Мори Терри
Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма
Глава 7
Признание
Это случилось вскоре после полуночи 11 августа. Ночь была душной, кондиционер сломался, а шум машин, проносящихся по скоростной автомагистрали вблизи квартиры в Уайт-Плейнс, лишь отдаленно напоминал расслабляющий рокот атлантических волн на Огненном острове.
Я придремывал под ток-шоу на радио, вполуха слушая, как талантливый грубиян Боб Грант отвечает на вопросы слушателей об убийствах Сына Сэма.
Примерно за неделю до этого Гранту во время эфира позвонил человек, весьма достоверно выдававший себя за стрелка. Полиция тогда изучила запись разговора и пришла к выводу, что он скорее всего самозванец. Теперь жители Нью-Йорка предлагали Гранту собственные теории по делу, и я почти уснул, как вдруг был вырван из сна сообщением ведущего о том, что ему стало известно об аресте подозреваемого.
Телевизор я включил как раз вовремя, чтобы увидеть, как Берковица ведут через толпу, собравшуюся возле здания Департамента полиции Нью-Йорка. В тот же самый миг на другом конце страны – в Майноте, штат Северная Дакота – некий Джон Карр тоже смотрел телевизор. Он только что приехал в этот маленький северный городок из Нью-Йорка и, когда на экране замелькали новости об аресте Берковица, сидел в квартире своей девушки, жившей на территории базы ВВС США неподалеку от Майнота.
– Вот дерьмо! – Это все, что он сказал.
В Нью-Йорке на арест отреагировал кое-кто еще. По словам Берковица, связанный с этим делом человек, чье имя ни он, ни полиция так и не раскрыли, позвонил в штаб-квартиру Департамента полиции Нью-Йорка, сумел добиться соединения с капитаном Джозефом Боррелли и спросил руководителя опергруппы, не заявляет ли Берковиц о причастности других людей к совершенным им убийствам.
«Телефонный разговор встревожил Боррелли. Это было очевидно», – позже напишет Берковиц. Однако Боррелли, похоже, так сильно увлекся мыслями о шампанском, что предпочел забыть этот случай.
Пусть полиция Нью-Йорка отмечала произошедшее игристым, но я взбрызнул просмотр ночных новостей лишь парой чашек разогретого вчерашнего кофе. Меня заинтриговал тот факт, что Берковиц не был похож ни на один из обнародованных полицейских эскизов. А еще он жил там же, где и я когда-то, – в Йонкерсе. Я слышал о Пайн-стрит, но не мог сказать точно, где она находится. Поспав всего четыре часа, я уже в 7:30 утра позвонил отцу и спросил его об этом. Он, хотя и уехал из города, но по-прежнему знал улицы Йонкерса гораздо лучше меня.
– Это недалеко от Гленвуд-авеню, вниз по холму, чуть ниже Северного Бродвея. Маленькая улица с односторонним движением. Да ты наверняка видел ее тысячу раз, – сказал он.
– А какие там еще улицы поблизости?
– Забавно, что ты спросил об этом. Помнишь, на прошлой неделе ты говорил об именах в том письме? Так вот, прямо за Пайн находится Уикер-стрит, она идет вниз до Уорбертон. По-моему, это похоже на твоего «короля плетеного».
Пайн-стрит заинтересовала меня и сама по себе, но еще больше поразило осознание того, что упоминание «Злого короля плетеного» в письме Бреслину оказалось, по всей видимости, ключом к названию улицы. Информация была тем более важной, что последние три дня я посвятил собственным изысканиям.
С момента отъезда с Огненного острова 1 августа я каждый вечер проводил над расследованием этого дела,
прервавшись лишь однажды, в субботу шестого числа, чтобы пригласить Линн на ужин в ресторан на Со-милл-ривер-парквей в Элмсфорде. Вернувшись домой к полуночи, я высадил ее у двери, а сам отправился парковать машину позади здания. Наш многоквартирный дом располагался всего в квартале от скоростной автомагистрали Кросс-Вестчестер, и мы слишком хорошо знали о склонности убийцы наносить удары вблизи парквеев.
