Наталия Гулькина
А может, это просто мираж… Моя исповедь
Свадебный подарок
Свадьбу мы отметили в узком семейном кругу. Еще задолго до нашего знакомства Коле в какой-то драке выбили передний зуб, и прямо перед свадьбой коронка отвалилась. Мы поехали к стоматологу, и ему поставили новый. Коля боялся, что она выпадет или он ее проглотит вместе с салатом. Поэтому на свадьбе он ее просто вынул. Когда кто-то в очередной раз крикнул «Горько!», я увидела: мой суженый улыбается, а между зубов зияет черная дыра. Вот так женишок у меня!
– Что случилось, Коля? Где зуб? – спрашиваю я.
– Все нормально, не переживай, зуб в кармане.
– Как в кармане?
– Да я съесть его боюсь, вынул специально и спрятал.
– Я в дом отдыха с тобой не поеду позориться, быстро вставляй обратно!
– Хорошо, не волнуйся, сейчас вставлю, – ответил Коля, незаметно достал зуб и вставил.
– Ну вот, совершенно другое дело!
Мы посмеялись, отгуляли свадьбу и через пару дней уехали в «свадебное путешествие» в подмосковный дом отдыха «Вороново». Путевку нам организовал дед, которого я хотела позвать на свадьбу, но я не смогла этого сделать из-за бабушки. Я помню, мы с ним встречались на какой-то нейтральной территории и я рыдала:
– Дед, как ты мог так поступить?
– Наташенька, ты пойми. Когда-нибудь и в твоей жизни может так случиться, что ты полюбишь так сильно, как полюбил я!
– Я не могу понять и принять этого. Мы же тоже сильно тебя любим.
Он плакал вместе со мной. Женщина, к которой он ушел, была почти вдвое младше его и годилась ему в дочери. Ей тогда было не больше 35 лет.
В итоге дед на свадьбу не пришел, но подарил нам путевку в дом отдыха. Свежий воздух, лес, баня, кинотеатр. Мы были счастливы и замечательно провели там время.
После возвращения из дома отдыха мы стали жить у моей бабушки. Вскоре я забеременела, чему все были очень рады.
И вот как-то раз моя свекровь Любовь Ильинична говорит:
– Я тридцать лет проработала на телефонном узле, и мне положена квартира. Я стою на очереди. А так как я ветеран труда, мне скоро в новом доме на Мичуринском проспекте дадут квартиру. Поэтому, мои дорогие дети, я хочу сделать вам свадебный подарок. Вы сейчас поживите в хрущевке, где я жила, а к тому времени, как у вас родится ребенок, я получу новое жилье, и новая квартира будет вашей! Для того чтобы нам быстрее получить квартиру, в хрущевку нужно прописать Наташу и малыша, который родится.
Свекровь благополучно вышла замуж за начальника Ленинского телефонного узла и переехала к нему жить, а мы с мужем отправились в хрущевку. Когда мама Коли получила квартиру, она помахала нам ручкой и сказала:
– Знаете что, мои дорогие, поживите, как я пожила, в хрущевке, а потом, может быть, когда-нибудь и вам повезет, и вы въедете в новую квартиру.
Таким образом, благодаря моей прописке с сыном она получила новую квартиру, а мы остались, так сказать, с гулькиным носом.
Переехав в хрущевку на улицу Обручева, мы стали жить самостоятельно, вся забота о муже и домашнем хозяйстве легла полностью на меня. Я крутилась как могла. Ходила на работу, несмотря на страшный токсикоз – я ничего не могла есть. Спустя какое-то время муж стал приходить с работы выпившим, и у нас начинались скандалы на пустом месте, меня это стало напрягать. До свадьбы он был совсем другим, а теперь я увидела раздражительного и вечно всем недовольного человека, который злился на весь мир. Все вокруг были у него идиоты и козлы. Я всегда спорила с ним и пыталась переубедить, но это у меня выходило плохо. Он оставался при своем мнении.
