narsyy
Да родится искра. Часть 1
Был один вариант. Жестокий, грязный, воскрешающий старого Старкальда, который не чуждался подлости и обмана. Тот Старкальд замешан в таких мерзостях, что тошно становилось от одного воспоминания. Он давно начал другую жизнь, переродился и оборвал все связи с прошлым. Но пагубные ростки этой заразы вновь проявили себя.
Иного не оставалось.
Еще до рассвета Старкальд накинул плащ, подпоясался коротким мечом и вышел из дому. Он быстро зашагал вдоль берега мимо района, куда селили беженцев.
Простые люди в поисках спокойной жизни прибывали на север сотнями, снимаясь с мест, где жили еще их прадеды. Их помещали в длинные, наскоро обустроенные невысокие бараки без окон, на манер загонов для овец. Там тепло и сухо, на первое время князь обеспечивал их какой-никакой кормежкой, а на большее они и не рассчитывали. В районе этом полно разномастного народа со всего Нидьёра – каждый месяц новые лица.
Оставив позади бараки, от которых поднимались ввысь тонкие струи сизого дыма, Старкальд вышел к причалам, где объятые щупальцами тумана, качались на бархатной глади реки несколько грузовых кнорров и утлых рыбацких лодчонок поменьше.
Небо уже посветлело, остатки ночного мрака таяли у горизонта.
Молчун как всегда был на своем месте. Он в одиночестве удил рыбу на краю прогнивших деревянных сходней. Люди сторонились этого чудака – говорили, что с головой у него было не в порядке. Настоящего имени Молчуна никто не ведал, однако Старкальд знал, по крайней мере, один его секрет.
– Доброго улова, Молчун. Дело есть.
Сгорбившаяся фигура в потрепанной куртке из тюленьей кожи дернулась – должно быть, Старкальд разбудил его.
На сорнца воззрилось заросшее щетиной, морщинистое лицо, на котором даже в предрассветной темноте выделялись необыкновенно ясные синие глаза.
Молчун мотнул головой, как бы спрашивая, чего Старкальду надо.
– Тот толстяк с бородавкой. Как его найти?
Глава 2. Совет
В городе назревало недоброе. Все чаще, выслушивая на сборищах слово регента, родовитые мужи качали головами и обменивались недовольными взглядами, не стесняясь фыркнуть или издевательски усмехнуться. В разговорах, которые удавалось подслушать, в его адрес неприкрыто звучали оскорбления и проклятья.
Упрямый, будто дикий кабан, Харси ан Эффорд на все это плевать хотел. Дела он решал по-своему, а сам Феор для него из первого советника превратился в простого приятеля. Просьбы прислушаться, доводы и увещевания разбивались в пыль, наткнувшись на непреклонную волю сумасброда.
Так было и с поставками зерна, когда Харси ни с того, ни с сего в ходе переговоров вспылил и приказал выпроводить южан-купцов со двора, а позже Феору пришлось платить Камышовому Дому полуторную цену. То же произошло и во время недавней тяжбы, когда три лошади высокородного Олена забрели на участок сотника Ранселя, а последний из старой мести к Олену пустил их на мясо. На суде-домстолле Харси, будучи в приподнятом настроении и не желая долго выслушивать обоюдную брань, запросто отверг все нападки Олена и провозгласил, что Рансель поступил по закону, чем вызвал настоящую бурю страстей и стал врагом не только Олена, но и его кровных братьев.
Харси не готовили в правители в отличие от Хаверона. Он ничего не смыслил в политике и дипломатии, умудряясь чуть ли не всякий раз найти такой выход из положения, который не устраивал ни одну сторону. Каждый подобный просчет больно бил по его репутации как среди знати, так и в умах простого народа. Иногда Феору казалось, что Харси делает это нарочно, будто бы развлекаясь и теша свое самолюбие.
Регент был опытным следопытом и неплохо разбирался в ратном деле, поскольку сам до недавних пор командовал обороной западных рубежей, но на севере прошли времена, когда власть удерживается только силой, а споры решаются честным поединком. Долго такой правитель не продержится, это уж точно.
