Мэтт Коджешау
Криволесье во тьме
Дорога лежала на возвышенности, по обеим сторонам которой разрастались заросли жимолости, можжевельника и всяческих сорняков. Чуть поодаль от рельс раскинулись густые леса, а за ними холмы, закрывающие далекие горы от невнимательных глаз посетителей. Стрелка часов близилась к шести. Солнце опускалось все ниже к макушкам деревьев.
Через полчаса или около того на железной дороге стали появляться тени – признак скорого наступления сумерек. Но, к счастью, впереди себя я наконец различил нужную мне платформу, а понял я это по указательному знаку, который гласил, что до пункта моего назначения 37 километров. Я поставил свой чемодан и, опёршись о заборчик, ограждающий бетонную возвышенность, стал ждать. Стрелка часов нерасторопно ползла к половине седьмого. Я слепо доверял расписанию и потому твёрдо решил, что не сдвинусь с места до тех пор, пока не подойдет нужный мне состав. Но его всё не было. Солнце окончательно скрылась за горизонтом и на дорогу опустился сумрак. Во мне зародилось сомнение. “Что, если это не та платформа? Возможно, следует пройти дальше да проверить. Может, и вправду ошибся…” – с такими мыслями я сошёл с остановки и, убедившись, что меня окружает лишь тишина, отправился дальше по шпалам. Теперь совсем стемнело. Мои колени поразила дрожь. “А что, если расписание изменили? Что тогда?”
Я встал у забора и, пока это имело хоть какой-то смысл, принялся осматривать территорию. И меня озарила надежда, способная отогнать стелющуюся меж деревьев тьму. В мои глаза бросилась совсем небольшая, но явно эксплуатируемая, тропа, которая пролегала между кустарников и вела куда-то вглубь леса. Я вспомнил рассказы о том, что в этих местах разбросано большое количество лесничих домов, в которые может заглянуть нуждающийся в крове странник.
Перебравшись через забор, я направился по ней. Спустя несколько минут у меня возникли сложности с определением направления по причине того, что даже холодные лучи восходящей луны не могли пробраться сквозь листву над моей головой. Полазив в карманах, я нащупал пачку спичек; не зря со времён давних походов сопровождали они в пути меня. Мои мысли спутывались между собой, словно колючие заросли, которые я пытался преодолеть. Много раз я останавливался, зажигал спичку и вглядывался в окружение, затем составлял план действий настолько логичный, насколько позволяла ситуация. И только после этого незамысловатого процесса я осмеливался держать путь дальше.
Под ногами от прошедшего ночью дождя скапливались лужи, в которых отражался едва освещающий местность огонек в моих руках. Было таких иллюзорных зеркал столько, что и не сосчитать – и каждое робко сверкало из тьмы. Но вдруг я заметил нечто примечательное. Вначале мне показалось, что это очередное отражение на мокрых листьях, но вскоре спичка погасла, а отражение продолжало пылать. Тогда я понял – это не мираж во тьме сырой, это свет, и исходит он из небольшого, небрежно зашторенного оконца. Но кто знает, что скрывает окутанный одиночеством дом. По очертаниям на фоне ночного неба, которое только здесь открывалось человеческому взору, я определил, что жилище малогабаритное, выполненное из древесного сруба, с двускатной крышей, из которой вонзалась в небосвод печная труба. Подойдя к двери, я, сначала не сильно, но затем и настойчивее, постучал кулаком по прочным доскам. И, поначалу, дом, как и окружающая его местность, показался пустым, но шорох из-за двери отвлек меня от раздумий и наполнил волнением. Хозяин в доме и точно знает о непрошенном госте. Дверь завыла протяжным, раздиравшим моё сердце в клочья, скрипом. Приноровившись к темноте, я различил в открывшемся помещении какое-то движение. Связав все воедино и выбрав наиболее подходящий тон для предстоящего диалога, я воззвал человека из тьмы коротким словом: “Простите”.
– Зачем пожаловали? – донёсся хриплый голос, обрушивший все мои старания.
– Заплутал, а ночевать негде. – вымолвил я, уподобившись говору находящегося за порогом человека. За моим изречением последовала необъяснимая тишина. И, быть может, мне всего лишь почудилось, но в этой тишине я слышал мысли неизвестного, или, возможно, то было лишь бессвязное бормотание? Если так, то продолжалось оно целое тысячелетие, по истечению которого хозяин отворил дверь в основную комнату так, что появившаяся оттуда полоска света пала на его лицо. Испещренное морщинами, вызывало оно неприязнь и сострадание одновременно. Седая борода, к счастью, скрывала подробности асимметричных черт. Чего же она не могла скрыть, так это ужасной раны, которая рассекала лоб, переходила через внушительную переносицу и заканчивалась на правом уголке рта. Затуманенные глаза едва заметно выглядывали на меня из ночной тьмы, пугая своей неопределённостью.
– Так уж и быть, входите. – наконец соединил слова в ясное предложение старик, скрываясь за дверным проемом в главной комнате.
Я преодолел коридор, стены которого увешаны были непонятного назначения прутьями и тканями, после чего попал в основную комнату. В ней было тепло и свет, исходящий от лампы, озарял стены. На них, в свою очередь, были высечены странные символы, которые, видимо, олицетворяли те или иные природные явления. Среди орнамента на паре гвоздей висело ружье – то ли винчестер, то ли кольт, уж простите меня, профессиональные коллекционеры, за моё незнание оружейных фирм. Не смотря на то, что комната казалась вполне комфортной, стены ее поразили насекомые, издающие неестественные скрипы. Возле печи, не использовавшейся летом в качестве средства обогрева, находилось небольшое, но удобное креслице, на которое и устроился хозяин. Его безмолвие оказывало гнетущее влияние на окружающую атмосферу и наводило меня на мысль, что навестить старика осмеливаются совсем немногие, отчего тот сделался молчаливым и хмурым. Я прислонил чемодан к ножке кровати возле двери и был готов к тому, что разговоры окончились приветствиями да немногословным приглашением, но мои опасения, к удивлению, не подтвердились.
