Нани Кроноцкая
Солнечный ветер
Макар очень хотел бы на это надеяться…
4. Занимательная космография
Сова. Имперский фрегат 27-313, класса Аngelus-Iustitia Inspector Victoriam. Периферия двойной звездной системы Кеплер 47 в созвездии Лебедя
Привычный ритм предстартовой подготовки, отчеты ядроидов по отсекам, потрескивание гало-ленты, переливающейся прямо над головами офицеров, сидящих за длинной панелью ручного управления.
Макар оставался одним из тех немногих капитанов малого флота, кто упорно настаивал на прямом управлении кораблем в самых разных условиях. И надо отдать ему должное: “Сова” теперь отправлялась в ремонт впервые, с момента рождения на Шедаре. Среди экипажей имперского флота – своеобразный рекорд.
Последняя перекличка, доклад о готовности всех систем и опрос по отсекам. Секундная заминка, на крохотное: “Ты готова?” и получив лишь одному ему слышный ответ Аверин не сдерживаясь улыбнулся, выдвигая блок ручного управления кораблем.
Запущен обратный отсчет.
Пять.
Когда-то, уже так давно, что Мак и не помнил уже, где конкретно и с кем, он также впервые входил в измерение, романтично прозванное Сумерками. Он был юн и, говоря откровенно, безмозгл совершенно. Ощущал лишь веселый азарт и вращение острого шила в том самом месте, на котором приличные люди сидят.
Четыре.
Мак Аверин вел твердой рукой свой фрегат к точке входа в прыжок, холодея от непривычной и малодушной, наверное, мысли: ему теперь есть что терять. Он не просто ответственен за корабль и за жизни всего экипажа, он сам хочет жить. Просыпаясь каждую вахту вдыхать запах женщины рядом. Открывая глаза ловить ее взгляд. Ждать улыбку ее, словно маленький праздник.
Три.
Жажда жизни, как новая точка опоры. Как тот самый маяк, на который сейчас он ведет свой корабль. Он уже близко. Радары его уже видят, пеленг уверенно взят. Небольшое отклонение от заданных координат и офицеры, сидевшие рядом в который раз мысленно поблагодарили Создателя за осторожного капитана.
Два.
Маяки часто мигрировали, “сползая” на грани пространства. Один градус погрешности пеленга отправит фрегат в шервову задницу космоса, если не дальше. Автоматика точно бы промахнулась. И Болталась тогда бы “Сова”, хорошо, если в Сумерках где-то, пытаясь найти к ней ближайший маяк.
Один.
Точку входа в Сумерки, – загадочное измерение, в котором не работали вселенские закона пространства и времени, маркировали дрейфующим в космосе сооружением, – маяком. У каждого маяка есть свои точные (условно) координаты и… имя. Все космонавты – романтики. У всех маяков женские имена. Этот звали Аглиса.
Вход!
Девчонка не подвела, хоть на подходе и покапризничала. Первое, что ощущают впервые попавшие в Сумерки – это отсутствие времени. Корабль – это жесткая рамка пространства. Его энергетических ресурсов хватит на то, чтобы остаться стабильным, не распыляться на тысячи дециллионов частиц, превратившись в обычное облако. Контур сумеречной гравитации работает только в прыжке. Но над временем он не властен, оно остается за гранью пространства там, в космосе.
Летающие на кораблях дальнего следования космонавты почти не стареют. Первому в жизни Макара преподавателю межзвездного пилотирования было порядка ста лет, а выглядел он просто зрелым мужчиной. Седины даже не было.
Потому они и старались семьи если и заводить, то уже на закате карьеры. Или… так как он умудрился, заводили семью прямо на корабле. До того момента, когда пойдут дети.
Что-то он размечтался, пожалуй. Способов делать детей может и предостаточно, но он ретроград, консерватор и ортодокс. Который жену свою еще даже толком не трогал.
