Мирослава Вячеславовна Кузнецова
Потому что ты ждешь меня…
Все мои пациентки, в основном престарелые бабули, ойкали и жаловались на сильную боль во время уколов. Я вспомнила, как напарница Светка Китаева каждый раз просила:
– Мариночка, ну пожалуйста, иди ты к старухам придурочным. Терпеть не могу их.
Я не возражала. Да и бабульки всегда были рады моему приходу.
– Мариночка сегодня, слава Богу!
– Ох, дочка, болит очень…
Я разрывалась между просьбами и жалобами, помогая лежачим – тем, у кого было нечем платить санитаркам, чтобы они вовремя поднесли судно или отвезли больного в инвалидном кресле в комнату гигиены. Кресел на этаже было всего два, и каждый раз я с трудом отбирала одно из них для моих бабулек. Санитарки цепко держали их в своих руках, без конца катая платёжеспособную молодёжь в комнату для курения. Были и другие проблемы, и бороться с ними приходилось постоянно. Как на войне.
"Медсестра не должна этим заниматься… Отнимать хлеб у санитарок… Марина выслуживается…" То, что у многих больных не было лишних денег на санитарок, не волновало никого. Не понимая, почему обычные уколы антибиотиков причиняют страшную боль, я провела небольшое расследование и направилась к Светке. Та курила и хохотала в обществе двух практикантов. Время было позднее, дежурный врач и больные давно спали. "Скорая" пока никого не доставила, и все расслаблялись, как могли.
– Света, ты готовила шприцы для инъекций без обезболивающих?
– Ну да, – виновато забормотала она, – да ладно, потерпят. Старухи крепкие. Лидокаин кончился, а к Тамарке наверх идти неохота было.
Безответственность и наглость некоторых сотрудников поражала. В итоге я уволилась и ни разу не пожалела об этом. Несколько старушек после выписки стали моими пациентками на дому. Перейдя в детскую больницу, я успокоилась. Порядка там было намного больше, персонал ответственный и доброжелательный. Здесь мне никто не говорил, что я отнимаю у санитарок хлеб. Наоборот, санитарки радовались, что я всегда помогаю им ухаживать за детьми, которые лежали без мам, или за детдомовскими малышами. Я понимала их, как никто другой, и очень жалела. Собравшись с духом, я "навестила" своих бывших пациенток. Все бабули уже знали, что я умерла, а некоторые даже присутствовали на похоронах. Особенно жалела меня Елена Ивановна.
– Это от меня Мариночка поздно ушла, на трамвай торопилась, – всхлипывала она, – а там этот проклятый автомобиль… Вы не знали, девочки, Марину. Ангел, чисто Ангел небесный. Слова грубого не скажет. Ласковая, приветливая. Я после операции долго лежала, она за мной ухаживала. Денег ни копейки не брала! Сын мой из командировки вернулся, хотел заплатить, она отказалась. Тогда он старшей медсестре оставил подарки и деньги, как будто это премии от начальства.
Я грустно улыбнулась Елене Ивановне, которая приглашала сейчас двух своих приятельниц на сороковины. Бабушки договаривались о поминках, а я думала, что ни подарков, ни денег от старшей медсестры я не дождалась… Елена Ивановна нуждалась в регулярных курсах массажа, которые я приезжала ей делать, и отношения у нас были почти что родственные. Сейчас я видела, как искренне горюет моя любимая пациентка, и впервые почувствовала угрызения совести. Я бросила больных, я думала только о себе, когда принимала самое сложное решение.
Почти то же самое произошло в квартире Антонины Петровны. Со слезами на глазах она твердила, что Марина не могла совершить суицид. Я обомлела, услышав такое. Какой ещё суицид?
– Так адвокаты строят защиту того, кто сбил тебя на "зебре", – сказал невесть откуда появившийся Малыш, – мне очень жаль, Паня. Это неправда, но виновника нашли, и у него два сильнейших адвоката. Один из Москвы.
– Бессовестные! – возмутилась я, – как они могут так лгать?
– Могут, – хмуро отозвался Малыш, – тебе уже всё равно. А человека спасать надо, так они рассуждают.
Вконец расстроенная, я вышла на улицу.
– Ну что ты так переживаешь, Паня, – Малыш слегка коснулся моей руки, – ты хорошая, добрая девочка. Такой ты была в той жизни, и осталась в памяти близких светлым человеком. Марину долго будут помнить.