Когда я готовилась стать мамой, то пошла в женскую консультацию, где меня осмотрел гинеколог и сказал:
– Вам надо побольше есть, поправляться. Как рожать-то будете? У вас уже третий месяц, а вес бараний – 48 кг. Ну а по срокам ставлю вам 19−20 февраля. Готовьтесь.
– Не может быть! – рассмеялась я.
– А что смешного?
– 20 февраля у меня день рождения.
– Видите, как здорово, вы себе подарок сделаете на день рождения!
– Знаете, не хотелось бы мне в день рождения рожать.
– А что делать? По срокам выходит так.
– Хорошо, спасибо, доктор. Буду готовиться.
Моя любовь к томатному соку
Время летело быстро, животик стал заметным, хотя в общественном транспорте мне никогда не уступали место. Я устала часто ездить на проверки в женскую консультацию и ждала, когда меня наконец-то отпустят в декретный отпуск и я уйду с работы. Единственное, что меня радовало по дороге к врачу, так это мой любимый томатный сок в магазине рядом с консультацией. Он тогда продавался в трехлитровых банках, его наливали в стеклянные колбы и продавали по десять копеек за стакан. Мне казалось, что именно там этот сок был самым вкусным, и я брала с собой пустую литровую банку и, наполнив ее томатным соком, везла домой, предвкушая удовольствие. И вот осенью, на 4-м месяце беременности, в очередной раз, после посещения гинеколога, я забежала в магазин, купила сок и поспешила перейти проспект Вернадского, пока горел зеленый светофор. И тут как раз подходил мой троллейбус, я прибавила ходу и сразу же, зацепившись за тротуарный бордюр, споткнулась и полетела носом на проезжую часть вместе со своими сумками и стеклянной банкой сока. Добрые люди помогли мне встать, на троллейбус я так и не успела, зато из пакета у меня текла томатная жидкость, ладони и коленки были стерты в кровь. Я подошла к остановке, выбросила этот пакет, и тут же подошел следующий троллейбус. «Так тебе и надо, – подумала я, – незачем было бежать, дура». Мест свободных, как всегда, не было, я встала у окошка и тихо заплакала от боли и обиды, а еще от страха, как бы чего не произошло с ребеночком. Слава богу, все обошлось, меня, конечно, все отругали, включая мужа, и я больше не бегала за троллейбусом.
Но похожая история произошла со мной еще раз зимой, в тот счастливый день, когда меня отпустили в декретный отпуск. Здесь я пошла более коротким путем к остановке и, спускаясь с небольшой горки, поскользнулась на льду, упав прямо на копчик, так и скатилась на попе вниз. Было 7 месяцев беременности. Но Бог меня опять миловал. Чего не скажешь о поведении моего мужа, который очень часто стал приходить домой не просто слегка выпившим, а изрядно пьяным. Падал посреди дивана и мгновенно засыпал, раздвинув руки и ноги в виде пятиконечной звезды. И сдвинуть его, спящего, было совершенно невозможно. Я засыпала, сидя в кресле.
Утром он извинялся и клялся, что такое больше не повторится, но ничего не менялось. Пьяным он мог упасть и заснуть прямо в коридоре или в ванной комнате, и я боялась переступить через него, мало ли, вдруг за ногу схватит. Он мог ни с того ни с сего, разозлившись на меня, замахнуться, но затем со всей силы бил либо в стену, либо в дверь, гася свою агрессию и разбивая руку в кровь. Меня он не бил, слава богу! Но однажды я его чем-то разозлила. Когда я была уже в декрете, мы гуляли на улице и о чем-то поспорили. Он моментально вскипел и с такой силой оттолкнул меня, что я полетела в сугроб. Он никогда не распускал руки, а тут… Я заплакала и сказала, что собираю вещи и уезжаю жить к бабушке. Он сразу стал оправдываться и просить прощения. Я, конечно, простила, но стала его очень бояться. Коля начал себя контролировать, и последние месяцы беременности прошли без эксцессов. Время неумолимо подходило к развязке – пришел февраль. Но моя эпопея и «любовь» к троллейбусам так и не закончились.
