narsyy
Да родится искра. Часть 1
Тонкая змея отряда следовала к устремленным в небесную синеву башням величественного чертога. На ветру гордо реяли алые стяги с орлом, широко раскинувшим крылья. Такого герба она не знала.
Южане называли свартов рыцарями. Их начищенная до блеска броня сверкала яркими бликами в багряных лучах заходящего солнца. Они отвешивали поклоны и приветственно махали руками, услаждаясь торжественным моментом – должно быть, возвращались с победой в великой битве.
Скоро среди бедноты напротив появился он. Закутанный в бесчисленные слои ткани, источающий зловонный дух, он неспеша выступил в первые ряды зевак.
Тряпичник пугал Аммию, и сталкиваться с ним она старалась пореже. Надеясь скрыться раньше, чем ее заметят, девочка шмыгнула в самую гущу толпы и затерялась в ней. Народ был увлечен зрелищем и не обращал на нее внимание. Она проталкивалась, протискивалась, помогая себе локтями.
Наконец, скопище людей поредело. Аммия выскочила с заполненной площади и быстрым шагом направилась к линиям пестрых торговых палаток, увешанных и уставленных диковинными товарами.
Здесь стояла удивительная смесь ароматов, манящих и отталкивающих, сладковатых и дурных, пряных, терпких и таких, каким нельзя подобрать никакое определение. Но чем дальше она пробиралась, тем прилавки становились беднее и тем больше затмевал все въедливый запах рыбы.
Зазывалы, видно, робели кричать во весь голос во время праздничной церемонии, да и покупателей рядом было еще совсем мало, поэтому они лишь негромко переговаривались, терпеливо предвкушая, когда чествования окончатся и веселый народ густой вереницей понесет им серебро.
Аммия часто оглядывалась, но Тряпичник не показывался.
Рынок остался позади. Потянулись благоустроенные кварталы и мастерские ремесленников: с одной стороны слышался визг пилы, с другой – грохот кузнечного молота и инструмента поменьше, какой использовали кожевенники и столяры. Работы не утихали ни на час.
От них дорога привела ее к пригорку, откуда открывался отличный вид на зеркальную гладь озера. Воды его цвета лазури омывали поросшие густым лесом склоны холмов на другом берегу. Вдали слепком тени, будто отмеченная угольным мелком, уходила вслед заходящему солнцу горная цепь.
Если не считать пары разгружающихся судов, откуда слышен был гомон моряков и доносящийся эхом привычный Аммии портовый шум, пристань пустовала. Лишь у галечного берега виднелись фигуры женщин с корзинами, полными тряпья. Пузатый мальчишка подле одной из них кричал и указывал пальцем на какую-то птицу, черной точкой зависшую в алеющем небе.
Подобные ночные прогулки были редки и выходили сами собой, поэтому, зная, что времени у нее не так много, Аммия пыталась понять, куда ее занесло – найти какой-нибудь знакомый символ или ориентир. Почему-то она твердо уверилась, что это реальное место, а не порождение фантазии. Ведь не может сон быть настолько живым!
Ночью можно было сориентироваться по звездам и узнать, насколько далеко ее занесло от дома, но даже сумерки еще не наступили.
На севере со дня на день ожидали снег, а здесь деревья еще горели зеленью, хоть в вечернем воздухе ощущалась прохлада. Значит, она где-то на юге. Аммия слышала, что есть в Нидьёре земли, где совсем не бывает зимы, а солнце печет круглый год так, что у людей там кожа черная, как смола.
Налетавший с речки ветерок приманил ее к серой спокойной глади, отражавшей узкой полосой пролившееся золото солнца. Пепел растворялся в озере без остатка. Она улыбнулась своему расплывающемуся образу и зачерпнула воду ладонью, с интересом разглядывая, как та просачивается сквозь пальцы. Настоящая. Тут все настоящее, кроме нее – ведь не может человек находиться в двух местах одновременно.
Слух ее снова привлек раздражающий мальчишеский галдеж, и, прищурившись, она устремила взор в ту сторону, куда он метил пальцем.
Что-то с его птицей было не так. Она увеличивалась прямо на глазах, и скоро стало очевидно, что это вовсе не живое существо.