Я согласилась с моим куратором, но чувствовала себя странно. Мне было немного не по себе.
– Паня, – сказал Малыш, – мне нравится, чем ты занималась в последнее время. Кормила бездомных животных. Помогала одиноким, утешая. Люди чувствуют нас. Больным становится легче. Успокаивала расстроенных. Следила за детишками на улице, в последнее время много несчастных случаев. Бабушки плохо выполняют свои обязанности. Мамы смотрят в телефоны, а не на своих детей. Я однажды видел, как парень катал коляску с младенцем, воткнув наушники в свои уши. Молодец – ты следила за детишками на детских площадках, помогала старым и больным ходить по улицам. Ты много успела сделать, я тобой доволен. Скоро, надеюсь, ты найдёшь главное своё занятие. Поймёшь, чем тебе лучше всего заниматься.
– А ты не подскажешь? – улыбнулась я, но мой куратор повторил, что нет. Не принято. А я хорошая ученица, и он надеется…
В день сороковин я твёрдо решила навестить кладбище. Я ни разу не была на своей могиле, точнее, на могиле Марины. В этих понятиях я всё ещё путалась, хотя Паня была мне намного ближе. От неё было больше толку, и жилось ей хорошо. Она могла считать себя счастливой. В некоторых вопросах я всё ещё мыслила земными мерками, но Малыш сказал, что это нормально. Это пройдёт позже. Главное, это мне не мешает, и я не разочарована ни в чём. Мой куратор мог быть абсолютно спокойным! Мне очень хорошо. Я никогда не пожалею, что ушла! В этом я была уверена на все сто процентов!
На кладбище я попала почти в обед и удивилась, какая чистенькая и ухоженная могилка. Моя или Марины? Да какая теперь разница, подумала я, рассматривая живые цветы. Их было много, и меня это порадовало. Не забыли меня, значит. Фотография была тоже красивой, на ней я получаю диплом в мед.колледже. Диплом с отличием, и мне ещё не забылось, как радовались Антонина Петровна и её оба сына. "Ты такая красивая сегодня, – улыбался Антон, – все парни твои будут!" Вспоминать выпускной бал было приятно. Я устроилась на маленькой скамеечке возле могилы и задумалась. Воспоминания теснились, овладевая мной всё больше, и я не сразу заметила, как к могиле подошёл мужчина. С удивлением я смотрела, как он кладёт на холмик большой букет белых роз. Игорь! Хирург из первой гор.больницы, который спас мне жизнь, только он не знает об этом. Для него я умерла. У него на столе во время операции. Игорь тяжело вздохнул и присел со мной рядом. Мне показалось, что я чувствую его тепло. Осторожно рассматривая неожиданного посетителя, я убедилась, что он хорошо выглядит, да и одет очень модно. В сторону таких красавцев при жизни я даже боялась посмотреть, а сейчас я могла рассматривать его сколько угодно. Наверное, Игорь тоже что-то почувствовал, потому что несколько раз осмотрелся. Сейчас он стоял у оградки, положив на неё руки, и я рассматривала его длинные тонкие пальцы. Неосознанным движением я накрыла его руку своей ладонью и тихо сказала:
– Спасибо тебе, Игорь. Ты настоящий волшебник, ты замечательный хирург. Это я виновата, потому что ушла по собственной воле, и, наверное, подпортила тебе статистику. Прости меня, пожалуйста…
– Прости меня, девочка, – эхом отозвался Игорь, – у тебя скоро день рождения. Тебе могло быть двадцать один…
Круто повернувшись, Игорь пошёл по аллейке. Я грустно смотрела ему вслед, понимая, что он хирург и просто чувствует свою вину. Интересно, а к другим умершим пациентам он тоже ходит на могилы? От раздумий меня отвлёк звонок его мобильного телефона.
– Да, скоро буду, – произнёс он торопливо, – не обижайся, Алиночка. Срочные дела…
Я быстро пошла в обратную сторону. Нечего подслушивать чужие разговоры, сердито сказала я себе. Иди, Паня, занимайся делом. И думай, как именно принести максимальную пользу здесь; и нечего смотреть на земную жизнь, ты ушла оттуда по своей воле. Твоё место теперь совсем в другом мире.