5 февраля мы с мужем и братом Пашей пошли в кинотеатр «Витязь» на какую-то комедию. Отлично провели время, досыта нахохотались. После окончания сеанса мы вышли из кинотеатра. Коля закурил, а я увидела подходящий к остановке троллейбус и закричала:
– Троллейбус, ребята, бежим, – и как рванула.
Коля с Павликом переглянулись, и кто-то из них сказал:
– Нормально, беременная на девятом месяце – и так понеслась!
Благополучно добежав до троллейбуса, мы сели и уехали, а дома ближе к ночи я себя плохо почувствовала.
– Коль, я ничего не понимаю, но кажется, у меня отошли воды.
– Ты что? Тебе еще не скоро рожать, две недели впереди.
Вызвали скорую помощь, и меня увезли в 25-й роддом.
Рождение сына. Экшн
Я приезжаю в родильный дом, у меня схватки, мне больно. Все женщины во время первых родов боятся, что умрут. Мне дали какие-то тапки и грубо отправили в смотровой кабинет. Мужа со мной, разумеется, не пустили.
Мне дали отглаженную, дико накрахмаленную сорочку, когда я ее развернула, то по центру зияла огромная дыра на весь живот. Как будто специально ножницами вырезали. Медсестра была не просто неприветлива, она была не в духе и срывала зло на всех подряд.
Я спрашиваю ее:
– Это что такое? Другой нет?
– Нет! Бери! Надевай и будь счастлива! Все снимай полностью! Я твоему мужу вещи отдам.
– Трусы можно оставить? – робко спросила я.
– Ты дура, что ли? Ты рожать сюда приехала или зачем?
Я разделась догола, надела эту драную сорочку, руками дырку закрываю, спрашиваю:
– Куда дальше идти-то? Что мне дальше делать?
– Сейчас доктор подойдет, иди, ложись на кресло.
Когда меня везли в роддом, я молила Бога, чтобы врачом была женщина. Так, наверное, все девушки хотят. И вот я залезаю на кресло со своим пузом, а в кабинет входит афроамериканец. У меня от страха начинает колотиться сердце.
– А вы кто? – спрашиваю я. И давай слезать с кресла…
– Э… куда? Я – доктор, – сказал он на русском языке с сильным акцентом. Я была чуть жива от страха.
Он произвел осмотр и подытожил: «Скоро будете рожать, а пока – в палату».
Оказалось, рядом был Университет имени Патриса Лумумбы и доктор-афроамериканец проходил практику в этом роддоме. Я потом много там таких студентов увидела: и мулатов, и индусов, и корейцев.
Меня привезли в палату, где было четыре женщины. Одна из них все время охала и стонала. Это продолжалось довольно долго и сильно напрягало.
– Ой, мамочки, мамочки, ой, мамочки… дайте мне кислородную подушку! – верещала она во весь голос.
Заглядывает медсестра и рычит на нее, как цербер:
– Что ты орешь? Заткнись! Рот закрой!
Я лежу и думаю: куда я попала… божечки…
Роженица опять начинает:
– Ой, мамочки, мамочки. Дайте мне кислород, вы что, звери что ли…
Медсестра распахивает дверь:
– Ты опять за свое?!
– Дайте мне кислородную подушку, мне очень плохо!
– Я тебе сейчас подушкой дам, – рявкает та, но через минуту приносит ей подушку и дает немного подышать.
Тут медсестра поворачивается и говорит нам всем: «Будете вести себя, как она, вы у меня по двое суток рожать будете, я вам устрою! Чтобы я больше никого не слышала! Лежите как мыши! У нас кесарево! Врачи операцию делали, ночь не спали. А вам еще не скоро, терпите!» И вышла.
