Натали Барелли
Лгунья

Глава 3

Сегодня утром Эйприл ушла не попрощавшись. Я приготовила себе кое-какой завтрак, после чего позвонила в салон Алекса Морено и сказала, что звоню по поручению Ханны Уилсон.

– Кого? – удивленно спросила женщина на том конце.

– Ханны… – Я осеклась. Она больше не Уилсон. Я ведь видела обручальное кольцо. С камнем размером с небольшую планету. – Ханны. Она ведь была у вас вчера утром, ближе к обеду?

– О, вы имеете в виду миссис Картер?

Миссис Картер. Ну хорошо, Картеров тут полно, но это уже хоть что-то.

– Извините, мы с ней давние подруги, – говорю я, внутренне давясь от хохота. – Я так долго знала ее под девичьей фамилией, что постоянно забываю, что она ее сменила! – Я смеюсь, и женщина на том конце тоже смеется, потому что мастерски владеет искусством ублажать клиентов.

– Я звоню, чтобы узнать: вы, случайно, не находили ее очечник? Перламутровый, с золотым ободком. Ханне кажется, что она могла забыть его у вас.

Женщина обещает проверить немедленно; я подожду? Конечно. Спасибо. В трубке шум и голоса, но приглушенные, словно телефон прикрывают рукой. Затем женщина возвращается; она очень сожалеет, но никакого очечника не нашли. Миссис Картер уверена, что забыла его в салоне?

– Нет, она просто предположила… Ладно, если вы случайно его найдете, не могли бы вы доставить его миссис Картер?

Слышу, как женщина втягивает воздух. Ее возмущение понятно. В конце концов, что мешает миссис Картер самой приехать и забрать очечник? И если его нет здесь сейчас, с какой стати он объявится позже? Но, опять же, вышколенное до совершенства умение общаться с клиентами. Как только закончу разговор, обязательно оставлю хвалебный комментарий на страничке отзывов.

– Разумеется. Будем рады помочь.

– Адрес у вас есть?

– Минуточку. – Я слышу стук пальцев по клавиатуре, опасаясь того, что она попросит меня продиктовать его. Уже подумываю о том, чтобы завершить разговор – «Упс, извините, въезжаю в тоннель, не слышу вас», – но тут она зачитывает адрес и спрашивает: – Он самый?

В груди у меня все обрывается, и я тотчас же даю отбой. Это то самое здание, в которое Ханна зашла у меня на глазах. Этот особняк – наверное, он относится к самой дорогой недвижимости Манхэттена. И Ханна там живет? Я кусаю указательный палец до тех пор, пока не начинает идти кровь; оставляю на коже маленькие багровые следы от зубов в форме полумесяца. После чего ударяю кулаком по столу, едва не опрокинув кружку. Схватив ее, что есть силы швыряю в сторону раковины, но она даже не разбивается.

* * *

Час спустя я медленно прохожу мимо здания, украдкой глядя на массивную дубовую дверь, после чего направляюсь в конец квартала. Посмотрев по сторонам и убедившись в том, что на улице никого нет, заворачиваю за угол и прислоняюсь к кованой чугунной ограде. У меня нет никакого плана, потому что я бесконечно глупа. Я даже не могу ходить взад и вперед по улице; меня арестуют, прежде чем я успею сказать: «Ханна Уилсон, помните ее?» Но поблизости нет ни кафе, ни парка, где можно было бы посидеть и спокойно подумать.

Однако здесь есть бар. Прямо напротив. Роскошное заведение, отделанное натуральной кожей и красным деревом, где можно не спеша потягивать односолодовый виски. Не в моем вкусе, но бар откроется к обеду, и там большое окно из маленьких стеклянных квадратов в деревянной раме. Мне нужно убить два часа до открытия, поэтому я направляюсь к Центральному парку, расположенному буквально под боком, и нахожу свободную скамейку. Если Ханна живет в этом доме, то спешить некуда.