Я работала беспрерывно несколько часов. На улице резко похолодало, небо потемнело и спустилось пониже. Прохожих было мало, но я находила и находила себе дела, желая отвлечься от встречи на кладбище. Чем-то она меня смутила, эта встреча, но чем? Уже смеркалось, когда я решила всё-таки зайти к моим дорогим людям. Побыть у них хотя бы немного.У Елены Ивановны было уже тихо, а сама она дремала у телевизора. Я немного посидела у её постели. Вскоре она проснулась.
– Елена Ивановна, дорогая, не плачьте и не переживайте, – как можно более убедительно произнесла я, – у меня всё хорошо. Я приношу намного больше пользы, чем раньше. Это, знаете, такое счастье, когда ты нужен кому-то… такое счастье…
Елена Ивановна, естественно, ничего не отвечала. Я ещё немного поговорила с ней и распрощалась, обещая забегать при первой возможности. Теперь к Антонине Петровне, сказала я себе с радостью. Путь был неблизкий, но при помощи крыльев я очень быстро очутилась в нужном месте. Из квартиры как раз выходили люди, соседи, наверное, подумала я. Они были одеты слишком легко.
– Спасибо, что пришли, помянули мою воспитанницу, – говорила Антонина Петровна, прощаясь, – спасибо большое…
В зале за столом сидел Антон. Он держал на коленях ноутбук, и я увидела, что он с кем-то переписывается. Мне стало хорошо, как всегда в этом доме, когда я была ещё жива…
– Проходи, проходи, давно тебя ждём, – послышался голос Антонины Петровны. Я с любопытством посмотрела в прихожую.
– Привет! – в зал вошёл Игорь. Я подскочила на кресле, в котором только что уютно устроилась, – извините, никак раньше не получалось. На кладбище ездил.
– Понятно, – протянул Антон, пожимая руку Игорю, – не извиняйся. Тебе рады в этом доме в любое время.
Мне тоже так всегда говорили, думала я. Теперь я знала, что Игорь и Антон давние друзья, но почему же я ни разу не видела Игоря раньше?
– Садись, Игорёчек, – тихо сказала Антонина Петровна, – помянем Мариночку. Чудесная девочка была.
Она стала рассказывать обо мне, вспоминая разные случаи из моей детдомовской жизни. Тем временем Антон, который продолжал чем-то заниматься в своём ноутбуке, воскликнул:
– Они опять пишут мне, встречи требуют. Сколько можно!
– Я никогда не соглашусь и не признаю, что Мариночка не захотела жить! – горячо заговорила Антонина Петровна, – никогда! Я знала её лучше других и опорочить её честное имя никому не позволю! Она не совершала никакого самоубийства. Она не могла!
Мне нужно было идти, и я направилась к двери.
– На кухне покурим, – произнёс Антон, выходя из зала, а Игорь приостановился в дверях, слушая Антонину Петровну. Мне пришлось пройти почти вплотную от парня, и я опять ощутила тепло. Необычное, непонятное. Но ведь такого не может быть. Не должно быть! Я заторопилась вниз, чувствуя какое-то смятение. Долго ещё я бродила по улицам, занимаясь делами. Если бы нам ставили план работы, то мой был бы перевыполнен на сто процентов!
– Ты можешь идти нормально? – послышался раздражённый женский голос, – и не трогай меня, я не люблю этого!
Вздохнув, я обернулась. Высокая стройная девушка остановилась за углом, видимо, перекурить, а пацанчик лет пяти пытался обнять её джинсы, жалуясь на что-то маме, но той было не до сына. Она очень хотела отправить кому-то сообщение, это у неё не получалось, и всю злость она вымещала сейчас на ребёнке. Я присела на корточки и нежно обняла малыша. Он притих, размазывая по лицу слёзы.
– Не плачь, маленький, – тихо сказала я, – мама просто немного занята. Она поиграет с тобой позже.
Отойдя подальше, я оглянулась. Мальчик улыбался, глядя мне вслед. Я грустно подумала – а если бы у меня была именно такая мама? Радовалась бы я тогда? Наверное, да, ответила я себе. Я радовалась бы любой маме… И никогда бы я не сделала так, как эта мама. Если бы, конечно, могла иметь детей. Но в моём мире это невозможно. У своего дома я увидела "Скорую". Из подъезда на носилках вынесли женщину, которая была без сознания. Рядом шёл пожилой мужчина. Я знала их! Эта супружеская пара совсем недавно отмечала золотую свадьбу. Я припомнила, что иногда они просили меня померить им давление. Судя по всему, у женщины случился гипертонический криз. Наблюдая, как неумело действует медсестра, я забралась в машину и стала помогать. Девушка почувствовала уверенность и стала действовать безошибочно.
