Натали Барелли
Лгунья
Natalie Barelli
THE HOUSEKEEPER
Copyright © 2019 Natalie Barelli
All rights reserved
© Саксин С.М., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Глава 1
Я сижу в большом кресле. Квадратное, с широкими подлокотниками, оно настолько удобное, что мне не хочется покидать его. Кожа выделана под винтаж. «Потрепанность», так это называется. На самом деле, не совсем мой стиль, но, вне всякого сомнения, это самое удобное и мягкое кресло, в котором я когда-либо сидела. Неудивительно, ведь оно сто́ит более двух тысяч долларов.
Я жду человека, который устроит мне собеседование. Это его магазин – «Мебельный улей». На самом деле у меня нет никакого желания здесь находиться – если не считать кресла, – поэтому я поскорее покончу с этим, а потом отправлюсь домой.
Владелец магазина заходит и хмуро смотрит на меня. Я, стыдясь того, какое наслаждение получала от его мебели, поспешно встаю, чувствуя, как краска разливается по шее, и пожимаю ему руку.
– Здравствуйте, я Джек. Прошу прощения, повторите еще раз, как вас зовут?
– Клэр.
Он дергает головой – едва заметно – и улыбается, словно ожидает услышать хохму.
– Меня так зовут! – чирикаю я веселым певучим голосом, который использую, когда хочу понравиться людям. Но Джеку, похоже, кажется, что я не соответствую своему имени. И он прав. Имя красивое, но на меня оно было потрачено впустую. Все Клэр высокие и элегантные. Добрые, солнечные женщины с открытыми лицами и благими намерениями.
Про меня подобного не скажешь. Я настолько не-Клэр, насколько это вообще возможно. Я ленива и страдаю избыточным весом. У меня плохая кожа. Волосы у меня всегда обвисшие, сколько бы косметических средств я в них ни втирала. Всё во мне выцветшее и бурое. Мне больше подошло бы имя Шароле[1]. Что-нибудь в таком духе. Или Корова. Хотя Эйприл утверждает, что я не толстая, а просто немного запустила занятия в тренажерном зале.
Джек расцепляет рукопожатие и быстро вытирает свою руку о карман пиджака.
– Так, хорошо… Прошу сюда.
* * *
Порой, когда у меня есть время подумать об этом – что, должна признаться, бывает нечасто, – я действительно нахожу себя странной. Раньше такого не было, но обстоятельства подтолкнули меня переступить черту. Теперь все остальные кажутся мне нормальными и хорошо приспособленными. У них есть друзья; они ходят в библиотеки, живут в пригородах и по воскресеньям смотрят, как их дети занимаются спортом, – а потом жарят во дворе своего дома барбекю. Они устраивают званые ужины и пьют ледяное шардоне из высоких запотевших бокалов на тонких ножках; они смеются над шутками, которые рассказывают друг другу, затем вспоминают какой-нибудь смешной случай из общего прошлого и долго спорят о том, кто помнит его лучше, – и все это напоминает эпизод из телесериала «Друзья». А я тем временем сижу у себя в комнате, ем кукурузные лепешки, обмакивая их в острый соус, и сопереживаю героям сериала «Месть»[2].
У меня есть лишь одна подруга: Эйприл. Я познакомилась с ней через интернет, когда искала себе жилье. «Большая комната в двухкомнатной квартире. Все включено!»
В комнате нет ничего сногсшибательного. Первое время я считала, что назвать ее большой можно было с большой натяжкой – непреднамеренный каламбур, – но в ней хватает места для двуспальной кровати, втиснутой между стеной и ночным столиком. А еще в ней есть шкаф. На одной из его дверей красуется ростовое зеркало, которое я заклеила куском обоев. Окно выходит во двор; я предпочла бы улицу, но по крайней мере там тихо. Кроме зимы. Потому что зимой масляный обогреватель сходит с ума, издавая такие звуки, будто по нему колотят молотком.
Эйприл усердно вкалывает – она юрист, занимается подбором персонала и постоянно занята. Ей удалось взять ипотеку, которую, по сути, частично выплачиваю я. Иногда Эйприл даже готова вместо денег брать вещами, как, например, взяла подарочный набор «Ив Сен-Лоран». Я стащила его в магазине, но сказала, будто мне вручили его в подарок за то, что я выложила в социальные сети очень хорошую фотографию основателя бренда. Похоже, Эйприл нисколько не смутил разрыв на упаковке там, где был приклеен ценник.
