания. Как ни мало могла сейчас соображать Лера, а всё же и она догадывалась, в чем дело. Если бы она еще была способна в таком состоянии обижаться, то, наверное, обиделась бы на Лёшу. Но сейчас ей было всё равно, и Лёшины тирады она слушала вполуха.
Лёша догадывался об этом, но его это не смущало. Он уже всё для себя решил.
– В общем, завтра я ему позвоню… да нет, лучше сразу зайду, – всё больше воодушевлялся Лёша. – Но сначала мы с тобой должны сходить в травмпункт, чтобы тебя там осмотрели и дали справку о причинении телесных повреждений. Потом с этой справкой пойдем в прокуратуру к тому человеку, и ты всё ему расскажешь. А он уж решит, что и как тут делать.
Лера выслушала весь план молча, без возражений. В успех этого предприятия она не верила, но спорить не хотела. Инстинкт подсказывал ей, что в такой ситуации лучше всё-таки что-то делать, даже всё равно что, – это вернет ее к жизни, поможет остаться на плаву, не даст погрузиться в отчаяние и жалость к себе. И потом, она наконец-то осознала, что Лёша вернулся, а это было уже многое. Его возвращение давало ей пусть и слабую, но всё же вполне определенную надежду на то, что всё еще может наладиться, что из этого кошмара может быть найден выход. К тому же она подсознательно понимала, что где-то в глубине души Лёша всё-таки считает себя виноватым, а так для нее было хорошо. Даже если из этого проекта с прокуратурой ничего не выйдет – неважно, главное, что Лёша снова будет здесь жить, будет заботиться о ней. А больше ей ничего и не нужно было.
***
Было уже очень поздно, но всё-таки они решили пойти в травмпункт прямо сейчас, не откладывая до утра, – он работал круглосуточно. По дороге Лёша попытался расспросить Леру обо всем подробно: сколько человек ее избивали, знала ли она кого-нибудь из них кроме Руслана и так далее. Лера отвечала неохотно, но отвечала. Лёша, конечно, понимал, как ей сейчас тяжело об этом говорить, но ему нужно было знать все детали – чтобы было с чем завтра обращаться к следователю.
Травмпункт находился недалеко, на улице, которая дугой шла от Обводного канала к Нарвскому проспекту. Лера хорошо помнила это приземистое двухэтажное здание, потому что много раз проходила мимо него по дороге к метро.
В коридоре у кабинета дежурного врача почти никого не было. Одна женщина средних лет с отрешенным видом прижимала к животу свою, видимо, сломанную руку. Был еще один молодой человек, пьяный, но не сильно, который, очевидно, попал сюда прямо с какой-то вечеринки или дискотеки. Под глазом у него красовался огромный фингал, а щека зловеще распухла, что наводило на мысль о переломе челюсти. Оба пациента имели вид людей, полностью погруженных в свое собственное страдание, и не обратили на вошедшую пару никакого внимания.
Дожидаясь своей очереди, Лера с удивлением обнаружила, что вроде бы начинает успокаиваться. Так часто бывает у врача: простое сознание того, что сейчас тебе помогут – обработают рану, перевяжут, наложат гипс, дадут какие-нибудь таблетки, – уже действует целительно. Она почти совсем пришла в себя и даже стала посматривать на «страдальцев» с некоторым любопытством. Те, впрочем, продолжали ее игнорировать. Молодой человек ходил по коридору взад и вперед, наверно, всё еще переживая ту разборку, в которую он вляпался. Женщина тоже была полностью погружена в себя – она по-прежнему баюкала свою руку и даже как-то слегка раскачивалась при этом. Лере стало почти смешно оттого, что эти люди, видимо, считали произошедшее с ними крупной неприятностью.
Лёша в это время нервничал, или, вернее, рвался в бой – ему не терпелось поскорее раскрутить это дело, а для этого надо было сначала попасть в кабинет и заполучить справку о нанесении телесных повреждений.
Наконец подошла их очередь. Правда, в кабинет Лёшу так и не пустили. Дорогу ему преградила медсестра – могучая краснощекая блондинка. Она решительно заявила, что сопровождающим тут делать нечего и они сами во всем разберутся с пациенткой. Лёша не стал настаивать – пока они в коридоре, он успел проинструктировать Леру, объяснил ей, что надо говорить и какая нужна справка.
Врач, совсем еще молодой и приятный на вид парнишка, даже присвистнул, увидев Леру. Глаза у него округлились от изумления, а губы сложились трубочкой, как будто он готов был воскликнуть: «Вау!» Но в последнее мгновение он всё-таки сдержался и ограничился нейтральным «Ого!» Он был начинающим врачом, сразу после института попал на работу в этот травмпункт и пока еще не набрался опыта, а с ним – и врачебного цинизма.