Ну, думаю, все… Бешеные медсестры, которые ненавидят рожениц непонятно за что. Куда я попала? Заберите меня отсюда!
Буквально через полчаса другая женщина, койка которой стояла напротив моей, начала охать и ахать:
– Все, я рожаю, девки, позовите врачей!
– Да подождите рожать, – ответил ей кто-то из женщин, – врачей нет, вам же сказали.
А она знай причитает:
– Девки! Не могу! Чувствую – рожаю!
Я встаю и, несмотря на свои схватки, выхожу в коридор. Там – никого. Тогда я кричу что есть мочи:
– Эй, кто-нибудь! Медсестра! Люди! Есть хоть кто-нибудь?!
На мой крик прибегает какой-то студент, другой афроамериканец.
– Что случилось?
– Девушка рожает! Скорее зовите врачей! – кричу я в полном ужасе.
– Подождите вы рожать. Врачей сейчас нет, они чай пошли пить после операции, им ведь тоже нужно чуть-чуть отдохнуть.
Я едва разобрала, что он вообще говорит, поняла лишь слово «чай».
– Какой чай?! Она рожает уже!
– Да ладно, рожает, все вы тут рожаете! – и стал ругать меня, что я встала с кровати: – Быстро ложитесь!
Подошел он к роженице, глянул и как закричит: «Ой, мать твою!» Побежал в коридор, схватил каталку и, видно, сам так переволновался от увиденного, что никак не мог попасть в проем двери: то одной стороной каталки упрется в косяк, то другой. Все врачи уже толпились сзади и орали на него. Наконец каталка оказалась в палате. Акушерка подбегает к роженице, видит всю ситуацию и кричит:
– Не надо каталку, я прямо здесь приму роды. Довезти до операционной все равно не успеем!
Через минуту раздался плач ребенка, он родился прямо на моих глазах. О боже, я лежу на расстоянии вытянутой руки и вижу, как рождается человек. Врач взяла ребенка на руки и, отрезав пуповину, передала медсестре. Потом эту роженицу переложили на каталку и куда-то увезли. Когда мы с ней позже встретились в коридоре, она сказала, что у нее это уже четвертый ребенок, поэтому она так быстро и родила. Меня же вся эта картина в тот момент привела в ужас. Когда я увидела младенца, у которого была вытянутая голова в форме яйца, видимо, кости и череп еще мягкие, все еще деформировано, сам он весь синюшный какой-то, – просто караул. Спасите, кто может, думала я и без конца читала про себя молитву «Отче наш». Видимо, я так напугалась всего этого, что у меня начались сильные схватки. Я начала кричать: «Рожаю, рожаю!» Я была уверена, что рожу последней из женщин в этой палате, ведь меня туда позже всех привезли, решила, что следующей по списку пойдет эта женщина с кислородной подушкой, но оказалось, что я!
Кто-то из врачей крикнул: «Еще одна рожает! Быстро на операционный стол!»
Всех подробностей родов я не помню. В общей сложности они длились около 12 часов. А 6 февраля 1984 года в 13:10 я родила сына! И была очень счастлива!
После родов у меня живот снова прилип к спине. Ни одной растяжки, как будто и не рожала. Как была худая, так и осталась. В этом смысле мне очень повезло: у меня эластичная кожа, и проблем с этим нет. Самое страшное началось потом. Когда я родила, меня выкатили в коридор и сказали:
– Сейчас, подожди, тебя нужно зашить, ты худая и сильно порвалась.
Тогда я уже думала, что все страшное позади, но, как оказалось, это было не так. Дальше у врачей опять начался какой-то аврал: то ли кесарево кому-то убежали делать, то ли еще что-то, но все про меня благополучно забыли. Я лежала в коридоре около трех часов и ждала, когда меня наконец-то зашьют и отвезут в палату отдохнуть. Несколько раз мимо проходила медсестра, с которой я пыталась заговорить:
– А скажите, пожалуйста…
– Сейчас есть принесут, – отрезала медсестра и пошла дальше.