– Капитан, прошу передать мне управление, – подал голос вдруг Стэм, сидевший по правую руку. – Не хочу терять навык.
Оглушительная тишина, каждый раз бившая по ушам сразу после входа в Сумерки, почему-то его расслабляла. Все двигатели остановлены, корабль движет вперед лишь энергия удержания рамок пространства.
– По моим расчетам, к следующему маяку мы выходим через пятнадцать минут. – Тут же ему отозвался Петрович. – И совсем другим тоном добавил: – Капитан. Вам бы пойти отдохнуть.
– Нет! – пряча улыбку, Аверин таки передал блок управления в руки старпома. – Не время для отдыха. Хич, подготовить доклад о состоянии ГЭУ.
Закинул руки за голову, стараясь незаметно коснуться виска.
“Как ты?” – шепотом коротенькое сообщение.
“Все отлично. Поздравь меня, я – космонавт!” – судя по голосу, рада.
Он опять улыбнулся, глаза прикрывая.
Прошептал: – “И тебя и меня поздравляю!”
***
В “Инструкции по подготовке к прыжку для пассажиров сверхдальних космических линий” ничего интересного я не нашла. Для тех немногих отважных (или чрезмерно самонадеянных) кто рискнул не прибегнуть к услугам системы стазисного сна, судя по описанию отлично налаженной на судах дальних линий, предлагались смириться с неизбежными неудобствами, не есть за час до выхода в зону прыжка и встретить этот момент в своей мягкой постели. Желательно спящими. Этого не получилось.
Кажется, я окончательно выспалась. Честно лежала, согласно инструкции, и разглядывала стены каюты в комплекте с ее потолком. Странные полукруглые рамы, похожие на экраны, размещались повсюду. А если это иллюминаторы? Как там Аверин сказал можно вызвать подсказку… Нащупала в изголовье кровати какую-то мягкую панель, после долгих попыток ее как-то сдвинуть сдалась, и тихонечко попросила: “Обзор мне откройте, пожалуйста.”
На панели тут же голубым светом зажегся длинный ряд имперских цифр. Я перевела взгляд на стены каюты и заметила точно такие же цифры в рамах “экранов”. Осторожно коснулась той, что светилась на раме прямо передо мной. Развернулся вид серо-графитного космоса, ни одной звездной точки, никаких ярких светил и знакомых созвездий галактики.
Сумерки.
Судя по виду, экран не был иллюминатором, скорее всего это проекция с внешних камер и датчиков корабля. Прикосновение к цифре панели его погасило. Левый от центра экран открыл мне вид нашей столовой. Правый – как я понимаю, – каюты Аверина. Куда меньше моей, совершенно аскетично обставленная. Только узкая, будто лавка кровать, рабочий крохотный стол и еще один санузел. Я теперь понимаю, почему он с таким удовольствием оставался в моей половине!
Улыбнулась невольно. Трогая губы опять вспомнила наш поцелуй. И его обо мне беспокойство на входе в прыжок тоже вспомнила. Сейчас он молчал, очень занят наверное. Сложно вести неисправный корабль в Сумерках. Вспомнилось напряженное его лицо, когда вышел на видеосвязь перед самым началом прыжка. И крупные капельки пота на бритых висках тоже вспомнились.
Бедный. Пока я валяюсь тут, перещелкивая экраны, он там снова не спит и голодный опять. Он же все время голодный…
Спустя полчаса я настроила обозрение корабля из кровати каюты. Единственное место на судне, вид которого я никак не могла получить, была, к сожалению, командная рубка. И каюты всего экипажа, конечно. Даже лазарет отражался прекрасно, и я с удовольствием полюбовалась на спящего брата с супругой. Несложная комбинация номера палубы и отсеков выдавала на стены каюты прекрасные виды.
Я лежала на смятой постели, рассматривая фрегат, ставший почти вторым домом и не могла отделаться от странной мысли-ощущения. Все сейчас происходящее правильно. Я стою на том самом пути, к которому шла всю свою жизнь. Я на нужном мне месте, детали огромного механизма сошлись, шестерни зацепились и история завертелась.
