Глава 3. Сны
Ингвар. Живая земля
Минуло несколько дней с тех пор, как Соль затаилась, притихла, но, как чувствовал Ингвар, никуда не ушла. Он бродил по давно усопшему лесу и всё искал и звал её, умоляя вернуться в мир грёз, но скиталица не откликалась. Мир грёз… При мысли о нём у Ингвара скулы сводило от гнева. Всё это время он избегал ступать в него и не сомневался: проклятый мир тумана нарочно использовал Соль, призвал её призрак и отправил преследовать Ингвара – это очередная попытка дотянуться до него, только теперь, на Живой земле.
– Пусть так, тебе нужен я, ну и разбирайся со мной, зачем втягивать в это Соль? – спросил Ингвар, будто мир грёз мог его услышать.
Кругом висели седые космы елей, корни выпирали из осыпавшейся глины. Ингвар остановился, совсем не узнавая этот лес, густой, чёрный и незнакомый. С какой стороны он пришёл сюда? Вокруг были глинистые овраги, точно берега иссохшей реки. Ингвар пошёл по стволу дерева, перекинутому через русло, и его замутило. Одежда стала узкой и душной. Едва перебравшись на другой берег, Ингвар спрыгнул с дерева-моста и опустился на корточки, щипая шею и расстёгивая куртку. Ладони и ступни будто закололи невидимые иголки. Ингвар опёрся на дерево-мост, и руки его сами собой прижались к груди и застыли, сведённые судорогой. Мир перед глазами расплылся, раздваиваясь: вот мёртвый лес, ствол дерева, овраги; а вот здесь же этот самый лес, только затянутый лиловой дымкой.
Ингвар заморгал и попытался подняться, но тело стало каким-то деревянным, и он даже не смог повернуть головы. В его власти осталось только моргать и вращать глазами. Наверное, Ингвар вдохнул паралитический пар, но кто на Живой земле, мог его отравить? Он хотел задёргаться, закричать, забиться, как пойманная в банку бабочка, но не мог пошевелиться. Вот, наверно, что чувствуют люди с переломанным позвоночником: ты больше не хозяин в своём теле. Ноги есть, но они словно кандалы.
На его беззвучный вой и запах страха из тумана шагнул белый медведь с десятком глаз на ажурной, что тюль, шкуре. Ингвар зажмурился, надеясь притвориться мёртвым, и почувствовал, как чужое дыхание коснулось его щеки.
– О.. десь.. лашь…– раздался женский голос, от звука которого Ингвар тут же открыл глаза.
Перед ним стояла хмурая, растрёпанная Лиле. Она не кричала, не убегала и не боялась медведя, как будто вовсе его не видела. Ингвар тяжело задышал, но не смог сделать глубокий вдох – ему не позволило оцепеневшее тело. Тогда он задёргался всем нутром, пытаясь закричать, что ему нужна помощь, но изо рта не вырвалось ни звука.
Лиле ещё что-то произнесла, но он не понял ни слова. Девчонка, так и не дождавшись его ответа, что-то обиженно пробурчала и, перебравшись через дерево-мост, исчезла из поля зрения. Ингвар понял, что остался один. Она ушла. А он будет вечно сидеть здесь и наблюдать, как пухнет от голода его тело, а затем начинает гнить. Ему стало душно, в глазах заискрило, и сознание погасло.
Кто-то лизнул ухо Ингвара и принялся покусывать его за челюсть, будто решив поточить об неё зубы. Что-то мокрое протянулось по его шее, заставляя открыть глаза: медведь не спешил отрывать Ингвару голову и лишь забавлялся с новой смирной игрушкой, а вдали, над деревьями появилась фигура гигантского оленя.
– Мир грёз! Мать твою! Отпусти меня! – в мыслях потребовал Ингвар, наконец догадавшись, где он застрял.
Олень нарочито медленно встряхнул головой, словно напоминая, кто здесь главный. Морда его поплыла, и кожа истлела. Обнажился рогатый череп, а торс стал подобен человеческому. И вот уже не олень, а мужчина в оленьем черепе переступил через макушки деревьев. Он перешагивал лес, обрушивая ели, и приближался к Ингвару. Хрустели стволы, чернели глазницы черепа. Раздавит, растопчет, покарает наглеца. Здесь всё – его воля, а не человечка, посмевшего требовать и ставить условия. И не уйти человеку, не уклониться от его ног.