– Всё будет хорошо, – сказал доктор, – поедем в первую городскую.
Машина тронулась с места, а я подумала, что именно в этой больнице работает Антон. И Игорь. Мне очень сильно захотелось побывать в больнице, но я знала, что там сейчас дежурят другие врачи. Завтра! Я пойду туда завтра. И, кажется, теперь я знала, где моя помощь нужна больше всего!Мне очень нравилось помогать на "Скорой". Малыш не появлялся, но я надеялась, что сделала правильный выбор. Я была медсестрой, и ею останусь. Как я раньше не догадалась! В первую гор.больницу я не решалась даже просто заехать, хотя много раз убеждала себя, что хотела бы увидеть Антона и посмотреть, как у него дела. Об Игоре я старалась не думать. У него всё хорошо, он, наверное, уже забыл о неудачной операции. Забыл, и думать не думает о какой-то там Марине Чернояровой. И я не должна думать о хирурге из первой городской больницы.
Домой идти не хотелось, и я решила остаться до утра с одной из бригад "Скорой помощи". Вызовов было много, и под утро устали все, включая меня. В пересменку я находилась на улице. Рядом кучкой стояли водители, и я хорошо слышала их разговор.
– Не представлял раньше, как работают врачи "скорой", – с чувством произнёс молодой парень.
– Ты недавно у нас, многого не видел, не знаешь, – отозвался пожилой, степенный водитель. С ним я ездила несколько раз и возмущалась, что "скорую" на дороге часто не пропускают даже с включенной сиреной.
– Мне нравится эта работа, – ответил парень.
Другой, тоже ещё молодой мужчина, сказал:
– И я раньше был иного мнения о врачах "скорой". Думал, они не отвечают ни за что. Халатные, думал. А как сам ездить с ними стал, всё не так оказалось. Они борются за жизнь людей до последней минуты. Сил не жалеют, себя не щадят. Я плакал несколько раз, когда пациентов до больницы не довозили.
Мне тоже было хорошо известно, как работают врачи. И не только в "скорых". Дурная молва о них совершенно напрасна. Антон очень хороший доктор, и Игорь тоже. Я опять подумала о том, о ком не надо, и рассердилась на себя. Тебя больше нет, Паня, говорила я, ты умерла. Чтобы немного отвлечься, я зашла к Илье. Пусть посмотрит мои крылья, да и вообще, он приглашал меня заходить, если что.
– Молодец, что зашла! – обрадовался хозяин склада. Не знаю, почему, но я решила, что это склад. А Илья – кладовщик. Многое в этом мире я понимала, как в прошлой жизни. – Как дела?
Рассказывая Илье, как и что у меня, я получила от него немало похвалы.
– Здорово, значит, всё с медициной связано, – одобрительно сказал он, – а знаешь, Виктор тоже мечтал врачом стать. Или фельдшером, хотя бы. Он ведь очень умный!
– Какой Виктор? – не поняла я, – ты про кого?
– Про куратора твоего, – улыбнулся Илья, – его так зовут. Виктор Германович Клосс.
– Не знала, – смутилась я, – а ты с ним хорошо знаком, да?
– Не знаю ничего! – воскликнула я, – Малыш мало что мне рассказывает, а в последнее время я его совсем не вижу.
– Хорошо ты его назвала – Малыш, – сказал Илья, – ну, так слушай. Я здесь с тысяча девятьсот сорок третьего года.
– Что? – вырвалось у меня, – с какого?
– Я погиб на Курской дуге. Двенадцатого июля сорок третьего… Прохоровское сражение. Слышала, наверное?
– Ты танкист? – проявила я некоторую осведомлённость.
