Мирослава Вячеславовна Кузнецова
Расскажи мне, мама, о любви…
– Ходит, как будто все хорошо, – прошамкал чем-то голос, – все теперь, пятно на всю жизнь, сама себе посадила, позорище!
– И не говори, – радостно подхватил кто-то, – кому нужна кобыла с чужим жеребенком?
Застыв на месте, я слушала, как меня обсуждают бабушки-соседки, как им приятно видеть "эту одиночку, у которой ни рожи ни кожи, а теперь еще и с дитем! так и будет одна маяться всю жизнь…" Проснувшаяся Ленка улыбалась мне, и я, сглатывая слезы, взяла дочку на руки и осторожно прижала к себе.
Поднимаясь на свой второй этаж, я подумала, что кобыла с чужим жеребенком была бы всем в радость, а не нужны друг другу только люди. И если раньше я надеялась, что мне еще может встретиться человек, который полюбит меня и примет Ленку, а именно так часто говорила бабушка, то теперь я была убеждена в том, что такого просто не может быть. Кобыла с чужим жеребенком…
Вот так в шестнадцать лет я узнала цену своей жизни и поклялась, что мне, кроме доченьки, никто не нужен. Никто и никогда! А она будет счастливой, моя Ленка, еще как будет! И опровергнет народную глупость – "Не родись красивой…"
Хороша, как ангел небесный – так сказала про Ленку Петровна, и оспорить этого было нельзя. Еще в роддоме я услышала впервые – "какая куколка родилась у этой малолетки", а потом быстро бегущее время только доказывало сказанное кем-то из медперсонала. Моя дочка была не просто хорошенькой и симпатичной, как все малыши. Она была красавицей в прямом и полном смысле слова – большие голубые глаза, очень черные ресницы, светлые волосы колечками. К пяти годам это был очаровательный ребенок, на которого часто обращали внимание даже незнакомые люди. Наши старушки, которые прочно подсадили меня на комплекс "кобылы с чужим жеребенком", были вынуждены признать Ленку первой красавицей не только в нашем дворе, но и далеко за его пределами. Мои родители и бабушка души не чаяли в Ленке, а я любила ее до безумия и однажды поняла – жизнь дочери дороже мне моей собственной.
И, если понадобится, я смогу убить за нее. Дочка росла любознательной, схватывала все на лету и что-то новое запоминала настолько быстро, что нам оставалось удивляться. В пять лет она читала по слогам, но здесь я опережала ее – в свои пять я читала уже хорошо. Волей-неволей, но дома Ленку то и дело сравнивали со мной, и мне это не было приятно, не знаю, почему. По многим "показателям", по мнению Петровны и мамы, я находилась "впереди" дочки.
Бесспорно было одно – ее красота, и здесь моя Ленка опережала большинство своих сверстниц во дворе, в детском садике, в деревне, куда она ездила с нами с удовольствием. А обо мне и говорить было нечего – гадкий утенок и близко не мог сравниться с подрастающим прекрасным лебедем.
Дома у нас стало получше. Отец работал много и почти не отдыхал – не ходил в отпуск и часто брал подработки, а на его стройке это только приветствовалось.
Мама работала иногда без выходных, ведь в кондитерском цехе никогда не бывает лишних людей. Отношения у моих родителей стали хорошими, и все благодаря появлению внучки. Отец выпивал, но намного меньше, и почти не ругался с мамой. Ей это казалось настоящим счастьем, особенно когда по вечерам он звал ее посмотреть телевизор – им обоим нравился КВН. Они смотрели эту передачу, отец громко смеялся, а мама улыбалась, и они грызли семечки. Такое семейное счастье казалось мне непонятным, но каким оно должно быть на самом деле, я не знала. Когда мы чего-то не знаем, нас вполне устраивает то, что есть. Эта истина открылась мне недавно и стала каким-то жизненным правилом.