– Пожалуйста, отпусти меня, мир грёз.
Ингвар задышал всей грудью. Реальность перестала двоиться. Он закрутил головой по сторонам, не веря, что шея снова повинуется ему, и заметил Лиле. Она, вся перепачканная сажей и пахнущая гарью, точно ведьма, сбежавшая с костра, сидела на дереве-мосту и что-то яростно чиркала в блокноте. Ингвар вытер слюну с подбородка, видимо, тёкшую всё то время, пока одна его часть была в мире грёз, и открыл рот, чтобы объясниться, но все оправдания показались жалкими, и ничего не придумав, он отступил в чащу.
У дома творилась какая-то суета: пахло дымом, братья тащили к поленнице свежесрубленное дерево с подпалёнными ветвями, кто-то забрасывал землёй обугленную верёвку; но Ингвару некогда было выяснять подробности очередного сектантского ритуала, и он двинулся вокруг дома к поленнице, где и нашёл Ихтара, коловшего свежие брёвна в обществе Матери.
– Отлично! – обрадовался ему Ихтар и протянул колун. – На-ка, теперь ты дрова поруби. – И с важным видом обратился к Елене, продолжая прерванный разговор. – Я думаю, нужно сходить всем вместе. Возможно, мир грёз будет радушнее отвечать на вопросы, если вы будете в нашем сопровождении…
– Надо поговорить, – вмешался Ингвар, замахиваясь колуном на полено.
– Обсудим позже, – неожиданно кивнула Елена.
Полено, стоявшие на чурбачке, разбилось надвое от удара клоуна, поленья разлетелись в стороны. Ихтар подобрал дровишки, забросив в общую поленницу, и уточнил:
– Что-то стряслось?
– Мир грёз дотянулся до меня даже здесь. Я не открывал просветов, не призывал эспиритов, моё тело осталось на Живой земле, а душа оказалась там.
Глаза Елены расширились, а Ихтар присел на свободный чурбачок и, закинув ногу на ногу, задумчиво побарабанил пальцами по подбородку:
– Душа… А с телом что было?
– Говорю же, осталось на Живой земле.
Ихтар, казалось, поверил Ингвару и, спрятав глаза за полами шляпы, примолк, размышляя.
– С тобой-то не случалось такого? – Ингвар, отложив колун, присел на корточки и заглянул Ихтару под шляпу, не желая терять зрительный контакт. – Это было как сонный паралич, знаешь? Когда видишь два мира сразу – реальный и из сна, а пошевелиться не можешь.
Ихтар наморщил острый нос и сочувственно улыбнулся:
– Я и так хожу туда каждый день, зачем ему меня трогать? Мир грёз зовёт тебя, а ты до сих пор противишься, не возвращаешься в него – вот и результат. Уже давно пора расслабиться и поддаться, так нет: ты всё ещё как мясо, застрявшее в зубах, ни туда ни сюда.
Ингвар оскалился:
– Думаешь, это повторится? И что ему от нас надо?
Лисьи глаза Ихтара снисходительно сощурились:
– Пойди в мир грёз и сам спроси.
Ингвар брезгливо покачал головой.
– Но действительно, как он может забрать душу отсюда, из другого мира? Его власть настолько безгранична? – вмешалась Елена.
– Мы теперь принадлежим ему, так что… Ах! Послушайте! – Ихтар неожиданно вскочил с места, растеряв всю надутую чопорность. – А что, если мир грёз не случайно так назван? Вдруг это действительно мир сна? И души всех, кто есть на Живой земле, спят в нём в обличии духов-эспиритов, а здесь остались только их оцепеневшие тела? Я ведь встречал там очень разные виды духов: деревьев, ветров, камней, птиц.
– Хочешь сказать, на Живой земле души есть у всего, и сейчас все они находятся в мир грёз? – произнесла Елена, а Ихтар согласно кивнул. – Предположим, ты прав, и как в таком случае нам разбудить целый спящий мир? Как вернуть эспиритов в их тела?
Ихтар вдохновлено схватился за шляпу, заставляя её звенеть:
– Помнишь, как звучало предсказание Древнего духа: достойные будут инициированы, и перейдут в мир грёз, и выйдут на Живую землю. И Мать, что избрана, прольёт свет между мирами и станет мостом между ними. Ты станешь мостом и пробудишь Живую землю.