– Нет, – ответил Илья, – в том сражении много погибло и других людей, солдат, вот где поистине мясорубка была. Моя молодая жена Марта вдовой осталась в двадцать три года. Работала она всегда много, а у нас в Поволжье немцы осели, да и пленных хватало. В общем, в сорок пятом родила она дочку Аполлинарию, по-нашему, Паню. Стыдно сказать, но я плакал. Марту винил, что предала мою память, не ждала меня до последнего, а вдруг я в плену был? Бывало, что дожидались и из плена.
Я была потрясена рассказом Ильи. Никогда бы не подумала, что такое могло в жизни быть. Кино просто! Илья продолжил:
– Марта сирота круглая, куда с дитём деваться? Родственники приютили; шло время, Марта моя заболела и померла, а Паню замуж выдали, рано совсем, ей только-только шестнадцать исполнилось. Я всё не мог простить Марту, обвинял в предательстве, а она ведь круглая сирота. Кто сироту обидит, тому худо будет долгое время.
– И вы с Мартой даже здесь не встретились? – удивлённо спросила я.
– Она ждёт меня, очень давно ждёт. Всю жизнь она любила только меня, и никогда не стала бы изменять. Но на роду ей написано было матерью стать, а мне и невдомёк.Нет, пока не встретились, она сразу в высший свет попала. Там Ангелы, и очень хорошо. Она там, я здесь. Отрабатываю. У меня скоро срок закончится, в высший свет перейду. Марта меня давно простила, любит, как и прежде. И ждёт. И я её люблю. Скоро встретимся уже…
– Любовь – это самое главное? – спросила я, – Вера, Надежда, Любовь?
– Я бы Любовь на первое место поставил, – улыбнулся Илья, – а Вера и Надежда единое целое.
Я согласилась, подумав, что очень хотела бы узнать окончание истории о Пане. Как сложилась её жизнь в замужестве? Но к Илье пришла группа новеньких, таких же, как я, помощников. Мне ничего не оставалось, как уйти. Позавчера был мой день Рождения. Вернее, он был бы у Марины Чернояровой. И я направилась на кладбище, немного запутавшись в мыслях. Наверное, я всё больше удаляюсь от земной жизни, да и меня там забывают. Наверное.
Я всегда любила зиму и сейчас наслаждалась лёгким морозцем и хорошим слоем снега. Кладбище белое-белое, и нигде ни одного следа. Не буду оставлять их и я. А вот и моя могилка. Белые розы, очень красивые, снова лежали на могиле. Как будто так и надо. Я взяла букет в руки, чувствуя волнение. Странно, почему розы всё ещё живые? Крупные белые цветки, словно их только что срезали. Я поцеловала каждый бутон, ощущая лёгкое дыхание того, кто принёс их и так же, как и я, прикоснулся губами к каждому цветку. Я смотрела на розы, а перед глазами стояло его лицо. Он всё ещё помнит меня. Почувствовав лёгкое волнение, я сказала себе "нет!" и поторопилась уйти. Я сама не знала, куда шла, и, опомнившись, увидела, что нахожусь в старинной части кладбища. Всё вокруг было чистеньким, красивым, и даже совсем старые, неухоженные могилы выглядели нарядными. Немного побродив, я выбралась на большую аллею, но не успела сделать и шагу. "Клосс Виктор Германович" – прочитала я на маленькой крайней могилке. Разглядывая даты жизни, я удивлялась всё больше и больше. Мальчик умер в 1990-м году, а родился в 1982-м. Он был старше меня ровно на десять лет. Так сколько же лет прожила Паня? Бабушка, которой было… Я никогда не дружила с математикой и сейчас стояла, задумчиво рассматривая могилу Виктора. Не надо торопиться, уговаривала я саму себя. Итак, Паня родилась в 1945-м…
– Бабушка Паня прожила сорок шесть лет, – услышала я, – она умерла от горя, через год после того, как меня не стало.
– Илья не всё рассказал мне, – призналась я Малышу, – а мне так хочется узнать эту историю до конца!
Малыш крепко взял меня под руку, и я в очередной раз почувствовала, что он никакой не мальчик. Он мужчина, он взрослый человек, хотя он мне и сказал – здесь возраста нет.
– Паню выдали замуж в шестнадцать лет. За троюродного брата. Она плакала, не хотела, убежать пыталась. Но через год сына родила, Германом назвали. Паня добрая, хорошая, на семью работала – еду готовила, всех обстирывала, убирала дома и во дворе. По вечерам полы мыла в конторе. Чтоб деньги были. Но угодить никак не могла. Обижали её сильно, а муж быстро бросил, уехал на Дальний восток работать и пропал. Ни слуху ни духу. Герман рос непослушным, а все Паню ругали, мол, какая ты мать, сына не смогла воспитать.