Позднее я узнал, что письмо Берковица, полученное в тот же самый день Крэйгом Глассманом в Йонкерсе, предупреждало, что «улицы Уайт-Плейнс» окрасятся кровью. Очередная ирония судьбы, но лично мне она запомнится на всю жизнь.
* * *
На следующее утро, в воскресенье 7 августа, «Дейли ньюс» повторно напечатала полный текст июньского письма Бреслину. Перечитывая его, я ощутил – интуитивно или как-то еще, – что в письме содержится больше, чем кажется на первый взгляд.
Мое внимание привлек второй постскриптум. В то время как основная часть письма отличалась безупречно грамотным изложением и формальным тоном, эти пять фраз (продолжайте копать; двигайтесь дальше; мыслите позитивно; отрывайте свои задницы от стульев; стучите по гробам) выглядели бессвязными и были перегружены сленгом. Они плохо сочетались с остальными формулировками. Более того, вынеся эти слова в постскриптум, убийца намеренно выделил их, привлекая к ним еще больше внимания, подумал я. Но зачем?
Вполне возможно, в итоге решил я, что это список из пяти пунктов. Я снова перечитал постскриптум, и слова «продолжайте», «двигайтесь», «отрывайте» и «стучите» вдруг словно сошли со страницы.
– Указания! – воскликнул я. – Возможно, это список указаний. «Иди туда-то, сделай то-то».
Упомянутые в письме псевдонимы были подсказками, может, и с постскриптумом та же история? Отчего бы не включить в текст набор зашифрованных указаний? Алгоритм с конечной целью «придите-и-заберите-меня»? Все знали, что убийца издевается над полицией, бросая ей вызов. И чем больше я вглядывался в эти слова, тем больше смысла в них видел.
Остаток воскресенья седьмого числа и еще пять часов в ночь на восьмое я экспериментировал со всеми способами дешифровки, которые приходили мне в голову. Я даже пошел в библиотеку и просмотрел там несколько книг о шифрах времен Второй мировой войны и не только. Я добавлял и вычитал буквы в словах, менял их друг на друга и пробовал десятки комбинаций – ни одна из них не имела смысла. Несколько раз мне казалось, что я что-то нащупал, когда одно или два слова складывались воедино. Но другие фразы к ним совершенно не подходили.
Я позвонил двум друзьям, Бобу Сигелу и Бену Каруччи, и предложил им присоединиться к размышлениям. Оба принялись экспериментировать со словами, и я был рад этому, поскольку сам к тому моменту зашел в тупик. Попытки разгадать шифр меня измотали. Я по-прежнему верил, что ответ где-то рядом, но, глядя на квартиру, заваленную книгами, скомканными листами бумаги и переполненными пепельницами, начинал сомневаться, сумею ли вообще найти его.
– Ты себя угробишь, – предупредила Линн. – Брось это на время, тебе нужно проветриться.
Она была права.
* * *
В ночь на 9 августа, после однодневной передышки, воды внезапно расступились. Оглядываясь назад, скажу, что решение оказалось до смешного простым. Но в этой простоте и крылась сила шифра. Я копал слишком глубоко, игнорируя очевидное. Решение состояло в комбинации двух «кодов» – на самом деле, игр в слова. Одна состояла в подборе базовых словесных ассоциаций – нечто вроде кроссворда. Другая основывалась на уловке, которую, как я позднее узнал, часто использовали сатанисты – написание слов задом наперед.
Я посмотрел на первую фразу: «продолжайте копать», keep em digging. Меня насторожило, что Сын Сэма, на протяжении всего письма демонстрировавший мастерское владение словом, вдруг решил использовать сленговую сокращенную версию em вместо them. Возможно, это было сделано специально: если прочитать em задом наперед, то получится me, «меня». Стоящее перед ним слово keep тем же образом превращается в peek – это синоним «искать» или «смотреть». Последнее слово «копать», digging, не давало результата при перестановке букв, но при использовании ассоциативного подхода превращалось в «дом». В Великобритании, если верить словарям, digging в разговорном языке может означать «берлогу» или «жилье». Теперь первую фразу можно было прочитать как «ИЩИТЕ МЕНЯ ДОМА».
