narsyy
Да родится искра. Часть 1
Интерлюдия. Девочка, которая не спит
На рассвете небо затянули тучи всех оттенков серого. Воздух напитался водяной пылью, зашелестел дождик. Непогода пришлась весьма кстати.
Переполненная возбуждением от смелости затеянного, девочка по имени Аммия напевала песенку, мотив которой рождался в голове ее сам собой. Несколько дней она просчитывала, как хитрее улизнуть от своры опекунов и стражей. Строго наказав помалкивать, выпросила у кухонного мальчишки драный плащ и башмаки, потом стянула какую-то старую корзинку из кладовой и сложила все под кроватью. Спать ей позволяли допоздна, поэтому час-другой в запасе был.
От нетерпеливого предвкушения в эту ночь она вовсе не смогла отдохнуть, до самого утра прислушиваясь к налетавшему с гор глухому ветру. Порывы его настойчиво колотили в ставни, отчего стены сруба скрипели и вздыхали, точно дряхлый старик.
С наступлением темноты мир преображался, и когда затихала дневная суета, в холодном сумраке под бледным ликом неспящей луны отворялись врата в царство грез и фантазий.
Ночь была ее единственной подружкой. Иногда она захватывала Аммию и уносила в далекие неведомые земли, куда давно не забредали странники.
Однажды она очутилась в выжженной пустыне, где солнце палило нещадно, а растрескавшаяся земля, над которой вился дрожащий морок, погибала от недостатка влаги. На десятки тысяч шагов вокруг ей не встретилось ни людей, ни дыма, ни дорог – ничего. Лишь одинокий сокол кружил и кружил над головой, издавая по временам исполненный скорби крик. Впереди порой проявлялись очертания поселений, но когда она приближалась, видение рассеивалось, будто туман. Аммии пришло на ум, что это загадочные Исчезающие Земли – обширная равнина к юго-западу от Дома Негаснущих Звезд, столь далекая и недоступная, что о ней почти ничего не было известно, кроме выдумок, какие рассказывают странники у очага.
В другой раз до самого пробуждения девочка бродила по тысячелетним лесам и бескрайним мерзлым пустошам, вдыхая непривычные ароматы и дивясь красотам, которые ей никогда не суждено узреть наяву. Заросшие бурьяном тропинки вели ее к руинам покинутых городов и разрушенным храмам – обителям безмолвия. Сотни лет назад там жили люди, но затем случилось что-то страшное. Могучие королевства, великолепные дворцы и рукотворные чудеса древних эпох тогда обратились в пыль, а память о множестве народов сохранилась лишь на страницах рукописных хроник.
Аммия была еще мала, но знала, что в те времена в Нидьёр пришел тот, кого называют Скитальцем. Ныне он дремлет где-то далеко за Плетеными горами, усыпленный благодатной песнью Хатран.
Только в ночи девочка могла путешествовать без страха, потому как выходить за пределы столицы с каждый днем становилось все опаснее. Неизвестность пугала, но и таила в себе секреты, а Аммия любила секреты больше всего на свете, и если уж задумала выведать один из них, никакие угрозы и наказы со стороны взрослых не могли ее удержать. С раннего детства она была непослушным ребенком, но до сих пор лишь баловалась и проявляла характер, не осмеливаясь нарушить самый главный запрет.
Город с его опостылевшими серыми стенами был центром мироздания и темницей одновременно. Здесь ее оберегали, как редкий самоцвет, и почти никогда она не оставалась наедине с собой, ведь за возделанными полями и охотничьими угодьями, бродили чудовища, от одного вида которых подгибались колени, а сердце превращалось в камень. Даже кататься на любимой лошадке ей разрешали только по двору.
Девочка обожала слушать истории про заморские страны, мечтая когда-нибудь там побывать, но чем старше она становилась, тем яснее осознавала, что вряд ли ей доведется вживую поглазеть на прелести тамошних пейзажей, полюбоваться диковинными каменными городами и узреть изумрудные шпили высоких башен, сияющих в золотом свете зари, о которых так заманчиво рассказывали седобородые моряки.