– Ты формируешь мнения? – широко раскрыв глаза от удивления, спросила она.
Обмануть Эйприл так легко, что мне становится как-то не по себе, особенно если учесть, что работа ее заключается как раз в том, чтобы никто ее не обманывал. Эйприл спросила так лишь потому, что знает о моем пристрастии к социальным сетям, и, может быть, потому, что я изредка вру. Как-то раз, когда она спросила у меня, чем я занимаюсь, часами уставившись в экран, я показала ей гламурные снимки, сделанные другими людьми, и сказала, что все они мои.
На самом деле я работаю всего дважды в неделю, по утрам, а все остальные дни провожу, зависая в телефоне и издеваясь над пользователями «Инстаграма[3]». В этом есть что-то странное? Я не знаю. Иногда говорю себе, что раз я не обитаю в темном подземелье, питаясь содранной со стен плесенью, то со мной всё в порядке. Я не сумасшедшая. Это просто навязчивая страсть.
Она началась так же, как и любое пристрастие к социальным сетям: мне захотелось посмотреть, чем сейчас занимаются все те, кого я когда-то знала. В первую очередь речь шла о девочках, вместе с которыми я выросла. Они вели тот же самый роскошный образ жизни, что и я, их родители были завсегдатаями тех же самых клубов для избранных, что и мои родители, и даже пользовались услугами тех же самых стилистов и продавцов-консультантов. Они отдыхали там же, где отдыхали мы: зимой – на горнолыжном курорте в горах Колорадо, летом – на островах Карибского моря, по выходным – в престижных Хэмптонсе[4] или в Кейп-Коде[5]. Я не знала никого за пределами этого мира до тех пор, пока не оказалась отрезана от него.
Через какое-то время наблюдение за бывшими знакомыми превратилось в нечто большее, чем увлечение. По сути дела, эти женщины жили моей жизнью. Я представляла себя на их фотографиях, вырезала свое лицо и накладывала вместо их лиц. Я воображала, будто замужем за их мужьями или помолвлена с каким-нибудь крутым типом, который окончил престижный университет и готовится сменить своего отца во главе крупного финансового фонда. Как и у них, у меня к настоящему времени уже должны были быть дети, а также невероятно важная и блестящая работа. Как и они, я должна была быть страшно занята, разрываясь между идеальной личной жизнью, идеальной карьерой и идеальными детьми! Однако на самом деле я абсолютно свободна – если не считать сомнительной работы в кабинете доктора Лёве по утрам два раза в неделю; вот почему у меня есть время копаться в «Инстаграме».
Моя страничка в интернете не имеет с реальной мной ничего общего. Кого заинтересует угрюмая, недовольная всем двадцатичетырехлетняя неудачница? Мои пятьдесят пять подписчиков считают меня «публицистом-фрилансером, неисправимой оптимисткой». Я выкладываю коллажи общедоступных фотографий. На них я, которая не я, в экзотических местах, мой лжеофис со сногсшибательной «доской желаний», мой крутой приятель (по крайней мере, его затылок) в постели, частично прикрытый скомканной простыней. На самом деле просто невероятно, насколько все это легко! Я даже особо не парилась. Меня интересует только издевательство над своими бывшими «подругами».
Так что нет, никакие там мнения я не формирую. Об этом нечего и говорить. Но я отдала Эйприл украденный набор в качестве арендной платы за целый месяц, что было очень кстати.
И на этом собеседовании я сейчас только из-за нее. В противном случае я ни за что не стала бы себя утруждать, но у Эйприл есть это. Вера в меня, как я это называю. Она упорно старается вытащить меня из нужды. Словно миссионер, присланный в чужую страну проповедовать силу позитивного мышления, где чужая страна – это я.
– Эйприл, я не хочу, чтобы меня отсюда вытаскивали. Мне нравится моя нужда. Потребовалось столько усилий, чтобы в ней оказаться… С какой стати мне от нее отказываться?
– Ты упиваешься собственными страданиями. Я просто не понимаю, почему ты на себя плюнула. Ты очень красивая. Просто, сама знаешь, нужно привести в порядок кожу, сделать макияж, каждый день ходить гулять – и ты мгновенно сбросишь несколько фунтов. Ты сама себя не узнаешь.
