Надежда Костина
Семь шагов над обрывом
Базарный день
С утра пораньше тетя Тамара растолкала сонную девочку и решительно заявила – ее терпение лопнуло! Идём на базар за новой одежкой! Чего это Лерка – чудо разноглазое – аки принцесса вчера заявилась, а у ее (ее!) деточки ни одного нормального платья нету. Ну и что, что глушь?! А если в район поехать или, не приведи господь, в область – в драных шлепках и линялых шортах?! Софиюшке, между прочим, скоро 15 лет. Невеста, почитай. Вон, хлопцы мимо ворот ходят и заглядывают, приветы передают.
Соня изумленно вытаращилась на тетку. Какие хлопцы?! Какая невеста?! Она ещё маленькая. И вообще…война…и…кому она нужна…такая…ненормальная…
Тамара Васильевна осторожно присела на скрипучую кровать, ласково погладила «свою девочку» по спутанным после сна волосам. Грустно улыбнулась, вздохнула.
– Война закончится. А радоваться разучиться нельзя. И вообще – ты у нас сокровище. И красуня. Так что умывайся, кушай – на столе все свеженькое. И собирайся на базар.
Соня шмыгнула и порывисто обняла тетю Тамару. Та крепко прижала сонное растрепанное чудо. И, думая, что чудо не заметит – украдкой смахнула с ресниц слезы.
А что? Слезы – они тоже лекарство, особенно такие…
****
– Божечки, яка принцесса! Томка, ну ты глянь! – бойкая продавщица запросто толкнула покупательницу в бок. Бывшую одноклассницу, между прочим.
И куму. Кто бы сомневался!
– Ну, шо я тебе кажу! Голубой – ее цвет. Глаза серые, волосы светлые. Красный – фуфло, оранж, малина – ни в коем разе! Она в них, что клоун. И морда красной кажется и …не то. А ну, дитё, давай примерь ещё вот это.
Шумная тетка уверенно сунула смущенной Соне наряд и подтолкнула в «примерочную» – тесный закуток в торговом киоске, отгороженный от посторонних глаз цветастой тряпкой. В темном углу были свалены пустые клетчатые сумки, на складной табуретке стоял термос и пластиковый контейнер с обедом. Вокруг слышались громкие голоса, звучала музыка, сигналили машины, спорили и смеялись люди. Поначалу девочка не поняла, как можно переодеваться, если в метре от нее трое мужиков обсуждают новости с фронта, а их отделяет (от мужиков, не новостей) хлипкая стенка ларька; с другой стороны дотошная мамаша выбирала сандалии для орущего от возмущения карапуза.
Но тетя Тамара на пару с этой…Ганной убедили Софийку, что «нормальные» люди на такие мелочи внимания не обращают.
Значит, будем сегодня нормальными, мысленно улыбнулась Соня.
Для разнообразия.
Надев бело-голубой сарафан на тоненьких бретельках, она взглянула на свое отражение в узком высоком зеркале, и… схватилась рукой за горло, часто задышала, хватая ртом воздух.
Последний раз в полный рост она видела себя очень-очень давно…ещё дома.
В прихожей стоял здоровенный зеркальный шкаф. Данька любил дышать на стекло и прижимать к запотевшему зеркалу ладошки. Мама сердилась, вытирая следы мягкой тряпочкой. Братик смеялся и прятался от мамы среди курток и пальто. Это его и спасло от тысячи осколков, в которые превратились огромные зеркала. Данька, услышав первые гулкие удары, забился в угол шкафа, задвинул дверцу, и, стянув с вешалки шубу, затаился в темноте. Так папа и выгреб его оттуда, завернутого в рыжий лисий мех…
… Соня медленно глубоко вздохнула. Выдохнула. Разжала сведенные судорогой ледяные пальцы, потрясла ладонями, сбрасывая напряжение. Что там ещё Лерка советовала, когда накрывает? Прислушаться, принюхаться, присмотреться?
Она порывисто втянула носом воздух – вкусно пахло кофе и котлетами с луком, сладкими духами и бензином, новой тканью и нагретым на солнце металлом.