– Здорово, Ихтар, – как-то прохладно ответила Мать, – и что это значит?
Лиле. Живая земля
Лиле замечала, как интерес к миру грёз, на пару дней ожививший миротворцев, гас, словно свеча, накрытая стеклянной банкой. В их глазах снова поселилась тоска, а некоторые из братьев вовсе потухли: Трик-трак второй день не хотел подниматься с постели, не ел и не пил. Пришло время утренней молитвы: дверь захлопнулась за последним миротворцем, а он лежал, с головой закутавшись в покрывало. Не особо терзаясь из-за пропуска молитвы, Лиле подсела к поникшему брату и погладила его по плечу. Трик-трак не шевелился. Тогда она стащила с него одеяло и заглянула в лицо, но брат перевернулся на живот и уткнулся в свёрнутый рюкзак, служивший ему подушкой. Лиле прикусила губу: вчера Трик-трак так же лежал, но он хотя бы ответил ей, что раз солнце всё равно не взойдёт – нет смысла вставать, а сегодня – вообще ничего… Рядом с рюкзаком валялся розовый зонтик; на Тетре Трик-трак настолько боялся ливней, что не смог отправиться без него в другой мир. Однако на Живой земле зонт ему так и не пригодился, зато здешняя серость сжигала брата быстрее любого кислотного дождя.
Опасаясь, что Трик-трак умрёт от тоски, ещё вчера Лиле смастерила солнце из древесной коры в надежде взбодрить маленьким чудом брата, да и всех миротворцев. Вышло оно немного квадратным и совершенно не жёлтым, но Лиле это не смутило, и она заставила брата Сиву натянуть верёвки между деревьями и подвесить солнце над их поляной так, чтобы, дёргая за канаты, можно было передвигать его по «небу». Однако чтобы увидеть светило, висящее за окном, Трик-траку надо было подняться.
– Я смастерила солнце для тебя, – прошептала Лиле ему на ухо, – вставай, посмотри.
– Из бумаги?
– Не совсем.
– Играйся сама со своим солнцем, недоразвитая, – чуть слышно пробормотал брат Трик-Трак.
Лиле вылетела из дома. Братья и сёстры погрузились в медитацию, прикрыв глаза: кто-то старался концентрировать внимание на дыхании, а кто-то досматривал утренние сны.
– Хорошо! – изображая истерику, объявила Лиле.
Она подожгла факел и встала под солнцем:
– Хорошо, пусть наш брат лежит и умирает от тоски, пока вы расслабляетесь в нирване. Плевать.
Её крики заставили миротворцев очнуться.
– Я сделала солнце – всем снова плевать! Так будем жить без него, видеть и дальше только серость, если вам угодно! – Лиле взметнула факел навстречу тучам и подожгла деревянные лучи.
– Что ты творишь?! – вскрикнул кто-то.
Лиле бросила факел и рванулась к верёвкам, натягивая их и заставляя солнце, раскачиваясь, подниматься над поляной. Одни Миротворцы смотрели на неё, как на обезумевшую, другие как на капризного ребёнка, но и к тому, и к другому Лиле давно привыкла, только вот план её неожиданно был нарушен: раздуваясь на ветру, пламя перекинулось с солнца на веревку. Лиле испугалась, что канат перегорит быстрее коры и Трик-трак так не увидит полыхающее в небе светило.
Ярра, первым сообразивший, что нужно делать, бросился в дом с криком:
– Трик-трак, очнись, эта дурища зажгла солнце!
Огненный шар полз точно мимо окна, и, по расчёту Лиле, Трик-траку нужно было только повернуть голову, чтобы его увидеть. Верёвки в её руках скользили, а пламя устремилось к деревьям, за которые крепился канат.
– Если огонь перекинется на деревья, мы все погорим! – крикнул брат Мтори.
Но было поздно: пламя, словно белка, проскакало по верёвкам и, подхваченное ветром, прыгнуло на ветви.
– Рубите деревья, – приказала Мора, и Лиле шарахнулась в сторону, уворачиваясь от братьев, с топорами ринувшихся к сухостоям.