По утрам в Зал Мудрости набивалось десятка два военачальников с суровыми, обветренными лицами. Аммии пока не дозволялось там присутствовать, но иногда она хоронилась перед отдушиной, откуда вырывался печной дым, и с замиранием сердца вслушивалась в донесения разъездных и дозорных отрядов о стычках и потерях, в оживленные споры и перепалки, где, кроме голоса ее отца, а позже – дяди, особо выделялся резкий и властный окрик Астли Ледника, советника по ратному делу и второго человека в Доме Негаснущих Звезд. Именно оттуда она набралась взрослых и мальчишечьих слов.
К смерти на севере привыкали с раннего возраста. Мама ее испустила дух при родах, и о ней напоминал лишь потемневший от времени набросок, прихваченный над кроватью, несколько платьев в сундуке, да золоченое кольцо с ярким фиолетовым камнем. За девять лет смерть столько раз обдала ее своим гнилостным дыханием, что когда обе девочки, с которыми она водилась, в один год померли от живота, Аммия все больше стала замыкаться в себе, прекратила делиться переживаниями, открытиями, мечтами и чувствами. Конечно, был дядя, была старушка Кенья – прежде няня, а теперь просто служанка, что за отсутствием иных женщин присматривала за ней. Был еще добродушный Феор, первый советник, но все они взрослые, а взрослым не доверишь самые сокровенные тайны. Они попросту не поймут.
Вместо шитья и вязания она полюбила ходить в оружейную: разглядывать доспехи, панцири и кольчуги, аккуратно повторять пальцем замысловатые изгибы лезвий огромных алебард, примерять шлемы, которые из-за размеров не хотели держаться на голове, да и весили по ощущениям никак не меньше пуда.
На усыпанном речным песком дворе она развлекалась, наблюдая за тренировками мальчишек, которые при ее появлении вдвое усерднее начинали лупить друг друга деревянными мечами в надежде завоевать ее улыбку – хоть и мала она, а все-таки княжна рода Эффорд.
Складывание песен и игру на тальхарпе девочка также отвергала, уделяя больше внимания наукам естественным, коим ее обучал полубезумный пилигрим Хинтр из Теима, что однажды зимой заявился в Искру полуживой и продрогший до костей. Он был до смерти перепуган и едва мог говорить. По пути на него напала какая-то лютая пятиногая тварь, и только Хатран оберегла чудака от гибели и навела на верную дорогу. Оправившись от немочи и страха, Хинтр удивил северян своей ученостью, и слухи о его познаниях дошли до князя, который как раз подыскивал наставника для дочери.
Лысеющий южанин с добрыми карими глазами знакомил ее с травами, учил лекарскому делу, показывал, как сращивать кости и зашивать раны. Летом они выбирались на свежий воздух, и Хинтр без умолку болтал о повадках животных, заставлял подражать пению птиц и помогал ей ловить бабочек. Он поведал ей о том, как творец Шульд устроил мир, какие города и страны расположены на юге, что скрывают Плетеные горы и еще кучу других разностей.
Лишь недавно Аммия осознала, насколько важна для Дома наследница. В первое время после того, как ее отец – правитель Хаверон – бесследно исчез, ближние ей не ничего не говорили, а она думала, что он направился навестить дедушку Удьдаса в Ледяные Тучи. Но долго скрывать отсутствие князя оказалось невозможно. Приехал дядя Харси, которому и выпала незавидная участь преподнести бедняжке страшную правду.
Она не поверила. Отец скоро обязательно вернется, твердила девочка раз за разом, а дядя в ответ печально опускал глаза и вздыхал. Ожидая его возвращения, она иногда часами сидела перед окном их высокого дома на холме, откуда открывался прекрасный вид на зеленую долину и быструю речку Студеную, делившую ее зигзагом. Ей чудилось, что вот-вот у каменного моста покажется отряд с ярким стягом, сверкнет серебром начищенный шлем с красной лентой. Но отца все не было. Вдалеке темнела полоска леса, а над ней, будто древние великаны, нависали сизые горы с белыми шапками снега, грозные и молчаливые. Особенно явственно они проступали, когда ветер утихал и небо очищалось от туч. Одни только горы могли знать, что случилось с ее отцом.