Достаю телефон и выхожу в «Инстаграм». Грудь сдавливает нехорошее предчувствие. Я ищу миссис Ханну Картер, и бах! – в глаза бросается ее лицо, красивое и счастливое. Боль такая сильная, что мне приходится положить телефон на колени экраном вниз. Но я должна знать правду, поэтому снова смотрю на экран, и с каждой новой изысканной фотографией у меня все сильнее стискивает желудок.

Ханна Картер венчается в церкви Небесного покоя, повсюду цветы. Миссис Картер, видение в белом облаке и маленьких розовых бутонах. Миссис Картер стоит у входа в церковь с конфетти в волосах, смеясь над тем, что сказал ей муж. Мистер Картер одной рукой обнимает жену за талию, а в другой держит бокал с шампанским, в вечерних сумерках на террасе. Затем миссис Картер проводит медовый месяц в живописном городке в Провансе, делает селфи на фоне зеленых виноградников. Еще одно селфи, на котором они оба, на балконе с видом на Эйфелеву башню. На всех фотографиях у мистера Картера такой вид, будто он не может поверить в свое счастье, а миссис Картер буквально сияет в объектив. Я снова кусаю пальцы настолько сильно, что обязательно останутся следы.

«Чтоб ты сдохла, миссис Картер!»

Как ей это удалось? Как она околдовала мистера Картера? Она может позволить себе бракосочетание на Манхэттене и медовый месяц во Франции, в то время как я вынуждена трясти своими сиськами, чтобы хватило денег на оплату комнаты? После смерти родителей я с трудом наскребала на жизнь, таская деньги у родственников и протирая столы в кафе. Никто не предложил мне выйти замуж со списком гостей на сто человек, по двести долларов за голову, белье и украшения отдельно…

Наклоняю голову, вжимаю ладонь в лоб и усилием воли заставляю себя успокоиться. Теперь, когда снова я нашла Ханну, возможно, мне удастся что-нибудь предпринять. Это будет полномасштабный проект. Который позволит отвлечься. Через считаные минуты мой пульс возвращается к приемлемым значениям, и я снова дышу нормально.

Снова смотрю на экран телефона. Он не то, что я ожидала, этот мистер Харви Картер, а это значит – он именно то, что я ожидала. Не очень привлекательный внешне, определенно не под стать ей. Ему уже под пятьдесят, а может быть, и пятьдесят с лишним. Он носит очки с толстыми стеклами, а на темени у него лысина. Лицо круглое, и на всех фотографиях он улыбается. Чем-то напоминает моего отца. Пульс опять уносится прочь. Я поднимаю взгляд, чтобы сделать вдох, – и вот она, проходит мимо меня, всего в нескольких шагах. Судя по всему, она только что свернула со своей улицы.

Запихиваю телефон в сумочку и иду следом за ней по Пятой авеню. Через два квартала она сворачивает к дому, и я, дождавшись, когда она скроется внутри, читаю бронзовую табличку у двери. «Мэлоун, доктор медицинских наук, психолог». Это повышает мне настроение. Неужели лодка любви уже налетела на рифы? Неужели жизнь оказалась сложнее, чем она думала? Я делаю фотографию на телефон и загружаю ее на свою фальшивую страничку в «Инстаграме».

#ЕстьЛюдиПлохие #ЕстьЛюдиБольные #ЕстьЛюдиПлохиеиБольные

Сразу же получаю несколько комментариев, по большей части потому, что это слишком загадочно, а я никогда ничего подобного не выкладывала.

#ВыУзнаетеВсюПравду

Не дожидаясь Ханны, хватаю в кафе рогалик с кремом и возвращаюсь назад, съедая его по дороге. Убиваю время, где-то около часа, заходя в модные бутики и примеряя вещи, о которых мне не приходится даже мечтать. Затем захожу в тот бар, сажусь у окна и заказываю чашку кофе. Ханна возвращается и заходит в дом, но после этого ничего не происходит. После третьей чашки кофе миловидная официантка интересуется, не жду ли я кого-нибудь. Я чувствую, что меня жалеют. Она думает, что меня кинули, но я просто не могу в это поверить и собираюсь ждать столько, сколько потребуется, поскольку в глубине души верю, что он рано или поздно обязательно придет.

