полная версия
Надежда Александровна Белякова
Эхо
Метроном
Кто-то станет строкой,
легкой, как выдох.
Монографией пухлой,
Кто-то другой;
фолиантом с фольгой
тисненными буквами —
выход выстроен, как зимний дом.
А кто-то осядет тоской
в усталом сердце, как метроном,
отсчитывая одиночество
и одичалость
в мире длинного списка
забытых имен.
Метроном неустанной Вечности
отпоет поименно потом.
От каина и Авеля – вендетта
Столетняя война,
порядком затянулась.
И вот тысячелетия
коса мелькает над землей.
От Каина и Авеля вендетта
тянется,
Да нет!
Пожалуй, раньше
все не так пошло:
с надкушенного яблока
все началось;
гражданская война,
битва Титанов и полов —
гремят и сотрясает все
за запертыми для всех нас
нетленными вратами Рая.
Борьба Добра и Зла —
по каждому из нас
идет её передовая.
Неизвестный читатель
Неизвестный читатель,
как неизвестный солдат!
Он всегда начеку,
он не спит по ночам,
он всегда на посту в изголовье прибоя,
где рождаются рифмы из хаоса мыслей
словесным уловом.
Буквы и знаки замешаны смыслом,
но часто бывают побегом от мыслей.
Но ты не сгибаем!
Спасибо тебе,
неизвестный читатель!
За то, что ты есть, за то, читаешь!
Когда, как охотник в кустах,
автор засел и списки считает;
имена, как спасенье,
что не напрасны
все наши мученья!
Мы вместе дрейфуем
на льдинах ночи,
мы – Пятница и Робинзон,
и остров наш прочен.
Вечный день
Из мира запретных теней.
тоска налетает
сгустком прожитых дней.
Словно касание душ,
живущих и тех,
кто шагнул за предел.
Молчание тех,
кто лишился тел,
как старых обносков.
Ощущаешь всю нежность близких,
и сожалений удел,
присутствие смысла
в сплетении судеб и завершенных дел,
будто голубь в окно влетел.
И я в этом мире – реальность,
а для кого лишь тень,
для обжившего запределие,
еще доживающего,
в разлуке со мной
свой Вечный день.
Мой ангел хранитель
Мой ангел хранитель,
усталые крылья сложи.
Давай посидим, помолчим
за партией шахмат старинных.
По клеточкам передвигая:
деревья, друзей и дома…
включая и тот, в котором сидим,
играем с тобой до утра.
Ты шепотом полночи мне расскажи
о сути греха, и как его обойти?
Какими дворами,
закоулков каких, избегая,
уйти от погони
по крышам, взлетая
и улетая прочь навсегда.
Древний ноутбук
Скрипит перо, скрипит душа,
но древний ноутбук
потертых клавиш ещё полн.
Он исторгает клекот,
распугивая ночь и сон.
Полуистёртых букв касанье,
биенью в унисон в висках.
И что бы не писалось,
а всё, как письма,
сделавшие круг
со штампом: "выбыл адресат".
Вот и читай сама свое письмо,
не сетуя, что все прошло.
Давным-давно, давным-давно
И нет пути назад.
Медиум
Как медиум к Былому, взываю к Бытию.
Слова,
слова,
слова у сеятеля снов,
как семена без почвы, без тверди всех основ
взлетают ввысь, пересекая границы потолков
и мчатся вникуда!
Так прожитые годы, чтобы осесть
в гроссбухе Книге Жизней,
поправками в строке, написанной до нас.
рассыпан алфавит непрожитой строкой
наших разлучниц-судеб,
ложится слог клавиатурой
на старый ноутбук.
Извлечь запретный смысл,
нанизывая звуки,
на хорду прошлого,
в надежде на прочтение;
вот морок наших дней.
VITA NOVA
От любви до любви кочуя
припадая к ней в надежде на чудо,
как к спасительным точкам
в тексте Судьбы.
И, решаясь на новый побег,
в VITA NOVA иной весны.
Затяжным прыжком из былого,
пролистнув надоевший век
суеты, измен, недоверья.
В кулаке зажаты ключи,
отпирающие все двери,
когда выбирают пути
по туманным картам мечты,
с догоревшим огарком свечи
в конце одного из долгих
тоннелей.
А есть ли свет в конце пути?
Не окажется ли тот тоннель
лабиринтом с заколоченным
Выходом-входом?
За стеной
За стеной стон.
За окном вой.
Чья-то боль
обернулась
ночной грозой.
Оборотень тьмы,
пощади, не губи,
мерзнущих на ветру,
молящихся внизу,
под куполами звезд,
в чреве ночных грёз…
Долги и грехи
Мы зрим сквозь века
голограммы друг друга,
И тени свои в былом узнаем.
Чтоб заглушить земные обиды,
Всем должникам долги отдаём.