После таинственного исчезновения Хаверона все пошло наперекосяк. Жена его, Эгелиза, давно почила, не принеся сыновей, и едва Дом облетела весть о том, что властитель пропал, поползли дурные слухи. Все знали: без князя быть беде.
Аммия еще мала, потому главным претендентом на регентство стал родной брат ее отца Раткар, что заправлял во втором по величине селении Дома – Седом Загривке. Долгие годы он был в тени Хаверона, но не потерял врожденное стремление к власти. С детства Раткар мечтал превзойти брата и наверняка уже спал и видел на своем пальце княжеский перстень, но тут случилось неожиданное – нашли скрепленный печатью завет от самого пропавшего владыки, который при его смерти провозглашал регентом при дочери его двоюродного брата Харси. Мастер-первосуд в окружении множества служек долго корпел над свитком, но подтвердил-таки подлинность начертанных рун, и Раткару пришлось покориться.
Впрочем, этот проныра не отступился от замыслов и стал из своей вотчины строить козни новому регенту, разводя порочащие сплетни, списывая на того все неудачи в делах торговли и охраны границ, мало-помалу переманивая жадных до наживы купцов и простодушных мужиков на свою сторону, увещевая их, что только его острый ум и решимость способны вернуть Дому былое величие. Сидя у себя на заснеженных задворках в окружении наемников, он открыто насмехался над единственной наследницей – Аммией, которую называл не иначе, как кукольной княжной.
Бедная девушка невинна и чиста, словно воды Хрустального озера, и множество достойнейших мужей мечтает взять ее в жены, зато другие – желают избавиться. Люди, которых Харси ранее считал верными, все чаще воротили нос от будущей законной княжны, и с каждым месяцем становилось труднее удержать воедино разваливающийся на части север. Даже низовцы со снисхождением взирали на стройную красавицу, похожую на горную козочку. Феор понимал их – времена требуют сильного правителя с жестким нравом и твердой рукой. Только так можно противостоять сгущающейся тьме у порога.
Летописи помнят, что девы уже приходили к власти, хоть и чрезвычайно редко, но кто даст Аммии спокойно дожить до середины следующего лета, когда ей исполнится шестнадцать?
В прошлом месяце до Феора дошла молва, будто Раткар объявил в Седом Загривке очередной набор в дружину – явно не для того, чтобы поохотиться на диких собак или прогнать лесную ведьму. Люди идут к нему, зарясь на обещания о скором богатстве. Глупцы, верно, думают, что оно непременно свалится прямо с неба, едва их хозяин взберется на княжеское кресло.
Так Дом оказался на грани раскола и открытой вражды, но Харси предпочитал ничего не замечать. Хуже всего, интриган Раткар, похоже, спелся с самой могущественной и зловещей силой во всем Нидьёре – иноверцами-культистами, чьи длинные мерзопакостные щупальца протянулись от знойных пустошей Ренга далеко на юге до зеркальных гладей Хрустального озера и Черных порогов на западе. Феор слабо разбирался в тонкостях их верований, но знал главное – это лишенные сострадания бесчестные отступники, предавшие Творца. Они проповедуют, что грядет новая эпоха, и им предначертано быть наместниками в мире людей. Уже сейчас культисты задирают головы и на равных общаются с вождями, князьями и наследниками королевских родов на юге. Они богаты, потому как связаны с другим всесильным братством – Лепестками. Год от года к ним приходит все больше людей – даже здесь, в Доме Негаснущих Звезд, священном месте, где давным-давно правил Сын Пламени Гюнир.
Север никогда не славился единством, несмотря на то, что род Эффорд не прерывался. Народ здесь гордый и злопамятный. Одной Хатран известно, как разом забыть все старые обиды, семейные ссоры и неурядицы и перестать резать друг друга в надежде обрести влияние и власть.