Я слушала Малыша и очень переживала. Как такое может быть? Долгое время мне казалось, что самые несчастные люди – это воспитанники детского дома. Сейчас я понимала, что все несчастья от того, что люди не любят друг друга. Что любви мало вообще. Что вокруг много лжи и предательства. Мне хотелось плакать от своих открытий.
– Ты очень хорошая, милая, – сказал Малыш неожиданно, – я, наверное, влюбился бы в тебя, если бы мы встретились в той жизни.
– Ты старше на десять лет! – воскликнула я, переводя наш разговор в шутку, – это много!
– А девять лет – это не много? – тихо спросил он. Я молчала, смутившись окончательно. Мы стояли на аллейке кладбища, и Малыш внимательно смотрел мне в глаза. Игорь старше меня ровно на девять лет!
– Не смущайся, Панечка, – улыбнулся мне собеседник, – я шучу немного. Ты мне как сестра, понимаешь? И в обиду я тебя не дам никому, никому и никогда!
– Да кто меня здесь может обидеть? – сказала я, приходя в себя.
– Здесь никто, а в жизни легко смогут, – ответил Малыш, – кстати, это я спас тебя тогда, от Андрея. Подлец был ещё тот! Хотел воспользоваться твоей наивностью и чистотой.
– Ты меня знал ещё тогда? – удивилась я.
– Конечно, – пожал плечами Малыш. – Я много раз выручал тебя. Если бы не я, у тебя всё было бы совсем плохо. Негодяев в жизни слишком много.
– А от автомобиля ты не смог спасти? – вырвалось у меня против воли, – прости, я не хотела спрашивать, прости!
– Не смог, – грустно ответил Малыш, – это было суждено, это надо было. Надо, понимаешь? А жить ты сама не захотела, если помнишь.
– Помню, – тихо ответила я, – и не жалею ни о чём. Ни о чём!
Я, действительно, ни о чём не жалела. Только вдруг сейчас мне очень сильно захотелось вернуться к своей могиле и прикоснуться губами к белым розам. И вновь почувствовать лёгкое дыхание и нежные поцелуи Игоря, оставленные на белых бутонах.
– Ну, так слушай про Паню, – вернул меня к реальности голос Малыша, – Герман кое-как закончил школу, устроился водителем, стал много пить, и его выгнали с работы. Устроился на другую, выгнали и оттуда. Устроился дворником, оттуда не выгнали, и то, только потому, что Паня часто ходила на работу за него. Она болела сильно, инвалидность получила и пенсию, соответственно. Герман привёл в дом бывшую одноклассницу, мол, тебе помощница будет, ты больная совсем. Но девка непутёвая оказалась. Учиться не стала, помогать не хотела, но работать пошла, в магазин продавщицей. К выпивке позже пристрастилась, после моего рождения. А Паня души во мне не чаяла. И мать, и отца мне заменила! Я всегда помогал Пане, защищал от пьяных родителей, обижали они её очень. В доме бардак часто был, Герман ничего не хотел делать, только пить да песни горланить. Однажды я решил розетку починить, видел вроде, как отец это делает. Паня за хлебом ушла, я один остался. В общем, током убило. За мной Илья тогда пришёл и сказал, что Паня через год уйдёт из жизни и в высший свет попадёт. А если я вернусь, то она мучиться долго будет, из-за меня жить придётся ей и страдать много. Ну, я и остался здесь. Через год Паню увидел, поговорили обо всём, простились, и она ушла навсегда. Сейчас ей хорошо.
– А тебе? – тихо спросила я.
Малыш долго молчал, а потом ответил:
– Мне хорошо, когда все мои подопечные счастливы и спокойны. Это моя работа, это сейчас главное.
Малыш провожал меня домой, но шли мы молча. Каждый, наверное, думал о своём. Наконец мои мысли обрели чёткую форму, и я спросила:
– Попасть под машину было суждено мне. Понятно. А водитель? Или ему было суждено стать убийцей? Преступления совершить?
– Паня, – ахнул Малыш, – ты не первый день здесь и много повидала, а всё главного не замечаешь! Иногда, конечно.