– Кто это вас так? – спросил он, даже не сообразив поздороваться.
– Да хулиганы какие-то, на улице, – с трудом проговорила Лера. Естественно, ей не хотелось сообщать здесь все подробности, но говорить что-то надо было – ради справки.
Молодой врач осмотрел Леру очень внимательно, со всем рвением новичка. Переломов, слава богу, не оказалось, зато на сотрясение мозга очень было похоже.
– Может быть, вам всё-таки в больницу? – с некоторым сомнением предложил молодой человек.
– Да не надо, обойдется, – промямлила Лера. В больницу ей очень не хотелось – она уже как-то раз, вскоре после переезда в Питер, лежала в Боткинской больнице с дизентерией, и впечатления у нее остались самые неприятные.
Врач не стал настаивать и погрузился в бумажки. Пока он оформлял справку, подробно описывая Лерины травмы и ушибы, Лерой занималась медсестра. Руки у нее оказались золотые – она осторожно обработала все раны, и Лере сразу стало легче. Ей дали какое-то сильное обезболивающее, и боль тут же прошла, зато вместо нее появилась страшная усталость – она обволакивала всё тело, затуманивала голову, но вместе с ней пришло и окончательное облегчение. Лере захотелось скорее домой – спать, спать, спать. Врач уже закончил писать, важно вручил Лере справку и опять что-то пробормотал про больницу. Но Лера его уже не слушала. Наспех поблагодарив врача и попрощавшись, она выскочила в коридор.
Лёша, которому давно надоело сидеть в коридоре, радостно выхватил у нее из рук справку и побежал к окошку регистратуры – шлепнуть печать. Он был даже как будто чем-то доволен: во-первых, очень серьезных травм у Леры не оказалось, а во-вторых, первый этап был благополучно пройден – вожделенная справка была у него в кармане, можно было действовать дальше. В другое время неуместный Лёшин энтузиазм мог бы произвести неприятное впечатление на Леру, но сейчас она слишком устала. Все страсти сегодняшнего дня – избиение, страхи, неожиданное возвращение Лёши – отняли у нее слишком много сил, а благоприятное посещение травмпункта окончательно усыпило.
Заметив ее состояние, Лёша решил поймать на улице такси, хотя идти им было минут десять – не больше. Он как будто хотел загладить свою невысказанную вину особенной любезностью и многочисленными знаками внимания.
Правда, в машине Лёша всё-таки вернулся к одному пункту, который его, видимо, беспокоил.
– Лера, а ты сказала врачу, что беременна? – осторожно спросил он.
– Да нет, зачем.
– Ну как же, Лера, ведь это важно, – нахмурился Лёша.
– Если бы я это сказала, он бы точно отправил меня в больницу, – нехотя объяснила Лера. Она была так измучена физически и эмоционально, что совершенно не могла еще что-то сейчас обсуждать, объяснять, планировать.
Лёша, впрочем, догадался об этом и замолчал, а тут они как раз и приехали – водитель любезно подвез их прямо к парадной. Расплатившись, Лёша помог Лере выбраться из машины и буквально втащил ее на себе на четвертый этаж. Самый страшный день Лериной жизни наконец-то подошел к концу – можно было ложиться спать.
Глава 6
Когда Лера проснулась наутро, Лёша уже сварил кофе и приготовил завтрак – из тех самых продуктов, за которыми вчера выходила Лера. Вряд ли он отдавал себе отчет в том, что не будь этого похода в продуктовый магазин, с Лерой не случилось бы всего этого ужаса. Он вообще предпочитал смотреть в будущее, а не просчитывать варианты развития событий в прошлом – по типу «что могло быть, если бы…».
Лёша уже с самого утра снова был в бодром, деловом настроении – кроме завтрака он и еще кое-что успел сделать. Он уже позвонил в прокуратуру знакомому следователю и рассказал ему всю Лерину историю. Следователь всё это молча выслушал и сказал, что нужно привести потерпевшую лично, чтобы она написала заявление. Теперь предстояло самое сложное: уговорить Леру пойти в прокуратуру.
Еще вчера Лёша почувствовал, что она относится к этой идее скептически, с недоверием. К тому же он прекрасно понимал, что Лера боится – боится мести Руслана, того, что может случиться, если он узнает, что она его сдала. Ни в каких честных прокуроров Лера не верила, она считала, что во всех силовых структурах круговая порука и что Руслан в любом случае выйдет сухим из воды, а крайней опять останется она. Лёша догадывался, что она так думает, и знал, что разговор ему предстоит нелегкий.