Кажется, помогает! Соня огляделась вокруг – вешалки на стенках, цветастая занавеска на бельевой веревке, на прилавке громоздилась куча вещей – яркие футболки, летние платьица и сарафаны, юбки и лёгкие свободные брюки. Только зачем в этом селе нужна «приличная» одежда? Магазин – на соседней улице. Колодец – за воротами. С Леркой гулять?.. Да уж…
Соня крепко зажмурилась, ещё раз шумно выдохнула и с опаской глянула в зеркало, откинув с лица волосы, неуверенно улыбнулась. Провела кончиками пальцев по странно запотевшему стеклу – холодному, словно шелковая гладь реки под ветвями плакучей ивы. От лёгкого касания вода пошла кругами, отражение подернулось рябью, сухой дубовый листочек задрожал на зеркальной поверхности…
Нормальная, говорите?
Девочка растерянно отдернула руку, прислушалась к базарному шуму-гаму.
У прилавка две кумушки увлеченно сплетничали, не замечая долгого отсутствия «красуни». А может, специально насовали ей нарядов, чтобы всласть наговориться.
– Ганя, оно ж дитё совсем, – шепотом, чтобы «дитё» не услышало, причитала Тамара Васильевна. – Да ещё городское! И в нашу глухомань попало. Ни тебе культуры, ни цивилизации – куры с гусями, вода в колодце, – да шо я тебе кажу! Сама знаешь. Сколько народу за кордон подалося от того жахиття! А эти – туточки. Батько в шпитале, мамка с лялькою до нього рванули. Мы з Софийкою удвох хозяйнуем. Гляжу на нее, аж сердце плаче. Она ж токо-токо оживать начала. И тут, на тебе, – бисова хрень! Шо они с Леркой на цвинтаре натворили…
Тихий шепот Соня слышала отчётливо, слух после приступа обострился или ещё какая «бисова хрень»? Девочка хихикнула.
– А шо Серёга казав? Нашел того упыря? – продавщица от любопытства забыла и про товар, и про деньги.
– Та де там!!! Каже – бомжара залётный. Слинял одразу, як Ксанка пальнула. Чи Лерка, не помню…
– Ну й добречко, що слинял! – обрадовалась Ганна. – Погань яка, не приведи Господь. Зато дощик пошел! Та добрый такой! На неделю полива хватит. Молодцы дивчата!
– Ганя! Ты шо, здурила?! – тетя Тома забыла о конспирации, и резко прибавила громкости. – Ты шо, в проклятых покойников веришь!? В эти забобоны?!
– А и верю, – Ганна уперла руки в бока. —Да кабы не те забобоны…он, глянь базар мало не сдох через кляту войну, а я торгую. И добре торгую.
Соня любопытно высунулась из-за занавески, обидно пропустить такое зрелище. Будет что Лерке рассказать. Не только взрослым языками чесать можно!
Тамара Васильевна разошлась не на шутку:
– Причем тут твоя торговля!?
– А при том, – продавщица зыркнула по сторонам и, понизив голос, загадочно продолжила. – Я в лютому до гадалки подалась. Она карты раскинула и каже – сиди дома, не уезжай, все буде добре! Я и сижу. И не жалею.
– Ой, дура ты, кума! Ленка всем так гадает, чтоб людей поболе осталось. С чего ей жить, як село пустое? А, ну вас! – Тамара Васильевна сердилась не на шутку. – Темнота дремучая. Нет, чтобы своей головой кумекать – гадалку им подавай! Дождь от покойника зависит! Тьфу!
Любопытные прохожие замедляли шаг и прислушивались к шумному спору подруг. К вечеру все село знать будет. Соня давно поняла, новости тут разносятся мгновенно – никакого интернета не нужно.
– Факт остаётся фактом, – не сдавалась упрямая Ганна, – пока 40 ведер на могилу не вылили, все сохло, как заклял кто!
– Мы не успели, – пропищала Соня, с трудом сдерживая смех. – Мы только 33 ведра притащили. А одно вообще майонезное.