– Глупая, значит, – обиделась я, – объясни, пожалуйста!
– Это ему испытание. Кстати, почему ты его убийцей называешь? Ты ничего не знаешь о нём, о том, что случилось тогда. Да, он сбил тебя и уехал, но, не зная всей правды, не вешай на человека ярлык преступника. Виноват я, не рассказал сразу всей правды тебе. А ты, точно, как человек, поступаешь. Не подумав, не узнав, выводы делаешь.
Я молчала, сердясь на моего куратора. Он повернулся ко мне и сказал:
– Хотел подробно сейчас всё рассказать тебе, но, думаю, будет лучше воочию.
И мы усилиями Малыша через несколько мгновений оказались перед большим красивым коттеджем. Красный кирпич, три этажа, большой двор с бассейном и садом. Малыш потянул меня за собой, и мы вошли в дом. Огромная гостиная-прихожая поражала убранством и красотой. Мне казалось, что я нахожусь в музее. Конечно, такие люди недосягаемы. И хозяину ничего не будет, его спасут адвокаты. Ведь я совершила суицид. Я бросилась под колёса большого автомобиля, потому что тяжёлая жизнь измучила меня. И уже есть свидетели этому. Да и вообще, я росла трудным ребёнком – это тоже есть кому "подтвердить". Лжесвидетелей много, а у нескольких человек, знающих меня хорошо и пытающихся спасти моё честное имя, не хватит сил и денег, чтобы установить правду. Любой суд будет на стороне этого богатого парня. У него деньги и связи, вон он, как раз спускается после душа в холл.
Я во все глаза разглядывала того, кто сбил меня на "зебре". Красивый, хотя и полный. В длинном махровом халате он показался мне обычным человеком. Не знаю, почему, но я не чувствовала сейчас ни обиду, ни злость на этого парня. Он подошёл к бару, плеснул в фужер немного коньяку, но пить не стал. Тяжело вздыхая, он стоял и смотрел в окно.
– Сергей Леонидович, Вам принести чего-нибудь перекусить? – в дверь заглянула женщина, одетая в строгое синее платье.
– Спасибо, не надо, – ответил хозяин. Я подошла поближе и заглянула в глаза Сергея Леонидовича. Грустные они были, даже тоскливые. Мне стало почему-то жаль молодого мужчину, и я вернулась на большое кресло, в котором мы сидели с Малышом вместе.
Сергей Леонидович большими кругами ходил по холлу, иногда присаживался на краешек какой-нибудь мягкой мебели, в которой не было недостатка, и тяжело вздыхал. Несколько раз в дверь заглядывала женщина в синем платье, спрашивала, не надо ли чего. Горничная, наверное, подумала я. Интересная жизнь у этих богатых. Раньше я видела такое только в кино, а сейчас вот, пожалуйста, сижу у таких дома. Правда, меня нет, но это не имеет значения. Наверное, Малыш прочитал мои мысли, потому что повернулся ко мне и сказал:
– Тут будет ещё немало интересного, если хочешь, останься, посмотри. А мне надо идти. Скоро увидимся.
Некоторое время ничего не происходило. А затем события начали разворачиваться стремительно, и я насмотрелась и наслушалась всякого. Впору сесть и книгу написать – "из жизни высшего общества". Кстати, по каким это таким меркам некоторых отнесли к этому обществу? Неужели только из-за денег и связей? Грустно было это сознавать, но так оно было на самом деле. Мне не хотелось об этом думать.
Я медленно шла домой по опустевшим улицам. Если честно, я устала. Такое бывает и с нами, а единственное лекарство от этого – отдых, как и у людей. И светлые, радостные мысли. Я шла домой отдыхать, перебирая в памяти только что произошедшие события в доме Сергея Леонидовича.
– Я отказываюсь от Ваших услуг. С этой минуты я не нуждаюсь в Вашей защите, – как только хозяин коттеджа произнёс эти слова, то всё пришло в движение. Сначала он звонил кому-то ещё, потом отвечал на чьи-то звонки, и, как я сразу поняла, все пытались его отговорить не делать глупостей. Взять себя в руки. Не совершить самую большую ошибку в жизни. Ведь эта девушка сама виновата, и есть свидетели. Это я бросилась ему под колёса. Он не виноват. А скорость была нормальной. Всё уже готово. Составлено, опознано, признано. Десятки людей были готовы дать свои показания. И вдруг – отбой.