Минут через пятнадцать снова она появилась. Я снова:
– Простите, вы не подскажете….
– Сейчас! Я же сказала, сейчас принесут.
То есть нельзя было и рта открыть. А кушать и правда захотелось очень сильно. Я уже и забыла, когда в последний раз испытывала такой голод. В итоге мне принесли и поставили на грудь тарелку красного борща.
– А как я его есть должна? Лежа?
– Да! Вставать, пока не зашили, нельзя! Ничего, как-нибудь поешь. Обляпаешься – не страшно.
Я, как могла, хлебала, жалела себя и все думала: в каком веке мы живем, что это за отношение такое к людям? Для меня мой первый роддом стал посещением комнаты ужасов. Я больше не хотела туда возвращаться ни под каким предлогом. Думала, неужели все роддома такие и все люди, которые там работают, такие злые, невнимательные, как будто роженица для них – враг народа. Для меня это было дико!
Я поела, меня стало клонить в сон, уже почти ничего не болело, и вдруг пришли врачи и покатили меня зашивать в операционную. Они решили, что никакого наркоза делать не надо. И вот тут начался настоящий ад! Когда они зашивали внутренние и внешние разрывы, я просто орала в голос, рыдала и думала, что лучше бы я еще два-три раза родила, чем испытывать такую невыносимую боль. Просто какой-то садизм! Положили между ног сложенную пеленку и привезли обратно в палату, а ребенка в первый день не принесли. Рано утром пришла медсестра с градусником и показала, как расцеживать соски для кормления, чтобы пошло молоко. Было тоже очень больно, но куда деваться – расцедила!
Принесли малышей, и когда я приложила сына к груди, он просто схватил сосок и потянул в себя молоко. Это были новые, нереальные эмоции, они меня, захлестнули, и я заплакала от счастья. Врач возмутилась: «Не надо нервничать, нельзя! А то молока не будет!»
Я считала часы до выписки из роддома.
Сыночка назвали Алешей. Бабушка попросила меня назвать сына только так и никак иначе, в честь ее старшего брата Алексея, который во время войны спас всю семью от голода.
После выписки из роддома я настояла на том, чтобы пожить какое-то время у бабушки на Ленинском проспекте, так как боялась, что не справлюсь одна, без помощи. Муж не возражал. Мои близкие все вместе приехали забирать меня, и мы, счастливые, вернулись домой, где нас уже ждала моя бабуля. Как же здорово снова оказаться в родных стенах! 25-й роддом остался только страшным воспоминанием, и я уж точно решила никогда туда не возвращаться!
Мы сидели за столом, звучали тосты с поздравлениями, и тут в соседней комнате заплакал сынуля, я метнулась к нему, а бабушка с мамой – следом за мной.
– Наташа, давай я тебе помогу перепеленать сынишку, он, наверное, мокренький.
Я ответила:
– Я сама справлюсь, мне показали один раз в роддоме, как нужно пеленать. Пока я там была, сама пеленала и кормила его, а потом сцеживала молоко.
Бабушка, глядя на меня, удивилась:
– Натуль, я не ожидала, что ты так умело будешь обращаться с малышом и пеленать его.
Начались бессонные ночи, бесконечная стирка пеленок и марлевых прокладок (памперсов тогда еще не было). Жуткие стеклянные молокоотсосы постоянно разбивались, а как было больно и муторно сцеживать молоко, когда тебя буквально вырубает сон. В итоге молоко у меня стало перегорать и, когда Алешке исполнилось 3 месяца, совсем пропало.
Но у моей школьной подруги Юли Волковой, которая родила на месяц раньше меня, было столько молока, что она не знала, куда его девать, и она с радостью предложила помочь. Так у Алеши появился молочный братишка. Они с Андрюшкой практически вместе выросли. Первый год был самый тяжелый, но я была счастлива, что у меня появился сын, о котором я заботилась и вместе с которым училась жизни.