– Из тебя получился бы великолепный оратор-вдохновитель. Или глава религиозного культа.
– Ты сама не понимаешь, чего себя лишила, только и всего. Найди работу. Почаще выходи из дома. Заведи друзей, и ты сама увидишь.
– Как скажешь… Оладьи еще остались?
…Владелец «Мебельного улья» – хороший знакомый Эйприл. Он мимоходом обмолвился ей, что магазин ищет нового администратора, человека, который будет вести учет, выписывать счета, и – для нее это стало решающим аргументом – который будет заниматься маркетингом в социальных сетях. Она порекомендовала меня.
– Это тебе идеально подходит. Ты – как раз та, кто ему нужен.
– Но у меня уже есть работа.
– Отвечать на телефонные звонки два дня в неделю едва ли можно назвать успешной карьерой. Даже если за это хорошо платят.
Эйприл частенько недоумевает, как мне удается платить тысячу триста двадцать долларов в месяц за аренду, работая два раза в неделю по полдня в маленьком медицинском кабинете на окраине. Подобно большинству людей, если б могла вообще не работать, я не работала бы. Однако от тех денег, что были в нашей семье, давным-давно не осталось и следа. Но мне повезло: когда я заглянула к своему врачу за рецептом антидепрессантов, его секретарша только что уволилась, поскольку одного из пациентов вырвало на ее босоножки. В кабинете воцарился полный хаос, и я предложила: «Доктор Лёве, я вам вот что скажу: сегодня я отвечаю на все ваши звонки, а затем следующие пять приемов у меня бесплатные. Как вам такое?» В конце дня мне предложили постоянную ставку. Я работала два дня в неделю за жалкие одиннадцать долларов в час с восьми утра до полудня, когда меня сменяла Салли, другая секретарша.
На второй неделе я пришла в кабинет на двадцать минут раньше срока и застала доктора Лёве получающим удовольствие с помощью интернет-странички, посвященной большим сиськам.
– Если хотите, можете пощупать мои, – предложила я. – Сто долларов.
Груди у меня большие, и в настоящее время не используются. Я рассудила, что можно заставить их немного поработать. Все получилось просто замечательно. Настолько, что мое еженедельное жалованье поднялось до двухсот пятидесяти долларов. Ну а что? Я ленива.
Нужно ли говорить, что об этой стороне моей работы Эйприл не знает, и когда она говорит: «В каждой работе есть достоинство, какой бы черной она ни была», – то имеет в виду обработку телефонных звонков.
– Но ты способна на большее, Клэр! Разве ты не хочешь сделать карьеру? Построить свою жизнь?
– Нет, не хочу. И у меня нет абсолютно никакого опыта. Я имею в виду, реального опыта в маркетинге.
– Это не маркетинг, Клэр. Это работа администратора. С широким кругом обязанностей. Вот в чем вся прелесть, разве ты не видишь? Ты сможешь стать маркетологом, потому что это у тебя будет хорошо получаться!
– Ну, в любом случае мне нечего надеть на собеседование, так что вопрос закрыт.
Эйприл печально покачала головой.
– Вечно ты преувеличиваешь…
И не успела я опомниться, как она уже оказалась в моей комнате, вытаскивая из шкафа одежду и швыряя ее через плечо на незаправленную кровать.
– Клэр, у тебя столько красивых вещей! Почему ты их не носишь?
– Потому что они мне не идут. Я даже не знаю, зачем храню их. – Выхватив у Эйприл из рук серебристое вечернее платье, я скомкала его и отправила обратно в глубину шкафа.
В конце концов Эйприл остановилась на сшитом на заказ пиджаке спортивного покроя и расклешенных брюках в мелкую черную с белым клеточку.
– Это мое? – спросила я, забирая у нее плечики. Я даже не узнала этот костюм. Не стащила ли я и его тоже? – Даже не думай. Я буду выглядеть нелепо.
– Ты будешь выглядеть бесподобно! Профессионально, но с изюминкой. Внушительно.
Ленивые люди бывают на редкость упрямыми, и я – не исключение. Но если Эйприл на что-то настроилась, устоять перед ее натиском не сможет никто. В конце концов оказалось проще уступить, хотя я прекрасно понимала, что у меня практически нет никакой надежды получить работу.
