Бертье было около сорока двух лет. Его отец был инженер-топограф[34]. Бертье смолоду участвовал в американской войне в чине лейтенанта, причисленного к штабу Рошамбо. В эпоху революции он был полковником, командовал версальской национальной гвардией и находился в сильной оппозиции к партии Лекуантра. Посланный в Вандею начальником штаба революционных войск, он был там ранен. После 9 термидора он был начальником штаба у Келлермана в Альпийской армии и последовал за ним в Итальянскую армию. Это именно он распорядился занять линию Боргетто, сдержавшую противника. Когда Келлерман вернулся в Альпийскую армию, он взял с собой и Бертье. С принятием командования Итальянской армией Наполеоном Бертье просил и добился места его начальника штаба. Он был при нем в этой должности в Итальянской и Египетской кампаниях. Впоследствии он сделался военным министром, начальником штаба Великой армии, князем Невшательским и Ваграмским, женился на баварской принцессе и был осыпан милостями Наполеона. Он обладал большой энергией, следовал за главнокомандующим во всех разведках и объездах войск, не замедляя этим нисколько своей штабной работы. Характер имел нерешительный, мало пригодный для командования армией, но обладал всеми качествами начальника штаба. Он хорошо знал карту, очень разумно вел разведывательную часть, лично заботился о рассылке приказаний, умел самые сложные движения армии представлять в докладах ясно и просто. Вначале хотели навлечь на него немилость главнокомандующего, говоря, что Бертье его наставник, что именно он руководит операциями. Это не удалось. Бертье предпринимал все от него зависящее, чтобы покончить с этими слухами, делавшими его в армии смешным. После Итальянской кампании ему было поручено командование армией, назначенной для захвата Рима, и он провозгласил Римскую республику.
Массена, уроженец Ниццы, поступил на службу Франции в Итальянский королевский полк. В начале революции он был офицером. Он быстро выдвинулся, сделался дивизионным генералом и служил под начальством главнокомандующих Дюгоммье, Дюморбиона, Келлермана и Шерера. Он был крепко сложен, неутомим; днем и ночью носился на коне по горам и скалам. Он был особенным знатоком этого рода войны, был решителен, отважен, предприимчив и полон честолюбия и самолюбия. Его отличительной чертой было упрямство. Он никогда не падал духом. Он пренебрегал дисциплиной, плохо заботился о хозяйственно-административной части и по этой причине был мало любим солдатами. Он плохо продумывал подготовку к атаке. Речи его были малоинтересны, но с первым пушечным выстрелом, среди ядер и опасностей, его мысль приобретала силу и ясность. Будучи разбитым, он вновь брался за дело, словно победитель. В конце Итальянской кампании он получил поручение доставить в Директорию Лёобенский прелиминарный договор. Во время Египетской кампании он командовал Гельветской армией и спас республику, выиграв Цюрихское сражение. Впоследствии он был маршалом, герцогом Риволи и князем Эсслингским.
Ожеро, уроженец предместья Сен-Марсо, в начале революции был сержантом. По-видимому, он был выдающимся унтер-офицером, потому что был послан в Неаполь обучать неаполитанские войска. Вначале он служил в Вандее. В генералы он был произведен в армии Восточных Пиренеев, где командовал одной из главных дивизий. По заключении мира с Испанией он доставил свою дивизию в Итальянскую армию и здесь провел все кампании с Наполеоном, пославшим его в Париж для совершения переворота 18 фрюктидора. Вслед за тем Директория предоставила ему командование Рейнской армией. Он совсем не имел образования, не умел вести себя, ум его был ограниченным, но среди солдат он поддерживал порядок и дисциплину и был ими любим. Атаки он производил правильно и в должном порядке, хорошо распределял свои колонны, хорошо расставлял резервы и дрался с неустрашимостью. Но все это продолжалось какой-нибудь день. Победитель или побежденный, он к вечеру обычно падал духом – не то по свойству своего характера, не то вследствие малой расчетливости и недостаточной проницательности своего ума. По своим политическим убеждениям он примыкал к партии Бабёфа, то есть к наиболее ярко выраженным анархистам. Он был выбран депутатом в Законодательный корпус в 1798 г., ввязался в интриги, часто бывал смешон. Не было человека, более непригодного, чем он, для политических дискуссий и гражданской деятельности, в которой он, однако, любил принимать участие. Во времена империи он был герцогом Кастильонским и маршалом Франции.