– От же ж!!! Вуха у нее!!! – тетя Тома, шутя, погрозила девочке пальцем и тут же заулыбалась. – Моя ты красунечка! Глянь, кума!
– А я тебе говорила! – довольно потерла ладони Ганна. – Може, пока матуси нема, мы ее за моего Сашка сосватаем?!
********
По базарному ряду уверено шагала тетка Оксана. Хмурая Лерка плелась сзади в том же длинном бело-зелёном сарафане. Только вместо нарядных босоножек на невысоком каблуке, на ногах красовались стоптанные кроссовки, а на левом плече болтался многострадальный рюкзак – украденный на кладбище и найденный в логове бандита.
– Тетя Тома, можно мы с Лерой вдвоем по рынку походим? – Соня умоляюще сложила ладони. – А потом сразу домой.
Она скользнула в «примерочную» за вещами. Не хватало ей для полного счастья какого-то Сашка в женихи заполучить. С этих кумушек станется. Как же вовремя появилась Лерка!
– Иди, горюшко мое, – махнула рукой Тамара Васильевна. – Да не переодевайся. Мы с Ганей по деньгам разберемся. И вещи я отберу для тебя. Только с рынка сразу домой! Договорились!?
– Угу.
****
Они медленно шли мимо закрытых киосков и пустующих ларьков, мимо сиротливо торчащих опор для навесов и вкопанных намертво столов. Голоса, люди, музыка, шум машин остались где-то там, позади. Большая часть рыночной площади пустовала. С началом войны торговля свернулась чуть ли не втрое-вчетверо и кучно теснилась около центрального входа.
А тут – бездомные псы между рядами да сваленные в кучу картонные коробки около старого забора.
Чувство брошенности и пыльной тоскливой пустоты…
– Ты чего хмурая такая? – наконец спросила Соня подругу.
– В церкви была, – пробурчала та, пнув ногой небольшой камушек.
– Где?!
– В церкви. Думаешь, чего я, как дура, в этом…наряде! – Лерка раздраженно дернула юбку. – Условия у тетки: она идёт со мной к батюшке, если я выгляжу по-человечески.
– Ты же вчера говорила – английский учить будешь. Ну, чтобы нас на черный ставок отпустили!
– Английский – то за ставок. А «человеческий внешний вид» – за крутой артефакт!
– Чего?!
– Чего-чего, – передразнила Лерка. – Глянь, чего!
Она сняла с плеча рюкзак, кинула его на прилавок и достала литровую бутылку воды. Полюбовалась сомнительным сокровищем и с гордостью протянула Соне. Та удивленно повертела в руках «артефакт». Вода как вода. Может, если открутить крышку и понюхать…
– Не-не-не… не открывай! – ойкнула Лерка и, отобрав бутылку, спрятала обратно в рюкзак. – Это святая вода! Мы ради этого в церковь с теткой поперлись. Поп – ее бывший ученик. Кривился, но водицы налил, на богоугодное дело!!
Лерка, не слишком заботясь о чистоте сарафана, запрыгнула на грязный прилавок. Уселась удобней, хлопнула ладонью, приглашая Соню. Та помотала головой – не хотелось вот так сразу пачкать новое платье.
– И что мы с этой… штукой делать будем? – осторожно спросила подружка.
– В Черный ставок выльем, что ж ещё?! Немного вдоль берега побрызгаем, веревку, и спасжилет окропим. Потом я спробую поплавать, а вы толпой будете меня охранять и спасать!
Лера мельком глянула на подругу.
Не смеётся?!
Соня слушала внимательно.
Пока…
– Ну а что, – увлеченно продолжила Лерка, – проклятое же место! Каждый год кто-то тонет, или мертвяка на берегу находят! И, говорят, дна вообще нет!
– Кто проверял, если все тонут?
– Какой-то комсомольский работник прошлого века. Хотел разоблачить местные забобоны.
– Утоп!? – как-то чересчур серьезно спросила Соня.
– А то как же!!! – хихикнула Лерка, представив идейного советского утопленника с подробным отчетом в сельсовете, – сначала утоп, а потом решил вернуться и служить делу просвещения темных селянских масс!
