Наталия Гулькина
А может, это просто мираж… Моя исповедь
Он от бабушки ушел…
Кто-то в нашей коммуналке постоянно подворовывал продукты из нашего холодильника. Бабушка сокрушалась: «Я уже устала кормить всех соседей. То масло пропадает, то яйца. Только что был десяток, осталось всего пять яиц! А не пойманный – не вор, никому же не предъявишь обвинение». Они с дедушкой выделили часть коридора, отгородили его фанерой, туда поставили холодильник и повесили замок. Там же поставили маленький диванчик, и я туда перешла спать. До этого дня я ночевала в комнате с бабушкой и дедушкой, где мне каждый вечер ставили раскладушку, на которой я проспала не один год. Пока мне бабушка не почешет спинку и не возьмет меня за руку, я не засыпала, потому что очень боялась темноты. Если я хотела в туалет, то ночью даже не вставала из-за страха. Бабушка была гипертоником и имела лишний вес, она довольно сильно храпела, и я порой часами не могла заснуть. Для меня было спасением перебраться на диван к холодильнику, но теперь вместо бабушкиного храпа я слышала абсолютно все, что происходило на соседской территории в зоне туалета, ванны и кухни.
В общем туалете у каждой семьи был свой деревянный стульчак – всего их было 4 – и каждый из них висел на своем гвозде прямо в туалете. Один сосед был пьяницей, и он все время умудрялся писать мимо толчка, как будто нарочно. После него зайти в туалет было просто невозможно – некуда ступить. Взрослые с ним всегда ругались, но это было бесполезно, а мы, дети, когда видели его на улице, всегда улюлюкали: «Дед Федул в штаны надул!» Он, разъяренный, поворачивался и бежал за нами с криком: «Сейчас поймаю, убью!» Мы визжали и разбегались врассыпную. Я его очень боялась. В общем, так и жили. Школа – сад – двор – лес – речка. Воды я страшно боялась, хоть и провела детство на Москве-реке. А плавать научилась только в 15 лет. Но об этом вы узнаете чуть дальше.
То, что я была озорным ребенком, вы уже поняли. Я не любила входить через дверь, а предпочитала лазить в окно – благо жили мы на первом этаже; дружила я в основном с мальчишками и вскоре стала показывать бабушке свой характер.
Ситуации бывали разные, и бабушка, будучи человеком мягким, все же позволяла мне не все, что я захочу. Когда я натыкалась на запреты, то психовала и говорила: «Все, я ухожу жить к маме!» Я знала, чем можно было спекулировать. Однажды после такой ссоры я собрала в авоську всех своих кукол и вроде как пошла жить к маме. Бабушка возвращается из магазина, а ей навстречу я с двумя авоськами, из дырок которых торчат головы кукол. Бабушка спрашивает:
– Это что такое?
– Я от тебя ухожу.
– Да? Куда это ты уходишь, интересно знать?
– Как куда? К маме.
– Это все твои вещи?
– Да, мне больше ничего не нужно.
– Ну-ну, иди, посмотрю, через сколько часов ты прибежишь обратно.
Пришла я к маме, а она меня отчитала:
– Как ты посмела бабушку обидеть? Что значит – ты ушла? А ну-ка возвращайся назад к бабушке!
И я с этими куклами вернулась обратно в тот же день с опущенной головой и просила у бабушки прощения.
Надеюсь, вы не забыли историю моей любви к мороженому? Хочу ее слегка дополнить. Сколько себя помню в детстве, все время выпрашивала у родных деньги на мороженое. Раньше оно стоило 15 копеек. И я то к дедушке подойду: «Дедуль, дай на мороженое», то к бабушке с той же просьбой.
– А тебе дед не давал? – спрашивала бабушка.
– Нет, не давал, – нагло врала я, и она мне тоже давала.
Потом я шла за мороженым. Продавалось оно на пятачке возле маминого дома, где разворачивались автобусы. Естественно, я забегала к маме:
– Мам, дай на мороженое, – и она мне тоже давала.