Серюрье, родом из департамента Эн, в начале революции был пехотным майором. Он сохранял все внешние черты и суровость майора, был строг в отношении дисциплины и считался аристократом, за что подвергался многим опасностям, особенно в начале революции. Он выиграл сражение у Мондови, взял Мантую и имел честь видеть, как перед ним проследовал сдавшийся фельдмаршал Вурмзер. Он был отважен, лично неустрашим, но ему не везло. У него было меньше порывистости, чем у предыдущих, но он их превосходил своими нравственными качествами, мудростью своих политических убеждений и честностью в отношениях с людьми. Он получил почетное назначение отвезти в Директорию знамена, отнятые у эрцгерцога Карла. Впоследствии он стал маршалом Франции, комендантом Дома инвалидов и сенатором.
(Схема 5)
К началу кампании Мантуя была разоружена. Венский двор надеялся, что его армия захватит и сохранит инициативу. Он рассчитывал на победы, а не на поражения, и только после договора в Кераско он распорядился вооружить и снабдить припасами Мантую и крепости в Ломбардии. Среди военных имеются люди, думающие, что если бы вместо потери времени в Миланской области Французская армия продолжала свой марш для оттеснения Болье на ту сторону Адидже, то Мантуя была бы захвачена врасплох. Но принципиально недопустимо оставлять в тылу у себя такое большое количество больших городов с населением свыше одного миллиона, не взяв их в свои руки и не обеспечив расположения к себе этого населения.
Французы пробыли в Ломбардии только семь-восемь дней. К 22 мая все лагери были сняты. Эти несколько дней были затрачены с пользой: национальная гвардия была сформирована во всех городах Ломбардии, были обновлены органы власти на местах, спокойствие в стране восстановлено, – все это обеспечивало господство французов. Генерал Деспинуа принял командование над гарнизоном Милана. Одной бригадой была обложена цитадель. В пехотных и кавалерийских дивизиях были образованы небольшие команды выздоравливающих и переутомившихся для несения гарнизонной службы в наиболее важных пунктах. Команда дивизии Ожеро в 300 человек расположилась в цитадели города Павии, – это считалось достаточным для защиты ее и моста через Тичино.
24 мая главная квартира прибыла в Лоди. Прошло всего два часа после приезда туда главнокомандующего, как получилось известие о восстании в Павии и во всех селениях этой провинции, из которой дивизия Ожеро ушла 20-го. Легкое волнение чувствовалось даже в Милане. Тотчас же с 300 всадниками, шестью орудиями и батальоном гренадер Наполеон отправился в эту столицу. Он прибыл туда в тот же вечер и нашел спокойствие восстановленным. Гарнизон цитадели, сделавший вылазку, чтобы способствовать восстанию, был отброшен за валы. Отдельные группы были рассеяны. Главнокомандующий продолжал свой путь на Павию, направив впереди себя архиепископа и во все стороны – агентов с прокламациями, которые должны были просветить крестьян. Архиепископ был старец 80 лет, из дома Висконти, человек почтенный и по возрасту, и по характеру, но не имевший ни ума, ни репутации. Его миссия не имела никакого успеха; он никого не убедил.
Мятежники Павии, намереваясь соединиться с гарнизоном Миланской цитадели, выслали авангард в 800 человек в Бинаско. Ланн его атаковал. Бинаско был взят, разграблен, сожжен. Надеялись, что пожар, который можно было видеть со стен Павии, устрашит этот город. Вышло не так. В город бросились 8000–10 000 крестьян и сделались там хозяевами. Они были под предводительством фанатиков и австрийских агентов, которых мало заботило, чему может подвергнуться страна. На случай неудачи они имели средства бежать в Швейцарию.