– Ага! – развеселилась Соня. – А сам синюшный, с клыками упыря и скрюченные пальцы тянет к председателю! Уууу!!!!
Она внезапно схватилась рукой за горло и сдавленно закашлялась. Воздуха не было, из глаз брызнули слезы. Лерка вскочила на ноги, спешно достала из рюкзака бутылку, открутила крышку и протянула подруге. Та схватила, не глядя, жадно припала к горлышку.
– Фуух!!! Спасибо, – с трудом отдышавшись, просипела Соня, – я мошкой подавилась. Чуть не задохнулась! Лер, прости, я не…
– Да ладно, – беспечно махнула рукой Лерка, – покропить верёвку и бронежилет хватит!
Она привычно взъерошила волосы, став похожей на растрепанного воробья.
– А к попу я больше в жизни не пойду! Праведник хренов! Вырежу ему на заборе…хм…обережные руны – будет знать!
Соня вытерла ладонями мокрое от слез лицо.
– Лер, у меня опять приступ был. Там, – она кивнула в сторону торговых рядов, – но я справилась! Сама! Как ты учила. Прикинь! А потом, – Соня запнулась, подбирая слова, – зеркало рябью пошло… круги на воде, и ветки, и листья, как тогда на реке, и…голос, только без голоса… – она совсем запуталась, пытаясь объяснить то ли видение, то ли навязчивый глюк.
Лерка задумчиво посмотрела на подружку, медленно кивнула, и …ободряюще подмигнула.
Затем отряхнула от пыли ненавистную юбку, бодро закинула на плечо рюкзак и решительно потянула Соню за руку.
– Пошли-ка к деду Назару! Он наверняка сегодня торгует. Расскажем ему все, а заодно спросим, как нам завтра не утопнуть! Пусть только попробует не помочь! Мы и ему на заборе вырезать можем…
****
Сельский пасечник расположился у дальнего выхода с базара, около забора, в тени старой раскидистой липы. На невысоком столике выстроились баночки с медом, рядком лежали завернутые в пергамент соты.
Щуплый дедок в вышитой сорочке и широкой соломенной шляпе мирно дремал на раскладном стуле. Лёгкий ветерок доносил аромат цветочной пыльцы и меда, тихо жужжали пчелки – то ли помощницы, то ли надежные охранницы…
Кудлатая собачонка, заметив гостей, лениво тявкнула и небрежно махнула хвостом, подняв облачко пыли.
Дед резко открыл глаза.
– Добрыдень, диду! – громко крикнула Лерка.
Старик усмехнулся в седые усы, хитро прищурился, и вокруг глаз разбежались лучики-морщинки.
– Добрыдень, коль не шутите!
Он вытянул из-под столика небольшую деревянную скамеечку, смахнул пылюку.
– Сидай! – приветливо кивнул пасечник Соне. – Побалакаем!
– Ага, садись, Сонька! – обрадовалась Лерка приглашению к беседе.
Сидеть на низкой табуретке было неудобно, хотелось встать и …спрятаться. То ли от местного чаклуна, который может и не чаклун, но видит ее насквозь; то ли от собственной странности, которая и не странность вовсе, а посттравматический (слово то какое) синдром, как говорила мама, повторяя слова врачей.
– Мы, диду, завтра на Черный ставок едем, – Лерка подхватила пальцем со стола липкую сладкую лужицу и сунула в рот. Зажмурилась от удовольствия.
Пасечник насмешливо покачал головой.
– Мало вам кладбища?! Мало по могилам скакали и тикали, поджав хвосты?!
– Участковый говорит – бандит ушел, – беспечно отмахнулась Лерка, перебирая баночки с товаром. Наконец выбрала одну, покрутила, любуясь золотистым текучим лакомством.
– Можно мне вот этот? А гроши мы потом занесем.
Старик махнул рукой, мол, бери, что с тебя взять.
– Участковый им сказал… Серёга хлопец добрый, но бестолковый. Меня не слухает. Тот поганец десь поряд блукает. Ему пути закрыли, он уйти не може!
– Как это? – обмерла Соня.