Аммия мечтала когда-нибудь отправиться путешествовать: исследовать далекие неизведанные земли на западе, помочить ноги в теплой воде южных морей, откуда изредка прибывали одинокие торговые корабли, или примкнуть к походу на Дальний север, где, по слухам, могли быть плодородные земли, которые не так терзает вездесущий холод. Мир за крепостной стеной представлялся ей столь же пугающим, сколь и притягательным. Она была уверена, что отыщет отца, когда вырастет.
Пока же приходилось мириться с чрезмерной заботой взрослых и постоянной компанией личного стража Мунгельфа, что всюду тащится за ней с сопением и сердитым старческим бормотанием.
Но не в этот день!
Васильки с лепестками нежно-голубого цвета росли в ущелье неподалеку от рудников – те давно истощились, а потому в той стороне обыкновенно было тихо. Как-то раз они с дядей Харси проезжали мимо, и взгляд девочки зацепился за промелькнувшие на зеленом ковре яркие звездочки. Он рассказывал, что из-за тени горных откосов дождевая вода удерживается в почве долго, позволяя цветам расти в полный рост. В других местах такого буйства красок не сыщешь.
Облачившись в заготовленное одеяние, девочка стала неотличима от простой низовской дочки, которую мама отправила куда-то с поручением. Она наложила подушек под одеяло так, чтобы было похоже, будто кровать не пуста, и собравшись с духом, вылезла из окна на карниз, с которого в сад сбегали струйки воды. Когда-то давно Аммия предусмотрительно уговорила отца не запирать ее окно дорогущим мутным стеклом, и теперь могла пользоваться плодами своей хитрости.
Придерживаясь за резной ставень, девочка ловко спрыгнула в мягкую траву двора, обнесенного высоким тыном.
Сердце ее от возбуждения билось часто-часто и едва не выскакивало из груди. Наконец-то свобода! Вот дядя подивится подарку!
Пониже натянув капюшон и запахнув плащ, Аммия юркнула к дикой вишне, прошмыгнула в узкую щель меж бревнами и оказалась снаружи. Ненастная погода не дала выйти в поле, и народу на улочках было немного, однако девочка старалась обходить каждого, кого встречала по пути. Никем не узнанная она проскочила до самых городских ворот, над которыми возвышалась дозорная башня. Здесь день и ночь несли дежурство четверо, а то и больше свартов в бурых плащах, из-за которых дружину прозвали Глиняной. Еще двое стерегли внизу, но сейчас пятачок под аркой пустовал – мокнуть никому не хотелось.
Могучие деревянные ворота, окованные железом, – дядя говорил, что их не сразу выломаешь и тараном – затворяли только к сумеркам. Даже в такую погоду люди то и дело ходили к реке, несли муку с мельницы, возились со скотиной, возили хворост из леса и разную снедь из ближайших деревень. Никому и в голову не могло прийти, что за стены без сопровождения выскочит наследница Дома.
Едва помня себя от страха, пряча глаза, Аммия семенила по мощеной улочке и сама не заметила, как ворота остались позади. Она очутилась перед широкой полосой тракта, ведущего в Сорн. Дорога эта манила и притягивала – ноги сами просились в ту сторону. За пригорком раскинул пышную крону толстенный дуб, под которым в жару любили отдыхать скотоводы. Он был так велик, что казалось, будто дерево это росло еще в те далекие времена, когда миром правили перволюди. Еще дальше за дубом проступали в тумане огромные лопасти мельницы, обтянутые парусиной.
Но путь ее лежал не туда.
Весело шлепая по лужам, девочка припустила налево – к мосту. Чужие башмаки были большеваты и почти сразу стали хлюпать, но это ее не заботило. Под плотной завесой дождя река будто закипала, воды ее темнели, шипели и дыбились, а над поверхностью стояла белесая дымка.