Ах, водевиль!
Когда Алеша немного подрос, мы опять вернулись в хрущевку, так как Коля хотел, чтобы наша семья жила самостоятельно, да и что квартире пустовать… А мне по-прежнему очень хотелось петь. Когда мы отдали сына в ясли, у меня появилось больше свободного времени. Муж был не против вокального ансамбля, который я нашла недалеко от дома в Центре досуга. Я стала ходить туда и петь два раза в неделю. У меня появилась подружка Лена. Она жила в соседнем подъезде, у нее тоже совсем недавно родился ребенок. Мы с ней вместе гуляли во дворе с колясками. Если Коля не мог забрать сына из яслей, то его подменяла подружка, которая говорила: «Иди, пой. Я останусь с детишками». Я убегала часа на полтора, пела и возвращалась.
В Центре досуга я познакомилась со Светой Разиной. Мы с ней никогда не были подругами, просто встречались на репетициях. Педагогом у нас была юная особа из Гнесинки, в Центре досуга она подрабатывала, прекрасно играя на рояле и аккомпанируя нам, репертуар же мы подбирали на собственное усмотрение, кому что нравилось.
Как-то раз Светлана на репетиции сказала мне, что один ее знакомый композитор ищет вокалистку для записи песен. «И если ты в принципе не против, я могу тебя рекомендовать». Я была не против. В свою очередь «своему знакомому» она сказала:
– Ты знаешь, у нас в коллективе есть неплохие девочки, приезжай, послушай. Одна вообще очень голосистая… Может быть, тебе подойдет.
Прошло время и я уже успела подзабыть об этом разговоре, но на одной из репетиций вдруг увидела, что в пустом зале сидит молодой человек и внимательно слушает. В перерыве он подошел ко мне и сказал, что его зовут Андрей, он друг Светы Разиной и что я ему подхожу.
Я тогда испугалась: «Что ему нужно и что значит “подхожу”? Я ведь замужем, у меня ребенок. Чур меня, чур». Потом я вспомнила, что Светлана предупреждала о возможном приезде какого-то композитора. Мы обменялись телефонами и договорились в ближайшее время созвониться.
Я не стала ему звонить и продолжала ходить на репетиции, так как мы готовились к городскому конкурсу самодеятельности, в котором участвовали все дома культуры и досуговые центры Москвы. В каждый из них приезжала комиссия и слушала всех желающих, отбирая лучших.
Как раз в это время Андрей начал мне названивать и звать к себе на студию, которая находилась прямо у него в квартире. Меня это настораживало. Он был высоченный, крупного телосложения парень, и это меня пугало, мало ли что ему надо вместо песен… Я стала от него бегать, придумывать всякие отговорки. То я занята, то не могу, то у меня ребенок заболел, то еще что-то. Я даже мужу не сказала об этой встрече. Тем временем я готовилась к конкурсу и много репетировала. Я выбрала песню из кинофильма «Ах, водевиль, водевиль»:
Ах, этот вечер, лукавый маг,
одетый вечно в лиловый фрак.
Погаснут свечи, уйдет любовь,
но этот вечер вернется вновь.
Она мне очень нравилась и получалась у меня очень проникновенно.
Наступил день приезда отборочной комиссии. Мы все жутко волновались, сидели в зале и рядов на пять позади прослушивающих. К нам обернулся мужчина (видимо, главный) и, улыбаясь, спросил:
– Девочки, кто из вас первой пойдет? Пожалуйста, мы ждем.
Все начали переглядываться и препираться между собой:
– Может, ты? Иди ты.
– Нет, давай иди ты.
Но я же всегда была бойкая. Боялась, конечно, но, с другой стороны, я хотела пойти первой, чтобы не ждать и не дрожать от страха. Лучше я сразу отмучаюсь, а дальше уже расслабленно буду слушать всех остальных.