Точка успела превратиться в шарик, который сближался с солнцем и вскоре стал его заслонять, повергая мир в сумрак.
Ей захотелось вернуться. Происходило что-то страшное.
Аммия вскочила. Теперь уже все вокруг: и женщины, и рыскающие по берегу нищие и утихшие моряки – все заворожено таращились в ту сторону, а там, клубясь и ширясь, расползалось огромное черное облако.
Стало быстро темнеть. Земля и стены крепости содрогнулись, отчего девочка охнула и повалилась наземь.
Найти убежище! Немедленно!
Звездный дождь. Так это называлось.
Началась паника. Вдалеке слышались крики ужаса и жалостный детский плач. Где-то гулко заухал колокольный набат.
Вдруг ее окутала душная красноватая пелена, в носу засвербело. Одним рывком кто-то поднял Аммию на ноги.
– Нужно уходить. Здесь скоро будет не на что смотреть, – произнес жесткий, пронизывающий голос.
Перед лицом ее возник тот самый мужчина, замотанный в тряпки. Не успела она опомниться, как он притянул ее к себе и накинул полу своего бесформенного одеяния, заслонив от всего мира.
Девочка отбивалась, брыкалась в его руках и кричала, но все больше путалась в складках.
– Кто ты и откуда? Как тебя зовут? – Слышала она на границе сознания, но боялась отвечать. – Кто ты?!
Постепенно смолкли все звуки, ушел страх. По телу разлилась теплота, и Аммия провалилась в крепкий, беспробудный сон. Сон настоящий, не претендующий на реальность.
Глава 1. Ростки зла
На обратном пути в столицу перед глазами Старкальда вновь и вновь вспыхивали последствия бойни. У защитников Шелковицы не было ни единого шанса.
Местные из соседних деревушек не отважились даже приблизиться к поваленному частоколу, чтобы сжечь почерневшие, разлагающиеся тела, порванные, размолоченные, сплющенные нечеловеческой силой.
Ужасный смрад, царивший там, настолько въелся в одежду, что едва выветрился за две ночи, проведенные в дороге. Обвалившиеся крыши, вздыбленные бревна стен, искореженные части доспехов, сломанные клинки и смятые почти в лепешку наконечники стрел – что за железношкурая тварь могла сотворить такое?
Одного старика нашли еще живым. Он забился под кровать и сжимал в руках обломок разделочного ножа. Когда его вытащили, бедняга только смотрел перед собой остекленевшим, невидящим взором, но никого не признавал. Он дрожал, как ивовая ветка на ветру, и бормотал что-то бессвязное. Из его лепета они разобрали лишь несколько фраз:
– Сигна, поди за Тьяром…земля дрожит…оно ищет.
Несчастный помер у них на руках – остановилось сердце. Сигну и Тьара отыскали под грудой бревен по обильному кровавому следу. К горлу подкатывало при одном воспоминании, сколь мало от них осталось.
Вся деревня была перепахана и усеяна здоровенными ямами, размеры и чересчур правильная форма которых пугали даже бывалых дружинников. Казалось, землю в тех местах прогрыз громадный змей с разверстой пастью. На окраине они наткнулись на покатый тоннель, что уводил глубоко под землю в кромешную тьму. Оттуда погань и явилась.
Тревожные мысли не отпускали Старкальда всю дорогу. Если на пути в Шелковицу его дюжина храбрилась и посмеивалась, выясняя, кто скорее выследит чудовище и нанесет смертельный удар, то при виде постигшей деревню напасти у многих опустились руки.
А если эта образина доберется до Искорки? Чем они станут отбиваться? Тварь подкопается под город, и никакие укрепления или рвы ее не сдержат. Ни меч, ни добрая кольчуга не помогут Старкальду защитить красавицу Гирфи, за которой он вот уже полгода ухаживал и собирался жениться, как только станет поспокойнее. Если станет.
Тусклое осеннее солнце клонилось к закату, подпаливая вершины столетних сосен. Лица свартов посерели от промозглого ветра, вихрившегося с самого утра. Ожесточенные споры о чудовище умолкли, иссякла и фантазия самых изобретательных относительно того, откуда оно взялось и как может выглядеть. Всем хотелось поскорее оказаться у жаркого очага и залить пивом дурные воспоминания, поэтому они свернули с тракта, соединявшего родной Старкальду город Сорн с сердцем Дома Негаснущих Звезд и всех северных земель, и поехали коротким путем через речку.