…Но сейчас, когда я здесь, болтаю с Джеком и его коллегой Кейт, что-то меняется. Мне требуется какое-то мгновение, чтобы понять, в чем дело, но затем все встает на свои места. Я получаю удовольствие. У меня возникает мысль, что, может быть – может быть, – я справлюсь.
– Клэр, расскажите нам о себе.
Едва ли я скажу им правду, но это работа администратора, а обращаться с компьютером и отвечать на звонки я умею. К тому же у меня есть определенный актерский талант. Я осознала это много лет назад и неоднократно использовала себе во благо. Впрочем, Эйприл наверняка наговорила про меня уйму хорошего, потому что Джек и Кейт спрашивают, нет ли у меня каких-либо мыслей насчет продвижения их торговой марки в социальных сетях. Вообще-то есть. Они слушают меня, им нравятся мои мысли, они делают заметки и задают вопросы, они благодарят меня за мои предложения, смеются над моими шутками, что всегда делает меня смелее. И когда тридцать минут спустя я ухожу, эта работа уже кажется мне прикольной. Джек и Кейт производят впечатление милых людей, и я начинаю жалеть о том, что не надела что-нибудь другое. Наряд, который на мне сейчас, принадлежит какой-то высокой и стройной девушке, излучающей уверенность. Истинной Клэр. И на ней – да, конечно, он кричал бы о классе, шике. На мне же он говорит… даже не знаю о чем. Прикольно.
Я выхожу из здания как раз в тот момент, когда мимо проходит женщина с собакой на поводке, какой-то маленькой черной поджарой зверюгой, которая тотчас же принимается лаять на меня, капая слюной с оскаленных клыков.
– Коко! Успокойся! – кричит женщина и виновато смотрит на меня. – Простите, простите, пожалуйста… Коко!
Однако у нее едва хватает сил удерживать непослушную тварь, и когда она тянет поводок обеими руками, ее хорошенькая розовая сумочка от «Кейт Спейд»[6] сползает у нее с плеча и падает на тротуар. Какое-то мгновение я думаю, не схватить ли мне сумочку и дать деру, но, невзирая на лающее животное, я в хорошем настроении.
– Ничего страшного! – я машу рукой.
И давайте взглянем правде в глаза: это Манхэттен, Верхний Ист-Сайд. Здесь не пройдешь и пяти шагов, не запутавшись в поводке из итальянской кожи ручной выделки, на одном конце которого – светская львица в наряде от «Диор», а на другом – тибетский мастифф.
Женщина милостиво улыбается, подбирает сумочку и собаку и быстро уходит на каблуках, таких тонких и острых, что ими можно было бы играть в дартс. Я достаю сотовый и звоню Эйприл.
– Ну, как прошло собеседование? – кричит она в телефон.
– Ничего, хорошо. Ты где?
– В метро, на «Деланси»… секундочку.
Я сворачиваю на Парк-авеню и, зажав телефон между ухом и плечом, роюсь в сумочке в поисках карточки на метро.
На улице жарко и душно. В такую погоду все стремятся в магазины в поисках кондиционеров. Я обливаюсь по́том. К тому же сейчас время обеденного перерыва, и народу по-настоящему много. Мне приходится прилагать все свое мастерство, чтобы не натыкаться на людей.
Аромат дорогих духов заставляет меня поднять глаза. Что-то в этом запахе пробуждает далекие воспоминания, ухватить которые не удается. А может быть, у меня в ноздрях защипало от знакомого запаха… Запаха денег.
Я нахожусь прямо перед салоном Алекса Морено, где делают прически все, кто живет поблизости. Из него только что вышла изящная женщина лет сорока с небольшим, одетая в легкий костюм с металлическим блеском. Волосы до плеч теперь идеально уложены. Вероятно, ее зовут Клэр. Без задней мысли я мельком заглядываю внутрь, и на какое-то мгновение весь окружающий мир замирает.
Это она.
Глава 2
Я останавливаюсь так резко, что тот, кто шел следом, натыкается на мое плечо, толкая меня вперед. Оборачиваюсь и сверкаю глазами на молодого парня. Тот достает из уха наушник и раздраженно щелкает языком. Оскалившись, я шиплю на него, и парень отскакивает назад и обходит меня стороной. Я возвращаюсь на два шага назад и снова оказываюсь перед салоном.
– Ты слышала, что я сказала? – Это голос Эйприл. Я начисто забыла про телефон, однако прижимаю его к уху с такой силой, что болят хрящи ушной раковины.