Следующее выражение, «двигайтесь дальше», drive on, можно было истолковать двояко. Перестановка букв в слове on дало no – общепризнанное сокращение north, «север». Если при этом не трогать drive, то фраза превратится в «ДВИГАЙТЕСЬ НА СЕВЕР». Однако если использовать словесную ассоциацию, то drive может стать «улицей», «проспектом», «авеню» или другим видом дороги. Таким образом, фраза также может означать «СЕВЕРНЫЙ ПРОСПЕКТ» (улица, авеню и т. д.).
В случае с «мыслите позитивно», think positive, на первый план снова выходит словесная ассоциация. Глагол «мыслите» может превратиться в «ум», «мозг» и т. п., что ведет к «голове», head. «Позитивно», после исключения нескольких других вариантов, становится right – в значении «уверенно», «правильно», «определенно». Итоговая фраза гласит: HEAD RIGHT, «СВЕРНИТЕ НАПРАВО».
Теперь я точно видел перед собой набор указаний. К несчастью, как мне стало ясно впоследствии, я не додумался посмотреть под тем же углом на использование в составе псевдонима слова «плетеный», Wicker. Однако следующее выражение в постскриптуме я разгадал: единственным словом, с которым Сын Сэма играл в «отрывайте свои задницы от стульев», get off your butts, было butts. Используя ассоциативный подход, оно превращается в ash, «пепел» – как в окурках сигарет, cigarette butts. Переделанная фраза, таким образом, гласила: GET OFF ASH, «СОЙДИТЕ С ЭШ».
В заключение, путем многих проб и ошибок, мне удалось превратить «стучите по гробам», knock on coffins в «ПОСТУЧИТЕ ПО СОСНЕ» или «ПОСТУЧИТЕСЬ НА ПАЙН», поскольку распространенный синоним «гроба» – это «сосновый ящик».
После того как я уловил систему, процесс расшифровки пошел довольно быстро и занял всего пять часов. Сев за кухонный стол, я записал полученное печатными буквами: «ИЩИТЕ МЕНЯ ДОМА… СЕВЕРНЫЙ ПРОСПЕКТ (улица, авеню и т. д.)… СВЕРНИТЕ НАПРАВО… СОЙДИТЕ С ЭШ… ПОСТУЧИТЕСЬ НА ПАЙН».
В десять вечера я позвонил Сигелу и Каруччи. «Это должно быть правильно, наверняка все так и есть», – настаивал я. И стоило мне объяснить свой ход мыслей, как оба они согласились, что такая расшифровка имеет смысл.
Я сказал им, что собираюсь изучить карты улиц всего столичного региона, чтобы попытаться подтвердить свои выводы и составить список возможных адресов. Однако, едва повесив трубку, впал в уныние. Меня одолели сомнения. Я подумал, что нью-йоркская полиция, в распоряжении которой имеются лучшие специалисты по дешифровке, наверняка проделала весь этот путь до меня.
За следующий час я, несмотря на уговоры Линн, убедил себя, что ошибся. Памятуя о том, что полицию без конца заваливают всякими советами из лучших побуждений, я буквально видел, как мое имя и идеи отправляются в папку с пометкой «чокнутые».
* * *
Теперь, спустя двенадцать часов после ареста Берковица, я сел изучать карту Йонкерса. Я нашел Пайн-стрит и провел пальцем по странице: Северный Бродвей… Эшбертон-авеню. Все было как на ладони. Однако вместо восторга я испытал разочарование от собственной тупости. На протяжении многих лет я ходил по этим улицам Йонкерса, но даже не вспомнил о них во время своих изысканий.
Карта четко показывала весь путь: чтобы добраться до квартиры Дэвида Берковица из Нью-Йорка – места проведения расследования – по любому из основных маршрутов, нужно было в какой-то момент съехать с парквея или автомагистрали, проехать по Эшбертон-авеню, свернуть с Эш направо на Северный Бродвей и добраться по нему до Пайн-стрит. По карте все было видно, но сама идея того, что я разгадал некий код, выглядела так странно, что мне требовалось подтверждение. И где же его взять?