Вечером в Милане было обнародовано воззвание, ночью расклеенное и на воротах Павии:
«Сбитые с толку толпы, не имея действительных средств для сопротивления, в нескольких общинах дошли до крайностей, не признавая республики и доблестной армии, победившей королей. Это непонятное безумие вызывает сострадание: вводят в заблуждение бедный народ, на его погибель. Главнокомандующий, верный принципам, принятым его нацией, – не вести войну с народами, желает оставить открытой дверь для раскаяния. Но те, кто через 24 часа не сложит оружия, будут считаться бунтовщиками. Их селения будут сожжены. Пусть грозный пример Бинаско откроет им глаза! Его участь станет участью всех общин, упорствующих в мятеже».
26 мая небольшая колонна покинула Бинаско и прибыла в Павию в 4 часа пополудни. Ворота были закрыты. Оказалось, что французский гарнизон капитулировал, и прошло уже несколько часов, как мятежники овладели цитаделью. Этот успех сильно их ободрил. Казалось трудным с 1500 человек и шестью пушками овладеть восставшим городом с 30 000 населения. Этот город был обнесен стеной и старой бастионной оградой, находившейся, правда, в очень плохом состоянии, но предохранявшей его от захвата врасплох. Набат раздавался во всех окрестных селениях. Малейший шаг назад увеличил бы беду и вынудил бы призвать армию, находившуюся уже на Олио. При таких обстоятельствах благоразумие предписывало смелость. Наполеон ускорил штурм. Стрельба шести пушек не смогла разрушить ворота, хотя велась долго. Тем не менее картечь и бомбы согнали крестьян, стоявших на стене, и позволили гренадерам сбить ворота с помощью топоров.
Гренадеры вошли в город беглым шагом, с ружьями наперевес, проникли на площадь и расположились в домах, стоящих по углам улиц. Кавалерийский полуэскадрон двинулся к тичинскому мосту и произвел удачную атаку. Крестьяне испугались, что их отрежут, бросили город и побежали в поле. Конница преследовала их и многих порубила. Тогда городские власти и знать, во главе с архиепископом Миланским и епископом Павийским, вышли просить о милосердии.
Триста французов, захваченных в плен в цитадели, сами во время суматохи вырвались на свободу и, безоружные, в тяжелом состоянии, прибыли на площадь. Первым движением главнокомандующего было расстрелять этот гарнизон через каждого десятого.
«Трусы, – сказал он им, – я доверил вам пост, чрезвычайно важный для армии, а вы его уступили жалким мужикам, не оказав ни малейшего сопротивления!»
Капитан, командовавший этим отрядом, был арестован. Он оказался неумным человеком и сослался в свое оправдание на приказание генерала Гакена. Гакен только что прибыл в Павию из Парижа. Он был арестован мятежниками во время перепряжки почтовых лошадей. Ему приставили пистолет к горлу, угрожая смертью, если он не прикажет цитадели сдаться. Он уговорил гарнизон сдаться. Но как ни виновен был Гакен, это не оправдывало коменданта форта, который ничуть не был ему подчинен и, даже если бы и был подчинен, не должен был исполнять его приказаний с момента его пленения. Поэтому капитан был предан полевому суду и расстрелян.
В городе царил чрезвычайный беспорядок. В нескольких кварталах были зажжены пожары; все же сострадание взяло верх.
Грабеж хотя и продолжался несколько часов, но нагнал больше страха, чем причинил зла. Он коснулся только нескольких ювелирных магазинов, но слухи сильно преувеличили нанесенный ущерб, и это явилось спасительным уроком для всей Италии.
Подвижные колонны, высланные во все селения, произвели общее разоружение. Со всей Ломбардии были взяты заложники, которых брали из самых знатных семей, даже если на них не ложилось подозрений. Считали, что путешествие во Францию будет полезно для наиболее влиятельных лиц. Через несколько месяцев они вернулись. Многие объехали чуть ли не все наши провинции и офранцузились.
Город Павия расположен в пяти лье от Милана, на Тичино, в двух лье от впадения его в По. В ширину город равен 850 туазам. Окружность его – 2500 туазов. В нем имеется каменный мост через Тичино – единственный на этой реке. Он окружен развалившейся бастионной оградой[35].