– Нет, я никого не жду, – отвечаю я, разрушая ее фантазии.

– О, – говорит она, изгибая свои хорошенькие губки в правильный кружок, словно собираясь выпустить колечко дыма и уходит, одарив меня мимолетной улыбкой.

Смеркается. В доме Ханны загорается свет. Стеклянные двери на каменную террасу распахнуты настежь, и мне видна огромная хрустальная люстра.

…На следующий день я снова занимаю место у окна и отмечаю, как переглядывается персонал бара. Официант другой, молодой парень с очень тонкими пальцами и длинным вихром на голове.

– Вы кого-нибудь ждете?

Я улыбаюсь.

– Нет. – Но я готова к его вопросу. – Вы ничего не имеете против? Я пишу сценарий… – Достаю блокнот и ручку.

Одна половина его губ поднимается в прообразе улыбки.

– Вот как? Для кино?

– Не совсем.

Я улавливаю тень снисхождения в том, как он поднимает подбородок. Я только что подтвердила, что я – никто. Одна из миллиона тех, кто собирается отправить свою писанину Мартину Скорсезе^[7] и получить «Оскар».

– Это для «Нетфликс»^[8]. Сериал. Пока что мы продали только первый сезон, но надежд много. – Я улыбаюсь.

Теперь парень заинтересован. Разговор продолжается: я с ручкой в руке и дружелюбный официант.

– Вот как? Можно спросить, о чем он?

«О жуткой женщине, которая понесет заслуженное наказание».

– Вообще это криминальная история. О женщине, которая соблазняет женатых мужчин и убивает их. Но работать дома невозможно. Постоянный шум. У нас ремонт, сразу во всех пяти ваннах. Просто кошмар какой-то! В общем, мне выставили жесткие сроки, а поскольку я также присматриваю места для натурных съемок… кстати, тут очень мило. Я упомяну вас на ближайшем худсовете – как знать…

– Ого, это было бы просто здорово! – Парень спешит к стойке, где его коллеги протирают стаканы, и они втроем о чем-то шепчутся, время от времени посматривая в мою сторону. После этого меня оставляют в покое, поскольку, сами понимаете, мне нужно работать.

Но тут дверь дома напротив открывается и выходит Ханна, с коляской. Я так потрясена, что опрокидываю чашку с кофе. Бросив несколько монеток на стол, выскакиваю из бара и спешу следом за ней в парк, где вижу, как она садится на скамейку и достает книгу. Затем передумывает, достает спеленатого младенца из коляски и берет его на руки. Но я уже не могу на это смотреть и возвращаюсь домой.

Следующие несколько дней я провожу в баре, у своего окна, заведенная до предела: шея напряжена, глаза прикованы к улице. Это совсем на меня не похоже. Обыкновенно я скорее ленивец, чем сурикат. Я не обедаю здесь, потому что цены, сами понимаете, но продолжаю выпивать бесчисленное количество чашек чая, а лишних денег у меня нет. Это означает, что в этом месяце я задержусь с квартплатой и Эйприл будет недовольна, если учесть, что я отвергла предложенную ею работу. Однако я чувствую прилив энергии. Небывалый душевный подъем. У меня есть цель. Пациенты доктора Лёве говорят, что я выгляжу гораздо более счастливой. Сам доктор Лёве сказал, что я работаю с бо́льшим воодушевлением, чем обычно, и поэтому он прибавляет к моему гонорару еще пятьдесят долларов. И миссис Ашер, которая приходит в клинику через день из-за своих аллергий – и прочих воображаемых недугов, поскольку доктор Лёве не перестает повторять ей, что она абсолютно здорова, однако миссис Ашер упорно возвращается, непоколебимая в своей решимости, – замечает на этот счет:

– В вас что-то изменилось.