От одной мысли, что страшный чёрный человек может оказаться где-то недалеко, ладони мгновенно заледенели, по спине пробежал озноб.
Ну уж нет!
Она глубоко вздохнула, разжала сведенные от страха пальцы, потрясла кистями, помотала головой, возвращаясь в теплый июльский день. Дед Назар кивнул каким-то своим мыслям, и, словно не замечая долгой паузы, продолжил:
– Он на цвинтаре ховався. А там ста-а-арые могилы есть… Ума не приложу, как он темень терпел и не утек одразу?! ТЕ налякать могут, шо сердце не у всякого выдюжит. Знать, крепкая он погань, если мертвых не забоялся. Только ОНИ не отпускают запросто так. Ждут к себе в гости, голубчика. Тут и я не помогу, даже если хотел бы.
Старик положил руки на колени и тяжело вздохнул.
– И что теперь делать? – прошептала Соня.
Пасечник помолчал, словно прислушиваясь к чему-то. Затем стянул соломенный брыль, провел ладонью по коротким седым волосам.
– Воду попроси, она тебя чует, – наконец, тоже шепотом, ответил дед Назар, пристально глядя на Соню. – Пусть она и рассудит. Як нема на його руках крови, то й выживет. А есть – то в луже утопнет.
Старик зажмурился, устало растер лицо. Затем наклонился и вытащил из-под прилавка небольшой термос. Открутил крышку. Запахло медом и горькими травами.
– Змерзла?! – он аккуратно налил в кружку горячий чай, протянул Соне. – На. Спробуй. Тут мед з травичками. Саме те, як… – он не договорил, запнулся на полуслове, горько усмехнулся.
Соня обхватила кружку ладонями. Сделала небольшой глоток, закрыла глаза…По телу прокатилась волна мягкого тепла. Холод отползал, истаивал. Ещё тот…зимний. Скрученный внутри тугими узлами страха, запечатанный памятью и болью, спрятанный так глубоко, что даже июльское солнце не могло дотянуться.
– Отож, – кивнул дед Назар, искоса наблюдая за девочкой, – потихеньку, полегеньку, та й справимося. Я ж трохи того…чаклун.
Он подмигнул обалдевший Лерке, кряхтя, поднялся с низенькой табуретки и принялся складывать банки с медом.
– На сегодня – все! Набазарювались!
Ночь
Соне не спалось. Вроде и нагулялась за день, и в огороде долго возилась, подвязывая высоченные помидоры, и блинчиков с творогом тетя Тома на вечер нажарила – самое то для крепкого сна…
Только – не спалось.
Стрелки настенных часов давно переползли за полночь. Серая мурлыка спрыгнула с кровати на пол и свернулась клубочком на коврике, подальше от беспокойной соседки. Заурчала, приманивая сон.
Тишина в хате мягкая, живая, она полнилась неясными шорохами, теплом нагретых за день стен, мурчанием довольной кошки. Ночной ветерок колыхал легкие занавески, старая яблоня за окном шелестела листьями. Сладко пахло розами, спелыми сочными абрикосами и ранними яблоками.
Любопытная луна несмело заглянула в комнату, выстелив деревянный пол бледными островками света. Лунные тени дрожали, менялись.
Если залезть на широкий подоконник и посмотреть вверх, то сквозь темную листву видны звёзды. Вон ковш Медведицы висит прямо над крышами, а левее, невидимый за деревьями сада, – выходит Орион – небесный охотник. Млечный путь растекся по небу полноводной рекой. Протяни руку – и сорвешь золотую искорку. В Городе таких звёзд не было. И Города больше не было. Мысль эта навеяла тоску, но не ту свинцовую, мертвенную, от которой подгибались ноги, и хотелось скулить забитым до смерти щенком. Нет. Эта тоска была иная – с привкусом горького миндаля и запахом горящих свечей памяти об ушедших. Бережно хранимой и многократно оплаканной…
Соня глубоко вдыхала свежий воздух, слушала стрекот сверчков и смотрела в бархатное темное небо. На соседней улице залаяли собаки. Муха сонно завозилась в будке, звякая цепью. Тявкнула для порядка и затихла до рассвета. Ночная птица резко вскрикнула где-то вдалеке.