Повторюсь, мне очень хотелось понять, насколько я со своей разгадкой близок к истине. Я связался с Бенуа Мандельбротом [74], авторитетным доктором наук, и спросил его, какова вероятность того, что результаты моего анализа верны. Не желая пугать его, я не стал говорить, что вопрос касается Сына Сэма. Вместо этого я просто спросил, какова вероятность того, что пять фраз приводят к новому смыслу, если их автор не собирался использовать подобный трюк.
Мандельброт, имеющий репутацию человека чрезвычайно доброжелательного и терпеливого по отношению ко всем непосвященным, объяснил, что набор фраз можно сравнить с математической прогрессией. Вероятность того, что одна фраза окажется точной, невелика, но она резко возрастает с двумя попавшими в цель, еще более – с тремя, и так далее. В итоге вероятность того, что все пять фраз – в точном порядке – приведут к верному адресу, почти невозможно оценить как случайное совпадение или непреднамеренное событие.
– Итак, – нараспев произнес Мандельброт, – это не совпадение. То, что у вас получилось, верно. Если бы вы послали мне обычное письмо, безо всяких намеков, как вы думаете, какова вероятность того, что я смог бы получить из пяти последовательных фраз в нем точный маршрут до вашего дома?
Проще говоря, Мандельброт считал, что я попал в точку – во всех смыслах.
В ближайшие месяцы давний друг Берковица Джефф Хартенберг скажет прессе: «Дэвид всегда любил игры в слова». Сам Берковиц в беседах с врачами и прочими будет утверждать, что в этих двух письмах содержались «скрытые сообщения» и «намеки» на то, где можно найти Сына Сэма. Однако он не раз откажется отвечать на вопрос, кто на самом деле написал письмо Бреслину или, по крайней мере, подготовил для него текст. В конечном итоге именно эта тема послужит одним из главных доказательств существования заговора. Однако пока все еще впереди. 11 августа я всего лишь обдумывал последствия присутствия в тексте «кода».
* * *
Дэвид Берковиц 11 августа почти ничего не обдумывал. Вместо этого он спустя несколько часов после ареста поразил помощников окружных прокуроров своей «энциклопедической» памятью, с готовностью признавшись во всех нападениях Убийцы с 44-м калибром. Он также признался в том, что в Йонкерсе ранил женщину из винтовки. У полиции отсутствовала информация о подобном инциденте. Такое развитие событий должно было вызвать вопросы и к другим его откровениям, но этого не произошло.
«Его показания изумляли, – сказал помощник окружного прокурора Квинса Херб Лейфер три года спустя. – Они выглядели так, словно их подготовили заранее; и, вероятно, так оно и было. Если сравнивать с установленной по делу информацией, то в его заявлениях имелись пробелы. Окружному прокурору [Сантуччи из Квинса] это сразу не понравилось, но он не заявил об этом официально, а впоследствии у обвинения уже не было доступа к Берковицу. Его передали психиатрам. И, конечно, Сантуччи никак не мог повлиять на Бруклин или Бронкс. В общем, мы видели, что Дэвид разыгрывает представление по чьим-то указаниям, но они все равно хотели верить всему, что он говорил».
Лейфер упомянул несоответствия и противоречия, которыми изобиловали признания Берковица. В первую очередь, они касались его версии стрельбы по Роберту Виоланте и Стейси Московиц в Бруклине, а также нападений в Квинсе – на Джоанн Ломино и Донну ДеМази, Кристин Фройнд и Вирджинию Воскеричян.
Возможно, существовали и другие спорные моменты, в том числе в отношении стрельбы в Бронксе. Но поскольку там не имелось свидетелей и доказательств, противоречивших первоначальным заявлениям Берковица, с уверенностью опровергнуть его слова нельзя.
В целом признание расходилось с собранными доказательствами примерно в половине случаев нападений Убийцы с 44-м калибром – поразительный факт в свете того, что полиция Нью-Йорка и окружные прокуроры Бронкса и Бруклина не стали предпринимать после ареста никаких действий для продолжения расследования, за исключением прояснения, как выразилась полиция, «пары мелочей».
В этой книге признание Берковица публикуется впервые, включая все важнейшие фрагменты – особенно те, что касаются инцидентов, в описании которых возникли противоречия.
Вы сами можете найти в них немало несоответствий и заметить – по вопросам, которые задавались Берковицу, – те проблемные моменты, что уже тогда беспокоили помощников окружных прокуроров.