Потом я встречала тетю или дядю, еще кого-нибудь из родственников, которых было полно, и у всех клянчила по 5–10 копеек. В итоге за день я съедала 5−6 порций эскимо. И так каждый день: все лето, всю осень, до самой зимы. Зимой, как я уже говорила, ела сосульки, а все потому, что зимой на мороженое мне никто денег не давал. Но ни мороженое, ни конфеты на меня не действовали – я по-прежнему была худющая. Как говорится, доска – два соска. Мальчики на меня не обращали никакого внимания. Да и меня они, если честно, тогда еще совсем не интересовали.
Любовь к спорту
Школа, в которой я училась, стояла на возвышении, а внизу текла Москва-река. На школьной территории были фонтаны с ангелами из белого гипса и всюду рос барбарис. Я помню, как в фонтане не то кончилась вода, не то его закрыли на ремонт. В нем теперь валялись битые бутылки, мусор, окурки. Однажды я полезла за барбарисом, оступилась и упала в фонтан – руками проехалась по этим стеклам, колени в кровь, из ладоней торчат осколки. Крупные я вынула, а мелкие боялась трогать. Кровищи было столько, что я побежала в медпункт. Мне залили все раны зеленкой. А в школе все смеялись надо мной, подтрунивая: «Крокодил Гена». Руки у меня были зеленые, колени зеленые, и все это жутко болело. Некоторое время я даже не могла писать. И эта халява мне, конечно, понравилась.
Лето в Рублеве проходило очень весело и быстро. Месяцы летели один за другим, и мы не замечали, как наступала осень и еще быстрее наступала зима. Зимой бабушка научила меня кататься на коньках. Мне это так нравилось, что после школы я приходила домой, делала уроки и бежала на каток. Однажды я надела коньки и решила перелезть через снежный ров. Но под снегом оказался лед, конек взлетел вверх, я перевернулась и коньком заехала себе по руке. После такого кульбита я заорала от боли. Поликлиника, куда мы прибежали, была в ста метрах от катка. Оказалось, что у меня закрытый перелом руки. В первый день мне привязали к руке шину – обычную деревянную дощечку, туго обмотанную эластичным бинтом. Никогда не забуду, как это было больно! Мне просто сказали: «Сегодня выходной день, приходите завтра, когда будут врачи, тогда вам наложат гипс». Со сломанной рукой я лежала носом к стене и рыдала от дикой боли, колотя при этом ногами в стену. Как я пережила эту ночь, не помню. Утром мы пошли в больницу, и мне наложили гипс. Целую неделю я не ходила в школу, и когда я пришла, все надо мной смеялись, так как накануне прошел фильм «Бриллиантовая рука». Мальчишки зажимали меня в углу: «Давай мы тебе сейчас гипс вскроем, вдруг у тебя там бриллианты». Я отбивалась: «Идите в баню, нет у меня никаких бриллиантов!»
Коньки после этой истории я не разлюбила, наоборот, принимала участие в соревнованиях по конькобежному спорту между школами и заняла первое место!
С раннего детства я мечтала о велосипеде. У моего дяди, маминого двоюродного брата, был спортивный велик. А я вообще никогда не каталась на двухколесном мужском велосипеде. Однажды к нам приехал дядя, приставил велосипед к забору и ушел в дом. Я смотрю на велик и думаю: «Я долго не буду кататься, попробую просто педали покрутить. А как он выйдет, то сразу отдам».
Я села на велосипед и поехала. Велосипед помчался сам. Это было одновременно и здорово, и страшно. Педали крутились сами по себе, меня понесло с горки на дорогу, где ездят машины. А где у велосипеда тормоз, я понятия не имела. Однако у меня хватило ума свернуть с дороги в забор. Естественно, искры посыпались из глаз, я вся была в ссадинах и синяках. Дядя подбежал ко мне и взволнованно спросил:
– Ты цела?