Аммия наконец осознала, что задумка удалась, и усмехнулась, довольная тем, как легко обвела всех вокруг пальца. Так странно было ощущать себя без всякого надзора. Она смахнула с лица липнувшую прядь темных волос и бросила взгляд за спину. Никто ее не преследовал. Никто даже не узнает, что она бегала за васильками одна. Нужно управиться поскорее и вернуться, пока старушке Кенье не пришло в голову будить ее.
Город, спрятавшийся за белым камнем стен, походил издали на гигантское разбитое яйцо, из которого когда-нибудь вылупился птенец. Странствующие торговцы, что изредка гостят в Доме Негаснущих Звезд, рассказывали, будто далеко на юге водятся дивные птицы, у которых размах крыльев покрывает едва ли не все небо. Их еще называют не то дратонами, не то драконами. Правда ли это? Кто знает. Сколько тайн и чудес таит в себе Нидьёр…
Довольно быстро Аммия промчалась мимо рощицы шепчущих берез и добралась до поворота к ущелью, где сходились предгорья, будто затягивая страшную рану, нанесенную разгневанным богом. Люди остерегались этих мрачных мест, и тропинка, что когда-то вела сюда, давно заросла серым вереском. Дальше пришлось мокнуть, бредя по пояс в траве.
Здесь терял силу лихой, разгульный ветер, что пару раз срывал капюшон и унес неведомо куда ее любимую тесемку, которой она перевязывала волосы. Нависавшие с обеих сторон громады скал прятали расселину в полутьме, и в этой мгле сочный синий оттенок васильков ярко выделялся на бесцветном фоне омытого дождем каменистого ложа. Лазоревыми лентами обрамляли они горные отроги и целыми охапками росли у самого входа в заброшенные копи. Когда-то здесь, наверное, день и ночь раздавались удары кирок и молотов, дымили печи, толклись подвозы с лошадьми.
Аммия приникла к земле, сдернула первый цветок и восхищенно хихикнула. Лепестки его сказочно поблескивали капельками влаги. Такого венка дяде никто не совьет!
Она стала аккуратно, стараясь не повредить стебель, рвать выращенные матерью-природой сапфиры и класть в корзинку. Одна полоса, вторая, третья. Вся перепачканная грязью девочка скоро приблизилась к укрепленному толстенными балками провалу в шахту. Когда они с дядей проезжали мимо, он объяснил, что в стародавние годы отсюда выходили два железных пути, по которым наружу выкатывали тележки с рудой-сырцом для разгрузки.
Дождь усилился. Тучи над головой сделались темнее и гуще, и девочке стало не по себе. Ничего, еще немного и можно возвращаться.
Вдруг откуда-то дохнуло холодом, Аммия подняла голову и беззвучно вскрикнула, заметив у входа в ущелье темную фигуру. Корзинка выпала из ее рук, и часть сорванных цветов рассыпалась в грязь.
К ней приближался мужчина в плаще, выкрашенном охрой. Дружинник. Одной рукой он придерживал капюшон, отчего в полутьме лица почти не было видно, другую держал на рукояти меча. Невдалеке переступала копытами его лошадь. Из-за шума дождя Аммия их не услышала.
– Девчонка! Шульд меня ослепи! – сердито рявкнул он. – Ты откуда здесь? Я уж думал, кто-то из этих повылез. Не ты ли потеряла?
Сварт вытащил из-за пазухи ее фиолетовую тесемку.
Аммия закусила губу и не сразу сообразила что ответить. Вроде бы, он ее не признал. Дорожная одежда выдавала в нем дозорного, множество которых стерегло окрестности города.
– Я…я просто…меня отец послал, – вырвалась у нее жалкая попытка оправдаться.
Услышав это, мужчина добродушно рассмеялся и протянул ей руку.
– Пойдем, отвезу домой. Здесь не место для игр. Если отец узнает, он тебе таких кренделей отвесит!
– Хорошо, сейчас.
Аммия припала к корзинке и стала быстро сгребать в нее выпавшие цветы, когда из-за гор внезапно послышался странный протяжный гул.
Дружинник выпрямился, растерянно заозирался по сторонам.