Власть! Над кем, во имя Шульда? Над несчастными рыбаками и охотниками, каждую зиму молящимися о том, чтобы хоть как-то прокормить семью и дожить до весны? Над обнесенными деревянным частоколом дворами на три дома? Даже солеварни, прежде славившиеся баснословным барышом, теперь приносят лишь головную боль, ибо народ редеет, а возить большие грузы до крупных южных форпостов становится все труднее. Серебром не откупиться от чудовищ. Им не нужны наши жалкие монеты, меха и купчие бумаги.
Феор не понимал этой абсурдной тяги человеческих сердец – жажды роскоши посреди гибнущего мира. В то время, когда одни прозябают в нищете, другие стремятся накопить как можно больше, даже если половина богатства пропадет в погребах и на складах, а на оставшуюся часть ничего нельзя будет купить. В их сундуках чернеет нечищенное серебро и истлевают расшитые золотом парчовые и шелковые платья, в их амбарах плесневеют овощи и мука, в их ледниках гниет вяленое мясо, а в арсеналах покрывается ржавчиной старинное оружие и доспехи. Жадность – страшнейший людской порок.
Последние две ночи выдались скверными. Гон разразился посреди белого дня и принес немало худых вестей. Целые сутки дружина прочесывала окрестности в поисках пропавших. Смерть собрала щедрый урожай, но и теперь еще есть надежда, что некоторые вернутся.
Феору не спалось. Он поднялся пораньше, вышел во двор и вдохнул морозный воздух, которым веяло от наполовину скрытых туманной дымкой Хладных пиков. Далеко на востоке, за темнеющие массивы хвойных лесов цеплялось угрюмое солнце, озаряя долину холодным неприветливым светом и пробуждая кормилицу-речку, что тянется до самого Северного моря. В небо лениво поднимались тоненькие струйки дыма от соседних домов, облепивших крутые холмы. Совсем скоро выпадет снег. Почти тридцать лет назад Феор явился на север, а страсть к здешним величавым видам нисколько не притупилась.
Он надеялся поговорить с Харси наедине, а потому чуть свет отправился к княжескому терему на самую окраину Искорки.
Домишки в городе были низенькими, с сенями и чердаком, дабы лучше удерживать тепло. Дверь тоже ставили низкую – приходилось нагибаться, чтобы пройти. Щели меж бревнами затыкали мхом и паклей, а после обмазывали глиной. В особенно холодную пору даже скотину загоняли домой. Но если дом построен по науке, то печь с очагом давали достаточно жара, чтобы не замерзать и в самую лютую зиму. В последние время все чаще вырезали в стенах окна и укрывали их бычьим пузырем или слюдой, а на зиму плотно запахивали ставнями. Не желавшие пахнуть дымом богачи и вовсе ставили полноценные трубы. Старики такие новшества не жаловали.
Княжеские хоромы иного рода. Чертежи для изготовления сруба князь Хаверон заказывал у мастеров из Камышового Дома, где жива еще древняя инженерная традиция королевства Ховеншор. Это был большой особняк на южный манер с множеством покоев и светлиц, отдельными комнатами для прислуги, кухней и горницей. Ученый строитель долго ломал голову над правильным расположением печей и воздуховодов, дабы такую огромную храмину можно было протопить. Он предложил в качестве материала редчайшую изумрудную сосну, что растет только на Дальнем севере и по поверьям гонит прочь холод. Князь не пожалел серебра, и не зря – дом получился теплый, ладный и приятный глазу: с резными фронтонами, родовыми знаками на причелинах, коньком в форме соколиной головы, несколькими неширокими окнами с самым настоящим стеклом, а также изящным крыльцом, что украшали расписные узоры.
Хаверонов терем стал подлинным северным чудом, на которое еще долго съезжалась смотреть вся округа. Ветер трепал на его крыше гербовые стяги, где на сером фоне красовались две алых четырехконечные звезды – символы Хатран и Шульда.
За домом разбили небольшой сад вокруг Звездного дуба, чья кора от основания до макушки и раскидистых ветвей в темноте лучилась призрачным светом. Великан этот крайне редко попадался в лесной крепи и давал мало желудей, оттого стал символом удачи и благополучия для охотников.
