Мэтт Коджешау
Криволесье во тьме
Тот год выдался крайне удачным на события. Так в поселении прознали о некоем певце-стихоплёте, что романтизировал замечательную жизнь, увиденную им за далекими горами и густыми лесами. И люди были очарованы мастерством, коему научился поэт вдали от родного дома.
За певцом потянулись и другие любители новшеств, которые развлекали население своими вычурными выступлениями, и пока мои родители в изумлении внимали группе музыкантов, я покидал оживленные улицы и уходил подальше от центра поселения, туда, где не слышны были ни игры, ни восторженные крики. Нерасторопно я бродил по берегу реки, вглядываясь в ее горные потоки, и, когда становилось слишком жарко, я находил знакомую мне скамейку и отдыхал в теньке под сенью ивы. Так вне времени наблюдал я за окружающей природой; за покачиванием веток над моею головой, за полетом стрекозы над рекой, и за тёмным лесом где-то там, на ином берегу. Прохладный ветер, бороздящий устье ручья, шелестел листьями и приносил вести о далёком прошлом. И не было в этом лесу ни птиц, ни зверья, ни надежд. Но заросли жимолости, я мог поклясться, скрывали тайну, от которой стыдливо отворачивались мои близкие, соседи, все, кому доводилось вглядываться в тени… Меня, по правде говоря, ничуть не интересовали сплетни, имевшие моду в кругах сельских алкоголиков и тунеядцев, а потому я без страха день за днем проводил время на этом одиноком берегу, окутанный размышлениями, и день за днем река снижала свои воды. Совсем скоро донные камни предстали предо мной, а на следующее утро их цепочка и вовсе, словно по волшебству, соединилось в подобие каменного моста, чьи врата нынче были открыты. Долгое время я находился в нерешительности перед переправой, и мысли о ней преследовали меня с утра до позднего вечера. Следовало ли мне соваться в забытый Богом и окутанный смутой мир? Тяжело сказать… И всё же осознание того, что настолько удачного шанса мне может больше и не выпасть, давало мне уверенность в правильности выбранного пути. Сказав: “будь, что будет”, я спустился к руслу с чётким осознанием ожидающих меня открытий.
Камни, покрытые влажными водянистыми растениями, опасно скользили под моими ногами, но мою смелость было не остановить и, ловко перескочив через ручей, я взобрался по каменному нанесению на берег…
Мой пыл был охлажден морозным ветром, что пробирался между широких крон из далёких глубин леса. Оглянувшись на дерево, под которым ко мне буквально минуту назад приходили в голову мысли о неизведанных краях, я собрался с силами и покинул залитый светом берег. Стоило мне ступить на опавшую листву, как меня окутал полумрак. Солнце, которое согревало меня ранее, больше не сияло над моею головой. Плотно прилегающие друг к другу деревья не позволяли его лучам облагородить устланную чахлой травой землю. Их невозмутимые стволы, извиваясь вокруг наиболее древних дубов, возвышались к небу в поисках благодатного света. Большое количество растений и их вид натолкнул меня на мысль, что почва здесь невероятно плодородна и наверняка идеально бы подошла под сельскохозяйственные культуры. Но где скрывается причина, по которой никто до сих пор так и не решился на расчистку территории и создание ферм на куполовидных холмах? Что послужило инициатором боязливого отношения моих односельчан к тем необъятным просторам?
Шелестя листвой и не обращая внимания на скопление плодов лопуха на одежде, шёл я по одинокой тропе. Своим видом лес внушал величие, а шорохи в нём отзывались в сердце моём тревогой и необъяснимым трепетом. Но был он пуст. Не было в нём ни живой души. Будто любое существо, коему доводилось ступать по влажной растительности, ощущало не поддающееся разумному объяснению, пагубное влияние деревьев и создаваемых ими теней. И ведь мне, равно как и, скорее всего, моим предшественникам, стали чудиться невыразимые очертания, мелькающие меж странных, возвышающих свои ветви к необъятному небу, деревьев. Возможно, я бы решился, поддавшись искушению, прекратить свои блуждания и вернуться в приятный, уютный дом, если бы не был заинтересован я крайне любопытной находкой, тем, чего уж точно не ожидаешь встретить в столь уединённом месте. Из-за очередных разросшихся стволов появилась явно рукотворная постройка… Ее стены, некогда сооружённые из прочного сруба, поддались росту плесени да разносортных лишайников. Крыша, видимо, давно обвалилась вовнутрь и больше не представляла защиты от непогоды. Лишь печная труба являлась указателем её первоначальной высоты.
Обойдя хижину по периметру, я обнаружил вход, в проёме которого ранее, очевидно, теснилась деревянная дверь. Теперь же она, сорвавшись с петель, превратилась в рассадник червей да бледных поганок. Я заглянул в помещение и, не переступая из осторожности через порог, стал осматривать сохранившееся в жилище убранство.
“Пусто…“ – сказал я про себя, не увидев ничего, кроме прислонённого к стене полукруглого камня. Утомившись от проделанного пути и разочаровавшись в находке, я собрался отправиться в обратную дорогу. Так вышел я на небольшую опушку в тридцати метрах от дома и прислушался к странным, будто растворяющимся в пространстве, звукам… Шелест направил мой взор вглубь леса. Приглядевшись, я обратил его на невысокие бугорки, из которых-то и вырастали искривленные стволы бесчисленных деревьев. Меня заинтересовала столь необычная причуда и, хоть мне поначалу и казалось, что это всего лишь корневища, я огляделся вокруг… Тогда-то пред моими глазами и распахнулась завеса тьмы. Кроны деревьев, некогда отвлекавшие мое внимание от земли под ними, нынче перестали шуметь. Ветер утих и изуродованные ветви прекратили свое хаотичное движение – теперь все они будто находились в ожидании открытия доселе скрытого и непонятного человечеству знания. И под каждым из стволов, в зарослях колючих кустов, утопали в гнилостной почве округлые камни. Я подошел к одному из них и молчаливо, но в бескрайнем любопытстве, очистил его от слоя многолетнего мха, после чего, присмотревшись к почерневшей поверхности, отпрянул прочь от покрытой лишайниками насыпи. Моему воображению открылись масштабы необъятных лесов, и той лжи, что некогда доносилась из каждого проклятого дома. Я стал представлять, какое количество неупокоенных душ тщетно путаются в гигантских корневищах, и сколько из них было осквернено высокими, распростёршими свои кроны в небесах, деревьями. Их скрюченные ветви, искорёженные стволы и мерзкие корни много веков пребывали в безмолвии в создаваемом листьями мраке…