* * *
Допрос начался вскоре после 3:30 утра 11 августа. Берковиц, который к тому времени бодрствовал около двадцати одного часа, против ожидаемого не проявлял никаких признаков замешательства или усталости. Все будет происходить в конференц-зале главы детективов в штаб-квартире Департамента полиции Нью-Йорка, в присутствии большого числа детективов, а также помощников окружных прокуроров.
В числе последних будет Рональд Айелло, глава бюро по расследованию убийств окружной прокуратуры Бруклина, Уильям Квинн, помощник окружного прокурора Бронкса, и Мартин Брэкен, помощник Сантуччи из Квинса. Допрос начнет Айелло, поскольку Берковица арестовали бруклинские детективы в результате расследования нападения на Московиц. С этого момента офис окружного прокурора Бруклина приберет к рукам все дело.
Покончив со вступительными вопросами и выяснив, что Берковиц отказывается от права вызвать адвоката, Айелло приготовился задать кудрявому почтовому работнику несколько важных вопросов о стрельбе по Московиц и Виоланте.
В: Дэвид, 31 июля 1977 года – где вы жили в то время?
О: На Пайн-стрит.
В: Это в Йонкерсе?
О: Да.
В: Кто еще жил с вами?
О: Я один…
В: Как долго вы там жили?
О: Чуть больше года.
В: С вами живет еще кто-то, Дэвид?
О: Нет.
[Затем Берковиц рассказал, что в тот вечер поужинал в забегаловке на Манхэттене и поехал в сторону Лонг-Айленда. После этого Айелло, прекрасно осведомленный об истории с желтым «фольксвагеном», спросил подозреваемого об автомобиле, на котором тот ездил.]
В: Какая у вас машина?
О: «Форд-гэлакси» 1970 года.
В: Какого цвета?
О: Желтого [75].
В: Как долго вы владеете этим автомобилем?
О: Около трех лет.
В: Машина полностью желтая?
О: Нет, с черной виниловой крышей…
В: Двухдверная или четырехдверная?
О: Четырехдверная.
В: Вы пользовались этой машиной 31-го числа?
О: Да…
В: На 10-й авеню вы ужинали один или с кем-то?
О: Я был один.
В: Куда вы отправились оттуда – на Лонг-Айленд?
О: Да. На Лонг-Айленд, в Бруклин.
В: У вас была какая-то цель, когда вы поехали на Лонг-Айленд? Или вы просто катались?
О: Хотел убить кого-нибудь.
В: У вас тогда был кто-то на примете – или вы хотели убить первого встречного?
О: Любого, кто проходил бы мимо – когда мне велели бы его убрать.
В: Кто мог велеть вам убрать кого-то?
О: Сэм Карр.
В: Кто такой Сэм Карр?
О: Мой хозяин.
В: Где живет Сэм?
О: В Йонкерсе.
В: Сэм – это отец Уит Карр?
О: Да.[76]
В: Как давно вы знаете Сэма, примерно?
О: Наверное… ну, как Сэма, я бы сказал, чуть больше года; полтора года.
В: Это его настоящее имя – Сэм Карр?
О: Это имя, под которым он скрывается, да.
В: Обсуждали ли вы в тот конкретный день с Сэмом, что нужно найти кого-нибудь, чтобы убить?
О: Я просто получал приказы.
В: Не расскажете мне о том, как вы их получали?
О: Да, он передавал их мне через своего пса, как он обычно делает. На самом деле это не пес. Он только выглядит как пес. Но не пес. Он подсказывал мне, куда идти. Когда я получал указания, то не знал, кого иду убивать – но узнавал, когда видел нужных людей.
В: Дэвид, вы заранее определились с местом?
О: Давайте просто скажем, что район, где я оказался, Бенсонхерст, был одним из нескольких, через которые я проезжал…
В: В какое примерно время вы добрались до Бенсонхерста?
О: В два часа. Нет. Да. В два часа, около двух часов…
В: Где вы припарковались?
О: На 17-й Бей, между Шор-парквей и Кропси-авеню.
В: Вам знаком этот район?
О: Я бывал там раньше.
В: По какому поводу вы там были?