Наша с Макаром история. Он, я, “Сова” и “Совятник”. Все вместе.
С этими приятными мыслями я для себя незаметно уснула. Сквозь сон услышала, как он пришел, как бесшумно вокруг что-то делал, явно стараясь меня не тревожить. Как шумела вода потом в душе. И как рядом спружинило ложе под тяжестью мощного тела.
– Ты не против? – прошептали мне теплым дыханием прямо в макушку.
Отвечать не хотелось. Меня в моем сне все совершенно устраивало.
– Я стал плохо спать один, знаешь ли… – бессовестно обнимая меня подтащили под бок. Остро пахнущий влажной мужской кожей и чем-то свежим. Похоже на запах листьев мажорника.
Решила не просыпаться. Во сне мне не стыдно уткнуться лицом в его голую грудь и вдыхать его запах. Я же сплю?
– Притворяшка, – смешок снова, обнял еще крепче. – В целом прыгнули хорошо, только немножечко промахнулись, теперь еще сорок часов шлепать по космосу до маяка. – осторожно коснулся моего лба губами и улыбнулся. По шевелению губ я почувствовала. – Сорок имперских часов, дорогая. Это четыре декады по сто минут стосекундного времени! Высплюсь и разжирею…
Последнюю фразу он произнес очень медленно, засыпая. Вздохнул тяжело и мгновенно уснул. А я так и лежала с закрытыми глазами в полудреме, пригревшись у него на груди, боясь даже пошевелиться. Не оттого, что его разбужу: судя по скорости засыпания, его не разбудит теперь даже землетрясение. Страшно терять откровение этих минут. Тонкие ноты доверия и чего-то еще, непонятного, но уже осязаемого.
Сон в одной постели оказался не просто анахронизмом, традицией прошлых веков. Я не могла слов подобрать, определить ощущения. Завтра вспомню и все запишу. Уже завтра.
5. Просто сны
Сова. Имперский фрегат A- IIV класса. Периферия планетарной системы α Кассиопеи – Шедара, в созвездии Кассиопеи.
Клочья дыма, удушливо-сладкий запах жареной человеческой плоти. Воздух, вздрагивающий от взрывов, густой дождь раскаленных осколков, разрезающих толстый слой серого пепла у них под ногами.
И оглушительная тишина.
Как тогда, на Майране. Когда он оглох, и в этом смертельном кошмаре мучительно-долго искал ее. И нашел.
Только во снах, что с тех пор ему снились, Ася всегда оставалась живая. Не кучей обгорелых костей и ошметков одежды, из которых даже восстановить было нечего, а такой, какой Мак видел ее в последний раз.
Тогда она совершенно определенно почувствовала свою смерть. Уходя оглянулась, ему улыбнулась, и запретила идти с ее группой. Наотрез запретила.
– Приветули, малыш, – она всегда его так называла, хотя Аверин был младше ее всего лишь на несколько месяцев. Это всегда его злило, но возражать командиру и капитану не стоило.
– Здравствуй! – он не был ей рад, и давно уже. – Зачем ты пришла?
Когда-то тогда, – в прошлой жизни, эти сны стали единственным, что у него оставалось. В них Ася к нему приходила, живой. Они спорили, ссорились, разговаривали. Целовались, иногда даже занимались любовью. Все, как в той жизни, чьи осколки остались на выгоревших до основания и расплавленных скалах Майрана.
Во снах он опять становился послушным мальчишкой, влюбленным и робким. Твердо знающим, что не достоин, не мог, не дотягивал. Что виноват. Нужно было тогда ее остановить. Его чуткая интуиция громко кричала о смерти. Его разум нашел несколько сотен причин отменить этот рейд. Но Ася всегда четко следовала своему собственному плану. И не слушала «этих мужчин».