– Цела, цела, все, правда, болит.
После этого мне еще больше захотелось кататься на велосипеде, и я стала всех уговаривать, чтобы мне его купили. Мама сказала об этом отцу, и когда мне исполнилось 12 лет, мне подарили женский велосипед «Кама». Какая же я была счастливая!
Закаляйся, если хочешь быть здоров
У меня была школьная подружка Света Колбасина. Мы с ней все время «колбасились». Как-то в начале марта, когда уже пошел лед на реке, мы на портфелях спустились вниз с горки и стали любоваться природой. На мне было зимнее приталенное пальто на ватине с искусственным коричневым мехом.
Я, как всегда отчаянная и отважная, говорю подруге:
– Давай проверим толщину льда!
– Ты что, ненормальная, что ли? Какая толщина льда? Видишь, там уже река течет!
– Так она же там течет, а здесь еще смотри какой лед, – произнесла я и ногой наступила на лед.
– Остановись, не делай этого!
– Нет, я хочу проверить, – упрямо твердила я и потихоньку продвигалась вперед.
Она меня отговаривала, но бесполезно. Медленно ступая по льду, я отдалялась от берега. До сих пор не понимаю, как я смогла это сделать, ведь я боялась воды и не умела даже плавать. Если меня летом на пляже насильно тащили в воду, я орала так, что вокруг все говорили: «Да отпустите вы ребенка, не мучайте». Поэтому меня в детстве не научили плавать. И вот иду я тихонечко по этому льду, метра четыре уже прошла, а Света с берега мне кричит:
– Может, уже хватит?!
– Может, и хватит, – отвечаю я, поворачиваюсь и в этот момент проваливаюсь до пояса под лед. Это произошло мгновенно, я даже не успела испугаться, зато увидела глаза моей подруги, которые полезли из орбит. Света в панике, не знает, что делать, плачет, причитает:
– Что же ты наделала? Я же тебя просила не ходить!
– Не переживай, сейчас вылезу, – отвечаю я.
Руками держусь за лед, пытаюсь закинуть на него коленку, лед опять трескается, и я глубже проваливаюсь под воду. Через какое-то время я выдохлась: зимние сапоги, пальто – все намокло и, как гиря, стало тянуть меня вниз. Я хлебала ледяную воду, и Светка поняла, что если сейчас она не бросится мне на помощь, то я просто утону. Она поползла по льду мне навстречу, схватила меня за руку и начала отползать обратно. Там, где она находилась, лед был еще достаточно толстый, не ломался. Светка меня вытащила на берег и спасла мне жизнь, хотя тогда мы с ней этого до конца не понимали. Наверху какие-то молодые парни жгли костер и наблюдали за нами, но никто даже не спустился, чтобы помочь девчонкам. Когда мы обе были уже на берегу, Светка плакала и обнимала меня, меня колотило от холода, а эти парни наверху насмехались: «Ну что, утопленница, не получилось утопиться?!» Мы молча прошли мимо. А я только подумала: неужели они бы так и смотрели на то, как я утону… вот гады!
Я побоялась идти домой, так как знала, что бабушка, увидев мокрое пальто, взгреет меня. Я пошла к маме, которая жила рядом с речкой, тоже в коммунальной квартире, позвонила соседям в дверь. К маме было три звонка, к одному из соседей два, к другому один. Я умышленно позвонила один раз, вышла соседка тетя Валя и сказала:
– Наташка, а ты чего мне-то позвонила? Посмотрела внимательно и добавила:
– Ты чего такая мокрая? Что случилось-то? И уже хотела окликнуть маму, но я приставила палец к губам, проскочив в ванную комнату, как могла отжала пальто и повесила его на огромную батарею. Потом налила полную ванну горячей воды и легла в нее. Согреваясь в горячей ванне, я прикидывала, что буду врать маме. В дверь раздался стук:
– Наташа, открой.