Город просыпался.
На пригорке у реки уже паслась отара овец. Двое мальчишек в теплых шубах и шапках из той же овечьей шерсти, бегали рядом и неутомимо сражались на деревянных мечах. Феор помнил себя таким же сорванцом. Как же давно это было…
Мужичье брело к полям сеять озимые. Им помогала каурая лошадка, запряженная телегой с пузатыми мешками. Кузнец тоже не спал – с края селения эхом доносился приглушенный звон металла.
На утро был назначен ратный совет по погрому в Шелковице – еще одной напасти, которая постигла южную четверть.
Поблизости от деревни как-то давно обнаружили диких бабочек – северных сородичей шелкопрядов. Прослышавшие о таком богачи нагнали людей, устроили поселение и попытались обуздать строптивых насекомых. Долгие годы кропотливой работы ни к чему не привели – секрет технологии из Теима постичь не удалось, но сама деревенька с чудным для севера названием так и осталась. Впрочем, теперь в тех местах вряд ли захотят селиться.
Вчера посланец Феора сбегал к сотнику, чья дюжина побывала в Шелковице, и все разузнал. Вести пришли самые темные, и совет наверняка затянется до полудня. После предстояли требы: прием двух десятков просителей, выслушивание тягомотных жалоб и бесконечных споров о земле, борьба за крохотные клочки которой не прекращалась ни на день. Поэтому застать регента одного можно было лишь на рассвете.
Феор долго откладывал этот разговор, но время пришло. Он сильно сдал и постарел. Не раз он замечал за собой, что путается в самом простом, начисто забывает первейшие дела, не улавливает в речах скрытые смыслы, что так важно для советника. Годы брали свое, и несмотря на природную проницательность и отточенный ум, его служба подошла к концу. Мир непрерывно менялся, а он не желал меняться вместе с ним. Феор все посчитал – дохода от медоварни вполне хватит на безбедную жизнь.
Он не желал признаваться себе, что главная причина такого решения – страх. Не чудовищ боялся Феор, а людей. Среди родовитых мужей постоянно росло недовольство, грозившее вылиться в мятеж. В этом случае под удар может попасть и его семья.
Регента он нашел на конюшнях – Харси любил ухаживать за лошадьми, когда выдавалось свободное время, оттого поднимался обычно еще до зари. Феор несколько раз осторожно заикался о том, что ему не пристало возиться в грязи и навозе и подобные низкие занятия пагубно влияют на княжий образ, но Харси не слушал.
– Только за простой работой я ощущаю себя человеком, – говаривал он, и спорить с ним было бесполезно.
Табуны особой породы диких лошадей, названной Нанир, водились в степях за Городом Тысячи Башен. Это были крепко сбитые, малорослые животные с короткими ногами и мощной грудью, сильные и выносливые.
Одного такого жеребца редкой соловой масти как раз и чистил князь-регент, одетый в рабочую робу, и издалека его нельзя было отличить от простого конюха. Он окатывал животное мыльной пеной и усердно тер щеткой, а конь фыркал и брыкался от щекотки.
Северные ветра изрезали лицо Харси морщинами, припорошили сединой виски и короткую бороду, в которой отродясь не водилось вшей вопреки устоявшемуся прозвищу. Высокий и широкоплечий, он все еще был силен и, пожалуй, дал бы фору в поединке любому сварту, но гибель жены и ребенка крепко надломила его. Это был уже не тот лихой рубака, грудью встречавший всякую пагубу. Его будто подменили. Он перестал облачаться в воинское снаряжение, более не возглавлял отряды и даже почти не выезжал из столицы, а пищу свою, после того, как однажды слег с животом, наказывал пробовать слугам. Его попрекали этим по-дружески и укоряли без всяких усмешек, но изжить причуду не удалось. Воинам трудно было поверить, что этот матерый волк превратился в труса.
– Да рассеется мрак, князь, – слегка поклонился Феор, дабы не разлить две кружки горячего молока, заботливо поданные Кеньей, что встретила его у крыльца.