Я только что закончила торгово-экономический институт и подыскивала себе место работы. Выбор был – страшные времена безработицы и всеобщего хаоса миновали, но бабушка убедила меня сначала отдохнуть как следует в деревне:
– Леночке свежий воздух нужен да продукты настоящие. И ты, Катерина, отдохнешь хоть немного. Смотри, высохла вся, с экзаменами твоими. Кроме ребенка, ничего видишь, ничего не хочешь. Разве это жизнь?
Я напрасно убеждала бабушку, что живу хорошо, дочка подрастает, вот в школу в этом году уже пойдет. Вырастет, выучится, замуж выйдет.
– Катерина, – ахнула бабушка, – ты говоришь, как будто тебе лет пятьдесят. Ну, или сорок! Ты молодая девушка, двадцать три года всего, тебе о личном думать надо. Ты еще встретишь свое счастье. Я обняла мою любимую Петровну и сказала ей на ухо, что счастье у меня есть. Вот оно, моя красавица-доченька. И ничего мне больше в жизни не надо, никакого другого счастья! У меня все есть.
Бабушка только вздохнула в ответ. Переехали мы в деревню быстро, и в тот же день вечером уже покупали домашние продукты у соседей, державших большое хозяйство. Деревенские молоко, масло, сыр, сметана, творог не идут ни в какое сравнение с продуктами в магазинах городских, и мы возвращались домой веселые, в предвкушении шикарного ужина. Отпирая калитку, я обратила внимание на дочку. Она была грустная, а на ее густых ресницах висели непролившиеся слезы.
– Ты что, Ленок? – ласково спросила я, – что случилось?
– Собачку жалко, мамочка, – прошептала дочь, – ей так плохо там, тесно, ни поиграть, ни побегать…
Я поняла, о чем говорила Ленка. У соседей, от которых мы только что вернулись, во дворе была привязана собака. Огромное лохматое чудовище, ростом не меньше самой Ленки, сидело на привязи. Толстая цепь длиной чуть больше метра и большая будка – вот и все, что имелось у псины для жизни и отдыха. Когда мы вошли во двор, собака кидалась во все стороны, но слишком короткая цепь не давала ей сделать это по-настоящему. После окрика хозяина пес присмирел, но, продолжая стоять, грозно рычал и смотрел на нас подозрительно. Вот о чем переживала сейчас моя дочь.
– Не надо плакать, Леночка, – успокаивала я девочку, – Вулкана кормят хорошо, любят, видишь, какой он ухоженный.
Петровна, узнав, в чем дело, заметила:
– Иии, милая, нашла о чем печалиться! Он другой жизни не знает, и эта ему кажется нормальной. Так что не плачь и не грусти, с собачкой все в порядке!
Она взяла Ленку за руку и повела в дом, рассказывая, каких они сейчас вкусных сырников приготовят и кашу-малашу сварят. Глядя им вслед, я повторила про себя бабушкины слова – он другой жизни не знает, и эта для него нормальная. У меня тоже все было хорошо. Ведь я не знала никакой другой жизни…
Первое сентября стало волнительным для всей нашей семьи. Ленка пошла в школу, и мы очень боялись, как она там будет. Школа находилась не близко, потому что мы искали сильную, с каким-нибудь "уклоном". Набор шел на основе специального тестирования, и Ленка не подвела – из двадцати возможных баллов набрала девятнадцать с половиной. Это считалось высоким результатом, и мы долго хвалили нашу умницу. В течение двух часов она отвечала на вопросы, рисовала, считала, пела, и было еще много различных заданий, оценивающихся по 0,1 – 0,5 баллов, а затем общий подсчет результатов. До этого я и не подозревала, насколько серьезными являются испытания для таких маленьких детей, но моя дочурка все выдержала достойно.
Полетели дни, один за другим. Я работала в крупном торговом объединении, и мне нравилось все, а особенно то, что там можно было продвинуться по службе. Не сразу, конечно, но, как говорится, лиха беда начало. По вечерам мы с Ленкой учились вместе – она делала уроки, а я изучала изменения в законодательстве, просматривала документы, имеющие даже отдаленное отношение к моей работе. Мне всегда хотелось много знать и во всем разбираться. Вообще, читать я начала рано, и к девяти годам перелопатила почти всю детскую литературу.