На переправе их застал Гон.
Часть всадников прошла по узкому хлипкому мосточку, который давно пора починить, остальные еще толпились на отмели. Вода здесь была неспокойной. Она сверзалась с горных уступов и набирала мощь, проносясь по крутым каменистым склонам, а пенные гребни с шипением окатывали прибрежную гальку.
Как это обычно бывает, сначала заложило уши. Деревья с востока волной пригнуло к земле, налетел яростный порыв ветра, взметнувший полы плащей и конские гривы.
Морозный воздух зазвенел, земля задрожала.
Только затем донесся гул, знакомый многим непонаслышке. Протяжный, низкий и грозный, он на какое-то время укротил все прочие звуки, заставил зажмуриться и зажать уши.
Он зовет их, и скоро те откликнутся, поднимут безобразные головы и обнажат по-волчьи острые клыки.
Как только гул ослаб и перешел в мерный рокот, эхом отражавшийся от скал, Старкальд огляделся. Отряд его все еще пребывал в смятении. Сварты мотали головами в стальных шлемах и терли виски, пытаясь прийти в себя. Повезло, что лошади никого не скинули в реку. Животные привыкли к Зову скорее, чем человек.
– Быстро! – закричал он, подгоняя своих.
На гнедом мерине подскочил Лерч, молодой и зоркий боец.
– До города далеко, укрыться негде. Вон поперли уже, сучьи дети, – указал он рукой в кольчужной перчатке на смутные силуэты у подлеска, который они миновали совсем недавно.
Если не поторопиться, их сметут.
Старкальда пробрал озноб. Одно дело встречать порченых на стенах крепости, а другое – в чистом поле, тем более, когда те сорвались на Гон. Он с надеждой бросил взгляд на изгиб реки.
– Дай-ка свой молоточек.
Лерч отстегнул от седла и вложил в его руку тяжелую булаву.
– Поезжайте, я догоню.
Как только последний конный перебрался на другой берег, сорнец могучими ударами сбил несколько бревен, и один пролет моста полетел в воду, которую порченые жуть как не любили – даже самая неистовая тварь не прыгнет на двадцать шагов. По крайней мере, с одной стороны они теперь защищены.
Конь у Старкальда был резвый, и он быстро настиг отряд.
– Беда! Не доедем! Много их пошло! – жалостливо мямлил Мышь, то и дело оборачиваясь. Прозвище как нельзя лучше говорило о нем. Седой и сухопарый, он прошел через много передряг, но не утратил склонности к нытью.
– Уймись! Я помирать тут не собираюсь! – рявкнул Толстый Никс, стегая по бокам свою серую в яблоках кобылу.
Отголоски скитальцева зова еще ворчали у подножий одинокой скалы, которую местные называли Вечнодуем, но постепенно уступали конскому топоту.
Они поднялись на холм и выехали на открытую равнину. Старкальд придержал коня и осмотрелся. От глаз его не укрылись зловещие тени на той стороне реки, что стекались к мосту, будто муравьи на медовые соты. Норы и пещеры, овраги и теснины – они лезли отовсюду. То были порченые – горбатая нелюдь со впалыми брюхами и выпирающими ребрами, что передвигалась на четвереньках, низко пригнувшись к земле.
Лошади почувствовали близость скверны и стали нервничать, брыкаться, дергать то в одну, то в другую сторону.
Ринн и Тансель скакавшие в числе первых, обнажили мечи. За их спинами Старкальд разглядел несколько тварей, преградивших дорогу. Он выскочил третьим в ряд и тоже потянулся к клинку.
– Рази того, кто мешает! Не отставай! – отрывисто выкрикивал он команды, высматривая себе первую цель в гуще теней.
В сумерках виднелись только горящие огнем зрачки.
Замах. Тварь в последний момент скользнула по другую сторону от коня, и зубы ее клацнули у притороченного к седлу щита. Пронесло. Если ранят животное, им обоим конец.