Это была мама. Я была готова второй раз утонуть от страха, не зная, что говорить.
– Сейчас, мам, я уже выхожу.
– Что ты там делаешь? Что происходит?
Я открыла ей дверь. Она очень удивилась, почему я моюсь у нее, подошла к батарее:
– Что с вещами? Почему они мокрые?
– Я упала.
– Куда упала?
– В лужу, – ляпнула я.
Мама округлила глаза:
– В какую еще лужу в марте?
Тут из комнаты выглянул мой младший брат и стал проситься к нам. Это меня и спасло. Мама метнулась к нему со словами:
– А что я, собственно, удивляюсь, ты что хочешь найдешь… и даже лужи зимой!
– Так весна уже, – робко сказала я, – снег тает потихонечку, вот и лужи.
Мама отвлеклась на Павлуху, и я поняла, что, пока я ее не разозлила, пора сматывать удочки. Оделась в мокрую одежду и уже с лестничной клетки прокричала:
– Всем пока, завтра зайду в гости!
Мне повезло, домой я проскочила незамеченной. Бабуля была в саду за домом, а дед еще на работе, и я спокойно переоделась. Так об этой жуткой истории на тот момент никто и не узнал. Мы продолжали дружить со Светкой, но только теперь я понимаю, что если бы ее не было тогда рядом, то эти воспоминания сегодня было бы некому писать. Спасибо тебе, подруга, за твой подвиг!
Спустя годы я рассказала маме эту историю, на что она отреагировала так:
– Я тогда поняла, что ты мне врешь, и знала, что не скажешь правду.
Но, как говорится, после драки кулаками не машут. Слава богу, что все хорошо закончилось!
Пионерские зори
Пришло время рассказать о том, как я выросла и стала самостоятельной после переезда из Рублева в Москву, на Ленинский проспект. Деду с бабушкой, стоявшим на очереди по улучшению жилищных условий, наконец-то дали двухкомнатную квартиру. И, как уже говорилось выше, я поехала с ними, несмотря на то что мне пришлось менять школу, это меня, конечно, очень пугало. Через несколько лет и мама с братом тоже переехали из Рублева в Москву, получив квартиру, которая оказалась в 20 минутах ходьбы от нашего дома, можно сказать по соседству, и я к ним теперь часто заходила в гости.
Бабушка привезла из Венгрии хрустальную люстру. Такие раньше, по моему разумению, висели в замках. И я эту люстру невзлюбила с первого дня, потому что мне приходилось раз в неделю ставить стул на стол с тазом и протирать каждую висюльку. Эта люстра благополучно переехала вместе с нами на новую квартиру, но потолки там были настолько низкие, что дед все время задевал ее головой. Я так надеялась, что ее снимут, но убрали только звенья на цепи, к которым она крепилась, и мне по-прежнему раз в неделю приходилось заниматься этой люстрой. Позже, когда бабушки не стало и я делала ремонт в квартире, я разобрала люстру и убрала на полку. Сейчас я мечтаю повесить ее снова, но пока некуда.
Во дворе нового дома я быстро познакомилась с местными ребятами, и у меня появилось много новых друзей. Мы собирались на скамейке и играли в различные игры, рассказывали анекдоты, пели песни. А так как я росла в поселке, то не знала, что такое пионерский лагерь. Бабушка с дедушкой берегли меня как зеницу ока и боялись куда-либо отпускать. А про пионерский лагерь бабушка даже слышать не хотела! Ребята же каждый год ездили в лагерь «Солнечный» при Госплане СССР. Однажды я отпросилась у бабушки просто проводить их на автобус, и она отпустила меня.
– Наташ, садись с нами в автобус, – предложили ребята, – ведь мы все равно по Ленинскому проспекту поедем, возле дома тебя высадим.