– Вот как ты стал разговаривать… – она зло прищурилась, развернувшись к Аверину. – А ведь это ты виноват в моей смерти!
Старая песня. Была у возлюбленной Мака такая черта: своих ошибок она никогда не признавала. И вдруг она воскресни сейчас, именно так ему все обязательно бы и сказала. Да только он больше не тот мальчик, что как на богиню смотрел на нее.
– Конечно. Я всегда виноват. Мне иногда даже кажется, что я тебе нужен лишь только для этого. – Он хотел отвернуться, но снова не смог. Хотел никогда ее больше не видеть.
– Я любила тебя!
Это ложь. Она много раз ему снилась и каждый раз капитан понимал, что подобное из ее уст могло прозвучать лишь во сне. Никогда, за всю недолгую историю их отношений Ася ему ничего подобного не говорила. В ответ на его пылкие юношеские признания лишь задумчиво улыбалась. Как тогда, в их последнюю встречу.
– Это сон. Просто сон, – Макар произнес через силу, отшатываясь от подруги. – Я проснусь, а тебя больше нет. Отпусти меня.
Внимательный взгляд темных, чуть раскосых глаз, упрямо поджатые губы. У них никогда не было общего будущего. Ася родилась на Барейне, планете изгоев и беженцев. Ее генетическая карта полностью исключала полноценный союз с чистокровным землянином. Процент генетической разницы не позволил бы им заключить этот брак по законам империи. Только свободные, ни к чему не обязывающие отношения. Просто и без условностей. Тогда ему было вообще все равно… Глупость.
– Обойдешься, Аве-рин.
Когда она злилась, звала его именно так. У него словно не было имени. Или «малыш» или Аве-рин. Как любимый питомец. Собака.
Они стояли напротив друг друга и напряженно молчали. Макар снова и снова вглядывался в это, когда-то так остро любимое им лицо и невольно сравнивал. Тогда он болел этой женщиной. Хворал долго и тяжело. И не хотел выздоравливать.
А теперь… Теперь все иначе. Ради той маленькой и хрупкой девочки, что посапывала у него под боком, он хотел жить. Впервые за долгие годы.
– Не боишься ее потерять? – жестом до боли знакомым Ася заправила темную прядку волос за точеное ухо. – Все мы смертны.
Он очень боялся. Смертельно, до судорог, до остановки дыхания. Именно это и останавливало Аверина. Но говорить ей не стал. Она больше не друг ему.
– Отпусти меня, – снова тихая просьба. – Мы с ней разберемся.
Резкий поворот, злой взмах плечом, словно отряхиваясь, и его собеседница, его давний кошмар снова уходит. Как всегда: за поворот у двери и налево. Как тогда.
Чтобы вернуться опять…
От внезапно нахлынувшего ощущения боли я резко проснулась. И примерно минуту пыталась понять, что болит. Лежала с закрытыми плотно глазами, вдыхала знакомые запахи и не понимала вообще ничего.
Боль скручивала сознание, тело вздрагивало, слезы к горлу подкатывали, хотелось завыть, но… физически ее не было. Просто мой дурной сон? Постаралась припомнить. Нет. Мне снился наш внутренний сад, и во сне я старательно обрезала кустарники, готовя их к нашей короткой, но снежной зиме. Ничего страшного: тонкие синие ветки, дорожки, похрустывающие под ногами морской круглой галькой.
Я открыла глаза и сразу же все поняла. Марк уже тоже не спал. Суровый и мрачный, он лежал рядом со мной и боясь потревожить мой сон, даже дышать старался как можно тише.
На его лице отчетливое выражение той самой боли, которая острым ножом до сих пор где-то под ребрами мне покалывала.
– Что-то плохое приснилось? – потеревшись зачем-то лицом о его голый боя я спросила.
Неожиданное и приятное ощущение: терпкий запах мужчины, горячая гладкость поверхности и пульсирующая под ней жизнь. Мак напряжен, он весь словно окаменел. С трудом перевел на меня взгляд, все еще хмурясь. Губы сжаты, скорбные складочки в уголках. Темные тени, надежно залегшие под глазами.