Поднялась кутерьма, и новый враг напрыгнул сам. Старкальд полоснул его по шее и быстро оглянулся, убедиться, все ли в порядке с остальными.
– Пожалуйте сюда, отребье! Встречу всех! – оскалившись, рычал задиристый Тарм.
– Того! Теперь справа! Обернись! – доносились с разных сторон выкрики прикрывающих друг друга собратьев.
Порченые встречали их глухим молчанием. Даже когда железо пронзало их плоть, они лишь слабо ухали и падали наземь без стонов и криков, оттого воин не всегда понимал, стал ли удар смертельным. По жилам их текла кровь, и разум еще теплился, но ничего человеческого в нем не осталось, а из всех чувств они знали только голод.
Кони сшибали погань не хуже мечей. Дюжина тварей не задержала их и легла в пыль. Другие отстали, и дорога впереди вроде бы опустела. Но вдруг воздух прорезал крик.
– Сатти!
Одна из лошадей без седока рванула вбок по вересковому полю.
– Вон он! – указал Рафф влево.
Несчастного Сатти тащило в овраг затерявшееся в темноте обрыдище, огромное, походившее на медведя.
– Рафф и Лерч со мной, остальные – дальше! – крикнул Старкальд и бросился на помощь.
У крутого склона они спешились. Лерчу он наказал защищать животных. Тот скрипнул зубами и надулся, но промолчал. А вот Тарм не послушался приказа и остался с ними. Поучать его дисциплине было некогда.
Овраг уводил к непроходимым зарослям дикой вишни, меж переплетающимися ветвями которой горело с десяток пар золотистых глаз. Здоровенный порченый уже почти дотащил Сатти до своих, когда Старкальд и Рафф до него добрались.
Рафф с размаху вонзил топор тому в спину, но верзила отмахнулся и сшиб сварта с ног – оружие так и осталось торчать из лопатки. Старкальд напал с другого бока: перебил подколенные сухожилия, а когда тот зашатался и стал падать, выпустил ему кишки. Тут же подоспел Тарм и двумя руками вогнал кинжал порченому в глаз, после чего тот потерял прыть и обмяк.
– Ты как?! – кликнул Старкальд Сатти.
Кряжистый дружинник с трудом поднимался, держась за голову.
– Ранен?
– Не знаю! Колючий иней не разберет. Кровь идет, но вроде не моя, – заворчал он.
– Пошли, пошли отсюда скорее, пока…
– Поздно, тут они уже, – кивнул Тарм.
Множество черных сгустков отделилось от зарослей и окружало их.
Рафф выругался, выдергивая топор из поверженного увальня. Сатти вынул из ножен короткий меч и гневно потрясал клинком.
– Я им, сучьим детям, покажу, как меня хватать.
Со стороны дороги донесся голос Лерча, звавшего на подмогу, но так просто им уйти не дали. Сбившись спина к спине и пятясь к холму, они старались держать в поле зрения всех, но в темноте это было мудрено, а из зарослей, ломая ветки, то и дело прибывали новые враги, будто рождаемые самим мраком.
И откуда их столько?!
Старкальд размашистыми горизонтальными взмахами держал тварей на расстоянии, однако страх был присущ им лишь в малой степени, и не щадя себя, сквернецы бросались на смерть.
Вот сорнец задел ближайшего, ткнул острием в лицо того, кто напрыгнул следом, но одна из теней ухитрилась проскочить под лезвием и вцепилась ему в ногу – толстый кожаный доспех выдержал. Рыча, он пихнул ее локтем и добавил навершием. Раздался хруст, череп чудища треснул. Одновременно порченого достал клинок держащегося рядом Сатти. Еще один бросился сбоку, но Старкальд успел принять его на щит, а после рубануть по горлу.
Лентой брызнула кровь и попала прямо ему в глаза. Наспех он вытерся и вновь изготовился к обороне, едва успевая следить за перемещениями врага.
С толстяка Сатти градом лился потом. Он отдувался, сопровождая каждый взмах отборным ругательством. Рафф сражался молча, но вдохи его становились все чаще и тяжелее. Он оступился, пропустил одного, припавшего к земле, но тут подскочил Лерч и размазал тому голову в кашу своей булавой. Тарм дрался отчаяннее прочих и норовил поразить больше врагов, чем все остальные вместе взятые. Меч его так и мелькал в опускавшейся ночи.