В десять лет мне попался Стефан Цвейг, но тогда я смогла осилить только новеллы. Впервые я задумалась серьезно о жизни, о любви, об отношениях людей. Я смотрела на своих родителей и понимала, что с ними что-то не так.
В дальнейшем я читала все, что попадалось, без разбора и сочиняла свой собственный мир. Каким он получался, я не знала, мне не с кем было поделиться своими мыслями, посоветоваться, задать первые подростковые вопросы. И особенно вопросы о любви. В тринадцать лет я сделала попытку и спросила об этом маму. Я уже была девушкой, в физиологическом смысле, и решила, что стала совсем взрослой. Да еще с таким "багажом" знаний из всевозможной литературы. Мама на вопросы о любви отвечала – вырастешь, сама поймешь; не рановато ли такие вопросы задавать; вот от мальчиков надо держаться подальше. От мальчиков в то время я и так держалась далеко, а насчет "вырастешь, поймешь сама" я не соглашалась. Мне хотелось взрослеть, зная хоть что-то о любви, а не вырасти и только потом вникать в эти вопросы.
Мама была непреклонна, но я оказалась настырной и спрашивала ее еще не один раз. Наконец, мама, рассердившись, воскликнула в сердцах:
– Катя, да какая любовь? Какая у нас любовь? Счастье? Пришел отец трезвый, вот и счастье. Не ругается, конфет нам принес – вот тебе и любовь. Он хозяин в доме, деньги зарабатывает. Пьет иногда, да кто ж сейчас не пьет? Сама знаешь, как оно было, когда все враз развалилось. Была страна, все у всех хорошо, а наутро конец настал! Всему конец. Хорошо, живы остались, и отец не спился совсем, как другие.
Я понимала, о чем говорила мне мама. После распада огромной страны тяжело сделалось везде, и улучшение пришло не скоро. Тогда отец начал сильно пить, как многие, и мама терпела это, а бабушка боролась изо всех сил, спасая своего сына и нас. Рождение Ленки изменило все: сначала отец перестал заходить в рюмочную, а потом и вовсе стал пить только по праздникам да изредка в выходные.
– Перед внучкой стыдно, – говорил он, а мама и бабушка улыбались, радуясь происходящим переменам.
Мы с дочкой делали успехи – я на работе, она в школе, и Петровна нарадоваться не могла на нашу семью. Огорчало всех только одно – мое одиночество, в смысле, отсутствие рядом со мной мужчины.
– Катерина, ну неужели тебе никто не нравится? На работе много мужчин, парней, сама говорила, – допрашивала меня бабушка, – ну как ты без мужика будешь? Это нехорошо. Ненормально. Женщине одной не пробиться, не устроиться как следует.
– У меня все в порядке, бабушка. С работой справляюсь, меня хвалят, и премии постоянно получаю. Леночка хорошо учится, восточными танцами успешно занимается, что еще мне надо?
Но Петровна качала головой и продолжала пилить меня потихоньку, желая, чтобы я "нашла себе хоть кого-нибудь". Я и сама была бы не против мужчины в моей жизни. Но взять его было неоткуда: вокруг меня наблюдались либо женатые, либо озабоченные одним только сексом. Серьезного спутника жизни повстречать было невозможно даже в теории, а еще я все время помнила, что кобыла с чужим жеребенком никому не понадобится. Разве что провести с ней время, получая удовольствие. Изредка я ходила на свидания и несколько раз пыталась познакомиться с парнями в интернете, но у меня ничего серьезного не вышло. Но и переживать мне не было причины. Насмотревшись на подруг и знакомых девушек, чьи браки распадались, не просуществовав и года, я не завидовала белому платью и фате. Иногда хотелось чего-то подобного, но так, отстраненно. Ничего серьезного, просто мысли. Вот моя дочка когда-нибудь станет невестой и будет самой красивой, в этом я не сомневалась ни капельки! У нее будет любовь, семья, муж и дети. У нее будет все, о чем мне когда-то говорила тетя Света. Так в свои двадцать пять лет я не знала, что такое любовь. И есть ли она на белом свете. Скорее всего, нет.