– Здравствуй, Феор! – кивнул регент. – И не спится же тебе!
– Сам знаешь, я слишком стар, чтобы тратить жизнь на такое бесполезное дело, как сон.
– Да, ты времени зря не теряешь. Обкрадываешь вот мою кухарку, – рассмеялся Харси, скинул перчатки и принял кружку, от которой поднимался ароматный пар.
– Князь, я хотел поговорить об одном деле.
– С самого утра? О каком же?
Харси хлебнул молока, но вдруг отвел взор в сторону дома, расплылся в улыбке и поднял руку. Феор обернулся.
На крыльцо выплыла девушка в красном кафтане с высоким воротом и длиннополом платьице. Белокурые льняные косицы спадали Аммии на плечи. Жердинка – так ее называли в народе за свойственную юности худобу. Она приветственно помахала и направилась к ним, на ходу воздавая хвалу солнцу, что с трудом пробивалось сквозь туманное марево.
Феор очень любил Аммию за доброту и простосердечие, доставшиеся ей в наследство от матери, а также за страстную тягу к наукам, что привил отец. Однако она все еще была ребенком, сложным и противоречивым. Кротость и послушание странным образом соседствовали в ней с озорной любознательностью и периодами показного бунтарства, которые участились после исчезновения Хаверона. Однажды она забралась на яблоню и не слезала до самого вечера, потому что служанке пришло в голову потребовать этого в приказном тоне. В другой раз попросила дядю поехать в лес подышать сосновым духом, а когда Харси отказал, дулась на него целую неделю, пока тот не догадался исполнить просьбу. Феор был уверен, что Аммия могла стать хорошим правителем. Если бы ей дали время.
Стократ он твердил Харси, что ей давно пора подбирать жениха, но регент с этим не торопился и отвергал сватовство благороднейших мужей, чем еще больше настраивал их против княжеской семьи.
Аммия сразу же устремилась к коню и принялась поглаживать его.
– Да рассеется мрак, неженка. Как сегодня спалось?
Девушка склонила голову набок и скривила губы.
– Все так же. Кошмары не проходят. Но я хотя бы смогла уснуть, и ночь открыла мне кое-что интересное. Там был огромный-преогромный город и башни до самых небес.
Лицо Аммии озарилось очаровательной отцовской улыбкой.
Дурные изнуряющие сновидения мучили ее уже который месяц. Кто только не пытался излечить княжну: целители, служители Умирающего Творца, прорицатели. Они пичкали бедняжку микстурами и снадобьями, советовали избегать то жирного мяса, то рыбы, то фруктов или меда, то всего этого сразу, однако ничего не помогало. В конце концов, Харси пришел к выводу, что всевозможные припарки, лекарства и воздержания делают только хуже, после чего всех разогнал, чтобы дать Аммии немного отдохнуть. Быть может, безумные сны отступят сами собой.
– Вот вырастешь и на этот самом месте возведем башню, которую будет видно из самого Сорна. Отчего же ты проснулась в такую рань?
Княжна пожала плечами, переменив улыбку на лукавую, но ничего не ответила.
– Меня не проведешь, разбойница. Я знаю, что ты прослышала о совете, – подмигнул ей Харси. Он всячески поощрял интерес Аммии к ратной науке.
– Это ты все придумал! – шутливо ответила Аммия.
Харси усмехнулся.
– Так о каком деле ты хотел поговорить, Феор?
Советник не решился поднимать такую тему при Аммии, поэтому пришлось выкручиваться.
– От Ледяных туч вестей нет с лета. Раньше торговцы оттуда приходили часто, едва ли не каждую неделю. Не послать ли людей, пока не выпал снег?
– Врата Властителей свободны, разъезды докладывают, что дороги чисты и безопасны, насколько это возможно. Думаешь, что-то могло случиться в вотчине Старого Ульдаса? – поднял бровь Харси.
– Кто знает, – покачал головой Феор, – лишний раз не мешало бы проверить.
– Ладно, распорядись.