Налетев на ощетинившийся железом кулак и понеся серьезные потери, порченые умерили пыл и нападали уже не так яростно. Некоторые, поджав головы, разворачивались и утекали обратно во тьму, лишившись надежды на поживу.
Одного из последних Старкальд пинком сбил с ног и подивился, как легко тот отскочил. Он уже занес руку для смертельного удара, но вдруг замер. Порченый был мал, длинные тонкие волосы облепляли голову, будто у утопленника. Желтые глаза его ярко выделялись во тьме, но источали не злобу. Они просили пощады.
Да это ведь ребенок, пронзила мысль, и мурашки пробежали по спине.
– Уходи! – рявкнул Старкальд, махнув мечом, и порченый, не отводя взгляда, стал отползать по примятой траве.
Наконец добрались до коней. Лерчу пришлось изрядно потрудиться, чтоб не дать их в обиду – поляну усеивало полдюжины трупов. Животные нервничали, тряслись от ужаса, но убежать не порывались.
Старкальд помог Сатти взобраться в седло к Раффу.
– Смотри-ка, сколько их там, – кивнул Лерч на темную массу, огибающую вытянутый пруд в трех полетах стрелы.
Ее Старкальд поначалу принял за кустарник. Но она двигалась. Одним сплошным потоком эта смертоносная волна неслась за ними, будто кавалерийская лава. Сотни и сотни тварей.
Подскочил разгоряченный, пыщущий гневом Тарм с лицом, обагренным кровью. Он был не прочь продолжить избиение. Все знали, что он мстил за погибшую месяцом ранее сестру, раз за разом нарываясь на новую драку. Никто не смог бы погасить пламя его черной злобы.
– Пусть подойдут поближе, – зарычал он.
– Не сейчас, Тарм. Поумерь свой пыл, – одернул его Старкальд.
За резвыми конями порченые не поспевали. В чистом поле этим скитальцевым прихвостням взяться неоткуда, здесь же леса расступались, повинуясь воле железного топора. По бокам от дороги показались вскрытые на зиму пахотные земли и яблочные сады, сбросившие урожай. Вдалеке уже можно было рассмотреть башню мельницы. Искра совсем рядом.
Тут небо на миг посветлело, и по равнине, будто громовой раскат, снова прокатился оглушительный рев.
– Милосердные звезды, – вырвалось у Старкальда.
Дважды. Такого на его памяти еще не случалось. Не иначе как Вечный Враг крепнет, и благодатная песнь Хатран его больше не усыпляет.
И после первого раза сорнец заметил в небесах серые дымчатые тени, но не хотел верить глазам. Теперь же они словно уплотнились, стали много четче.
То были призраки – обитающие в налитых синевой тучах сущности, встреча с которыми не сулит ничего, кроме гибели. Тулово их составляли вытянутые бестелесные ленты, а в верхней части угадывалось подобие искаженных человеческих лиц. Словно коршуны, они спускались все ниже и скоро закружили прямо над отрядом, пока сварты не жалели коней в надежде оторваться.
– Забирай к лесопилке! К своим не ведите! – гаркнул Старкальд.
Только бы обошлось, шептал он про себя, поднимая глаза к небу. Если от искаженных хоть как-то защищали доспехи, то на эту напасть никакой управы не было: ни сталь, ни острый наконечник стрелы, ни даже огонь не причиняли призракам ни малейшего вреда – спасало только бегство.
Перепугались и остальные. Запрокинув голову, Лерч что-то кричал и отгонял их мечом, Сатти пыхтел и скалился, как разъяренный пес, Рафф старался вверх не смотреть, но и в его глазах читался неуемный страх. Один лишь Тарм вопреки здравому смыслу готов был сцепиться и с этим ожившим ужасом.
Призраки потдянулись еще ближе, образовали цепь и принялись носиться вокруг, оглашая равнину жуткими воплями. Временами один из них порывом ветра пролетал на расстоянии руки и протягивал длинные дымчатые когти. До самых костей проникал хлад такого ледяного прикосновения.