Ни имея никакой личной жизни, я стала задумываться о карьере.
– Я хочу второе высшее получить, – объявила я, встретив удивленные взгляды родителей и бабушки. В кои-то веки мы все собрались на выходные в деревне. У Ленки были каникулы, и они с Петровной жили там с начала лета.
– Правильно, – сразу же одобрили родители, а бабушка спросила – на кой тебе это? Все равно начальником не будешь никогда, зачем мучиться зря да деньги тратить?
Петровна никогда ничего не жалела для нас, просто ее крестьянская хозяйственность и расчетливость всегда брали верх.
– Бабушка, я как раз и хочу это для карьеры. Года через три я зам.начальника отдела могла бы стать, но желающих много на это место. И то, что я лучше других работаю и ошибки за всеми исправляю, не имеет особого значения.
Это было правдой, у нас на работе я хорошо видела, кого и как продвигают по службе. Грустно, но карьера почти не зависела от профессиональных качеств, знаний или опыта. Я подала документы в юридический институт. Второе высшее было платным, но учиться мне предстояло всего три с половиной года.
Я продиралась сквозь дебри законов, и это было нелегко. Но я старалась.
Мне были нужны знания, а не просто "корочки".
Год пролетел незаметно, вновь наступило лето. Бабушка очень хотела, чтобы все вместе мы хоть немного пожили в деревне. Это получилось – впервые за много лет. Одна неделя, но зато какая! Родители катались на лодке вдоль берега, а Ленка встречала их на берегу с охапкой полевых цветов. По вечерам мы сидели во дворе, пили чай, разговаривали, а Ленка прыгала неподалеку с мячом. Я любовалась дочкой, мысленно благодаря Бога за такой подарок в жизни. Здоровье, красота, ум, любовь – все самое хорошее сошлось в образе моей прелестной дочери. Но у меня иногда сжималось сердце в тревоге за Ленку, за ее судьбу. Я вообще в последнее время была беспокойной, нервничала без причины, несколько раз плакала втайне от всех.
– Вот чтоб почаще нам всем так собираться! Отдыхать тоже надо, – говорила Петровна, собирая родителям сумки с гостинцами, – приезжайте по выходным. Вот каждую неделю! Ждать вас будем.
– Нет, мать, какие выходные? – отмахивался отец, – объект сдаем скоро, следующий мой отдых только зимой!
Проводив родителей на автобусную остановку, мы с Ленкой вернулись домой.
– Мамочка, ты не уезжай от меня, никогда не уезжай, – бормотала дочка, прижимаясь ко мне и чуть не плача.
– Ты что, моя хорошая? Успокойся, – говорила я, стараясь отвлечь чем-нибудь Ленку, которая плакала уже по-настоящему. – Ну перестань, не плачь, у меня еще неделя отпуска, целых семь дней!
В ответ дочка вздохнула:
– Почему они уехали? Мама, почему?
Я не стала объяснять дочке то, что ей самой было хорошо известно. Наверное, ей было известно что-то еще. Или она чувствовала все заранее, такое бывает иногда. Через неделю мы хоронили отца. Ему стало плохо на работе, и он умер до приезда "Скорой".
– Тромб, – коротко сказал врач-патологоанатом, выдавая справки.
Занимаясь похоронами, я все время думала об отце – как он жил, о чем думал. Была ли у него мечта? Познал ли он любовь и счастье? Меня не покидало чувство вины перед ним. Родив дочку в пятнадцать лет, я повесила все проблемы на шею родителей. А они и бабушка дали мне возможность выучиться в школе, институте и даже сейчас получать второе высшее образование. Из-за моей платной учебы отец вместо отпуска вышел на работу. Он вообще всегда много работал и не умел отдыхать. Он жил именно такой жизнью, не зная другой, и все ему казалось нормальным. Когда человек чего-то не знает, его устраивает то, что есть…
Время шло, а мама все никак не могла опомниться и прийти в себя. Потеряв мужа, она потерялась сама. Ее почти ничего не интересовало; даже работа, которой она посвятила много лет, не привлекала ее, как раньше.