В это мгновение верёвки перегорели, и солнце упало, с треском ударившись оземь. Стучали топоры, братья оглашали поляну руганью и проклятиями. «Какую забаву я всем устроила!» – радостно подумала Лиле и, опомнившись, с некоторой опаской глянула на Мать: не отправит ли она её на покаяние? Елена так и сидела, скрестив ноги. Заметив воспитанницу, улыбнулась ей и кивнула в сторону дома. С облегчением Лиле обернулась: из окна торчали всклокоченные головы Трик-трака и Ярры. Вокруг рубили полыхающие деревья, расползался дым и запах гари; Ярра смеялся, наблюдая за суетой, а испуганная физиономия Трик-трака как бы спрашивала: «Ты сума сошла?». Решив, что чувство потрясения намного лучше безнадёги, Лиле зачерпнула в консервную банку каши и подала её Трик-траку прямо в окошко:
– Как тебе солнце?
– Жаркое, – чуть улыбнулся брат, принимая подношение.
Оставив миротворцев самих разбираться с последствиями нисхождения огненного светила, Лиле, прихватив уже дважды изрисованный блокнот да угольки, полетела на своё тайное место в Заповедном лесу.
В тайном месте среди высоких почерневших елей пряталась череда глинистых оврагов, и Лиле представляла, что по ним бежит неспешная речка, а одно дерево, на котором любила восседать Лиле, протянулось, как мост, и соединило её края. Другое дерево накренилось так, что если бы на его изогнутые ветви кто-то догадался подвесить качели, то она могла бы качаться прямо над водой. Лиле запнулась и едва не выронила из рук сокровища: в её уединённом волшебном тайном месте, о котором никто не знал, сидел Ингвар.
– Ты что здесь делаешь?!
Солдатик не реагировал, будто она не человек, а стрекоза, случайно пролетевшая мимо.
– Эй! Это моё тайное место! Сидел бы где-нибудь ещё, – проворчала Лиле и, уже собираясь уходить, поняла, что с Ингваром что-то не так.
Кажется, она впервые видела его без повязки и заметила, что, хоть и лицо его было довольно молодым, в чёрных волосах пробивались нити седины. Глаза солдатика, равнодушные, точно у аквариумной рыбы, отстранённо следили за ней, а по подбородку текла слюна.
– Ты накурился что ли?
Он не шевелится.
Лиле вздохнула, понимая, что нельзя бросать человека в таком состоянии, и вскарабкалась на дерево-мост. Придётся сидеть с Ингваром и ждать, когда он начнёт блевать, и поворачивать его набок, чтобы придурок не задохнулся. Представив это, Лиле яростно распахнула блокнот: «Тайное место осквернено навсегда!» Когда-то пару лет назад у неё был карандаш, и она изрисовала им все страницы. Нынче карандаш давно завершил своё существование в костре, и она рисовала угольком поверх старых эскизов. «Отлично! Я покажу этот портрет твоим детям, когда ты будешь говорить им о вреде наркотиков». Пока она пририсовывала ему рога и слюну, капающую из угла рта, так увлеклась, что не заметила, как солдатик куда-то исчез.
Ингвар. Живая земля
Прошла почти неделя, а ему так и не удалось найти Соль и отправить её в мир грёз. Если она снова нападёт на кого-то из миротворцев, Елена не станет церемониться и прикажет Азовке начать охоту. В этом он не сомневался, «милосердная» Мать уже на деле доказала ему, что все их слова о мире без убийств и насилия ничего не стоят.
Сектанты вставали рано на общую молитву, а Ингвар отправлялся на поиски призрака. Однако в этот раз подняться ему не удалось. Перед носом прошли чьи-то ноги в потрёпанных ботинках, кто-то перешагнул через него – миротворцы поднимались с лежанок и выходили из дома, не замечая, что Ингвар дёргался, пойманный в своём же теле, словно муха на клейкой ленте.
– Отпусти меня, мир грёз! – молил он, но в этот раз слова не сработали.
Уже давно миротворцы покинули домик, закончили молитвы и начали медитацию, а Мир грёз так и не выпускал его, показывая каких-то мелких эспиритов, рывших нору и напевавших при этом дурацкую песенку, которая задавала темп. Песенка вызвала у Ингвара воспоминание: что-то о Соль, сидевшей верхом на боевой каракатице. Соль распахнула походную аптечку и обнаружила, что весь обезбол опять стащили в погоне за эйфорическим сном. Она напевала «Во времена былой любви» и осуждающе качала головой, глядя на Ингвара, а он делал вид, что непричастен к исчезновению таблеток.