– Что за тьма еще?
Гул этот не походил ни на раскаты грома, ни на конский топот, ни на камнепад, изредка случающийся здесь, у предгорий Хладных Пиков. Больше всего он напоминал низкое утробное урчание какого-то огромного существа. Гудение нарастало, становилось отчетливее и громче, будто гигантский медведь пробуждался в пещере от слишком долгого сна.
В миг Аммию захватил страх, по коже волной прокатились мурашки. Она глянула в холодную грозовую высь в той стороне, откуда, как ей казалось, доносился далекий недосягаемый звук, и инстинктивно потянулась к мужчине.
Вдруг едва пробивавшийся сквозь тучи сумрачный свет, разом померк, и пала тьма, словно небеса заслонила черная непроницаемая пелена. Мир прорезал оглушительный рев, от которого содрогнулась земля.
Девочка почувствовала, что падает. Уши разрывала жуткая боль. Она заткнула их ладонями так сильно, как только могла, зажмурила глаза и принялась кататься по земле, задыхаясь и будучи не в силах выдержать этот устрашающий яростный ураган, что стер все прочие звуки. Аммия вроде бы кричала, но даже крика своего не слышала.
Скрежет, треск, свист, лязг – чудовищная пытка эта жгла и разрывала мозг, и не было от нее спасения. Сколько это продолжалось она не знала, но спустя какое-то время вроде бы стало легче. Аммия почувствовала, что сердце уже не так сильно колотится, осторожно оторвала ладони и разомкнула веки. Ее знобило, как в лихорадке. Растрепанные волосы налипали на глаза. В ушах все еще стоял звон.
Тучи над ней рябили и дрожали, будто студенец. Дождь продолжал беспощадно лить.
Что это было? Ничего подобного за всю жизнь она не слышала. Звук походил на голос, человеческий или звериный, но был таким громким, что не мог принадлежать живым созданиям. Может, землетрясение? Она слышала, что иногда божий гнев заставляет сотрясаться земную твердь.
Аммия кое-как поднялась и осмотрелась. Лошади уже не было. Дружинник лежал ничком в нескольких шагах от нее и не двигался.
– Эй! Вставай! – робко позвала она.
Собственный едва различимый голос показался ей каким-то странным и непривычным, точно доносился из глубокого колодца.
Девочка присела рядом и с трудом перевернула сварта на спину. Он был без сознания – голова запрокинута, глаза открыты, но зрачки закатились за веки.
– Очнись же!
Аммия легонько трепала его по щекам и трясла, но дружинник никак не реагировал, хотя грудная клетка его слабо вздымалась.
Что же делать? Нельзя просто убежать и оставить его. Нужно…
На краю зрения мелькнула тень. Аммия повернулась и вскинула широко раскрытые, полные ужаса глаза на надвигающуюся со стороны шахты фигуру. Мужчина этот шел уверенно и легко, но как-то не по-людски передвигал ноги – неуловимое отличие сразу бросалось в глаза. Дикая догадка пронзила ее стрелой.
Порченый.
Сама тьма, безликая и непроглядная, лилась холодным пламенем из его пустых глазниц. Под хлещущим ливнем тьма эта мгновенно пригвоздила ее к месту. Она завораживала, сковывала волю и не позволяла оторвать взора. Одурманивающий яд проникал прямиком в разум. Лишь с огромным усилием девочка разорвала эти цепи и вернулась в привычный мир.
Аммия отчаянно затрясла сварта. Тот слабо хватал воздух ртом и не приходил в себя.
– Просыпайся! Ну же, очнись!
Нужно было удирать, спасаться самой, но разве могла она так поступить? Ведь он тоже чей-то сын, отец или брат.
Девочка схватила несчастного за подмышки и поволокла по земле, пыхтя и отдуваясь от натуги. Она не смотрела перед собой – туда, откуда неумолимо приближалась зловещая фигура.
Грязь налипала на ботинки, ноги Аммии разъезжались, она падала, но тут же вскакивала и вновь цепляла бездыханное тело то за руки, то за ворот плаща. Силы быстро иссякали, а ноша оказалась непомерна.