– Приступаешь к обязанностям психолога? – он спросил. Получилось прохладно.
Я искренне удивилась, все еще в него вглядываясь.
– Не расскажешь, – уверенно констатировала, приподнимаясь навстречу ему. – Почему?
Макар пристально вглядывался мне в лицо, словно пытаясь найти в нем ответ. Потом что-то в глазах его неуловимо смягчилось, и тихо вздохнув, он сказал:
– Эти кошмары давно стали частью моей жизни… – снова я боль его ощутила. Близкую, личную боль, как-то вдруг ставшую моей. – Утром я просыпаюсь, выкидываю их из головы, отодвигаю в дальний угол, и с головой окунаюсь в дела. Иначе давно бы рехнулся.
– Ты не пытался… – я начала было фразу, но Макар резко меня перебил, быстро вставая.
– Нет. – Спустил ноги с кровати, развернувшись ко мне голой, широкой и загорелой спиной, сплошь расчерченной старыми шрамами. – И давай больше не будем об этом.
Я промолчала, разглядывая его спину. Чувствовала, ощущала: это знаки из тех его снов. Осторожно коснулась кончиками пальцев одного, самого страшного, разрывавшего кожу под левой лопаткой.
– Я почувствовала во сне твою боль, – ему нужно знать, чего ожидать от негаданного приобретения в своем экипаже. – Молчать об этом у нас с тобой не получится. Прости, но я словно без кожи. Не сердись.
Он порывисто перехватил мою руку, вглядываясь в лицо, хотел что-то сказать, но вдруг под дверью входа в апартаменты раздался странный звук.
– ВОУФ!
Гулкий и громкий, он походил на грохот каменного поселкового колокола.
И секунду спустя снова:
– Вуф! – короче и явно настойчивее.
Вопреки моим ожиданиям, капитан широко улыбнулся, и схватив короткую и тонкую белую тунику со столика у кровати пошлепал босыми ногами к заветному входу.
– Рик, ты уверен? – осторожно спросила его.
– Это же просто собака! – пояснил для него очевидное. И я напряглась окончательно. Не хотелось бы повстречать на борту космического корабля чудовище даже немного похожее на подземных собак.
Чудище не заставило себя ждать. Оно резво вползло на коротких и толстых ногах в приоткрытую дверь, и помахивая жутким костистым хвостом весело поскакало к кровати. Крупный зверь был красивого, темно-бордового цвета, с длинной, как клюв экзоптицы мордой и совершенно разумным на ней выражением.
В зубах это чудовище несло нам… пустую тарелку. И радостно водрузив ее на постель, рыжий монстр тут же резво запрыгнул и живописно упал рядом. Всем видом зверюга показывала, что ужасно устала и только отдых на нашей кровати спасет утомленного путника.
– Кажется… – вертя в руках тарелку задумчиво произнес капитан. – Гесс зовет нас на биостанцию, приглашая на завтрак.
– А… – осторожно сев рядом с радостно улыбающимся в свою всю хитрую рожу пришельцем я вытащила из-под него кончик своего мягкого белого одеяла. – Прислать сообщение он не мог? – мало ли что я не знаю.
– Вот у него мы и спросим, – решил тут же Макар. – Горыныч, не завирайся. Твое место на коврике.
Натурально скривившись, тот кого так громко звали, нехотя сполз под кровать.
– А мое место, где, капитан? – тихо спросила.
– Прости, – он привлек меня к себе осторожно целуя в висок. – Я не хотел тебя обидеть. Просто… Я не готов пока выпускать это в реальность. И ты не готова.
Ох, уж эти мужчины… Но ничего, мы подождем.
– А теперь в душ, одеваться и топаем на биостанцию. Заодно я покажу тебе всю верхнюю палубу. Я смотрю, с видами нашего корабля ты уже разобралась.