– Пожалуйста, отпусти меня, мир грёз, – уговаривал Ингвар, – я сам приду к тебе прямо сегодня, обещаю.
Он даже не сразу понял, что сжимает кулак и пальцы вновь повинуются ему. Без промедления поднявшись с опостылевшего пола, где он уже разглядел каждый оброненный волос и каждую выбоину в наспех обработанной древесине, Ингвар направился в лес. Он наконец-то придумал, как призвать Соль.
Лиле. Живая земля
– Мы сбежали, мы сбежали!
– Нельзя ли потише? – прошептал Ясень, оглядываясь на миротворцев. – Ничего не происходит, к чему такие восторги?
– Как не происходит?! Жизнь полна чудес, а мы затеваем настоящую слежку!
Сива кивнул:
– Поторопимся, пока след не остыл, иначе не догоним.
Перед глазами мелькал мертвый лес, поваленные деревья, в животе рождалось желание бежать быстрее, как будто нарушаешь комендантский час, забравшись на территорию кладбища, и одновременно нужно было двигаться тихо-тихо, чтобы не услышали души умерших и тот, кого они преследовали. Троица притаилась на холме, в густом, но хрустящем от каждого движения кустарнике и стала наблюдать.
– Кажется, он поёт, – сказал Сива.
– Что поёт? – прошипел Ясень.
– Дай взглянуть, – не поверила Лиле.
– Погоди. Попробую прочесть по губам, но либо это стихи, либо какая-то песня. – Сива вдавил бинокль в глаза и подытожил. – Поёт «Во времена былой любви».
Ясень фыркнул в бороду, а Лиле наморщила нос:
– Солдатик с ума сошёл?
Сива отмахнулся от них и продолжил следить за объектом.
– Да дай уже поглядеть, – взмолился Ясень.
– И мне.
Сива с неохотой отлепил бинокль от лица, вокруг глаз его остались красные следы от окуляров, и передал прибор Ясеню. Вчера кто-то из братьев вновь видел призрачную Соль. Азовка радостно сообщила, что лук её готов и стрел она сделала предостаточно, чтобы начать охоту. Елена пока медлила с решением, но позже, когда друзья остались втроём, учёный выдвинул гипотезу о том, что теперь Ингвар активнее будет стараться вернуть свою скиталицу в мир грёз. Лиле тут же опровергла его догадку, напоминая, что Ингвар – душевно недоразвитое существо и ему плевать на свою подругу, тем более уже мёртвую, что он не раз им и показывал. Однако Сива упорствовал на своей идее, и они с ним поспорили на сотню щелбанов, а Ясень вызвался быть судьей.
– И впрямь поёт, – хмыкнул Ясень, подкручивая окуляры бинокля.
– Эспириты, как мы выяснили, приходят на музыку, и я думаю, он поёт любимую песню Соль, чтобы приманить её, – важным тоном, словно представляя наблюдения научного эксперимента, объявил Сива.
– Или же он опять что-то употребил и теперь веселится, – буркнула Лиле, которая никак не хотела верить, что Ингвар способен петь, да ещё романтическую песню, да ещё и ради кого-то.
– Опять? А у него есть, что употребить? – с потаённой надеждой спросил Ясень, передавая бинокль Лиле.
Она только дёрнула плечом на его вопрос и, приложив окуляры к глазам, поджала губы, с досадой наблюдая за Ингваром.
– Но, может, у него настроение хорошее. С чего ты взял, что он для безглазой поёт? – чуть погодя предположил Ясень.
– Потому что вон она, – спокойно ответил Сива.
Лиле навела бинокль в ту сторону, куда он показывал: Соль, белая, что иней на зимних окнах, стояла, прячась за сосной, так что Ингвар не мог её видеть. Лиле вскрикнула:
– И впрямь она!
Ингвар, похоже, услышал её вопль и настороженно посмотрел на лес. Он покрутил головой и остановил взгляд на их кустарнике.
– Не повезло, – констатировал Сива.
Ингвар поднялся.
– Бежим, – пискнула Лиле и первая припустила к дому.