Я села. Мы заболтались, а водителю никто не сказал, что надо остановиться. Когда мы очухались, то были уже очень далеко от дома. Автобус привез меня в лагерь вместе со всеми госплановскими детьми. Я понимала, что родители меня дома «убьют». В пионерском лагере я не числилась, и путевки у меня, разумеется, не было. Как я буду добираться оттуда домой, я не могла себе представить! Мне говорят: «Ты сейчас поедешь на электричке. Мы тебе объясним дорогу». Я была в ужасе, так как если меня не будет дома до определенного часа, то у бабушки начнется истерика, волнение, давление и все такое… И первый вопрос: «Куда пропала моя дочка?»
В итоге я все разузнала про пионерский лагерь и звоню бабушке по городскому телефону:
– Бабушка, так случилось, что я оказалась в пионерском лагере, – произнесла я и стала описывать ситуацию.
– Как ты посмела? Кто тебе разрешал?
– Бабушка, я уже здесь! Можно я останусь?
– Как же ты останешься? У тебя нет путевки, как тебя кормить будут, где ты будешь ночевать?
– Мне сказали, что дедушка может потом перечислить деньги, тут есть где спать и что кушать.
– Хорошо, оставайся! – выпалила бабушка и бросила трубку. Дед на следующий день оплатил путевку, и таким образом я первый раз в жизни оказалась в пионерском лагере. Это был июнь. Потом я так насела на бабушку с дедушкой, что июль и август я провела в той же компании, в том же пионерском лагере. Когда мне покупали путевку, я объясняла: «Это последняя смена, в следующем году я больше сюда не поеду, не волнуйтесь!» В лагере было весело: два бассейна, речка, походы, ночные посиделки у костра, песни под гитару. Я уже тогда научилась брать несколько блатных аккордов, стала сочинять песни и в пионерском лагере всех пристрастила к песням. Авторитет завоевала моментально.
Все вещи, которые тетя Наташа привозила мне из-за границы, были привезены сюда в чемодане, и их успешно носил весь пионерский лагерь. Я возвращалась домой с полупустым чемоданом, и дома меня спрашивали:
– А где твои вещи?
А я и сама не знала, где мои вещи. Просто я их всем раздарила! Бабушка ворчала и говорила: «Доброта хуже воровства. Не украдут, сама все раздашь. Нельзя быть такой доброй, Наташа. Ты на эти вещи не зарабатывала!»
Зато все друзья были одеты и довольны. Помню, я даже поправилась в пионерском лагере. Собственно, это и мотивировало бабушку отпустить меня в пионерский лагерь на июль и август. Я жила по режиму и, нагулявшись-набегавшись, приходила в столовую и с удовольствием ела. До сих пор помню этот утренний воздушный омлет. В итоге я набрала три килограмма, чему бабушка была невероятно рада. А что касается вещей, то я их раздаю и по сей день: на благотворительность, в храм и просто подругам. Хотя на эти вещи я заработала сама, но за шмотки я так и не научилась держаться…
Святая к музыке любовь
Мне было страшно в первый раз зайти в новый класс, с незнакомыми мальчиками и девочками. Училась я, прямо скажем, не ахти, и поэтому боялась, что не примут в коллектив. Учительница представила меня классу, исковеркав мою фамилию. Надо сказать, что моя фамилия Кляренóк была для новых учителей сложна в произношении: на какой слог только они поначалу не ставили ударение!
Дети внимательно меня разглядывали и после того, как прозвенел звонок, окружили меня в коридоре плотным кольцом. Со всех сторон посыпались вопросы: откуда я приехала, чем увлекаюсь, что умею? Я чувствовала на себе их любопытные взгляды, и меня трясло от страха…
– Ну, что ты умеешь делать лучше всего? – спросила меня первая отличница в классе Наташа Большакова, которая стала потом моей лучшей подругой и всегда помогала готовить домашние задания, а на контрольных давала списывать и, если варианты не совпадали, успевала решить и мой.