-Тоска заест Галину, – печалилась бабушка, – уйдет за Николаем, ничего мы не сделаем.
– Может, ей в больницу нужно? – спросила я растерянно.
– Не знаю, может, и нужно.
Ленка тоже не могла отвлечь маму от горьких мыслей. Получив диплом юриста, я ждала, что меня повысят в должности, хотя бы до зам.начальника отдела. Но на это место взяли юнца с замысловатой записью в дипломе ведущего Московского ВУЗа. Несмотря на такое знатное образование, парень работал из рук вон плохо, да и не особенно разбирался в том, что делал. Я по-прежнему тащила на себе основной груз работы отдела, составляла отчеты, ездила с ревизиями, но большие премии и хвалебные отзывы доставались юнцу. Ситуация была мне неприятна, но я пока не знала, как это исправить. В последнее время я часто ездила в командировки, которых обычно избегала из-за Ленки. Началось лето, и мои любимые дочка и бабушка уехали в деревню. У Ленки там было много друзей, а Петровна всегда считала город страшным злом в жизни. Мы с мамой наездами появлялись у них в гостях, чаще по отдельности, потому что мама работала по скользящему графику, а я имела четкую пятидневку. Но однажды мы провели все вместе отличные выходные.
Чем только не заставляла нас заниматься Ленка, большая выдумщица на развлечения! К вечеру, когда мы устали и хотели отдыхать, дочка ухватила меня за руки и потащила играть в волейбол. Я вообще любила игры с мячом, а волейбол особенно. Наигравшись вволю, мы вернулись домой очень веселые и довольные. Ленка первая заметила неладное:
– Мам, буля с бабушкой расстроенные, случилось, что ли, что-то без нас?
Ленка с раннего детства и до сих звала их так: булей – Петровну, а бабушкой -мою маму. На мои вопросы Петровна сказала:
– Все одно и то же. Сердце она себе надрывает, Николая забыть не может. Во сне стала его видеть. Ох, неспокойно мне что-то…
В воскресенье мы с мамой уезжали домой. Ленка насупилась, а Петровна всплакнула украдкой и шепнула мне, чтобы я заставила маму сходить в больницу. У нее постоянно повышенное давление, а она даже таблеток не пьет. В больницу мама не пошла, а заставить ее сделать это я не могла – срочные отчеты требовали моего постоянного присутствия на рабочем месте. Мама купила таблетки по чьему-то совету и стала пить травы.
– Мне лучше, – твердила она, – Катя, не переживай, все хорошо. В субботу в деревню поедем, я Леночке подарок приготовила.
Ночью маме стало плохо, и "скорая" увезла ее в больницу. Я дождалась лечащего врача, но ничего утешительного не услышала. Болезнь оказалась запущенной, и я, не зная, что делать, мучилась безнадежностью, молилась в отчаянии и надеялась на лучшее. В конце августа мамы не стало.
Помня мамино состояние после смерти отца, я очень старалась не потеряться.
Я нужна Петровне и дочке. Теперь они стали смотреть на меня как на главного человека в жизни. Мне было тридцать три года, а по ощущениям как будто сорок или все пятьдесят. Хотя я не знала, как и чем живут женщины в этом возрасте. Но так сказала Петровна еще лет десять назад и была, наверное, права.
Закончив школу, Ленка поступила в университет на специальность "Реклама и связи с общественностью". В ближайшем феврале ей исполнится восемнадцать, и я не могла поверить, что у меня такая взрослая дочь. У моих сверстниц дети учились еще в школе, а мои немногочисленные подруги шутили, что еще чуть-чуть, и я стану счастливой бабушкой. Я смеялась над их шутками, но про себя молилась, чтобы у моей дочки все сложилось хорошо. Чтобы она не допустила ошибок в жизни, выучилась, нашла себе достойного спутника жизни. Она училась в Техническом университете, и лиц мужского пола там было хоть отбавляй. Прибегая домой с занятий, она рассказывала Петровне и мне, сколько парней назначили ей свидание, как на нее обращают внимание мальчики с разных курсов.