Аверин снова вернулся. Вечная неунывающая улыбка, твердый взгляд, полыхающая энергия жизненного оптимизма. Но только я знала… Я видела там, в уголке его сильной души страшные тени из недавнего прошлого.
Его жуткие сны.
6… И бабочки
Сова. Имперский фрегат A- IIV класса. Периферия планетарной системы α Кассиопеи – Шедара, в созвездии Кассиопеи.
– Чаю? – Огромная туша биолога меня объективно пугала. Особенно то, с какой плавной грацией он перемещался по биоотсеку. Хищник, опасный неимоверно. И если от капитана исходила уверенная мужская сила, меня завораживающая, то его друг ощущался могучей стихией. – Вы меня опасаетесь. – Не спросил, утверждал.
До завтрака мы с Аверинымне не дошли. Буквально за несколько метров до входа на территорию биостанции с потолка раздался скорбный голос Петровича, вызывающего капитана в центральный и срочно. Макар тихо выругался на неизвестном мне языке, набрал код на входе в отсек, меня чмокнул громко куда-то в висок и убежал. Натурально и быстро, а мне оставалось только взглядом его проводить…
Горыныч зачем-то последовал за капитаном, громко цокая когтями по твердому покрытию верхней палубы.
Дверь открылась и меня встретил сам Гесс.
Огромный, могучий, какой-то весь… нереальный биолог вел себя как ни в чем не бывало. Еще пошутил как-то грустно относительно «третьего лысого». В отличие от наших с Риком шершавых макушек его череп блестел, выразительно подчеркивая тяжелую нижнюю челюсть, крупный нос и делая вид биолога еще более живописным. «Гесс Оранг, биоэколог, глизеанец» – так он мне представился…
– Да, опасаюсь немного, – силе природы врать совершенно бессмысленно. А порой и опасно.
– Тогда успокаивающего, – он снова не спрашивал. – Субъективно? Или на то есть причины?
– Мои личные ощущения. Я вас чувствую, это… сложно объяснить.
На живописнейшем фоне отсека биостанции Гесс выглядел на удивление органично. Свободная светлая роба, мягкие мокасины и нож, во внушительных кожаных ножнах висевший на поясе .
– Тогда переходим на «ты» и рассматриваем происходящее с научной точки зрения, как наблюдатели, – он мне улыбнулся. – Пробуем?
А теперь очень тихо меня Гесс спросил, протягивая неизвестно откуда взявшуюся термочашку.
Сомневаясь секунды, я ее приняла, понюхала, затем аккуратно отхлебнула горячий напиток. Запах цветочный. Вкусно, ароматно, немножечко опьяняюще. Волна теплого и мягкого спокойствия накатила достаточного быстро и действовал чай куда лучше всех успокоительных аппликаторов. Молча кивнула, оглядываясь вокруг.
Мир Гесса. Его закрытая ото всех территория, его тайная страсть, биостанция на корабле. Рик уже успел кое-что мне о ней рассказать . Кормилица и поилица, перерабатывающая все продукты отходов жизнедеятельности экипажа, она делала «Сову» по-настоящему автономной.
Огромные цилиндры биофильтров, бурлившие зеленью жизни были похожи на колоннаду в этом храме науки. Стеллажи с фантастическими грибными культурами, буйная зелень дендрария, запахи цветов, даже свои жители: в глаза сразу бросались порхающие между растениями мелкие разноцветные организмы, наверное, птицы или насекомые.
– Итак, мне кажется, тебе есть что сказать. – Гесс не мешал мне осматриваться. Сам он занялся важным делом: неторопливо шлепая по гладкому полу отсека к нему вышла семейка кобат. Толстые, неповоротливые, с гладким мехом и короткими чешуйчатыми хвостами эти милые звери были весьма популярны в качестве домашних животных в моем бывшем мире. Зачем они здесь?