Пахнуло гнилью и мертвечиной.
Будто сырой, промозглый туман они обволакивали осколок отряда, из-за чего кони совершенно взбесились. Рафф едва не полетел наземь, когда его животина от очередного наскока в ужасе присела на задние ноги. Лерч и Сатти прильнули к спинам лошадей – в их сторону потянулась большая часть сгустившейся серой массы. Помочь им было немыслимо, ибо сам Старкальд держался чудом – жеребец его дрожал, вертел мордой, кидаясь с дороги то в одну сторону, то в другую, а изо рта его хлопьями вылетала пена.
Все смешалось в безумном вихре.
Сорнец перестал видеть своих. Рискуя каждое мгновение угодить копытом в нору или запнуться о кочку, скакун нес хозяина через густой белесый туман, не слушаясь поводьев и ударов сапогами по бокам.
Спасаясь от истошных криков, Старкальд приник к гриве коня, выставил руки вперед, стараясь укрыть уши плечами. Сотни буровых сверл будто проникали в мозг, отчего думать он перестал и о дороге, и о своих и обо всем на свете. Разум поглотила единственная мысль – только б это кончилось.
Боль захватила его целиком. Призраки выжигали дух, подавляли волю, и длилось это бесконечно. Он чувствовал, как немеют руки. Вот и настал конец, промелькнула в голове последняя мысль перед тем, как его выбросило из седла.
***
Старкальда подобрали, когда совсем стемнело. К удивлению, он остался жив и даже не поломал костей – лишь синяки и содранная кожа напоминали о падении. А вот его братьям по дружине повезло меньше.
– Сатти и Раффа позвал Мана, – мрачно сказал Толстый Никс, когда сорнец пришел в себя.
Подбородок старого сварта дрожал, в глазах застыла глубокая печаль. Старкальд сокрушенно прикрыл веки и выдохнул. Не первая его потеря, но одна из самых тяжелых.
Их окоченелые, застывшие в трупном оцепенении тела нашли неподалеку. Стеклянные глаза, скрюченные пальцы, посиневшие губы – будто неделю пролежали они на морозе. Старкальд и сам еще дрожал, как лист на ветру – не помогала даже медовая брага из никсовой фляги.
– Что с остальными?
– Тарм и Лерч живы, но плохи. Греем их как можем.
– А ваша группа?
– До нас не добрались.
Дурной день. Сразу двое погибших, и оба опытные, проверенные бойцы. У Старкальда опускались руки, а в голове стоял туман. И все же им повезло, ведь сгинуть могло куда больше.
Разъезд подъехал к стенам Искорки к середине ночи. Навстречу им попалось несколько крупных отрядов, высланных на подмогу тем, кого Гон застал врасплох. На парапете блестело множество стальных шлемов – Астли по такому случаю выгнал двойную, если не тройную стражу.
Завидя тела в перекинутых меж лошадьми носилках, дружинники все поняли сразу: спросили имена, подвели телеги, накрыли мертвецов полотном. Там же у ворот их встретила целая толпа. По темени люди не стеснялись тыкать факелом в лица. Они останавливали всех подряд, окликали своих, а не найдя, забирались на крепостную стену и вглядывались оттуда в ночь в робкой надежде, что те вот-вот явятся. Женщины ревели, старики шикали на них и бурчали что-то под нос.
Сотник выслушал его краткий доклад, тяжко вздохнул и отправил отдыхать. Скоро князь-регент Харси назначит ратный совет по Шелковице, где Старкальду дадут слово. Хорошо, что там будет Астли, бывалый воевода. Он подскажет, что делать, ибо на Харси надежды мало.
Регент никогда не пользовался популярностью у свартов. Большинство его решений и приказов или выполняли спустя рукава или просто игнорировали. Трудно представить более никчемного правителя, не умевшего ни обеспечить едой, ни защитить, ни взять ответственность за свои глупые распоряжения. Нелюбовь народа к Харси вылилась в обидное, но заслуженное прозвище – Вшивая Борода.