Память о них щупальцы множит,
вторгаясь ими в наши миры.
Иллюзии старых долгов,
как светотени, былых врагов узнаём.
Их отгоняем, как мух надоевших рой.
Себе оставляем,
лишь привкус неги.
А с нею шлейфом
все наши ошибки и наши грехи,
от которых не отрекаемся мы!
А значит они в этом мире
Реальность!
По ним нам воздастся!
По ним нас судить,
А значит; будет чем
В захолустье ада
чадящий огонь запалить.
Россия
Куда б не катилась Россия,
А катится всё же вперёд!
Иного вектора времени
История нам не даёт.
Виньеткой последних глав
с упорством былой неизбежности,
листая Ключевского,
перечнем строки
одно и тоже твердят;
«Падение ремёсел и нравов,
и обнищание масс.
Разложенью и тлению
подвержен главенствующий класс».
Но список побед всё равно
Зарубками в древе столетий
Вне курса и компаса бредней,
И новой главы поворот,
И новых свершений отчёт,
И новый гений поёт,
воздвигнув шалаш на руинах,
не ведая о причинах
его сегодняшних бед.
Куда б не катилась Россия,
А катится только вперёд!
Памяти В. Негатурова и В. Гунна-Степанова – поэтам и людям Одессы, убитым укро-фашистами 2 мая 2014
Нам говорят: "Рукописи не горят…"
Но поэты горят,
горят,
горят,
горят,
в подлом фашистском поджоге,
Разделяя мирные будни
на мир подлецов
и тех, кого не забудут —
настоящих героев,
Чьи имена стали мерилом
чести сказанных слов,
поверенных правдой горя.
И потому их стихи
нам светят, как свечи
в памяти человечьей.
Маяками во тьме
заблуждений и злобы
нам светят из Запределья,
нас собирая в отряд,
в котором – "свой своего"
выбирает взгляд.
Отметая от душегубов своих;
по главной черте – породе,
людей, не приемлющих копоть Ада
на белых листах черновиков
СВОБОДЫ!
Joker & Joker
Мы два джокера из той самой
крапленой колоды;
где на свет не рождается козырь
и не водится красочный туз.
Мы прижмемся друг к другу,
Узором рубашки наружу
пока кто-то усердно
тасует колоду,
где и масть-то одна:
тридцать шесть унылых шестёрок.
И всё – масть пик на одно лицо!
Потому-то не вышел пасьянс!
И гадание наше ложится
поздней дорогой врозь, в никуда!
Но мечту о побеге у нас не отнять
четырем крапленым валетам
и усатым задумчивым дамам,
с зажатым в руке
железным тюльпаном анфас.
Королевы гуляк-королей
заложили фольгу из короны,
чтобы стало уютнее в доме
и от счастья гораздо тесней.
Вещий сон, что придумали вместе,
мы друг другу споем колыбельной,
напророчив лихую дорогу
прямо к дому, что заждался
двоих беглецов
из дурацкой колоды,
где о нас
не вспомнит никто,
едва мы сгорим
за порогом,
засыпая пеплом
Былое, драгоценное только двоим!
Город рождает поэтов
Город рождает поэтов,
как деревья и травы
рождают цветы.
Оттепель зреет птицами
в синем небе весны.
Слезы ищут щеку,
рыхлую землю ищут ручьи.
А я твое имя прячу
у тех, кого не вернуть,
среди живых не найти.
19 февраля
Моих предков пороли нещадно
в стороне от усадебных колоннад:
за небрежности в рисовании
бледных нимф
и румяных распутных наяд.
И за то, что наряды танцовщиц,
от парижских несбыточных мод,
далеки в крепостном театре,
и пестрее и ярче в сто крат!
Но плохо ложится помада
на обидой замкнутый рот.
А туда на спектакль съезжался
весь дворянский придворный бомонд!
Видно крепко вбивали культуру
и умение рисовать,
коль три века в моей родословной:
поколение за поколеньем
от рождения каждый мог рисовать.
Крепостные иконописцы,
кутюрье всех времён:
от Америки до глубинки Российской,
графики и живописцы.
Перепало и мне уменья.
Я и ныне, как те крепостные,
всё рисую, рисую
и длится та златошвейная нить,
из усадеб, давно уж сожженных,
Где безымянные те крепостные
талантом своим платили за жизнь.
Моих предков пороли нещадно:
в стороне от усадебных колоннад,
хоть рождались они, крепостными,
всё от тех же от барских услад.
Потому: "брат на брата" не чудо.
Испокон куролесили так,
и сводили счеты порой,
и не ведая, и не чуя;
кто кому враг, а кто брат.
Девятнадцатый день февраля
всякий год память крови ликует.
Через них крепко вбили в меня
неприятие рабства и чванства холуя.