Поняв, что делу так не поможешь, Аммия отважилась на еще большее безрассудство. Она опустила мужчину, рывком – как учил отец – высвободила из его ножен короткий прямой меч и сделала несколько шагов навстречу врагу, заслоняя беззащитного сварта собой.
Прежде единственным ее противником выступало соломенное чучело, но она не считалась с тем, насколько комичен и жалок этот геройский порыв. Девятилетняя девчонка против обращенного слуги Вечного Врага, не живого и не мертвого.
Плевать! Ее учили обращаться с оружием. Здесь на севере женщинам тоже приходилось биться, когда того требовала ситуация.
Меч оказался тяжеловат. Она рассекла перед собой воздух и выкрикнула – больше для того, чтоб придать себе уверенности, чем стремясь отпугнуть:
– Прочь, отродье!
Отец говаривал, что из всех диалектов эти создания знали только язык стали.
Лицо девочки было перепачкано, волосы спутаны, лишь клинок сверкал, отражая призрачный свет.
Порченый и не думал отступать. Одним своим появлением существо это будто еще больше повергло мир во мрак. Наполнившая ее мимолетная отвага оставляла девочку тем скорее, чем ближе он подступал. Внезапный порыв храбрости грозил смениться паникой. Если побежать прямо сейчас, еще можно было остаться невредимой. Какое ей дело до безымянного дружинника? Унести бы ноги самой?
Рев еще слышался где-то вдали, но постепенно становился все тише и незаметнее, уступая легкому шелесту дождя. Однако с востока теперь долетали и иные звуки: дикий металлический скрежет, словно огромные железные зубчатые колеса с трудом передвигались в проржавевшем механизме, рисунки которых она встречала в старых книжках.
– Убирайся! Я тебя не боюсь!
Ложь. Мысли ее предательски замедлялись, стало трудно соображать и осознавать происходящее. Она уже почти решилась броситься наутек, но не могла пошевелиться, пристыла к месту. Даже воздух, несмотря на дождь, загустел и стал тяжелым. Каждый вдох давался с трудом.
Все походило на кошмарный сон. Неужели это конец? Едва выскочив за порог мирной, размеренной жизни за крепостной стеной под защитой сотен воинов в стальных доспехах, девочка оказалась на краю гибели.
Существо остановилось в двух шагах. Никогда еще Аммия не видела порченого так близко.
Омертвевшее, все в трещинах, черное лицо, иссохшие почти до костей руки и ноги, ветхая, рассыпающаяся одежда и глаза, напитанные густым мраком – точь в точь чудовище, каким бабки пугали детей.
Рука не удержала меч. Девочка обмякла и упала на колени.
Порченый протянул длань и коснулся ее щеки, отчего ледяной хлад пронзил княжну до костей. Она почувствовала, как существо схватило ее за волосы, рывком дернуло к себе и поволокло за шкирку, словно деревянную куклу.
Страх отчего-то ушел. Вместо него в отяжелевшем сердце она ощутила странный прилив спокойствия и умиротворения. Ничего плохого не случится. О ней позаботятся.
Навалилась усталость, все тело онемело, во рту пересохло. Аммия безучастно смотрела, как чертят полосы по грязи ее башмаки и сапоги сварта – порченый не забыл и его. Силы этой твари было не занимать.
Какая разница, куда ее тащат. Там ей наверняка будет лучше. Затуманивающимся взглядом она зацепилась за перевернутую корзинку над синим озерцом цветков и с трудом вспомнила, зачем пришла сюда. Наверное, дядя расстроится, когда ее не найдут в покоях. Может быть, даже накажет ее. Хотя, кого он станет ругать, если она не вернется домой?
Мелькнула странная, но вроде бы логичная мысль, что порченый приведет ее к отцу. Да, это было похоже на правду. Наконец-то она снова увидит его и крепко-крепко обнимет!