Вижу, что все друг на друга пальцем показывают, мне стало неловко за возникшую ситуацию, и я сказала:
– Ладно, я первая пойду!
Выхожу на сцену, звучит вступление, начинаю петь. В этот момент микрофон так свистел в колонках, что все сразу закрыли уши руками. Дальше пою, хрип какой-то пошел из этого микрофона, я перестаю петь. Члены комиссии говорят:
– Начните сначала. Звукорежиссер, что за ерунда с микрофоном? Настройте же наконец!
Начинают настраивать микрофон, я пою, опять визг, опять треск, но наконец-то все прекратилось, а вместе с благополучной настройкой и моя песня подошла к концу. Мне предложили сесть в зал, из чего я сделала вывод, что мое прослушивание на этом закончено. Я поняла, что провалилась. Все по очереди стали петь свои песни. Нас попросили не расходиться. Члены комиссии стали шушукаться между собой, и вдруг председатель повернулся к нам:
– Мы бы хотели еще раз послушать ту девушку, которая вышла первой, на которой очень сильно фонил микрофон. Вы могли бы нам еще раз повторить?
Я снова вышла на сцену и спела, на этот раз с микрофоном было все в порядке! В итоге я победила! Награждение участников, ставших лучшими в своих номинациях, проходило в концертном зале Института стали и сплавов, который находился на Октябрьской площади. Чего там только не было: и цирковые номера, и танцы, и народное пение. Полный зал гостей, друзей, родственников.
И вот за несколько часов до концерта раздался звонок:
– Привет, это Андрей Литягин. Мне Света сказала, что сегодня у вас финальный концерт где-то на Октябрьской. Можно я туда подъеду? Надо поговорить.
– Пожалуйста, приезжай, если хочешь.
– Я тебе предлагаю следующее. Моя студия находится рядом с метро «Добрынинская», это в двух шагах от Октябрьской. У тебя будет кто-нибудь из родных и близких?
– Да, у меня будет сестра Оля и подруги.
– Вот и замечательно. Я приеду и после твоего выступления вас всех заберу к себе, где наконец, покажу тебе песни, согласна?
Понимая, что «динамить» дальше уже просто некрасиво, я согласилась.
Андрей приехал и сел рядом с моими подругами в зрительном зале. Шел концерт. Вел это действо Олег Марусев. В то время он был одним из самых популярных телеведущих. Марусев объявил следующего лауреата и вышел за кулисы. Дальше по списку, висящему за сценой, должен был быть мой выход. Олег Федорович говорит:
– Так, госпожа Гулькина следующая, – и смотрит по головам. – Кто тут у нас Гулькина?
– Я Гулькина.
– Русские народные песни будем петь?
– Почему русские народные? Песня из кинофильма «Ах, водевиль, водевиль».
– С такой-то фамилией?
– В смысле?
– Ну, Бабкина, Рюмина, Гулькина – вот я и подумал, что ты русскую народную сейчас затянешь, – и хитро заулыбался.
Я и так тряслась как осиновый листок, а тут такие шуточки! Стою, слова сказать не могу. Заиграла музыка, и я пошла на сцену, спела свою песню, публика долго аплодировала, а меня переполняли эмоции, я была по-настоящему счастлива! Мне вручили деревянную резную дощечку с березками, на обратной стороне которой было написано «Победителю», и почетную грамоту.
Потом, уже встречаясь с Олегом Марусевым позднее на разных мероприятиях, я ему напомнила этот случай, и он, представляете, вспомнил, заулыбался и сказал:
– Не ожидал, что ты так выстрелишь! Видишь, как в жизни бывает, заострил тогда внимание на твоей фамилии и запомнил ее. Как только везде зазвучал «Мираж», я спрашиваю, а поет-то кто? Сказали, Гулькина. И я тут же вспомнил наше с тобой знакомство.
После концерта я попросила девчонок поехать со мной к Андрею на студию.