Раненых поместили в лазарете под присмотр мастера Шатара. Старый нервный лекарь хорошо знал свое дело и тут же распорядился греть воду для ванн, без которых проникший в тело хлад мог расползтись дальше по внутренностям, сковать легкие и сердце. Свартов насильно напоили настойкой вулканного корня со щепоткой перца, отчего желудок и горло зажгло огнем, а через ноздри чуть было не повалил пар.
У Тарма зуб на зуб не попадал. Только после часа отогревания с лица его постепенно стала сходить синева, а на щеках показался румянец.
– Где мой…меч? – ревел он и порывался выбраться из чана, но члены его настолько промерзли и задубели, что он едва мог поворачивать головой.
– Суньте ему какую-нибудь палку в руку. Может, скорее придет в себя, – махнул на него Толстый Никс.
Лерч выглядел получше и мог разговаривать.
– Не спаслись, – горестно вздыхал он, – и надо было этому паскуднику завопить, когда мы в чистом поле!
– Да уж, много наших не вернутся сегодня к семьям, – тихо произнес Старкальд.
На то, чтобы передать родственникам тела погибших и выразить скупое братское сожаление, ушел остаток ночи и почти весь следующий день, после чего дюжина отправилась к Никсу заливать скорбь огненным медом. За эту неделю они навидались достаточно ужасов. Старкальд немного посидел с ними, поковырял тушеное мясо с грибами, но напиваться не стал – во хмеле его скорее одолевали скверные мысли.
Он вышел из жарко натопленного дома, поежился и запахнул ворот куртки. Речка рождала холод и притягивала шальной ветер с холмов.
Глухо пробил вечерний колокол, служивший для жителей призывом к окончанию работ и скорому ужину. Сам исполин остался со стародавних времен, когда такие махины еще умели отливать без изъянов.
Переполох прошлой ночи спал, город успокоился. На узких улочках затихал привычный повседневный шум, люди отправлялись по домам – поближе к теплу очага, в котором живет частичка Умирающего Творца. Огонь снимает ломоту в костях, и дарит спасительный свет, отпугивающий чудовищ.
Пастухи загоняли в стойло тощий скот, лавочники и менялы, вздыхая, собирали непроданный товар с полок, женщины искали по улицам непоседливых детей. Склонившись до самой земли, едва плелись хворостянщики, взвалившие на спины непомерный груз. Дружинники подтрунивали над сменой, заступавшей на дежурство. Где-то на другом конце города перебранивались беспокойные псы. В Искре их много: в летнюю пору они помогают пасти овец или охраняют поля с посевом, а зимой выступают как тягловая сила для малых саней.
Старкальд пересек центральную площадь, вымощенную камнем, и направился к пристани. Северян по большей части кормило море, их земли мало годились для выращивания ржи и пшеницы.
Чем ближе к гавани, тем больше воздух густел от запахов соли и свежей рыбы. Когда-то и сам Старкальд задумывался, не пойти ли ему в китобои, но на суше от опасности по крайней мере можно убежать, а вот посреди моря чудовище добычу не упустит.
– Скоро! Уже скоро он придет! – верещал оборванный сумасшедший, что жил у кучи мусора, мимо которой проходил Старкальд. – Бог из будущего! Скоро он явится! Пока не поздно, примите его сторону! Он щедро наградит всякого!
– Пошел прочь! – замахнулся на него угрюмый пышноусый гончар.
То был Дрим, давний знакомый сорнца. Он громыхал возком с горшками навстречу по прихваченной морозцем грязи. Старкальд коротко кивнул ему. Следом за ним тащилась девочка в красном чепчике, размахивая пестрой лентой. Нитта. Лучезарная улыбка малышки каждый раз отозвалась в сердце Старкальда грустью о собственном потерянном детстве. Как и он сам, беженка лишилась родителей до того как научилась говорить. Она вроде бы пристала к одному бродяге, который чудом провел ее через половину Нидьёра до самой Искры, а после скончался. Дрим, давным-давно потерявший обоих сыновей и жену, взял сироту к себе. Город полон подобными печальными историями.
Дом встретил его пыльной, бездушной тишиной и заледенелыми полами. Он жил один, если не считать дворовой собаки, которую изредка запускал внутрь, когда снаружи особенно крепла стужа.