Над головой замелькали деревянные потолочные упоры, в нос ударил резкий гнилостный запах, а она ничего не могла поделать, да и не хотела. Все дальше во тьму ее уносили. Руки и ноги ее не слушались, разум угасал, но в груди вопреки всему вдруг стала разгораться непривычная пульсирующая теплота, будто она проглотила живой уголек. За очередным поворотом свет окончательно померк. Они углублялись во мрак подземного лабиринта, и Аммию стал захватывать неконтролируемый жар. Перед взором настойчиво проявлялась отметина набухающего огненного сгустка, что ширился и расцветал яркими сполохами языков пламени. Это было странное ощущение. Она будто превращалась в солнце.
Девочка не помнила, что случилось после.
Сознание вернулось, когда Аммия уже миновала ворота и брела по пустынным улицам окраины. Дождь почти прекратился. Над головой низко нависало пепельное небо, которое как будто пожирало цвета и саму жизнь. Кажется, было еще утро.
Вот только вокруг никого, если не считать нескольких пьянчуг, не дошедших до дома и растянувшихся в грязи. Куда же все подевались?
Голова кружилась и раскалывалась от боли, грудь еще плавило жидким огнем. Аммия с трудом передвигала ноги, налитые непривычной свинцовой тяжестью. В какой-то момент она с удивлением обнаружила, что боса, а плащ и штаны так изодраны, словно над ними потрудилась стая диких собак. Откуда же она идет? Девочка не знала. Ужасно хотелось спать.
Ворота во двор княжна нашла запертыми, и сколько бы ни стучала, никто не открывал. Наконец, она вспомнила про потайной ход и пролезла тем же путем, которым вышла. Кое-как добравшись до родного крыльца, Аммия скинула с себя негодную одежду в бочку с мусором, умылась в кадке, после чего в одном нательном белье поплелась на второй этаж. По пути она так никого и не встретила. Город словно вымер.
Наверное, ночь опять завладела ей, и она гуляла во сне, размышляла девочка, очутившись в постели.
И только тогда оборвался зловещий рокот, который все это время непрерывно доносился откуда-то издалека и успел так слиться с окружающими звуками, что перестал восприниматься как нечто необычное. Теперь лишь его смутные отголоски еще блуждали в гудевшей голове, постепенно растворяясь в бормотании ветра.
***
Тот рев, лишающий чувств и насылающий волну оцепенения, удивительным образом скрыл ее побег. Долгое время Аммия пребывала в таком ужасе, что не решалась с кем-либо заговаривать об этом. Силилась выглядеть как обычно, натужно улыбаться и болтать обо всем на свете – получалось плохо. Особенно явственно хандру ее заметил проницательный Хинтр. Ему она сказалась больной, а позже, будто сознаваясь, выдумала себе жениха, после чего ученый лукаво подмигнул и прекратил допытываться.
Теперь она ясно понимала, что это был за звук. Гон, Великаний Зов, Веление Владыки, Дрожь Земли, Пробуждение, Погибель – названий этой жути сочинили немало, как и объяснений, одно другого чуднее. Случалась она чрезвычайно редко и обыкновенно отдавалась едва слышным гулом за горизонтом – Аммии и самой доводилось быть тому свидетелем. Но иногда шум набирал ужасающую силу и проносился по Нидьёру, словно буря, повергая всякое существо в подобие обморока.
В тот день поднялся небывалый переполох. Очнувшись от шока, город встал на дыбы и превратился в жужжащий муравейник. Искровцы стояли на ушах, на княжий двор на взмыленных конях то и дело въезжали дюжинные с донесениями о потерях и пропавших. Все резервы бросил дядя на поиски тех, кто при Погибели оказался вне спасительных стен, ведь в это время влекомые призывным рыком чудовища выползали из нор, выкапывались из земляных схронов, поднимали головы из болотной тины. Выбрался из вековечной тьмы рудников и тот, на кого наткнулась она. Он был не просто порченым, а Вестником – тем, кто может обращать людей в лишившихся разума рабов, чьи инстинкты подобны звериным. Но не он заботил ее и не то, каким образом ей удалось сбежать.
По ее вине погиб человек. Геприл, он только весной попал в дружину. Его отыскали совсем скоро – почерневший лицом и утративший всякое людское обличье, бедняга той же ночью полез к воротам, где и был зарублен собратьями, а после узнан по серебряному перстню.