– А можно мне тоже наведаться к дедушке? – робко спросила Аммия.
– Только не в такое время, милая. Зима на носу. Кроме того, Феор прав – сообщение с Тучами надолго без причины не прерывается.
Харси отставил кружку и по-отечески потрепал ее волосы.
– Ты обещал мне большую поездку в этом году. Не забыл? Год скоро заканчивается, а самое дальнее, где я была – это мельница в Квашенках, – снова завела любимую тему Аммия.
Когда дело касалось острых вопросов, она проявляла настойчивость, но всегда смотрела себе под ноги, стесняясь спорить и перечить, глядя в глаза. Вот и теперь она легонько пробовала сапожком схваченную льдом лужицу, оставляя на той паутину трещин.
– Не сердись, девочка. Сейчас, правда, не лучший момент для странствий. Я знаю, что опять все позабыл, – вздохнул Харси, – Эти бесконечные сборища! Клянусь, с ними я скоро сойду с ума и не вспомню собственного имени!
– Тогда весной?
– Весной, весной.
– Ладно. Пойду пока разложу карты, – примирительно прошелестела княжна и, будто весенняя бабочка, упорхнула к Залу Мудрости.
Харси красноречиво развел руки в стороны, чем вызвал смешок Феора.
– Еще пара зим и она окончательно перестанет кого-либо слушаться, а будет только требовать, – молвил регент и снова принялся за чистку коня.
– Поверь мне, могло быть гораздо хуже. Дети без родителей часто становятся неуправляемыми и в более раннем возрасте.
– С животными то же самое, – хмыкнул Харси и швырнул пригоршню воды в морду жеребцу, но тот лишь удивленно навострил уши.
Во дворе послышался шум, показался всадник. Старкальд – тот самый сорнец, чья дюжина накануне побывала в Шелковице, а после попала под Гон вдалеке от стен города. Феор с досадой вздохнул – серьезный разговор с регентом придется отложить.
Невысокий, кряжистый, с широкой грудью и чуть проявившимся брюшком, Старкальд казался истинным воплощением несокрушимости севера. Спокойные карие глаза под выцветшими бровями таили в себе грозную силу, готовую, словно вулкан, вырваться в любой момент. За три года в Искорке он стал своим, хотя мало кто мог назвать себя его другом из-за свойственной тому мрачности и нелюдимости. Старкальда уважали, но побаивались.
Следом один за другим явились все участники совета.
Лишь воевода Астли, мастер по науке битвы, как всегда, опаздывал, но все уже свыклись с тем, что дочь его больна, и ей нужен уход. Несмотря на вздорный и ядовитый характер, Астли был надежным малым, его уважали за скупое веское слово. Феор запросто доверил бы ему свою жизнь.
Впервые столкнувшись, человек примет его за врага и возненавидит за надменность и высокомерие. Но через пару месяцев впечатление это сменится, в громовых отрывистых приказах он заметит разумное зерно, а колким насмешкам невольно усмехнется. И только пожив рядом с Астли год-другой, встретив с ним тяжелые времена и испив горькую долю, он поймет, что вернее его совета не сыщет, крепче плеча не найдет. Тогда воевода станет ему добрым другом, отцом и непререкаемым авторитетом.
***
Две укрытые мехами скамьи разделял вытянутый стол из сафранового дерева, черный, как сама ночь. В жаровнях потрескивал огонь, рождая причудливые тени на бревенчатых стенах, законопаченных мхом.
Харси сидел во главе стола, а над ним на испещренном затейливыми рисунками ворсистом ковре покоился сверкающий круглый щит с умбоном. То был древний символ Дома Негаснущих Звезд и рода Эффорд, живой свидетель эпохи, когда перволюди пришли в этот мир с отпрыском Умирающего Творца. Сталь его покрывали звездоподобные изображения и загадочные символы языка, который давно стерся из памяти людей.
Дабы не мешать, Аммия скромно спряталась в уголке. Понемногу она привыкала к взрослым разговорам и серьезным темам, набиралась опыта и впитывала дух власти.