О: Я бы сказал, на прошлой неделе.
В: До того, как отправиться туда в ту ночь, вы там бывали?
О: Да.
В: Что привело вас туда в тот раз?
О: Я должен был пойти и убить кого-нибудь – что я могу вам сказать?
В: …Вы помните, где именно припарковали свою машину в этом квартале?
О: У пожарного гидранта, на полпути между Кропси и Шор-парквей.
В: Вы поняли, что припарковали машину у гидранта?
О: Да. Я видел, как полиция выписала мне штраф.
В: Как вы это увидели?
О: Я уходил. Увидел полицейский автомобиль, который ехал по Шор-парквей и свернул на 17-ю Бей, поехал по ней. У меня было предчувствие, что они направятся к моей машине… Я видел, как мне выписали штраф. Потом полицейские медленно проехали квартал до Кропси-авеню и снова остановились. Я наблюдал за ними минут десять. Они вышли из автомобиля. Не знаю, что они делали, но я вернулся к своей машине. На ней была штрафная квитанция.
В: Во что вы были одеты в тот вечер?
О: Синяя джинсовая куртка, синие джинсы.[77]
В: Что было под джинсовой курткой?
О: Светло-коричневая рубашка.
В: Когда вы вернулись к своей машине… вы убрали штрафную квитанцию с лобового стекла?
О: Да.
В: Что вы с ней сделали?
О: Положил в машину.
В: Расскажите мне, что вы сделали потом.
О: Я еще погулял по окрестностям, вернулся в парк, посидел там немного.
В: Где вы сидели – на скамейке?
О: Сидел на скамейке.
В: У вас тогда было с собой оружие?
О: Да.
В: Какое?
О: «Бульдог» 44-го калибра.
В: Что вы сделали потом, Дэвид?
О: Я увидел эту пару, Стейси Московиц и ее парня. Они были у качелей; они вернулись к своей машине. Не знаю, сколько прошло времени, наверное, минут десять или около того. Я подошел к их автомобилю…
В: Там были другие машины – уже припаркованные или те, что приехали позднее?
О: Приехали позднее.
В: Вы говорите, что видели машину Стейси Московиц, а затем увидели ту, что стояла перед ними?
О: Нет, та, что впереди, встала там раньше.
В: Стейси Московиц появилась позже?
О: Да.
В: Вы видели, как они выходили из машины?
О: Нет, я был слишком далеко в парке. Я видел, как они гуляли. Видел пару у качелей. Я не знал, что это были они. Я видел, как они вернулись к машине.[78]
В: Что вы тогда сделали?
О: Я просто… я не знаю. Я выждал некоторое время. Не знаю, сколько времени прошло. Я просто подошел к машине. Просто подошел к ней, достал пистолет и взял его в руку… ну, вроде как… я стоял в паре футов от окна.
В: Окна были открыты или закрыты?
О: Открыты, и я выстрелил. [Затем Берковиц описал, как он «полил» машину пулями.]
В: Что вы сделали потом?
О: Я развернулся и выбежал из парка через те таунхаусы [дома с садом, где жили миссис Дэвис и Мэри Лайонс].
В: Вы говорите, что пробежали через парк. В итоге вы вышли из парка?
О: Да.
В: Вы использовали выход или дыру в заборе?
О: В заборе была дыра.
Теперь у Айелло появилось еще несколько проблем. Из показаний Берковица, заявившего о своем прибытии в этот район в два часа ночи, также следовало, что ему было известно: машина Томми Зейно приехала на место происшествия раньше автомобиля Виоланте и стояла в том месте, куда, по словам Берковица, он на тот момент еще не ходил. Виоланте припарковался на улице между 1:40 и 1:45. Более того, Берковиц сообщил полиции, что первоначально его целью был Зейно, которого спасло то, что он проехал вперед. Это произошло примерно в 1:35, за целых двадцать пять минут до того, как Берковиц, по его словам, припарковал машину в двух кварталах от места происшествия.
Такое сложно объяснить одной лишь путаницей во времени: Берковиц заявил, будто приехал туда как раз перед тем, как ему выписали штраф за нарушение правил парковки – это произошло ровно в 2:05, как легко установить по квитанции.