– Неужели? Ума не приложу, о чем это вы.

– У вас появился кавалер – вот в чем дело.

Я смеюсь, и голова доктора Лёве разворачивается так стремительно, что кажется, будто она сейчас выполнит оборот на триста шестьдесят градусов.

И вот на протяжении следующих десяти дней, если я не управляюсь с телефоном у доктора Лёве, то сижу в баре. Даже не снимаю куртку на тот случай, если Ханна выйдет из дома и придется выбегать на улицу. В каком-то смысле это помогает: благодаря такой эксцентричности обслуживающий персонал считает меня творческой личностью.

Один раз я проводила Ханну до универмага «Бергдорф Гудмен», где, притворяясь, будто копаюсь в телефоне, посмотрела, как она примеряет туфли от «Джимми Чу». Затем Ханна взяла платье от «Валентино», которое продавщица просунула ей в примерочную, и я подумала о том, чтобы примерить шелковую рубашку от «Донны Каран», просто чтобы получить возможность присоединиться к ней: «Прошу прощения, вы не могли бы высказать свое мнение? Как вы думаете, эта рубашка меня полнит?»

В конце концов Ханна купила очень простое черное кружевное платье. Даже не в отделе дизайнерских работ. Сперва я была по вполне понятным причинам удивлена, но затем поняла. Это деньги ее мужа – она притворяется, будто не желает их тратить, словно вышла замуж за него не ради них. Словно она правда его любит. Тот находит это очень милым, но когда он полностью доверит ей свои деньги, она молниеносно нанесет удар и оберет его до ниточки.

Мои рукоплескания, миссис Картер. Отлично сыграно.

Бывают дни, когда я вообще ее не вижу. Ее мужа я видела всего один раз, потому что обычно он берет машину. «Бентли», никак не меньше – у них в особняке на первом этаже гараж, – и я узнала по фотографиям его лицо.

Помимо обычных курьеров и службы доставки, в дом приходит и уходит только один человек. Женщина, старше Ханны, лет сорока. Очень худая. У нее прямая спина, словно ее обучали в армии. Подозреваю, она из прислуги – есть что-то такое в ее движениях, в том, как она спешит, когда приходит и уходит. Особенно когда уходит.

Иногда Ханна берет такси. У нее привычка выходить на Парк-авеню и ловить машину там, поэтому я слежу за ней впустую, после чего возвращаюсь в бар. Однажды я объяснила официанту, что мы снимаем в этом районе и очень важно иметь фотографию; это помогает мне правильно построить сцену. Все это настолько натянуто, что я жду, когда же кто-нибудь из прислуги вызовет полицию или психиатрическую службу: мол, «ребята, вы ничего не замечаете?» Но это Манхэттен, так что, думаю, здесь прокатит все, что угодно.

Пока что Ханна ходила к своему мозгоправу дважды. Мне хочется узнать, в чем дело, поэтому я позвонила и сама договорилась о приеме.

– У доктора Мэлоун есть свободное время пятого декабря, в десять тридцать.

– Пятого декабря? Но это же через несколько месяцев!

– Да, мы очень заняты.

Она, его секретарша, произносит это самодовольным тоном. Как нечто хорошее. Мне хочется указать на то, что для психолога быть занятым означает то, что он не слишком сведущ в своем ремесле. Меня так и подмывает спросить: «Это что, постоянные клиенты, заполнившие всю сетку приемов на несколько месяцев вперед? У вас есть скидки на пакет из десяти посещений? И что это тогда говорит о качестве вашей работы? Меня это очень интересует; психика у меня тоже ни к черту».

– Вас записать на прием?

– Да, пожалуйста.

– Первый сеанс стоит двести семьдесят долларов, – самодовольным тоном объявляет секретарша. Я недовольно фыркаю, после чего притворяюсь, будто кашляю. – Вас это устраивает? – добавляет она.