Наконец, в дверях показался Астли – угрюмый и молчаливый, точно пасмурное утро. Лик его был словно высечен из камня, на котором льдинками сверкали холодные, колкие глаза. Он небрежно поприветствовал всех разом полукивком, занял свое место у противоположного края стола и закинул ногу на ногу.
Харси кивнул Старкальду, чтобы тот начинал. Феор заметил, что сорнец сегодня какой-то взволнованный, должно быть, еще не отошел от гибели своих.
Сварт поднялся, отвесил поклон и заговорил:
– Мой отряд добрался до Шелковицы четыре дня назад. В пути все было тихо, но в деревне… – Старкальд покачал головой, – вся земля там перерыта и вздыблена, кругом ямы, а в одном месте мы нашли здоровенный тоннель. Что-то огромное проело земную твердь. Должно быть, такое это было страшилище, что люди в панику ударились. Тела так лежали, что сразу понятно – обороняться не пытались. В деревне никого живых не нашли, кроме одного старика, он скончался у нас на руках. Толкового он ничего не сказал.
Трупов вышло четыре дюжины. Они уже пухли и разлагались – мертвыми пролежали как минимум неделю. На некоторых даже ран не нашли. Скорее всего, сердце у них разорвалось от страха.
Астли неопределенно крякнул.
Сидевшие по обе стороны от Старкальда рыжие братья-близнецы Думни и Данни, задумчиво почесали бороды. Они были сотниками городской дружины и имели одну внешность на двоих. Однако первого взгляда становилось довольно, чтобы узнать добродушного забияку Данни с сеточкой морщин у глаз, рожденной от частого смеха, и вечно хмурого, задумчивого Думни. Мать их говаривала, будто один из сыновей в детстве наелся боярышника, а второй – горькой брусники – ягоды мудрецов.
– Будь добр, продолжай, Старкальд, – проронил Имм – лысый служитель Ордена Звездного Пути, теребя в руках жемчужные четки на тонком шнуре. Облачен он был в простое белое рубище с вышитым изображением спирального солнца, от которого отходили волны лучей.
– Там несла пост дюжина Грандира, – заметил Астли, не отличавшийся многословием.
Старкальд закивал.
– Мы нашли всех, кроме Красного Барта, но про него я еще расскажу.
Владелец солеварни Кайни, толстый круглолицый торгаш, сидевший в отдельном кресле, ибо лавка его не держала, зашептался с купчишками по обе стороны от него. Каждый ратный совет они будто жарились на сковороде – подобные новости крайне вредили и без того обнищавшему рынку. Если дело пойдет так и дальше, олений бок сравняется в цене с целым мешком серебра.
– Расскажи еще про эти тоннели. Что там нашли? – спросил Натан, горделивый потомок древнего рода, когда-то правившего Домом Сельдяного Хвоста, чьи острова ныне безраздельно отданы во власть скитальцевой своры. Оставшись без родных фьордов и заливов, собрав благодаря только имени прославленного отца при себе немногочисленных мореходов, он направил корабли погибающего племени к водам братского Дома Негаснущих Звезд. Здесь, в Искорке, он искал способа возвыситься, но кровь в нем была жидка, а характер мягок, и среди знати он не приобрел должного уважения. Натан был молод, безус, русоволос, доверчив и непомерно наивен.
– Может, на них упал звездный камень с неба? – подал голос Харси.
Старкальд покачал головой.
– Большинство тоннелей оказались коротки и никуда не вели – тварь взрывала грунт и возвращалась на поверхность. Ямы эти были так отвесны, что походили на колодцы, и спуститься туда не вышло – землю будто прошивало огромным копьем. Мы облазили всю деревню и отыскали один отлогий проход. Туда и вели следы Красного Барта. Сапожищи у него огромные, ни с чем не спутаешь.
– И Барт сам ушел туда? Быть того не может. Если все так перепугались и сорвались в бегство, на кой хрен ему переться в тоннель? – засомневался Данни.
– Следы не обманешь, – пожал плечами Старкальд.