– Всё в порядке, Эйприл. Увидимся дома. – Я заканчиваю разговор.
Она здесь. В Нью-Йорке, в салоне Алекса Морено. Я бы сказала, что не могу поверить своим глазам, но понимаю, что это правда. Я ее чувствую. На меня нахлынули воспоминания, вспоровшие едва затянувшиеся шрамы.
Дверь снова закрывается. Не хочу заходить внутрь. Опасаюсь, что она меня увидит. Узнает ли она меня? Сомневаюсь. По большей части я сама себя не узнаю. Во мне не осталось ничего от той стройной, уверенной в себе девушки, какой я была тогда, много лет назад. Тогда у меня были фарфоровая кожа и длинные волнистые светлые волосы, ниспадавшие на спину. Теперь кожа тусклая, а волосы безжизненно облепили череп. Если б меня сейчас увидела моя мать, клянусь, после всех тех денег, которые было потрачено на мое образование и внешний вид, она умерла бы. Впрочем, ее уже давно нет в живых, поэтому…
Это должна была быть я. Там, в салоне. Это мои волосы должен укладывать сам Алекс Морено, звездный парикмахер. А она должна была бы стоять у себя дома, склонившись над маленькой обколотой раковиной, с волосами, липкими от дешевой краски карамельно-коричневого цвета. Струйки холодной воды стекали бы по ее затылку, намочив горловину футболки.
Я подхожу вплотную к витрине, однако матовое стекло практически не позволяет разглядеть что-либо внутри. Я сдвигаюсь туда, где больше стекла и меньше матового, обхватив руками лицо.
Вот она. Я смотрю на нее в большое настенное зеркало и чувствую, как то, что осталось от моего сердца, разбивается вдребезги на тысячу осколков. Она листает журнал, опустив взгляд. Более привлекательная, чем мне помнится, более… женственная, уверенная в себе. Есть что-то в том, как она проводит длинным указательным пальцем по брови. У нее за спиной тип с коротким «ежиком» размахивает вокруг ее головы феном, и в какой-то момент волосы разлетаются во все стороны и она становится похожа на Горгону.
И тут она поднимает голову. Смотрит на меня. Наши взгляды встречаются, и я отступаю назад, затаив дыхание. Но на мне огромные темные очки, дешевая подделка под «Барберри», и, как я уже говорила, внешне я нисколько не похожа на ту счастливую наивную тринадцатилетнюю девочку, которой была тогда. В доказательство этого она снова смотрит на себя, наблюдая за тем, как распрямляют и укладывают ее волосы. Она понятия не имеет, кто я такая.
На углу расположилась итальянская булочная с одним-единственным кованым железным стулом за круглым столиком на улице. Я стремглав несусь к ней, чувствуя, как по телу струится пот. И дело тут, пожалуй, не только в температуре. Усаживаюсь на стул и, уронив сумочку на стол, перерываю ее содержимое в поисках мятой пачки гигиенических салфеток, после чего промокаю с затылка капли пота, прикладываю к уху телефон и делаю вид, будто слушаю, однако мой взгляд не отрывается от двери салона.
Что она делает в Нью-Йорке? Она ведь живет в каком-то захолустье, разве не так? Где-то в холодной глуши, где во льду выпиливают круг, забрасывают туда удочку. Что-то вытаскивают и называют это обедом. Должно быть, она купается в деньгах, раз может позволить себе укладывать волосы у Алекса Морено. Неужели не боится, что ее могут узнать? Я с такой яростью кусаю заусенец на большом пальце, что выступает кровь. Маленькая красная капелька. Я по-прежнему прижимаю телефон к уху, когда грузная женщина с жесткими черными кудрями и в белом фартуке подходит к моему столику, сердито наклонив голову набок.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – резко спрашивает она.
«Нет. Скройся!»
Я больше не смотрю на салон-парикмахерскую. Указываю на телефон, словно это все объясняет, поскольку не собираюсь тратить пять долларов на чашку кофе – даже если он сварен на воде из ледников Исландии, после чего еще раз отфильтрован для большей чистоты. Я собираюсь сказать, что мой жених попал в аварию и я пытаюсь выяснить, в какую больницу его доставили, когда она проходит прямо мимо меня.
Она не замечает меня, даже не бросает искоса взгляд в мою сторону. Поправляет на плече ремешок сумочки от «Шанель», и я замечаю у нее на пальце платиновое обручальное кольцо с бриллиантом.