За завтраком Лёша опять был необыкновенно любезен, бодр, оживлен, только вот всё по-прежнему боялся смотреть Лере в лицо – это было слишком тяжело. Он всё время пытался разговорить Леру, но она упорно отмалчивалась, а если и отвечала, то односложно. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Каково же было удивление Лёши, когда Лера в ответ на его осторожное предложение сходить в прокуратуру «обо всём поговорить» сказала кратко: «Хорошо, пойдем»!
Всё дело было в том, что Лера относилась к той категории обычно очень мягких и неконфликтных людей, которые могут долго прощать и закрывать глаза на обиду и несправедливость, но, доведенные до крайности, вдруг неожиданно для всех проявляют твердость, силу характера и способность на решительный поступок. В отношениях с ней всегда была та крайняя черта, за которую заходить было нельзя. Руслан, уверенный в ее полной беспомощности и своей собственной безнаказанности, зашел слишком далеко.
Вчера ночью Лера еще и не думала о том, что наутро примет такое решение. Она заснула, едва прикоснувшись головой к подушке, – она была слишком вымотана, да и сильное лекарство, которое ей дали в травмпункте, ударило по мозгам. Но сон ее оказался недолгим – действие лекарства закончилось, опять дала знать о себе боль от побоев. Лёша еще спал, а она лежала и думала обо всём, что произошло. Ей стало совершенно ясно, что так этого оставлять нельзя – Руслан всё равно будет её преследовать. Ужасное потрясение, которое она пережила вчера, как это часто бывает, сыграло и положительную роль – она окончательно избавилась от иллюзий о том, что всё еще само собой может наладиться, что о ней просто забудут, оставят ее в покое. Вчера она побывала на краю пропасти, можно сказать, уже заглянула в нее. И поняла, что если прямо сейчас не начать что-то делать, то следующий шаг может оказаться последним.
К тому же боль и жестокая обида от вчерашнего кошмара пересилили в ней давнишнее чувство страха перед Русланом – и теперь Лера была способна на всё. Во всемогущество прокуратуры она по-прежнему не верила, но ей вселяли надежду возвращение Лёши и его полная уверенность в том, что выход есть. Лёша вообще действовал на Леру положительно – он организовывал ее жизнь, придавал ей большую определенность. Разумность и планомерность, свойственные его поступкам, внушали Лере надежду на то, что всё будет сделано правильно и в срок.
Так под утро лежала и думала Лера – и окончательно решила попробовать тот вариант, который предлагал Лёша. Самое главное, что теперь она не одна, что Лёша сумел отбросить все собственные трусливые мыслишки и готов помогать ей. А вдвоем всегда легче – вдвоем можно горы сдвинуть.
В конце концов Лера встала, приняла снотворное и спокойно проспала уже до самого утра. За завтраком ей ни о чем не хотелось разговаривать – всё еще сказывался шок от вчерашнего, но решение было уже принято, и она без лишних объяснений согласилась пойти в прокуратуру.
***
Чтобы добраться до прокуратуры, надо было выйти на проспект Стачек и ехать на троллейбусе или на маршрутке. Всю дорогу они молчали – Лёша был доволен тем, что Лера согласилась ехать, и продумывал дальнейшие шаги, а Лере ни о чем говорить не хотелось. Люди в маршрутке поглядывали на Леру – кто с ужасом, а кто и с жалостью. Это тяготило ее, но она старалась не обращать на них внимания.
Они вышли на остановке и пошли по улице, параллельной той, где находилась прокуратура, – так можно было быстрее пробраться к ней дворами. Это был квартал тех самых разноцветных немецких особнячков, которыми всегда любовалась Валерия. Но сейчас ей было не до архитектурных стилей. Они торопились, шли, не оглядываясь по сторонам, хотя, может быть, и стоило посмотреть внимательнее – после недолгой оттепели вчера снова ударил мороз, и с крыш плотно сгрудившихся домиков свисали опасного вида сосульки – предмет уже не одного судебного разбирательства между пострадавшими пешеходами и городскими властями.
Было уже за полдень, солнце светило так же ярко, как и в тот день, когда Лера встречалась в кафе с Русланом. С тех самых пор Лера не ходила так далеко и теперь, подходя к прокуратуре, почувствовала, что уже устала. Сердце у нее заколотилось сильнее – от утомления и от страха. Хотя решение ее было твердо, где-то в глубине души всё-таки оставались сомнения. «Что-то теперь будет, не сделать бы еще хуже», – промелькнуло у нее в голове, когда они уже подходили к прокуратуре.