– Да, все замечательно.

– Если вы отмените визит меньше чем за семь дней до назначенного срока, предусмотрен штраф в размере пятидесяти процентов.

У меня нет никакого желания посещать доктора Мэлоун. Только не за такие деньги. Я меняю местами две цифры в номере кредитной карточки и диктую вымышленный номер телефона.

Глава 4

О том, чтобы Ханна работала у нас, впервые завела разговор Оливия Кортес. Наша няня, имени которой я не помню, выходила замуж и увольнялась, а у матери не получалось найти замену.

По какой-то прихоти судьбы то лето было одним из лучших в моей жизни. Мы с Филиппой, моей лучшей подругой, отправились на целый месяц в лагерь, где обучались верховой езде. Мою лошадь звали Пуговка: восхитительное создание, практически белое, с бурым ромбовидным пятном на носу. Я до сих пор помню прикосновение ее холодного влажного носа к щеке, помню, как она поднимала голову, когда видела меня, и тыкалась в меня мордой, когда я подходила близко.

Я пробыла в лагере всего несколько дней, когда меня позвали к телефону. Сказали, что звонит моя мать. Минут десять мама рассказывала последние новости, после чего сказала:

– Мы нашли новую няню для Джона, я тебе не говорила?

– Вот как? Замечательно! – сказала я, вгрызаясь в красное яблоко и поворачиваясь к окну. Мои мысли уже отключились от разговора.

Моя мать, в то время обладавшая способностью говорить бесконечно, поведала запутанную историю о том, что у ее подруги Оливии Кортес есть в Канаде двоюродный брат, который на ком-то женат, и в конце этой человеческой цепочки была «молодая канадская девушка, которая хочет приехать на лето в Нью-Йорк. Она ищет работу няни. Оливия сказала, что она хочет изучать искусство и именно поэтому собралась приехать в Нью-Йорк».

Я иногда вспоминаю этот разговор. То, как безобидно все выглядело на поверхности. Однако именно это стало началом цепочки событий, которые в конечном счете привели к смерти обоих моих родителей. Меня до сих пор гложет мысль, что я не распознала все с самого начала. Я представляю себя в тот день разговаривающей с матерью по телефону: «Мам, но что тебе известно об этой девушке? Она раньше уже работала няней? У нее есть рекомендации? Ей можно доверять?»

Моя мать была самым ярким светом в моей жизни. Она была красивой, заботливой, умной. Она хотела, чтобы я стала тем, кем пожелаю. Она говорила, что если я захочу, то стану первой женщиной-президентом Соединенных Штатов. Не из-за моих оценок, с которыми все было в порядке, а потому что девочки могут добиться всего. «Всего, что ты пожелаешь!» – говорила мать. Меня отправили в частную школу Гротон в Массачусетсе, и я обожала каждую минуту пребывания там. Я проучилась там год к тому моменту, как в нашей жизни появилась Ханна.

В конце концов мама согласилась с предложением Оливии Кортес, потому что если она могла кому-то помочь, то обязательно помогала. Вот такой великодушной она была. И это ее погубило. Но мама искала няню, а та девушка хотела приехать на лето в Нью-Йорк и не могла найти себе работу. Мама не сомневалась в том, что Ханна Уилсон великолепно справится. Но это еще не всё. Если сказать моей матери что-нибудь вроде «она хочет самосовершенствоваться, с удовольствием будет ходить в Музей современного искусства» или что-нибудь в таком духе, то она готова была расшибиться в лепешку, а потому радушно впустила Ханну Уилсон в наш дом и в нашу жизнь, о чем все мы вскоре горько пожалели.

Много лет спустя я случайно встретила Оливию Кортес – подумать только – в торговом центре. Я плюнула ей в лицо. Она даже не поняла, кто я такая.