– Вы не пошли за ним? – спросил Астли.
– Сначала мы кричали его, потом немного продвинулись вглубь. Уклон там не такой уж крутой – идти можно. Это было похоже на пещерный лаз с оплавленными стенами. Ширина – две косых сажени, идти могло сразу четверо в ряд. Существо, что устроило его, было здоровенным и очень горячим. Обожженная земля там ссохлась и превратилась в камень, так что своды тоннеля не обрушивались. Мы шли и шли, но тоннель уходил все дальше и дальше, без конца. После сотни шагов я приказал поворачивать. Кто знает, что там. У меня не так много людей. Ну и… целая неделя минула.
– Ты все правильно сделал, – оборвал его оправдания Харси.
Старкальд с благодарностью поклонился, потом продолжил медленно, подбирая слова.
– Я не рассказал еще об одном. Из глубин в том месте раздавался странный гул, который то усиливался, то затихал. Чем дальше мы забирались, тем громче он становился. В конце концов, мы перестали слышать самих себя. У одного из моих людей из ушей потекла кровь. Тогда я всех вернул.
– Манда солнцедевы! Не хватало нам только этой заботы! – воскликнул Кайни, всплеснув руками.
Служитель Умирающего Творца нахмурился, покачал головой, но не произнес ни слова. Кайни совершенно не смущался разбрасываться богохульствами в его присутствии, а остальные к сумасбродным манерам купца давно привыкли.
– Гул как при Великаньем Зове? – спросил кто-то.
– Нет, совсем другой. Словно что-то таится в этом проходе и вот-вот выскочит из тьмы.
– Вы же понимаете, что будет, когда новость пойдет по народу?! – постучал по карте пальцем Ганс, советник регента по делам серебра и монеты, который тайком через подставных лиц занимался ростовщичеством. – Сначала лихо на Хаонитовых могилах, теперь это! У Шелковицы проходит торговый путь в Сорн и дальше. С нами перестанут вести дела, если узнают, что теперь маршрут опасен. Кому хочется, чтобы чудище разграбило их караван? Разве мы можем дать какие-то гарантии безопасности? Целая дюжина обученных свартов гибнет, не успев и пикнуть.
– Только одиннадцать, – произнес Старкальд так тихо, что почти никто не заметил.
Харси тяжело вздохнул.
– Скрыть это все равно не удастся, – подвел он итог, – деревню назад не вернешь. Вероятно, теперь торговые караваны будут ходить только с нашей стороны.
– Цены! Их придется поднять! На некоторые товары – в несколько раз!
– Кому-то нужно поумерить аппетиты, – жестко и с намеком отозвался регент.
– Подумайте о людях, а не о собственных кошелях, – неожиданно подала голос Аммия, и взоры повернулись к ней. Все смелее она вступала в обсуждение и все чаще ее слова выходили вполне уместны.
– За тот же барыш люди откажутся идти. Риск стоит серебра. И моя воля тут не причем, – процедил богатей Крассур, владелец личной дружины из трех десятков мечей, которых он отряжал для охраны и сопровождения грузов.
– Я давно говорю, надо прокопать новое русло для Студеной у Пасек. Будет тогда прямой и быстрый путь в Сорн! – стукнул по столу Натан.
– Делайте что хотите, а цены поднимутся сами собой, – не обращаясь ни к кому конкретно, в потолок пробурчал Ганс, – в убыток торговать никто не станет.
– Это тема другого совета! – отрезал князь-регент и добавил более мягко: – Ганс, посчитай, насколько вырастут цены, если караваны будут ходить только с нашей стороны. Зайдешь ко мне завтра с утра.
Ганс нехотя кивнул. На его бледном, покрытом угрями лице отражалось слабо скрываемое раздражение. Купцы скорее отрежут собственные языки, чем утратят хоть малую долю дохода.
– Рассказывай дальше, – нетерпеливо потребовал Астли, который не выносил этих склок из-за серебра, – что говорят в соседних дворах? Вы обошли их? Поискали беглецов из Шелковицы?
Старкальд кивнул.