И словно услышав вопрос, Гесс пояснил мне охотно:
– Это одна из моих научных миссий: я в разных мирах собираю интересные и редкие виды домашних животных, изучаю их, получаю потомство. По результатам моих исследований специальная комиссия рекомендует введение этих видов в культуру при освоении новых колоний. Человечество всегда идет в ногу со своими питомцами. Это наша история, и отказываться от нее людям точно не стоит…
Говоря это, Гесс резал белые шарообразные грибы на крупные кубики своим острым ножом и отпихивая ногой нетерпеливо пританцовывавших у стола наглых кобат раскладывал аккуратно по мискам.
– Я вижу энергии, – отчего-то решила признаться. И тут же добавила, словно оправдываясь: – Для совершеннолетних высокородных женщин нашей расы это нормально.
Прозвучавшие слова казались здесь, в простом и лаконичном мире «Совы» чем-то чужеродным, уродливым, лишним. Я тут же о них пожалела. Но Гесс выслушал очень внимательно, отрываясь от кормежки кобат.
– Как ты их видишь? – спросил он задумчиво. – Как что-то физическое? Или мысленно?
Я поморщилась, вспоминая слова из монастырских учебников.
– Сначала мы чувствуем их как ощущения. Как если бы услышали фразы на неизвестных нам языках и почувствовали эмоцию того, кто их произносит: страх, радость, грусть. Потом… когда Зера пускает свои первые линии, мы начинаем их видеть. Сегодня я ваши…
– Твои. У землян такое обращение говорит о доверии, – мужской низкой голос звучал тихо, но твердо. – Мне самому было очень сложно следовать этой традиции, я из странного мира. Там, где я родился и вырос, много лгут… Так что ты увидела?
Зачем он рассказывает это испуганной девушке? Похоже, что Гесс и сам даже не знал. Я отчетливо вдруг увидела и его все сомнения и старую, затаенную глубоко и надежно обиду.
– Ты серьезно обижен и запретил себе думать о будущем.
– И как ты это видишь? – быстро и холодно очень спросил, явно мне не поверив.
– Как тугой узел. Узлы всегда видятся там, где проблема. Или даже болезнь. У них разный цвет. Обида всегда почему-то коричневая. И чем темнее, тем глубже.
Я присела на корточки рядом с веселой семейкой кобат. Самый крупный из них, наверняка патриарх, недоверчиво на меня покосился и громко присвистнул. Все семейство тут же попятились к Гессу.
– Знаешь… – отчего-то вдруг воодушевившись попыталась биологу я объяснить. – Когда люди, животные или растения чем-то болеют, то сначала я это вижу как узел. Поначалу его еще можно распутать и развязать. Есть множество техник… – Я тоже тихонько присвистнула. С раннего детства мы умеем подзывать этих милых зверушек. Двое маленьких потянулись, старшие остались на месте, осторожно принюхиваясь. – Когда недуг заходит уже далеко, мы видим, ее словно язву. Воронку, в которую утекает жизненная сила, энергия, сама жизнь. Она у всех разная, но это видно. А ты весь в узлах. Старых, от времени окаменевших, как шишки дерева са.
Биолог задумчиво слушал. Потом развернулся спиной, жестом меня приглашая в зеленые недра дендрария.
– Я Макару сюрприз обещал. Пойдем, мне есть чем тебя порадовать. Это очень интересно. – И видя мои сомнения, мягко добавил: – Капитан скоро вернется, он уже сообщил мне по внутренней связи. Дождемся его и тогда уже вместе позавтракаем.
Сюрприз удался.
Дендрарий биостанции представлял собой настоящий, густой темный лес. О том, как биологу удалось вырастить нечто подобное на палубе космического корабля, пусть даже и современнейшего фрегата, оставалось лишь только догадываться.