Соня зябко поежилась. Но слезать с подоконника и искать кофту не хотелось. А чего хотелось? Сидеть, положив голову на колени, слушать звуки ночи, ни о чем не думать.
Осторожно скрипнула дверь.
– Софийка, ты спишь? – тихий шепот тети Томы.
– Неа.
– Можно я зайду?
– Ага.
Тетя Тома, осторожно ступая босыми ногами по лужицам лунного света, подошла к окну.
– Поздно уже…
– Не спится.
– Вот и мне тоже, – она ласково погладила девочку по волосам. Соня прижалась щекой к теплой ладони, грустно вздохнула.
– Давай-ка ложись, а то завтра сил не будет на ваши приключения.
– Вы посидите со мной?
– А как же.
Соня слезла с подоконника и улеглась в кровать. Провела рукой по шершавому ворсу ковра. Улыбнулась, вспомнив «папу на от такой конячке». Тетя Тамара заботливо укутала девочку мягким пледом, села рядышком.
– Засыпай, а я тебе буду рассказывать сказки. Хочешь?
– Угу. Как маленькой. Про черный ставок хочу!
– Хорошо. Только, чур, ты глаза закрываешь.
Бесшумно запрыгнула кошка, покрутилась, устраиваясь, прижалась серой спинкой.
Тамара Васильевна помолчала, подбирая слова:
– Тут ведь как. У каждого села есть свои легенды, память о прошлом. Лерка твоя – молодец, – записывает, сохраняет. Только всего-то и ей не расскажут.
Давным-давно жил в наших краях знатный шляхтич. Поместье у него было богатое, золота – полные сундуки. Ходил он по молодости в походы за щедрой добычей в далёкие края. Шло время, остепенился грозный пан и зажил хозяином на своих землях. Шаблюку на стену повесил да задумал жениться, чтобы род продолжить и наследников родить, которым все богатство передать можно.
Стал присматривать невесту. Сам не то чтобы стар, но и не молодой хлопец уже. Хотя жених все одно завидный. За такого любая бы согласилась. Начали к нему соседи дочек привозить, что в возраст вошли. Всяк хотел породниться с богатым да знатным.
И вот влюбился наш молодец в красну девицу. Всего приданого за ней было – карие очи, черные брови да коса до полу. Ну и имя отцовское знатное. Токмо надо ли пану приданое, когда он денег не считает и на золоте ест.
Посватался. Пышную свадьбу играли. Кажуть, гости были из самого Киева. На свадьбу подарил жених своей невесте рубиновое ожерелье. Которое, говаривали, взял добычей у самого хана Гирея. Камни горели так, что в темноте светились. И не было краше той, кто наденет те камни.
Зажил пан счастливо. Жену молодую любил, наглядеться не мог. Только невесела была ясна панна. Слуги болтали, мол, часто плачет хозяйка темными ночами. Муж утешал, как мог, подарки дарил, на руках носил. А она только смотрит печально. Так год прошел. Вроде повеселела красавица, прижилась в новом доме, улыбаться начала. Муж ее совсем счастливым стал. Глядел на нее, как на божье сонечко. А уж когда она дитя понесла, то и вовсе голову от любви потерял. Назвал в дом гостей отовсюду. Гуляло панство. Славили будущую мать с наследником, хоть и не положено заранее.
Тамара Васильевна замолчала, переводя дух.
– Теть Том, а дальше-то что? – Соне не терпелось.
– На праздник тот приехал гость, которого никто не звал, и в живых не чаяли увидеть. Молодой, красивый. А хозяйка, стало быть, его крепко любила ещё раньше, до свадьбы. Только весточка пришла, что сгинул ее милый на войне, сложил буйну голову. Вот и пошла красавица замуж по воле родительской.
А тут он явился, живой и здоровый. Да начал звать с ним от мужа сбежать.