Мне ничего не пришло другого в голову, как сказать, что пою в ВИА. Я действительно пела в ансамбле, но недолго, хотя помню, как разучивала по русской транскрипции песни «АББА» и «Битлз». Мы выступали по выходным на городских танцплощадках, но я была не главной солисткой, а на подхвате.
– Ну, спой что-нибудь, – не унималась Наташа.
И я запела и тут же услышала аплодисменты и увидела одобрительные взгляды своих одноклассников. Тогда я поняла, что в коллектив меня приняли!
Потом я всегда выступала за честь школы на конкурсах песни, десятиклассники не раз приглашали меня петь на свои выпускные вечера! Мне это очень льстило, и я чувствовала авторитет благодаря своему таланту.
Музыка и пение всегда были рядом со мной, и, когда наступило время определяться с профессией, я решила посвятить свою жизнь вокальному искусству.
Но после 8-го класса, не поступив в музыкальное училище, стала ездить в вокальную школу Александра Градского. Я всегда восхищалась его голосом и стремилась пойти учиться петь к своему кумиру. Отъездив туда десять занятий, я поняла, что у самого маэстро мне не удастся учиться – он все время был на гастролях, а с другими педагогами заниматься было неинтересно, и я решила уйти. Потом, спустя годы, когда мы познакомились с Александром Борисовичем, я ему сказала:
– Вы, наверное, не знаете, но я училась в вашей вокальной школе, той, что на Новых Черемушках.
– Да ты что? Правда? Ну надо же!
Он очень удивился и был польщен.
После школы Александра Градского был Центральный дом пионеров на Ленинских горах. После прослушиваний меня взяли в хор под руководством Виктора Попова. Здесь мы пели различные детские и патриотические песни – например, «Вместе весело шагать по просторам», «Солнечный круг», «Дом игрушек», «Крестики-нолики». А я любила песни Максима Дунаевского.
В переходном возрасте, в который я вступила, мне уже было скучно все это петь, и моя подруга по хору Алена однажды рассказала мне:
– Слушай, здесь объявили конкурс в вокально-инструментальный ансамбль, в этом же Дворце пионеров. Не хочешь попробовать?
Я не хотела, но пошла вместе с ней за компанию. Отстояли несколько часов в длиннющей очереди из желающих попасть в ансамбль вокалистов и вокалисток. Когда мы уже оказались в зале для прослушивания, нам сказали:
– А почему вдвоем? По очереди заходите.
– Алена одна боится, а я так, не на прослушивание, а просто подругу поддержать, – ответила я.
– Ладно, подруга, можешь посидеть здесь.
Алена спела отрывок из песни «Крылатые качели», ее похвалили и спросили у меня, пою ли я.
– Пою.
Я спела уже не помню что. Наши телефоны записали и сказали, что через пару дней позвонят и сообщат, прошли мы или нет.
История закончилась тем, что подруга обиделась: меня взяли в ансамбль, а ее нет.
С педагогом контакта у меня не получалось, она ко мне была явно несправедлива и всегда придиралась по мелочам. Приближался Всесоюзный конкурс патриотической песни, посвященный Дню Победы, и она предложила несколько песен на выбор. Я выбрала ту, что меня трогала и брала за душу. Поначалу педагог была против, а потом махнула рукой и сказала: «Попробуйте только неудачно выступить, и это будет ваш последний конкурс». Мы с музыкантами стали репетировать целыми днями напролет.
Наступил долгожданный день конкурса. Во Дворец пионеров приехало около тридцати ансамблей из разных городов страны. Мы сидели в зале, как и остальные участники, и слушали выступающих. По жеребьевке у нас был 18-й номер, к тому времени устали и мы, и жюри. И вот наш выход. Ребята заиграли вступление, а я запела.
Над могильной плитой под стрелой обелиска —
Только глянешь, и к горлу комок,
Опустилась рука, положила записку:
«С днем рожденья тебя, мой сынок».