* * *

Идет уже середина второй недели, и ощущение новизны начинает улетучиваться. Все это было просто замечательно: преследовать Ханну по всему району, наблюдать за тем, как она катает коляску или ест греческий салат в «Бель-Ами», но я этим ничего не добиваюсь. Я наделала кучу фотографий, но лучшее, что мне удалось заснять, это то, как она чешет нос, поэтому я выложила в «Инстаграм» именно ее. #отвратительно. Я пью так много кофе и чая, что начинаю вибрировать. И постоянно писаю. В довершение ко всему мне пришлось один раз пропустить работу, так как я испугалась, что Ханна отправится в какое-то значительное место, а я это пропущу и ничего не узнаю. Я страдаю от синдрома упущенной выгоды^[9], связанного с Ханной Картер.

– Я заболела, – сказала я доктору Лёве, даже без намека на иронию. – Кажется, это грипп. – Для убедительности я кашлянула несколько раз.

Он вздохнул в телефон.

– В понедельник вы придете?

– Да. – Потому что я обладаю сверхспособностями и точно знаю, когда выздоровею.

В конечном счете в тот день я так ничего и не узнала.

И вот наконец что-то происходит. Та же самая женщина, с прямой спиной, выходит из дома Ханны, но на этот раз она останавливается и роется в большой черной сумке, висящей у нее на руке. Она достает… что это такое? Кажется, какая-то тряпка. До меня доходит не сразу… она плачет?

Я выбегаю из бара, но меня уже опередили. Рядом с ней мужчина. Он что-то говорит ей; его рука у нее на плече, словно он ее утешает. Я таращусь на них с противоположной стороны улицы, кутаясь в куртку.

– Мисс Петерсен?

Я оборачиваюсь.

– Да?

Официант Билл протягивает мне бумажный стаканчик навынос.

– Ваш кофе. Вы только что его заказали, и я подумал…

– О, спасибо, это просто замечательно.

Беру у него стаканчик и оборачиваюсь назад. Мужчина продолжает говорить с женщиной, держа ее за локоть. Мне хочется бегом пересечь улицу и вклиниться между ними, но вместо этого я веду себя холодно и спокойно. Достав телефон, притворяюсь, будто читаю что-то на экране, опустив голову, как и все в этом городе. К тому моменту как перехожу на противоположную сторону, я настолько поглощена чтением, что «случайно» натыкаюсь сзади на женщину и обливаю рукав ее плаща своим кофе.

– О господи! Извините! Я вас не увидела…

Тип сверкает на меня неприязненным взглядом. Я сверкаю таким же взглядом в ответ.

– Ой, позвольте! – говорю, забирая платок у женщины и аккуратно вытирая им рукав. – Пожалуйста, извините!

– Всё в порядке, – говорит женщина, слегка пришепетывая на «с». – Ничего страшного.

Я хлопаю ее по той части плеча, которая не испачкана пролитым кофе.

– Разумеется, я оплачу химчистку.

Мужчине хочется уйти, я это чувствую, но он также тревожится за женщину. Я прищуриваюсь на него.

– Мы вас знаем? – Мой тон сочится подозрительностью. Я представляю все так, будто это он посторонний, лезущий не в свое дело.

Мужчина удивленно отступает назад и качает головой.

– Нет. Извините.

– Ну, в таком случае дальше продолжу я. – Хорошо, что не нужно повторять дважды.

Я поворачиваюсь к женщине и кладу руку ей на плечо.

– С вами точно всё в порядке? Я вас не обожгла?

Она начинает что-то говорить, но сразу же заливается слезами.

– В чем дело? Чем вы так расстроены?

Женщина открывает рот. Лицо ее искажено, но она по-прежнему ничего не говорит.

– Вам в какую сторону?

Она качает головой.

– Я… я не знаю.

Я чувствую, как у меня опускаются плечи. Начинаю думать, что она вовсе не прислуга, а престарелая родственница с проблемами памяти.

Она напоминает мне одну женщину, которую я как-то встретила, дожидаясь своих родителей у Центра Линкольна. Ей было за семьдесят, не меньше. Красиво одетая, пальцы нервно теребили ожерелье из крупного жемчуга на шее. Женщина подошла, потому что ей была нужна моя помощь. По крайней мере, так она сказала.