– Нет, спасибо, – говорю я.
Швыряю телефон в сумочку и иду следом.
* * *
Я понятия не имею, куда мы направляемся и сколько времени это займет, но тем не менее следую за ней по пятам. Держусь чуточку позади, чтобы хорошо ее видеть, но в то же время не наткнуться на нее, если она вдруг остановится. Она выглядит такой красивой, такой уверенной в себе… Легкая юбка, летающая вправо и влево в такт шагам, такая же легкая джинсовая куртка, которая смотрится стильно и изящно; густые каштановые волосы, расчесанные посредине, ниспадают на плечи. Как и юбка, волосы красиво подпрыгивают при каждом шаге, а я кусаю губы и вонзаю ногти себе в ладони.
Она переходит на противоположную сторону Мэдисон-авеню и ненадолго останавливается перед бутиком «Ральф Лорен». Если обернется прямо сейчас, то увидит меня торчащей на углу подобно живой статуе. Я чувствую себя на виду у всех. Роюсь в сумочке, достаю сотовый и делаю вид, будто смотрю на экран, однако все это время не отрываю от нее взгляда. Она поднимает на макушку свои солнцезащитные очки – настоящие «Барберри», готова поспорить, а не какая-то дешевая подделка, подобранная в автобусе.
Надо же такому случиться – мне приходит сообщение… От Эйприл.
Всё в порядке?
Но она снова двинулась дальше. Поднимает руку, чтобы взглянуть на часы, и ускоряется, и я прихожу к выводу, что она опаздывает. Надеюсь, что она не станет ловить такси, однако если это произойдет, то я сфоткаю номерной знак, чтобы потом можно было позвонить в таксопарк и сочинить какую-нибудь историю, выяснив конечную цель поездки.
На следующем перекрестке – французская кондитерская. Мне она хорошо знакома. Я обычно заглядываю в нее, чтобы купить миндальное печенье, потому что еда – это все, чем я занимаюсь. Но не сейчас.
Сейчас мы идем вдоль Центрального парка, и я обильно потею. Плотная ткань штанов натирает внутреннюю сторону бедер. Да, знаю, в такую погоду нужно было бы надеть юбку, но я не из тех, кто носит юбки. Только не с таким телом.
Она сворачивает на Восточную Шестьдесят третью улицу, и я перехожу на противоположную сторону, перед тем как сделать то же самое, словно иду куда-то по своим делам. Она останавливается перед одним из самых красивых особняков в районе. Камни оттенка «красная охра», просторная терраса на верхнем этаже. И тут, внезапно, входная дверь распахивается и проглатывает ее.
Когда-то я жила в двух кварталах от этого места. Все вокруг мне знакомо, потому что это часть моего детства; вот почему я никогда не прихожу сюда без крайней необходимости.
Я жду несколько минут на тот случай, если она появится снова, после чего пересекаю улицу и разглядываю входную дверь. Никакой таблички нет, нет ничего, что указывало бы, к кому она пришла. Я прижимаю ладонь к камню. Его неровная текстура впивается в мягкую кожу. Я давлю до тех пор, пока не становится больно.
– С вами всё в порядке? – Я оборачиваюсь. – Помощь не нужна?
– Нет, спасибо, – самым милым голосом говорю я пожилой женщине. Та кивает и уходит прочь.
Когда-то у меня была жизнь, лучше, чем у большинства людей. Такая жизнь, когда ты живешь в особняке вроде этого.
Но затем появилась Ханна Уилсон и отобрала у меня эту жизнь.
* * *
Не проходит и дня, чтобы я не думала о Ханне Уилсон. Иногда я очень стараюсь не думать о ней, но это только делает все гораздо хуже. Ханна Уилсон – словно короста на моем сердце. Я вспоминаю события десятилетней давности. Без задней мысли, просто так получается. Представляю другой исход. Тот, в котором мы узнаём, кто она такая на самом деле, пока еще не слишком поздно. В этой фантазии весь мир выясняет, какая она плохая и как несправедливо обошлись с нашей семьей. Весь мир жалеет нас, а Ханна Уилсон отправляется за решетку. Но это лишь еще больше злит меня.
* * *
Когда я возвращаюсь домой, Эйприл уже там. Она никогда не приходит раньше семи.