Это восстание приписывали недовольству чрезвычайной контрибуцией в 20 миллионов реквизициями, необходимыми для армии, а возможно, и отдельным притеснениям. Но войска были голы, они заслуживали из-за этого названия бандитов и бродяг, какое давалось им противником. Ломбардцы, итальянцы не считали себя побежденными. Разбита была армия австрийцев, в которой не было итальянских частей. Ломбардия даже платила особый налог вместо поставки рекрут. У венского двора сложилось определенное мнение, что из итальянцев нельзя сделать хороших солдат. Это обстоятельство (необходимость жить за счет местных ресурсов) намного замедлило пробуждение общественного сознания в Италии. Если бы, наоборот, Французская армия могла жить на денежные средства Франции, то она с первых же дней сумела бы сформировать итальянские части. Но одно дело – призывать нацию к свободе и независимости, желать, чтобы в ней пробудилось общественное сознание и она создала собственные войска, и другое – отбирать у нее в то же самое время ее важнейшие ресурсы. Для примирения этих противоречий нужен талант. Вначале были недовольство, ропот, заговоры. Ладья главнокомандующего в побежденной стране лавирует среди утесов. Если он суров, он раздражает народ и умножает число врагов; если он мягок, то порождает надежды, которые в дальнейшем заставляют особенно остро реагировать на злоупотребления и насилия, неизбежно связанные с состоянием войны. Как бы то ни было, если бунт при этих обстоятельствах вовремя усмирен и победитель сумел применить одновременно меры строгости, справедливости и мягкости, то этот бунт будет иметь только хорошие последствия, окажется выгодным и явится новой гарантией на будущее.
В течение этого времени армия продолжала движение на Олио под начальством Бертье. Главнокомандующий присоединился к ней в Сонсино и 28-го вошел вместе с нею в Брешиа – один из самых больших венецианских городов на материке. Его жители были недовольны господством венецианской знати. Брешиа находится в 11 лье от Кремоны, в 15 – от Мантуи, в 38 – от Венеции, в 24 – от Триента, в 40 – от Милана. Он был покорен Венецианской республикой в 1426 г. В городе Брешиа 50 000 жителей. Во всей провинции насчитывалось 500 000 человек, обитающих частью в горах, частью на богатых равнинах.
Было обнародовано такое воззвание:
«Для освобождения самой прекрасной страны Европы от железного ига тщеславного Австрийского дома Французской армии пришлось преодолеть труднейшие преграды. Ее усилия, как того требует справедливость, увенчались победой. Остатки неприятельской армии отступили на ту сторону Минчио. Французская армия, преследуя их, проходит по землям Венецианской республики, но она не забудет о продолжительной дружбе, связывающей обе республики. Религия, власти и обычаи, а также собственность будут уважаемы. Пусть народ не беспокоится: будет поддерживаться строжайшая дисциплина, и все, что потребуется для армии, будет покупаться за наличные деньги по справочным ценам.
Главнокомандующий предлагает официальным лицам Венецианской республики, городским властям и духовенству оповестить об этом население, чтобы доверие сцементировало крепкую дружбу, издавна соединяющую обе нации. Твердо следуя по пути чести, как и по пути победы, французский солдат грозен только для врагов своей свободы и своего правительства».
Сенат выслал к армии своих проведиторов[36], чтобы заверить в своем нейтралитете, и согласился на поставку всего необходимого с условием, что за это будет впоследствии заплачено.
Болье, стоя на Минчио, получил значительные подкрепления. При первом известии о движении армии он перенес свою главную квартиру за Минчио; он хотел обороняться на этой реке с целью воспрепятствовать обложению Мантуи, которая укреплялась с каждым днем и получала все новые припасы. Не обращая внимания на протесты венецианцев, он захватил крепость Пескиеру и оперся на нее своим правым флангом, которым командовал генерал Липтай. Своим центром он опирался на Валеджио и Боргетто, где расположил дивизию Питтони; дивизия Себоттендорфа заняла позицию в Поццоло, а Колли – в Гоито; гарнизон Мантуи выставил посты в Серальо; резерв под начальством Меласа силою в 15 000 человек находился в Виллафранка, готовый двинуться в любую угрожаемую точку.