Айелло также пришлось иметь дело с утверждением Берковица, что он покинул место событий совсем не в том направлении, в каком пробежал человек, впоследствии севший в желтый «фольксваген».
Явно обеспокоенный историей с погоней за «фольксвагеном», Айелло позже спросил Берковица, как он покинул этот район. Берковиц еще больше запутал дело, сказав, что решил проехать как можно дальше на север по 18-й авеню – улице, расположенной к востоку от 17-й Бей. Этот маршрут абсолютно не совпадал с направлением движения водителя «фольксвагена».
Завершая допрос, Айелло спросил Берковица, каким оружием тот владеет и откуда взялся «бульдог» 44-го калибра. Берковиц ответил, что пистолет для него купил его армейский приятель Билли Дэн Паркер, когда Берковиц ездил к нему в Хьюстон в июне 1976 года.
* * *
Айелло вел допрос по делу о самом печально известном убийстве в истории Нью-Йорка тридцать две минуты. Сотрудник прокуратуры не стал прояснять очевидные расхождения в рассказе подозреваемого.
Заявление Берковица о том, что он убрал штрафную квитанцию с лобового стекла, подтверждалось словами миссис Дэвис, которая видела, как он это сделал. Однако миссис Дэвис, чьи показания совпадали со словами ее спутника Говарда Бохана, настаивала на том, что Берковиц не возвращался в парк в 2:20, а вместо этого отправился вслед за полицейской машиной.
Кроме того, Айелло так и не попросил Берковица объяснить, почему тот снова вернулся на 17-ю Бей в 2:33, всего за две минуты до стрельбы, когда он прошел мимо выгуливавшей собаку миссис Дэвис. Проще говоря, Берковиц утверждал, что все это время находился в парке, в то время как рассказ миссис Дэвис дважды фиксировал его местонахождение вдали от места преступления.
Помимо этих и других отмеченных в сносках противоречий, большие вопросы вызывали также желтый «фольксваген», одежда убийцы, а также его внешность и прическа, которые абсолютно не соответствовали облику Берковица.
«Никто не хотел стать человеком, спутавшим все карты, – позже скажет Херб Лейфер. – Желающих затрагивать вопросы, способные расстроить Дэвида или остановить поток его признаний, не нашлось».
Действительно, единственный проверочный вопрос, который Айелло задал Берковицу, касался сидения на скамейке, и Берковиц на нем попался. Настоящий убийца, по словам Виоланте, в момент, когда жертвы прошли мимо него, стоял, прислонившись к зданию туалета, а не сидел на скамейке – но такого признания Берковиц не сделал.
Позднее Берковиц представит еще одну версию событий, и она снова будет противоречить установленным по делу фактам. Хотя он заявил Айелло, что просто подошел к машине жертв с пассажирской стороны и сразу открыл огонь, как на самом деле и сделал убийца, психиатру он впоследствии скажет другое: «Я направился прямиком к машине. Подойдя к ней сзади, я огляделся, а затем вышел на тротуар». (Тротуара там не было.) «Я подошел к водительской двери и достал пистолет». (В Виоланте и Стейси стреляли через пассажирское окно; на самом деле ни в одну из жертв Сына Сэма не стреляли со стороны водителя.)
* * *
Айелло, ныне занимающий пост судьи Верховного суда штата Нью-Йорк, уступил место Уильяму Квинну, помощнику окружного прокурора Бронкса. Квинну удалось побить рекорд скорости допроса Айелло: он задавал вопросы Берковицу всего двадцать семь минут, хотя собирался получить ответы сразу о трех убийствах – Донны Лория, Валентины Суриани и Александра Эсо.
В этой части признания нет почти ничего примечательного, разве что Берковиц неправильно описал, какие места в автомобиле занимали Суриани и Эсо – ошибка, которую он, вероятно, почерпнул из неверных газетных сообщений. Он также забыл упомянуть, что на месте происшествия было оставлено письмо, но Квинн быстро подсказал ему ответ:
В: Что вы сделали после того, как произвели четыре выстрела?
О: Я побежал к своей машине, сел в нее и уехал.
В: Вы ничего не оставили на месте преступления?