Аммия сама устроила себе домстолль, ставши той, кто обвиняет и той, кто защищает. Бессонными ночами она проклинала себя последними словами за глупую выходку, стоившую Геприлу жизни, а потом пыталась найти оправдания. Это все несчастный случай! Она до последнего надеялась его спасти. Не убежала, хоть был момент, когда решимость ее покинула.
Тяжелым бременем легло это несчастье на неокрепший разум, она еще больше замкнулась, стала угрюмее, а во взгляде ее затаилась частичка того беспредельного мрака, который она узрела в глазах Вестника.
Погибель навсегда изменила ее и наделила чем-то, что с тех пор стало привлекать в сны незванных гостей. Именно тогда ночь впервые познакомила Аммию с Тряпичником.
Он один мог видеть ее.
Низенький, с немалым горбом, он наблюдал издалека – следил, но не приближался, и от этого становился еще страшнее. Одежда его целиком состояла из безумного, беспорядочного нагромождения выцветших от времени обрывков разномастной ткани, тряпок, лент и шарфов, из-за которых лица почти не было видно. Таинственный образ Тряпичника настолько отличался от всего окружающего, что выглядел инородным. Самый воздух вокруг него, казалось, искривлялся и переливался пунцовым облаком, будто человек этот не принадлежал миру грез.
Спустя шесть лет Тряпичник впервые заговорил с ней.
Ночь забрасывала ее в разные места, то ли придуманные ею самой, то ли существовавшие на самом деле. Ни в одном из них Аммия не была наяву – шутка ли, если не брать в расчет несколько поездок под усиленной охраной, когда на отца находило благостное настроение, она вовсе не покидала окрестностей столицы. Ведь там, за воротами, таилось великое зло, чему ей довелось стать свидетелем.
Это было похоже на сон, но в нем Аммия не ощущала себя тонущей в море изощренных, непрестанно меняющихся творений собственного разума. Увиденное не пыталось преобразиться, как только она отводила взгляд и сосредотачивалась на чем-то другом. Вещи оставались собой, они были реальны, девочка трогала их и рассматривала мельчайшие детали. Очутившись здесь, Аммия всегда чувствовала легкое покалывание в ладонях и кристальную ясность мысли.
Она прекрасно понимала, что в действительности сейчас спит в собственной кровати, но проснуться по своей воле не могла. Возвращение происходило как-то само собой: от холода, громкого звука, чьего-то прикосновения, а иногда и вовсе без причины.
В ту глухую ночь первым ощущением для нее стал многоголосый гул толпы, перед которой она оказалась.
Место было незнакомым. Голова Аммии закружилась, когда она подняла глаза на высоченные стены дворцов и шпили далеких сияющих башен, пронзавших сами небеса. В Доме Негаснущих Звезд подобных грандиозных сооружений не знали, и от такого размаха голова шла кругом. Она будто попала в чудесную сказку.
Люди ликовали, громко смеялись, что-то выкрикивали на незнакомом, мелодичном языке и подбрасывали шапки в безоблачную высь. Девочка прошмыгнула в первые ряды, стараясь никого не задевать, ибо уже убедилась, что ночь дарует лишь невидимость, но не бесплотность.
Все взоры были устремлены на вереницу конных воинов. Бронзовые шлемы с высоким гребнем, парадные доспехи из цельных пластин, так точно пригнанные по фигуре, что совсем не сковывали движений – такой красоты не сыщешь и в княжеском арсенале. Седло к седлу скакуны их неторопливо ступали в три шеренги по проходу, который удерживали цепочки стражников.
На голову сыпалась блеклая пыль, разнося резкий запах серы и одевая все вокруг в безжизненные цвета. Аммия знала, что это свойство прошлого – она наблюдает за тем, что уже свершилось, и чем больше минуло времени с тех пор, тем выше от земли поднимался слой пепла. Судя по тому, что толща его доходила до самых икр, ее занесло куда-то очень далеко вглубь веков.