Чем дело кончилось? Бедная панна с горя на себя руки наложила. Утопилась в черном озере. Прямо в праздничном уборе, с тем ожерельем рубиновым. Приняла ее вода, утянула на илистое дно, там она и дочку родила. Кинул пан в озеро сундуки с золотом, надеясь выкупить у водяниц жену и дочь. Говорили, что безлунными ночами отпускало озеро красавицу с мужем повидаться, а дочка ее, что на дне родилась, с тех пор самая главная среди водяниц. И клад на глубине лежит. А самое ценное в нем – красные камни. Многие пытались те сокровища отыскать, да все без толку.
Тамара Васильевна тихонько поднялась с кровати и на цыпочках вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Соня слышала, засыпая, как она ходит по хате, скрипит половицами…
… перед глазами закачались гибкие ветви ивы, узкие листья мерцали нежной зеленью, запах реки наполнил комнату. Ветер стих, смолкли голоса ночи, тишина разливалась теплым потоком, только шорох прибрежной волны, шуршание мокрого песка под босыми ступнями.
Сон плыл вокруг серебристым туманом, манил…
Соня медленно шла в предутренней мгле, раздвигая высокий камыш, чувствуя ступнями прохладную воду озера и мягкое илистое дно. Длинная голубая юбка намокла и обвивала ноги, мешая идти. Камыши внезапно расступились, открывая гладкое зеркало воды, подернутое невесомой дымкой.
Сон вел ее дальше, на глубину.
Плеск во мгле.
Обернуться.
Никого.
Тихий смех, как звон колокольчиков.
– Эй, ты где?!
Соня опустила руку в озеро и брызнула в туман.
– Выходи!
Снова смех. Радостный, счастливый.
– Мы тут…тут…везде. Смотри, глупая!
Соня крепко зажмурилась, а когда открыла глаза – туман исчез, погасла рассветная дымка. Глубокая ночь накрыла все вокруг бархатным покрывалом.
Черное небо с россыпями звёзд.
Млечный путь течет от края до края.
Темное зеркало воды светится зелёным придонным светом. Ленты водорослей кружатся вокруг, длинные, гибкие, как девичьи косы. Одна две, три…сотканные из темной воды лица, глаза, как черные камни, тонкие руки.
Сон дрожал, шел рябью, струился сквозь пальцы невесомыми каплями.
– Пришла, пришла, пришла… – звенело вокруг.
Они неслись по водной глади стайкой беззаботных серебряных рыбок. Соня легко и уверенно плыла вперёд, течение беспечно влекло за собой. Течение ли? Берег давно пропал из виду. Только ночное небо и бескрайнее море вокруг. Рядом …кто?
Люди…призраки…
Они приветливо улыбались, с нежностью глядя на девочку. Легко обгоняли, резвились в теплой летней волне, теряясь в черноте ночи, и вихрем взлетая к звёздам.
– Догоня-я-я-й!
Лился бледный свет луны, выстилая зыбкую дорожку, мелькали тени на глубине.
– Приходи ещё…
– Со мной придут друзья, можно? Вы не тронете их?
– Пусть принесут красные камни, – не тронем, – смеялись тени, кружась в танце.
Соня устало легла на спину, качаясь на мягких ласковых волнах. Чьи-то тонкие пальцы осторожно перебирали ее волосы, тихо звенела мелодия луны и ночного моря…
– Мы будем ждать, – шелестел сон.
– Не бойся, ничего не бойся, – повторяло эхо.
Медленно таяла темнота ночи, бледнел восточный край неба, и далеко- далеко, за гранью темного мира, рождался новый рассвет.
Соня проснулась. Рывком села на кровати, ошарашенно оглядываясь. Вот только что она была там, среди моря…или озера!
Это был сон?!
За окном бодро заорал петух, хлопнула входная дверь. Тетя Тома привычно шуганула веником рыжего бандита – спать ребенку не даёт! В суп отправлю – будешь знать, мерзавец!
Выбралась из будки Муха, потянулась, закряхтела, зевнула, поскуливая. На соседней улице просигналила машина молочника. Кто-то включил колодезный насос – в такую рань за водой притащились!
Соня упала на подушку, свернулась калачиком, укутываясь в одеяло, и закрыла глаза. Ещё пару часов можно поспать, а потом…Лерка придет…собираться… надо…