О: О, да, точно! Письмо. Оно лежало у меня в кармане. Это было письмо капитану Боррелли.
Квинн испытывал явные сомнения по поводу письма Бреслину, а также по нескольким другим вопросам:
В: Вы писали письмо мистеру Бреслину?
О: Да, писал.
В: И вы написали его сами?
О: Да.
В: Почему вы отправили его по почте из Нью-Джерси?
О: В тот момент я был там, охотился.
В: До сегодняшней ночи вы признавались кому-нибудь в том, что совершили, в связи с делами в Бронксе?
О: Нет.
В: Совсем никому?
О: Нет.
В: …Вы писали какие-либо другие письма, кроме тех двух, что мы уже упоминали?
О: Таких, чтобы были кому-то адресованы – нет.
В: Вы когда-нибудь отправляли их по почте?
О: Нет.
В: Вы когда-нибудь звонили в полицию?
О: Нет.
В: Вы когда-нибудь называли себя Сыном Сэма?
О: Нет.
В ходе обсуждения с Квинном убийств Суриани-Эсо Берковиц без подсказки знал, что в оставленном на месте преступления письме содержались слова «пухлый бегемотище». Поскольку это послание не обнародовали, Квинн имел все основания полагать, что Берковиц действительно причастен к стрельбе.
В той части признания, что касалась убийства Донны Лория и ранения Джоди Валенте, Берковиц четко придерживался установленных по делу фактов. Тем не менее, у Квинна возникли некоторые сомнения:
В: Тогда у вас были такие же волосы [стрижка], что и сейчас?
О: Да.
В: На вас не было парика?
О: Нет.
В: …Вы следили за одной из этих двух девушек ранее вечером – в девять или в девять тридцать? [Намек на подозрительную желтую машину, меньшего, чем у Берковица, размера, которая курсировала в то время по району.]
О: Нет.
Мартин Брэкен, помощник окружного прокурора Квинса, начал свой допрос в 4:34 утра, первым делом спросив о ранении Карла Денаро на пассажирском сиденье темно-синего «фольксвагена» Розмари Кинан, который Берковиц ошибочно назвал «красным».
Подозреваемый заявил, что выстрелил в машину пять раз и собирался убить «только женщину. Я думал, это она на переднем сиденье, со стороны пассажира. Было очень темно».
Свидетелей преступления не нашлось. Однако человек, нажимавший тогда на спусковой крючок, стрелял гораздо более беспорядочно, чем в случае с Лория. Остальные вопросы об этом нападении носили поверхностный характер, а ответы Берковица были краткими и, по-видимому, основывались на фактах.
Совсем другое дело – нападение на Джоанн Ломино и Донну ДеМази. Именно этот инцидент подарил полиции два портрета преступника, которые даже отдаленно не напоминали Берковица, и показания свидетеля о том, что стрелок сбежал, держа оружие в левой руке. Берковиц – правша.
В: В кого вы стреляли?
О: В двух девушек.
В: А где они сидели?
О: Они стояли у крыльца дома одной из них.
В: …Вы подошли к тому месту, где они сидели?
О: Да.
В: …Вы помните, во что были одеты в ту ночь?
О: Нет.
В: Вы помните, какая была погода?
О: Немного прохладно, ясно.
В: Не могли бы вы описать, что произошло, когда вы подошли к двум девушкам?
О: Я подошел и собирался пристрелить их. Старался выглядеть спокойно, чтобы не спугнуть их, но они испугались меня и начали отступать. Тогда я задал им вопрос – не знал, что сказать, чтобы успокоить их, – поэтому я сказал, что ищу адрес. Ищу определенный дом или что-то в этом роде, и в тот момент я был в нескольких футах от них, вытащил пистолет и открыл огонь.
В: …Где вы стояли, когда стреляли?
О: Я был, наверное, в восьми или девяти футах от ступенек или вроде того.
В: И в этот момент вы присели, опирая руку на колено?
О: Нет, я просто достал пистолет… они вроде побежали вверх по ступенькам. Я стоял прямо.
В: И сколько раз вы выстрелили?
О: Пять.
В: Вы держали пистолет двумя руками или одной?
О: Думаю, двумя.
В: А когда вы стреляли, вы в кого-нибудь попали?