– Мне не нравится никто, – морщила Ленка свой хорошенький носик, – они все какие-то не такие…
У них с Петровной начинался обычный разговор о мужчинах, молодежи, вообще о жизни. Я слушала и любовалась моей красавицей дочерью. Длинные волнистые волосы, свежее юное личико с большими голубыми глазами и черными ресницами, пухлые розовые губы – Ленка употребляла совсем мало косметики. Она ей была не нужна в количестве, которое используют девушки, "делая" брови, глаза и ресницы. У них сначала видишь искусственные краски, а потом только внешность. У моей Ленки были все наоборот: в глаза бросалось ее хорошенькое личико, милая улыбка, а потом приходило удивление, что ее красота естественная.
Мне очень нравилось, что моя дочка отличалась от современных размалеванных куколок.
– Смотри, Елена, – говорила Петровна строго, – не будь вертихвосткой. Береги свою честь. Знаешь поговорку…
– Знаю, буленька, – перебивала бабушку Ленка, вертящаяся перед большим зеркалом в прихожей, – "Береги платье снову, а честь смолоду", ты мне ее с детства говоришь!
И Ленка, подлетая к Петровне, с размаху обнимала ее и заговорщицки произносила:
– У меня будет одна, но пламенная страсть!
Они весело смеялись, а я, чувствуя в эти минуты неловкость, смеялась тоже. Незадолго до совершеннолетия дочки нам пришло радостное известие – мы получили квартиру. Старые двухэтажки, где мы жили, давно были признаны аварийными, и расселить нас должны были еще лет десять назад. Но все произошло только теперь, и бабушка переживала, что квартира была бы намного больше, если бы Николай и Галина были живы. Переезжать решили в начале мая. Я хотела купить новую мебель, но бабушка воспротивилась:
– Оттуда тебе на работу далеко ездить. Машину давай покупай, присмотри подержанную, недорогую. А там посмотрим.
Петровна была абсолютно права, и я посоветовалась на работе с коллегами. Один взялся мне помочь, и мы несколько дней просматривали в объявлениях рубрику "Не бита, не крашена, один хозяин". Покупка автомобиля вызвала бурный восторг моей дочки, а затем состоялся переезд в новую высотку быстро растущего микрорайона. Шестнадцатый этаж "башни"-двадцатиэтажки, три работающих лифта, цветы в подъезде на подоконнике – все это произвело на нас впечатление. Сдавшая сессию Ленка не рвалась в деревню, а я боялась отпускать туда Петровну одну. Бабушка плохо ходила, ей надо было постоянно мерять давление, следить, чтобы она пила вовремя лекарства. Я с трудом уговорила дочку побыть в деревне хотя бы пару недель, а потом я возьму отпуск. У Ленки была своя жизнь, какие-то новые интересы, и я с грустью думала, что когда-нибудь у нее появится любимый мужчина, и нам с Петровной останется совсем мало места в ее сердечке. Пожить в деревне, как раньше, не получилось. Бабушка стала часто болеть, ходила с большим трудом, опираясь на трость, и к нам в дом зачастили врачи. Ездили мы и сами по больницам, в том числе посетили много кабинетов в платных клиниках, хотя Петровна ругалась, утверждая, что медицина у нас должна быть полностью бесплатной. Аномальная жара, стоявшая почти все лето, сделала свое черное дело – у бабушки случился инфаркт. В какой-то тяжелой форме, я о подобном ничего не знала и сейчас испуганно слушала врача, который монотонно разъяснял мне суть проблемы. Готовиться предстояло к самому худшему, это без вариантов. Два-три тяжелых месяца впереди, у таких больных большое количество лекарств и облегчения немного. Понадобится терпение, понимание, возможно, все закончится и раньше. Я глотала слезы и переспрашивала доктора, одно и то же по нескольку раз – может, какие лекарства нужны? Из-за границы? У меня есть возможность, или здесь, на месте, назовите любую цену!