29 мая Французская армия была расположена левым флангом в Дезенцано, центром – в Монте-Кьяро, правым – в Кастильоне, совершенно пренебрегая Мантуей, которая осталась на ее правом фланге. 30-го с рассветом армия вышла на Боргетто, обманув противника различными маневрами и внушив ему, будто она хочет переправиться через Минчио у Пескиеры, чтобы отвлечь туда его виллафранкский резерв.
Приблизившись к Боргетто, французский авангард обнаружил 3000 человек австрийской и неаполитанской кавалерии на равнине и 4000 пехотинцев, укрепившихся в этой деревне и на высотах Валеджио.
Генерал Мюрат атаковал неприятельскую кавалерию и достиг в этом бою больших успехов. Тут французская кавалерия, находившаяся до тех пор в плохом состоянии, в первый раз удачно померялась силами с австрийской. Она захватила девять пушек, два знамени и 2000 пленных, между ними князя Куто, командующего неаполитанской кавалерией. Начиная с этого времени французская кавалерия соперничала в подвигах с пехотой. Полковник Гардан со своими гренадерами беглым шагом проник в Боргетто. Противник сжег мост, который было невозможно восстановить под огнем с высоты Валеджио. Гардан бросился в воду. Австрийцы решили, что перед ними грозная колонна, действовавшая на мосту в Лоди; они отступили. Валеджио был взят в 10 часов утра.
В полдень, закончив исправление моста, французские дивизии переправились через Минчио. Ожеро поднимался по левому берегу, двигаясь на Пескиеру, и занял высоты Кастельнуово. Серюрье следовал за войсками, очистившими Валеджио, в направлении на Виллафранка. Главнокомандующий находился при этой дивизии до тех пор, пока был виден противник, но так как последний избегал вступать в бой, то он возвратился в Валеджио, где было намечено расположить главную квартиру. Дивизия Массена, которая должна была ее прикрывать, еще не переправилась через мост, готовя обед на правом берегу Минчио. Дивизия Себоттендорфа, услышав канонаду в стороне Валеджио, двинулась туда, поднимаясь вверх по левому берегу Минчио. Ее разъезды прибыли к Валеджио, не встретив никого. Они вошли в местечко и пробрались к дому, где находился главнокомандующий. Охрана едва успела захлопнуть ворота и прокричать о тревоге. Это дало время главнокомандующему вскочить на лошадь и выбраться по садам за селение.
Солдаты Массена опрокинули свои котелки и переправились через мост. Барабанный бой обратил в бегство австрийских гусар. Себоттендорфа преследовали весь вечер; он понес большие потери.
Опасность, которой избежал Наполеон, дала ему почувствовать необходимость образования охраны из отборных людей, специально подготовленных к этой службе и занятых исключительно заботами об его безопасности. Была сформирована часть, получившая название «гиды». Организация ее была поручена Бессьеру, командиру эскадрона. Этой части тогда же присвоили особое обмундирование, такое же, какое впоследствии было у гвардейских конных егерей; она явилась их зародышем. В нее зачисляли отборных людей, минимум с десятилетним сроком службы, и часть эта оказала в боях большие услуги. Тридцать – сорок из этих доблестных храбрецов, использованных вовремя, всегда добивались самых решительных результатов. Гиды во время боя были тем, чем впоследствии при императоре сделались дежурные эскадроны, и это легко объяснить, потому что и те и другие были у Наполеона под рукой и он их бросал в дело в наиболее важные моменты.
Бессьер, уроженец Лангедока, начал службу в 22-м конно-егерском полку, в армии Восточных Пиренеев. Он был храбр, хладнокровен и сохранял спокойствие под самым сильным огнем. У него было очень хорошее зрение и большой навык в маневрировании конницы. Особенно хорошо руководил он кавалерийским резервом. В дальнейшем во всех больших сражениях он оказывал величайшие услуги. Он и Мюрат были первыми кавалерийскими начальниками армии, но обладали совершенно противоположными качествами. Мюрат был авангардный начальник, порывистый и кипучий. Бессьер обладал свойствами офицера резерва, полного энергии, но осторожного и рассудительного. Со времени создания отряда гидов ему была поручена исключительно охрана главнокомандующего и главной квартиры. Впоследствии он стал герцогом Истрийским, маршалом империи и одним из маршалов гвардии.