Прокуратура располагалась в желтом трехэтажном здании той же немецкой постройки; потрескавшаяся деревянная дверь была распахнута настежь – заходи кто хочешь, да и внутри помещение сильно напомнило проходной двор. Никаких мер предосторожности не было, только окна на лестнице были затянуты аккуратными белыми решетками. Это был бывший жилой дом, в котором когда-то находилось несколько коммунальных квартир. В 90-х годах дом расселили и после косметического ремонта и незначительной перепланировки перевели сюда районную прокуратуру.
Они поднялись на второй этаж по выщербленной каменной лестнице, на одной из ступенек которой красовалась надпись, оставшаяся здесь со времен жилого периода дома. Надпись сообщала, что такого-то числа такого-то года некого Макса провожали отсюда в армию. Кстати, старожилы прокуратуры, знавшие историю этого дома, рассказывали, что этот Макс попал в одну из горячих точек, где и погиб.
В маленьком холле перед кабинетом следователя почти никого не было. Только сидел пригорюнившись один совсем молодой паренек, избитый почти так же сильно, как Валерия, – всё лицо его было какого-то фиолетово-желтого цвета, как бывает на одной из стадий заживления гематомы.
Из холла они сразу зашли в кабинет – крохотную комнатку с одним окном, в которой с трудом помещались стол следователя и два стула для посетителей.
Следователь уже знал от Лёши, что произошло, но даже он был поражен видом Леры. Лёша, заметив его реакцию, торопливо заговорил своим прежним бодрым тоном.
– Вот, Сергей Александрович, привел потерпевшую.
– Да, вижу, – помедлив, ответил тот. – Ну что ж, рассказывайте всё, как было.
Лера начала рассказывать – сначала неохотно, просто по необходимости, с трудом подбирая слова. О своей прежней жизни ей говорить не хотелось, поэтому она опустила всю предысторию и начала сразу с того, как однажды попала с дозой в отделение милиции. О своих отношениях с Лёшей и о том, что именно он ее тогда вытащил, она вообще говорить ничего не стала – если нужно, Лёша сам всё объяснит так, как ему будет лучше. Она сжато, кратко, в самых общих чертах рассказала всю историю своего знакомства и последующего общения с Русланом: как тот шантажировал ее и заставлял продавать героин. Говорить о вчерашнем кошмаре ей было очень тяжело. К тому же, видимо, из-за сотрясения мозга у нее, правда, в легкой форме, стало проявляться что-то вроде синдрома Корсакова – частичной потери памяти на недавние события. Всё, что было до вчерашнего дня, она помнила очень хорошо: четко описала, где и сколько раз они встречались с Русланом, сколько героина она для него продала, сколько выручила денег и так далее. Но как только рассказ дошел до вчерашней роковой встречи, в ее обычно такой цепкой памяти вдруг обнаружились какие-то странные провалы. Лера не могла сейчас точно определить время, когда она столкнулась с этой компанией, забыла даже, для чего вчера вышла из дома. Дело даже дошло до того, что она засомневалась в том, что их было трое. Но тут вмешался Лёша – он испугался, что Лера может сказать что-то не так, и быстро подсказал ей слова из ее собственного вчерашнего рассказа. Впрочем, как только Лера заговорила о вчерашнем, он тут же предъявил и медицинскую справку, которую еще вчера благоразумно припрятал к себе в сумку, – подальше от Леры, которая вообще относилась к документам несколько пренебрежительно.
По ходу рассказа Лера, к своему удивлению, обнаружила, что, несмотря на провалы в памяти, ей становится всё легче и легче говорить. Начинала она этот разговор с явной неохотой – она всё еще не верила в Лёшину затею и пришла сюда только потому, что надо было хоть что-то предпринять. Первые несколько минут ей даже не хотелось смотреть в глаза собеседнику, и она чисто автоматически пересказывала события, уставившись в заднюю панель монитора на столе следователя. Но постепенно рассказ увлек ее, она чуть-чуть ожила и подняла глаза на Сергея Александровича. Тут она почувствовала человеческий контакт и сразу заговорила естественней.
Следователь был довольно плотный, коротко стриженный человек лет тридцати пяти с проницательным взглядом больших и круглых, как два лесных озера, темно-синих глаз. В его взгляде видны были и сочувствие, и сосредоточенное внимание, и непритворное желание помочь. Лера это тут же заметила и оценила – рассудок и память могут «зависнуть», но женская интуиция не подводит никогда.
