Надежда Александровна Белякова
Князь
И светились те клады тихим ясным светом из-под толщи земли. Удивлялся князь, видя всё это. А между тем летели они всё выше и выше. И глядя сверху на княжество, изумился князь, что других земель и княжеств не видно стало. Будто одно его княжество на всей земле осталось. И спросил он у девицы:
– А где шатры стана врага моего, Чёрного Татя? Того, что на востоке с моим княжеством соседствовать вздумал и всё войной моему княжеству грозил? Почему его не видно?
А она запела в ответ голосом завораживающим, звенящим, точно звёздная ночная тишь шептала ему в ответ:
– Нет больше на земле твоих врагов. Исчез Чёрный Тать! Только одно по всей Земле-матушке твое великое и всесильное княжество простирается. Одна печаль, что ты это свое княжество ради того, разоренного наяву, покидаешь. Сироты мы без тебя! Останься здесь с нами, князь наш светлый! Зачем тебе в ту тяжкую явь возвращаться? Здесь ты соколом летаешь, а там от боли мучаешься. То княжество войнами, как тело твое ранами истерзано. А здесь – жизнь без печали.
С этими словами чернокрылая девица протянула руку и схватила на лету сверкающую, падающую с неба звезду и протянула ее князю. Свет ее был так ярок, что сначала ослепил князя. А вскоре и вовсе глаза его болеть стали. Князь зажмурился. Всё для него погрузилось во тьму. Но вдруг тьма эта стала плотным сгустком и превратилась в старую знахарку, которую князю Чёрный Тать к нему прислал. Она стояла в потёмках его опочивальни. Глаза ее горели, словно две зажженные свечи. В руках она держала всё ту же чашу с зельем Зыбь-травы. Она смеялась каркающим голосом. Князь понял, что проснулся. И так ему захотелось тот сон досмотреть и сказать красавице, что согласен он княжить в том княжестве и никогда больше не возвращаться сюда, в явь! Что не хочет больше князь защищать своё княжество, здесь на земле, как прежде.
Он протянул руки к чаше Зыбь-травы, которую цепко держала в своих птичьих лапах старуха-знахарка. Но она прямо по воздуху отодвигалась от него, ни разу не повернулась. А летела, насмешливо глядя в глаза князя.
– Хочешь вернуться? Ха-ха! Хочешь птицей вольной летать? Ха-ха! Кар-кар! Там княжить хочешь? Свое княжество бросить? Кар-кар! Ха-ха!
– Да! Да! – шептал ей князь, протягивая руки к чаше.
Была глубокая ночь. И князь увидел, что, протягивая руки к чаше с зельем Зыбь-травы, он упорно шел за нею, словно на поводке. И не заметил князь, как он вышел из спальни, стремясь приблизиться к желанной чаше. Охранники попытались преградить ему путь, но он отругал их, потребовал, чтобы они не мешали ему. Не посмели они ослушаться своего князя, хоть и встревожились не на шутку. А возражать ему боязно было. Князь-то совсем чумовой стал.
Так, босой, с протянутыми руками, князь спустился с крыльца своего терема вниз. Вот уж и сад, что буйно рос вокруг его терема, остался позади. А подлая старуха только каркает и каркает, смеясь над князем. И словно летит прочь от княжеского терема, не оборачиваясь и не касаясь земли. Задом наперед. А чашу всё держит на вытянутых руках и дразнит князя:
– Вот она, чаша с Зыбь-травой! Куда хочешь, вмиг доставит. Да только не знал ты, глупый князь, что раз от раза зелье мое дороже! – каркала старуха.
Князь бежал за нею, а догнать не мог! А она всё хохотала. И чёрные перья прорастали по её протянутым рукам, цепко держащим чашу. И руки её стали терять прежние очертания, превращаясь в вороньи крылья. Длинный, горбатый нос стал удлиняться ещё больше, превращаясь в серый вороний клюв. Лицо тоже стало прорастать перьями. Вскоре вся голова её стала вороньей. Круглые вороньи глаза мигали и сверкали красным огнем. Но и это не отпугивало князя. Тем более что силы его покидали, и тело болело жестоко. Наоборот. Он же помнил, что лишь это зелье облегчает его страдания как никакое другое лекарство.