Ингвар. Живая Земля
Мало того что он не заметил слежки, так ещё и упустил Соль. Скиталица метнулась перед ним в тот же миг, когда трое миротворцев бросились врассыпную из кустов. Ингвар звал её и уговаривал вернуться, но Соль так и не пришла к нему, будто обидевшись за то, что из их свидания он устроил театр для сектантов.
В лагере его ждали.
– Мы решили, что надо всем вместе отправиться в мир грёз. – Елена поднялась ему навстречу. – Возможно, если вы двое будете с нами, он ответит на наши вопросы.
Все тринадцать были в сборе у костра и с готовностью закивали, соглашаясь с предводительницей. Ингвар оглядел их: теперь ни за что не догадаться, кто те трое, что проследили за ним, а затем умчались с визгом и хохотом, как нашкодившие школьники, застуканные за подглядыванием в женской раздевалке. Все братья выглядели, как обычно: серые лица, обтянутые кожей скулы, а в глазах либо решимость, либо безразличие, но никакой задорной искринки. Ингвар с подозрением присмотрелся к Ярре, но даже у рыжего язвительного миротворца не отражалось на лице никаких признаков недавней выходки. Только у Лиле на лбу появилось красное пятно, грозившее превратиться в шишку – похоже, бедняжка, где-то упала. Но от его взгляда она мигом зарделась и отвернулась.
– Воспринимайте мир грёз, как живое существо, – вдохновенно начал Ихтар. – Мы изучаем его, а он нас. Мир грёз пытается общаться с нами, исследуя язык наших чувств.
– Может, начнём? – прервал Ингвар, даже завидуя той страсти, с которой говорил Ихтар.
– Да, конечно, – спохватился миротворец, – что петь будем?
Ингвар пожал плечами.
– «Во времена былой любви», – подсказал кто-то сзади.
Ингвар немедленно обернулся и прищурился, поочерёдно смотря в глаза братьям и надеясь припугнуть шутника, но миротворцы снова выглядели одинаково равнодушно.
– Я плохо знаю текст, – извинился Ихтар.
Золотая вспышка растянулась в пространстве от слов простой колыбельной, и мир грёз снова распахнул свои сумеречные объятия.
– Итак, мир грёз учится общаться с нами, – продолжил лекцию Ихтар, – например, как мне удалось выяснить, он запоминает и реагирует на наши эмоции.
Ступни Ингвара ударились о деревянные доски палубы, и он едва не присел от удивления.
– Например, сейчас я передаю ему настроение любопытства и умиротворения.
Небольшой деревянный корабль, сошедший, будто со старинной картины, оказался посреди безбрежного тихого моря. Ингвар обернулся на миротворцев, но не встретил на лицах того же удивления, что испытал сам: измождённые глаза их лишь выражали растерянность. Ингвар выглянул за борт: с цветами и запахами у мира грёз было плоховато, но вот картинка получилась идеальной. Блёкло-зеленоватое море покачивало кораблик, бережно обнимая ладошками волн.
– Это выглядит необычно, Ихтар. – Елена, положив руку на живот, присела на скамью у фальшборта.
Ихтар улыбнулся, ветер едва подул, и корабль двинулся по волнам.
– Как ты это сделал?! – не выдержал Ингвар. – Я не знал, мы так можем.
– Знал бы, если бы не избегал мира грёз.
Ингвар прищурился, и Ихтар поспешил оставить наставительный тон:
– Ладно, слушай: как я сказал, мир грёз изучает наши эмоции и тут же повторяет их в себе. Я заметил, что проще создать эмоцию, представив какое-то воспоминание, и чем лучше представишь, тем ярче проявится оно в мире.
– Давай попробуем задать ему наш вопрос? – предложила Елена.
Ихтар опомнился и кивнул, звякнув шляпой.
– Как нам разбудить Живую землю?
Вокруг парили любопытные эспириты. Море всё так же хранило радушное молчание, а брат Ихтар стоял на носу, прикрыв глаза и сосредоточив внимание на запросе.
– Глядите! – крикнула Азовка, указывая вверх.
В облаках возникла огромная живая трубка. Она извивалась, пульсировала и тянулась через всё небо.
– Отлично. Гигантская кишка в ответ на наш вопрос… – зевнул брат Ярра.