Когда я закончила петь, некоторые члены жюри прослезились, и я увидела, что плакала и мой педагог по вокалу, – это стало самой большой наградой для меня! Весь зал вместе с членами жюри аплодировал стоя. Это была моя первая большая победа. Тогда наш ансамбль безоговорочно занял первое место. А у меня с тех времен осталась только грамота, напоминающая об этом прекрасном дне.
Я еще годик поездила на различные конкурсы и фестивали, но Дворец пионеров – это все же для детей, и там были определенные возрастные ограничения. Когда мне исполнилось 13 лет, мне сказали: «Все очень хорошо, ты большая умничка, и у тебя впереди много всего интересного, но, к сожалению, мы вынуждены проститься с тобой, потому что ты уже выросла; в ансамбле не должны петь дети старше 12 лет, а мы и так пошли тебе навстречу».
Я ушла из ансамбля и стала заниматься в Театральной студии клуба табачной фабрики «Дукат». Здесь, как мгновение, пролетели два года насыщенной и яркой жизни. У меня сохранилась газета «Московский комсомолец», где в очерке о ребятах нашего театрального кружка есть такие строчки: «У нас очень много талантливых и одаренных детей, а совсем юная участница нашего театра Наташа Кляренок, ей 15 лет, поет и играет на гитаре, сочиняет собственные песни и занимает победные места в различных конкурсах». Это была первая газетная заметка обо мне.
Я подала документы в Гнесинское училище. Там я первый раз увидела Филиппа Киркорова. Он еще не был популярен, но я уже тогда обратила на него внимание и запомнила. Заметный, яркий, высокий и красивый, он стоял в центре толпы студентов, что-то им рассказывал, и все давились от смеха. Я тогда смотрела на гнесинцев расширенными глазами, полными восхищения, и мечтала здесь учиться.
Пришла на экзамены, пела, читала стихи. Когда вывесили списки тех, кто прошел на третий тур, где нужно писать сочинение, меня в них не оказалось. Тогда я ужасно расстроилась. В кулуарах мы все друг с другом общались, я слышала пение многих девочек, знала своих конкурентов в лицо, видела их возможности и была уверена в том, что у меня есть все шансы поступить сюда. Но конкурс был сумасшедший – 30 человек на место.
Когда я увидела, что в следующий тур прошли те, кто пел, на мой взгляд, гораздо хуже меня, то сильно огорчилась. Я повернулась и пошла со слезами на глазах. Я поняла, что взяли, видимо, кого-то из «своих». До этого момента я не понимала, что такое бывает. Мне казалось, что если человек талантлив, то его сразу заметят и возьмут. А тут разрушились мои воздушные замки, мои мечты.
В тот же вечер дома я сочинила под гитару песню:
Лети, мечта
Где-то высоко, в небе голубом,
Белую черту сделал самолет.
Я на него смотрю, верю я в мечту,
И просится моя мечта в полет.
Лети, лети, моя мечта, через преграды и дожди,
Через леса, через поля, лети, моя мечта, лети.
Будет нелегко – крылья распахни
В небе высоко над бескрайней землей,
Просто птицей стань и вперед лети.
Знаю, ждет удача нас с тобой.
Лети, лети, моя мечта, через преграды и дожди,
Через леса, через поля, лети моя мечта, лети.
Если злая ночь постучит в окно,
Знай, что скоро солнце взойдет опять,
Просто улыбнись – это так легко,
Научи вокруг других мечтать.
Лети, лети, моя мечта, через преграды и дожди,
Через леса, через поля, лети моя мечта, лети.
Спустя годы я сделала на эту песню аранжировку и теперь исполняю ее на концертах. Смысл ее заключается в том, что нужно очень верить в свою мечту, и тогда у вас все обязательно получится! Я – неисправимый оптимист.
Я решила, что буду каждый год поступать в это училище до тех пор, пока меня не примут. Но моя судьба сделала крутой поворот, и встречу с музыкой пришлось отложить на долгие годы.