Сергей Александрович действительно ее слушал – и слушал очень внимательно. Он сразу понял, что девушка говорит чистую правду, ничего не скрывая и не домысливая. Ему очень захотелось ей помочь, но в то же время он не спешил с выводами. Рассказ о ментах, торгующих наркотиками и избивающих беременных женщин, возмутил его. Но тут надо было сначала во всем разобраться – если это правда и сотрудник ОБНОНа открыто торгует наркотиками и не боится разоблачения, значит, за ним кто-то стоит, какая-то мощная сила – может быть, разветвленная сеть наркомафии. Слишком наглым выглядело его поведение. Всё это надо было обмозговать без спешки, а следствие вести тихо и осторожно, так, чтобы не спугнуть более крупных игроков.
Но сначала, в любом случае, надо было получить добро от начальства.
– Вот что, – сказал Сергей Александрович, вставая. – Вы тут напишите пока заявление, Алексей вам скажет как, а я схожу поговорю с одним человеком.
И он вышел из кабинета, чтобы прямо сейчас доложить обо всем прокурору района. Надо было ковать железо, пока горячо – пусть прокурор узнает обо всем, пока девушка здесь. Пусть даже зайдет посмотреть на нее – так этот рассказ произведет на него гораздо большее впечатление.
По счастью, прокурор оказался на месте. В его намного более внушительном кабинете царил рабочий беспорядок. Столы, составленные буквой Т, были сплошь завалены бумагами, а сам он увлеченно разговаривал с кем-то по телефону. Он махнул вошедшему следователю рукой, с тем чтобы тот подождал, пока он закончит разговор.
– Тут у нас такое дело, Николай Андреевич, – заговорил Сергей Александрович, когда прокурор наконец-то положил трубку и вопросительно взглянул на него. – Поступил сигнал, что сотрудник милиции распространяет наркотики. И не простой сотрудник – он еще к тому же из ОБНОНа.
– Это еще что такое? – в первую минуту не поверил прокурор. – Откуда вы это взяли?
– Да вот у меня в кабинете сидит потерпевшая. Он ее заставлял героин сбывать, она ему денег должна осталась – так они с дружками ее еще и избили до полусмерти. Хотите посмотреть?
Эти слова, кажется, произвели некоторый эффект. Прокурор захлопнул какую-то папку с бумагами, молча встал и направился к двери.
Когда они вошли в кабинет следователя и прокурор увидел Валерию, он тоже не выдержал и присвистнул – точь-в-точь как молоденький врач из травмпункта. Лере это показалось неуместным, но прокурор уже взял себя в руки и, приняв приличествующий его положению солидный вид, начал выяснять все обстоятельства. Сергей Александрович вкратце пересказал всё происшествие – он понимал, что Лере тяжело бесконечно рассказывать одно и то же.
– Да они уже совсем обалдели! – опять невзначай вырвалось у прокурора – его как будто тянуло сегодня на какие-то мальчишеские выходки. Он осекся и взглянул на Леру, которую, впрочем, это замечание ничуть не смутило, а скорее наоборот, ободрило. Такая непосредственная реакция говорила об искренности, о том, что ей здесь действительно сопереживают и хотят помочь.
– Ну ладно, Сергей Александрович, выясни, что за Руслан работает в ОБНОНе, и начинай их прессовать, – дал отмашку прокурор. Вы заявление написали? – обратился он уже к Валерии, переходя с внутреннего жаргона на формальные термины.
– Не беспокойтесь, мы их задержим и привлечем к уголовной ответственности.
– Но только сюда вам больше заходить не стоит, – поспешил объяснить Лере следователь, забирая у нее заявление. – И не звоните мне сами. Мало ли что. А связь мы с вами будем держать через Алексея. И будьте осторожнее, ведь они же знают, где вы живете? На улицу постарайтесь одна не выходить.
Лера только слабо кивнула – она и сама всё время об этом думала. Следователь понял это и поспешил ее успокоить.
– Да вы не волнуйтесь так, всё будет в порядке – мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы привлечь этих подонков, – сказал он ей твердо и улыбнулся.
В этой улыбке и в его спокойном, твердом тоне Лера и вправду почувствовала поддержку и уверенность в благополучном исходе дела. Как и вчера вечером, у врача, ей было достаточно уже того, что за ее проблемы взялись, и похоже, взялись серьезно. «А вдруг действительно всё получится? Лёша-то, кажется, был прав: этот следователь – мужик правильный», – подумала она.
– Ну хорошо, создадим оперативно-следственную группу, вы ее возглавите, и будем готовить операцию по задержанию, – подытожил прокурор и распрощался.
Разговор закончился, Лера с Лёшей могли идти домой, а следователю пора было приниматься за работу.