Между ажурных орнаментов яркой зелени яркими красками тут и там полыхали уже знакомые мне цветы, тонкими нитями светлых корней обвивающие развилки коренастых ветвей невысоких, но толстых деревьев. Летающие между них существа удивляли своим оперением, перламутрово-синим, лимонно-желтым и огненно-красным. Они в воздухе зависали мелко взмахивая дюжиной крыльев и высовывая длинный раздвоенный язычок, с любопытством разглядывали нас, блестя черными бусинками крохотных глазок.
– Твои звери действительно интересны, – пока я разглядывала дендрарий и его милых жителей, Гесс незаметно меня обошел и возник вдруг уже за спиной.
Я подпрыгнула, летучая красота разлетелась.
– Все еще опасаешься… – покачал головой биолог поджав скорбно губы. – Так вот, я впервые столкнулся с телепатическими способностями у домашних животных.
Произнося эти слова, он раздвинул плотный полог вьющихся растений, свисающих с самого потолка, словно занавес, и кивнул туда, вглубь, приглашающе.
– Они… не домашние, – я шагнула за ним, нерешительно оглядываясь вокруг. – Это мы их случайно совсем приручили, еще когда были детьми.
– Я абсолютно уверен в том, что и родители ваши так же считают, и деды. – Гесс усмехнулся беззлобно, оглядываясь на меня. – Почему-то все знают о бабочках и их способностях, а приручили их только вы.
– Домашними их все равно не назвать, – я заупрямилась, остановившись у невысокого, смутно знакомого деревца. Са? Но откуда? – В неволе они не размножаются, мы жизненно не нужны им, к тому же…
Я хотела ему рассказать, что мы даже ведь толком не знаем, где живут бабочки, чем питаются. Просто маленькие друзья, однажды благосклонно принявшие из детских рук вкусное лакомство И только.
Но переведя взгляд чуть выше саженца самого легендарного дерева Лиглы я увидела невероятное.
Круглый домик, тщательно свитый из тоненьких листиков, как будто связанный спицами, очень искусно и аккуратно был подвешен на толстой лиане и смотрел на меня плотной воронкой широкого входа. В котором уютно сидела знакомая бабочка. Да не одна. Из-под ее крыльев выглядывало несколько кругленьких носиков, и любопытные черные глазки поблескивали в полутьме.
Я оглянулась на Гесса, не в силах промолвить и слово. Он широко улыбнулся, и протянул руку к гнезду. Бабочка тихо курлыкнула, потянулась и легко выскользнула из убежища, оставив детенышей. Расправила крылья, взлетела и сделав круг у нас над головами она элегантно присела на пальцы биолога.
Просто фантастика.
– Как? – я только и смогла выдавить из себя.
– Я получил три устойчивых пары, все самки были беременны, – самым кончиком пальца биолог погладил красавицу. Бабочка от удовольствия зажмурилась. – Пришлось срочно делать анализы ДНК. Удивительные это животные, правда?
– О… да. – отойдя наконец от первого острого шока я сама протянула ей руку и малышка охотно вспорхнула мне на ладонь.
– Самое в них удивительное, это то, что эти малышки созданы человеком. – Продолжал поражать меня Гесс. – Как только я это выяснил, остальное пошло куда проще. Искусственно созданные организмы легко прогнозируемы.
– Быть такого не может… – я тоже малышку погладила, но никаких новостей мне она не несла, что вполне ожидаемо. – Колонисты не принесли с собой никаких домашних животных, это было запрещено всеми законами. У нас в каждом учебнике это написано.
– Абсолютно согласен, – внезапно со мной не стал спорить биолог. – Этой модели генетической модификации почти триста лет. – Он достал из кармана рабочих штанов плоскую коробочку и открыв ее, высыпал на ладонь целую горсть омерзительно извивающихся странных червей. Бабочка видя их восторженно пискнула и немедленно приступила к обеду. – Я нашел ее в определителе полностью утерянных человечеством рукотворных домашних животных. Поздравляю, коллега, мы с вами совершили открытие.
Он так весело пошутил, я надеюсь?