– Только это не похоже на кишку, видите сокращения? – Сестра Мора вытянула руку.
– И на что это тогда похоже?
– На пуповину.
– Вам это о чём-то говорит?
– Мы внутри утробы? – предположила Мора.
Ихтар укладкой оглянулся на Елену. Лицо Матери ничего не выражало, но глаза были обращены к небесной пуповине.
– Мир грёз говорит символически, – напомнил он.
Мать провела рукой по круглому животу и усмехнулась:
– Он кого-то вскармливает? Причём здесь Живая земля? Мы должны как-то её вскормить? Или родить?
Ихтар, смутившись, поджал губы.
– Может, посмотрим, куда ведёт эта пуповина? – спросила Мора.
Кораблик послушно заскользил по направлению, указанному сестрой. Минуты путешествия превратились в часы, а пуповина так и тянулась по небу, словно обмотала весь мир грёз.
– Попроси его показать звёзды. По ним духи могли бы указать нам направление или дать другую подсказку, – наконец сдалась Мать.
Но и здесь их ждало разочарование. Небо не слушалось, и миротворцы совсем поникли. Ингвар подумал, что нужно попробовать их встряхнуть, и спросил у Ихтара:
– То есть здесь можно создать всё что угодно?
– Ну, похоже, кроме звёзд… Это как управляемый сон: всё ограничивается только воображением.
– А у меня получится?
Ихтар без уверенности пожал плечами:
– Попробуй и чётче передавай эмоции.
Ингвар поправил повязку на носу и поглядел в лиловое небо. Чёрные, как дым сгоревшего дома, тучи заклубились, а ветер одним могучим рывком швырнул кораблик вперёд. Закипели волны, набрасываясь и разбиваясь о борот, брызги солёной воды ударили в лицо.
Ихтар, пригнувшись, схватился за шляпу, а корабль помчался сквозь налетевший шторм. Молния с грохотом врезалась в море слева по борту, кто-то за его спиной вскрикнул. Ингвар только захохотал и обернулся на миротворцев: они цеплялись за канаты, пытаясь удержаться на ногах. Лиле смеялась и визжала, как обезумевшая сирена, схватившись за мачту, рядом завывала Азовка, её одежда развивалась, словно ещё один белый парус, а Ингвар, будто сам стал штормовым ветром, несущим судно с людскими душами сквозь бурю.
– Скалы! – прорвался крик Ихтара через рыдания ветра.
Ингвар метнулся к штурвалу. Как он работает? Как руль? Ингвар не знал, но разве это имело значение в мире грёз? Кораблик запетлял между взметнувшихся из пучины каменных пик. От ветра слезились глаза, внезапно начавшийся ливень хлестал по рукам и неприкрытой голове, но Ингвар не замечал этого, полностью отдавшись бешеной стихии и чувству небывалой свободы. Ихтар на полусогнутых поднялся в рулевую рубку и схватился за штурвал, останавливая безумный бег корабля. Ингвар отпрянул, выпуская ручки.
Они словно оказались в центре огромной воронки торнадо, но здесь было тише и спокойнее, а сквозь тучи пробивался блёклый свет. Миротворцы захлопали, что-то восторженно закричали, поднимаясь с палубы, к которой они прижались в страхе вылететь за борт.
– Надо же! Именно сейчас я не взял с собой зонтик. – С круглыми глазами Трик-Трак отжимал подол балахона.
– Никогда не подумал бы, что ты обрадуешься дождю. – Ярра засмеялся и поднял маску, вытирая мокрое лицо.
Братья словно очнулись после долгого сна, умывшись студёной водой. Они, делясь пережитым, обсуждали, какая это была эмоция. Только Елена не спешила подниматься и всё ещё сидела на палубе, прижимаясь спиной к борту.
Ихтар улыбался, успокаивая мир грёз и внушая ему радушное умиротворение. Корабль шёл по островку тишины, посреди шторма. Ингвар чувствовал чары Ихтара и поддавался им, впуская в своё сердце тепло и успокоение.
– А сейчас каждый попробуйте поговорить с миром грёз. Он может изучать вас, возможно, захочет что-то рассказать, – предложил Ихтар. Слушайте, и мы получим ответы.
Мора. Мир грёз
«Теперь белая», – подумала Мора, стоя у края борта и впервые за три года глядя на своё отражение в почерневшей воде.