– Неужели уже так поздно? – изображаю я удивление мужа, обещавшего быть дома к ужину, но вместо этого задержавшегося в баре, чтобы пропустить по стаканчику с друзьями.
– Ты получила работу, – говорит подруга, пропуская мой вопрос мимо ушей. Она стоит перед раковиной, спиной ко мне. Открывает и закрывает воду и ставит в сушилку посуду, оставшуюся с завтрака.
– Откуда ты знаешь?
– С тобой связаться не смогли, поэтому позвонили мне. Где ты пропадала весь день?
– Хо, я получила работу… Ого! – Я пододвигаю стул и плюхаюсь на него. Я удивлена. И польщена, этого не отнять. Наверное, если б не встреча с Ханной, я, пожалуй, приняла бы это предложение. Странно думать об этом, учитывая то, сколько времени я потратила, уклоняясь от настоящей работы.
Эйприл оборачивается ко мне.
– Ты довольна?
– Эйприл, я не пойду на эту работу.
– Это еще почему, черт побери?
«Потому что не может быть и речи о том, чтобы я устроилась на работу и продолжала жить своей жизнью. Только не теперь, когда она вернулась».
– Это не для меня. Извини.
Я пробую улыбнуться, но Эйприл качает головой и отворачивается к раковине. Я заполняю пустоту, рассказывая, как сожалею об этом и как признательна ей за ее усилия.
– Ты хороший человек, Эйприл. И хорошая подруга.
– В следующий раз сама будешь мыть за собой посуду. Я тебе не прислуга!
После этого мы не разговариваем. Эйприл старается вести себя как ни в чем не бывало: переодевается в спортивные брюки и футболку, натягивает носки и плюхается на диван перед телевизором. В какой-то момент встает и разогревает миску вермишели либо какого-то низкокалорийного блюда, запас которых хранит в морозилке. Я удаляюсь к себе в комнату, где меня ждут запасы чипсов и шоколадных батончиков, и не сплю полночи, ища Ханну Уилсон в социальных сетях.
В мире много Ханн Уилсон, но та, которая мне нужна, не любит социальные сети, что неудивительно, если задуматься. Однако несколько лет назад я узнала, что она является совладелицей канадского цветочного магазина с названием «99 лепестков». Это была открытая страничка, и там висела фотография, на которой Ханна стоит перед магазином вместе с другой женщиной. Внизу было написано ее имя, однако я и без этого тотчас бы ее узнала. Я тогда с такой силой прикусила изнутри щеку, что потом было больно есть. Ханна выглядела счастливой, что было хуже всего.
Сначала я предположила, что она там работает, но, прочитав статью – что-то о первой годовщине магазина, – выяснила, что она владеет им вместе с той женщиной с фотографии. От понимания того, что Ханна добилась успеха, что у нее отличная жизнь, захотелось кого-нибудь укусить.
Я позвонила к ним в магазин и заказала цветов на несколько тысяч долларов. Я была очень убедительна – сказала, что цветы предназначаются для праздника в соседней церкви и что флорист, чьими услугами мы обычно пользуемся, не смогла удовлетворить наши запросы. Я назвала настоящие имя и адрес и даже перевела сто долларов аванса. После чего дождалась назначенного дня, когда, по моим подсчетам, все уже должно было быть готово, позвонила в банк и заявила об утере кредитной карточки. Никаких цветов в Торонто я не заказывала. С какой стати мне это делать, я там никого не знаю. После чего добавила:
– Однако это странно, потому что с карточки одной моей знакомой также списали без ее ведома несколько тысяч долларов, якобы за покупку цветов. Я уверена, что это то же самое место. Может быть, вашему отделу по борьбе с мошенничествами следует к ним присмотреться? Очень похоже на прикрытие какого-то противозаконного бизнеса…
Не знаю, потерял ли магазин в конечном счете несколько тысяч долларов или же банк расследовал его деятельность на предмет махинаций, но мне хочется думать, что произошло и то и другое.
Так или иначе, я не нашла Ханну Уилсон. Ни в «Фейсбуке», ни в «Твиттере» ничего. Я прошерстила «Инстаграм», но не обнаружила ничего свежего. Лишь пара давних фотографий на странице того цветочного магазина.
После этого я попыталась заснуть, но мне удалось урвать лишь несколько коротких мгновений, когда у меня смыкались глаза и начинался сон, в котором я падала.