Старкальд заложил растопку в печь, высек сноп искр, и вскоре под веселое потрескивание огня заиграли оранжевыми сполохами стены дома и подвешенный на крюк расписной щит – предмет его особой любви и гордости.
Перед тем, как лечь спать, сорнец набрал костей, приоткрыл дверь и свистнул. В ответ откуда-то донесся радостный лай, послышался треск сучьев, и из кустов, весело помахивая хвостом, вылетела лопоухая собачонка.
– Что же ты за домом не следишь, несносная? А ну как воры явятся и украдут сковороду или мешок с твоим лакомством? Чем тогда я тебя стану кормить? – бормотал Старкальд, поглаживая ее.
Вдруг он невзначай увидал какие-то царапины на косяке двери и выпрямился. Недобрые догадки промелькнули в голове. Старкальд поднес лучину и разглядел три четких вырезанных символа. Какое-то время он вглядывался в эти свеженачертанные буквицы, позабыв обо всем на свете.
Женщина, серебро, новолуние.
Не может того быть!
Стряхнув оцепенение, сорнец мигом накинул куртку и как был – без шапки – бегом понесся вдоль нестройного ряда домов в сторону района ремесленников, где жила его возлюбленная. Уже опустилась ночь, и по пути ему не встретилось ни души.
Он до последнего надеялся, что послание – какая-то дурная шутка или только угроза, и эти гнусные черви не посмеют тронуть Гирфи. Он ведь пообещал вернуть все в положенный срок!
Дом ее пустовал, а приготовленные к стирке вещи и котелок с перепревшей, забытой у очага кашей ясно говорили о том, что девушка не планировала долгих отлучек. Их семья тоже была из числа нищих, давно перебравшихся в Искорку из безлюдных пустошей, в какие превратились королевства Теим и Ховеншор далеко на юге. Мать и отец померли, поэтому Гирфи жила одна, и других родственников у нее не было.
Старкальд постучал к соседям. Те не видели Гирфи уже два дня и тоже очень волновались – кроткая, миловидная девушка всем была по сердцу.
Может, и ее Гон застал вне городских стен? Вряд ли. Дальше речки она не ходила, а всю округу дружинники прочесали за утро не один раз. Он бы уже знал, если бы ее нашли.
Нет, невесту его в самом деле схватили. Из-за него!
Словно с вырванным сердцем он стоял посреди пустой улицы на промозглом ветру и в очередной раз проклинал себя и свою неуемную тягу к костям – источник всех его бед и страданий. В конце концов, оглушенный несчастьем Старкальд поплелся домой.
Что же теперь делать и где искать серебро? До новой луны осталось полторы недели, а долг был велик – почти тысяча полновесных монет. Такую сумму не займешь и не заработаешь. Даже продай он дом, все воинское снаряжение и пожалованного князем Хавероном коня, который ему не принадлежал, столько не наберется.
Так вышло, что проигрался он человеку темному, скрывающему свое имя. Старкальд не раз пытался разузнать о нем побольше, но разжился лишь слухом о том, что тот из Лепестков – тайного братства, которое давно незримо прибрало власть во множестве городов. У них всюду свои люди, и бороться с ними в одиночку сродни самоубийству. Связаться с Лепестками нельзя – его находят сами. Хозяин игорной лавки ничего не ведает о своих гостях. Некого разжалобить, не с кем договориться и попросить отсрочки.
Едва занялось утро, Старкальд вновь отправился к дому возлюбленной, горячась и раздражаясь, обошел весь порядок, но толком никто ему ничего не подсказал. Воротная стража тоже не видала чужаков. В отчаянии Старкальд исходил половину города, изъездил все окрестные дороги, сам не зная, что ищет. Лишь когда опустились сумерки, он поворотил коня.
Сон не шел вторые сутки. Тяжелые думы навалились, будто гора. Как он вообще может спать, когда по его вине Гирфи погибает в лапах этих мерзавцев? Все внутри Старкальда кипело и бурлило. Руки так и чесались, а в голове царила полная суматоха. Помощи ждать неоткуда и времени на решение совсем не оставалось. Он обязан был что-то предпринять незамедлительно, а потому всю ночь под завывание ветра и скрип стропил потратил на то, чтобы найти выход.