«Я белее жемчуга, и глаза белые, и волосы, и даже язык. Может, я стала эспиритом, бесплотной душой, как всё в этом мире? – размышляла Мора. – Но я должна думать о деле, о том, как нам пробудить Живую землю, как помочь Елене, как построить новый …» – Мысль её оборвалась: чернота вод больше не отражала её. Море показало знакомую башню с позеленевшей от времени крышей. Похоже, мир грёз нашёл что-то в её воспоминаниях.
Башня в отражении потемнела в гаснущих лучах солнца. Мора, сидевшая за письменным столом, заваленным книгами, оторвалась от изучения досье людей и, отложив бумаги, взглянула на старинные деревянные часы. Приближался вечер, и в замке, где после заката выключали генераторы, потемнело. Сестра не заметила этого, увлёкшись чтением, и теперь глаза её ныли, а боль отдавалась куда-то в темечко.
Мора разожгла несколько свечей и прикрыла ставни, чтобы снаружи не заметили света в её окне, и, размышляя, не прочитать ли ещё несколько досье, она отрешённо раскладывала бумаги в алфавитном порядке. Думы Моры были прерваны скрипом отворившейся двери. В башню ввалились брат Вальди и смеющаяся над чем-то сестра Азовка.
– Сколько лет назад это было? Не меньше десяти, – пробормотала Мора с борта корабля, с удивлением разглядывая Азовку, у которой были ещё светлые, едва начавшие закручиваться рога.
Мора из воспоминания слегка подняла брови, не выражая ни малейшей радости по поводу появления гостей. Впрочем, ни Вальди, ни Азовка от этого не смутились, а может, попросту не заметили, что потревожили её покой. Продолжая болтать между собой, они оба уселись верхом на соседний стол, сбрасывая попутно все ненужные записи и книги.
– Арактур отправил нас тебе помогать, – заметив наконец Мору, пояснил брат Вальди.
– А то ты вечно будешь сортировать человеков по количеству букв в имени, – ухмыльнулась Азовка, подтягивая левую ногу к груди и обнимая её.
– Слезайте со стола и выметайтесь, если в ближайшие десять секунд не придумаете лучшую систему, по которой я смогу отбирать кандидатов, – холодно обронила Мора, при этом угрожающе наведя карандаш на вторженцев.
Брат Вальди смущённо почесал макушку между рогами, покосившись на Азовку. Та ухмыльнулась, но всё же нехотя спрыгнула со стола, поднимая руки:
– Есть идея: отсортируй их по профессиям. Кто нам в новом мире поможет больше других, тех и бери.
– Я думала разделить их по образованию, чтобы они в первую очередь имели достаточно ума и могли проникнуться смыслом нашей миссии.
– Историков и философов потащишь? Ха-ха! Бред! Умные только болтать умеют, – рассмеялась Азовка, но заметив выражение лица Моры, поправилась: – Давай совместим умных и полезных?
– Учёные агрономы?
На подоконник упало несколько тяжёлых капель дождя, и, поёжившись, Мора закуталась в плед, до того висевший на соседнем стуле. Она расслабилась, откинув голову и устроив рога на спинке кресла, предоставляя «помощникам» свободу действий.
Азовка быстро перебирала досье и крепила иглами на настенный ковёр фотографии учёных, которых миротворцы выбрали в качестве возможных кандидатов.
– И учёные, и агрономы – это важно, но я хочу ещё десяток строителей и не только инженеров, а смуглых и мускулистых рабочих, – мечтательно приговаривала она, добавляя досье из другой стопки.
– Учёные людей не поверят в духов и иные миры, тем более из уст овейн, – заметил брат Вальди.
Мора кивнула:
– Да, но если подберём верные слова, они послушают. К тому же мы отправим к ним наших собратьев – людей.
Дверь снова распахнулась, и Мора подумала, что пора уже чем-то смазать скрипучие петли. На пороге стояла сестра Елена в плаще, с которого тут же набежала лужа грязи ей под ноги, и держала за руку незнакомую девочку из рода людей.
– Елена…– насторожено начала Мора, а Азовка и Вальди так и замерли с досье в руках.
– Смотрите, кого я привела! – Елена обняла девочку за плечи, подталкивая в кабинет.