– Конечно. – Тогда я была нормальной. Даже доброй.

Женщина протянула мне листок из перекидного календаря. На нем карандашом были написаны дата и время.

– Ты знаешь, что это такое?

– Мм… нет, извините.

Казалось, она была готова расплакаться.

– Просто дело в том… что я не помню.

Рассудив, что у нее, вероятно, провал в памяти, я указала на номер телефона, записанный под датой и временем.

– Наверное, вам следует позвонить по этому телефону. И вам что-нибудь ответят.

Это еще больше сбило женщину с толку. Тогда я протянула ей свой телефон – черную «раскладушку». В те времена он считался самым классным.

– Попробуйте позвонить прямо сейчас. Посмо́трите, что вам ответят. – Я даже набрала номер.

Схватив телефон, женщина поспешила через площадь, сжимая его в своих высохших костлявых пальцах.

Какое-то мгновение я стояла на месте, оцепенев от неожиданности, а затем бросилась за ней.

– Простите! Вы забрали мой телефон!

Но женщина уже завернула за угол на Амстердам-авеню, и я успела только увидеть, как она села в автобус. Когда тот проезжал мимо меня, я подняла руку, привлекая ее внимание, но она смотрела прямо перед собой. Я так и не смогла понять, то ли она спятила, то ли это была изощренная схема, чтобы добыть мой телефон. Но несколько месяцев спустя я увидела ее еще раз. Наверное, у нее была тяга к искусству, потому что теперь она подошла к нам с мамой, когда мы стояли перед театром «Беласко» на Бродвее, все с тем же листком календаря с каракулями. Женщина попросила маму о помощи, но я потянула ту за рукав.

– Подожди, – сказала я. Встав перед женщиной, протянула руку. – Пожалуйста, верните мой телефон!

По ее разъяренному взгляду было видно: она поняла, что ее раскусили. Но мама ошеломленно окликнула меня:

– Клэр! Что на тебя нашло?

Я сказала, что объясню потом, но, когда обернулась, женщина уже скрылась в толпе. А мама отчитала меня за то, что я была грубой и напугала «бедную старушку».

– Нет, мама. Она собиралась стащить у тебя телефон. Помнишь, я рассказывала тебе про женщину, которая украла у меня телефон?

– Не говори глупости, Клэр. Тот случай не имеет к этому никакого отношения.

В представлении моей матери старуха, укравшая мой телефон, была нищей, бездомной и опустившейся, к тому же страдала деменцией. Она никак не могла быть в сшитом на заказ костюме с жемчужным ожерельем на шее.

…Я снова смотрю на стоящую передо мной женщину, но это определенно не та же самая старуха, даже близко. К тому же той к настоящему времени должно было быть уже лет восемьдесят или девяносто, в то время как этой женщине не больше пятидесяти. И все же это Нью-Йорк. Излишняя осторожность не помешает.

– Она меня выгнала. – На лице у нее потрясение, словно она сама не может до конца в это поверить.

Мой пульс начинает биться чаще от открывающихся возможностей.

– Вас куда-нибудь отвезти? – спрашиваю я, что абсолютно глупо, поскольку машины у меня нет, а заплатить за такси я определенно не могу себе позволить.

У нее дрожит подбородок.

– Мне некуда идти, – говорит женщина. – Совершенно некуда!

– Так, хорошо, дайте подумать. – На какое-то безумное мгновение я подумываю о том, чтобы привести ее к себе домой; затем перебираю различные сценарии того, что за этим последует. Неизвестная женщина останется спать на кушетке? И в конечном счете превратится в страшное нью-йоркское проклятие: гостя, который упорно не хочет уходить? Увеличится ли моя арендная плата?

– Давайте-ка что-нибудь выпьем. Я угощаю. И тогда уже решите, как вам быть дальше.