– Не могу я. Слишком подло, слишком ужасно. Виноват – и отвечу, – говорил он, а слушателями были я и огромный ротвейлер, который посматривал в мою сторону и урчал, – Виктория Петровна, Вы позвонили следователю?
Вошла всё та же женщина и сказала, что позвонила. Завтра в девять часов Сергея Леонидовича ждут.
– Я сказала, как Вы велели. Что хотите дать показания и готовы сотрудничать со следствием. Сергей Леонидович, если позвонит Светлана Вячеславовна, что сказать?
– Ничего. На её звонок я отвечу сам, а для всех остальных меня пока нет, буду завтра после обеда. Надеюсь, меня не арестуют, – неловко пошутил хозяин дома.
– Господь с Вами, Сергей Леонидович! – воскликнула Виктория Петровна, – Вы признаетесь, суд всё учтёт. Может, Вы зря отказались от адвокатов?
– Я отказался от этих прощелыг, готовых на любую подлость ради денег своих клиентов. Я возьму самого простого адвоката, завтра позвоню в коллегию.
Я играла с ротвейлером на большом пушистом ковре и радовалась переменам, произошедшим в Сергее Леонидовиче. Тоска в его глазах пропала, он как будто немного успокоился. Я уже собиралась уходить, как позвонила неведомая мне Светлана Вячеславовна и принялась кричать так, что всё было хорошо слышно и мне. Она требовала извиниться перед адвокатами и оставить всё, как есть. Слишком велика цена…
– Света, пойми меня, – твёрдо произнёс Сергей Леонидович, – я не могу иначе. Больше не могу. Я не выдержу лжи. И если ты любишь меня, то…
Похоже, повесили трубку. Мужчина резко поднялся, подошёл к бару и выпил коньяк, который, наверное, давно уже выдохся. Он держался, несмотря на давление близких людей. Они хотели уговорить его быть подлым. Но ведь это на всю жизнь, думала я. Как им всем не стыдно? Я уже знала, что он сел в машину с неисправной тормозной системой, надеясь, что доедет, и ничего не случится. Дорога шла под уклон, и, когда случился наезд на пешехода, он испугался. Он просто испугался и уехал. Как медик, я знала, что это – обычная реакция человека. Конечно, он не должен был уезжать. Он признал это и готов понести наказание.
Я подошла к мужчине и тихо сказала:
– Сергей Леонидович, спасибо, что решились сказать правду, и меня не будут считать сумасшедшей. Спасибо Вам! А Ваша Света вернётся, если любит Вас по-настоящему. А если не любит, то предала бы Вас рано или поздно. Прощайте, Сергей Леонидович.
Дома я легла на диван, чтобы отдохнуть, как следует. И впервые увидела сон. Мне снился Игорь, мы гуляли у реки, и нам было очень хорошо. Проснувшись, я ощутила глухую тоску. И одиночество. Надо срочно начинать работать. Это лучшее лекарство от тоски по человеку, которого нет рядом с тобой. И никогда не будет. Вскоре я очутилась у станции "скорой помощи". Несколько машин были свободны, и я уселась неподалёку, ожидая вызова. Водителей не было видно, наверное, пили чай внутри здания. Первый же вызов вернул меня к действиям. Мы помчались к больному, которого нужно было срочно госпитализировать. Я держала за руку пожилого мужчину, который громко стонал, и уговаривала его успокоиться. Сейчас всё будет хорошо. Вам сделают лапаротомию, время ещё есть, хотя симптомы наверняка уже были и раньше. Как бы поздно не было, подумала я. Бледная кожа, тошнота и острая боль – скорее всего, прободение язвы желудка. Экстренная операция. Я была так занята больным, что не заметила, куда мы направились. Здание первой городской больницы я увидела в самую последнюю минуту. Больного положили на носилки и понесли к лифту. Я всё время находилась с ним рядом, помогая переносить боль. Операцию делал Игорь, а я любовалась его работой. Ответственно, качественно, как всегда. Короткие, быстрые команды, точные вопросы и распоряжения. Я сама чувствовала страшное волнение и боялась подойти к Игорю поближе. Нет, лучше буду помогать медсёстрам. Когда всё закончилось, я машинально направилась на балкончик в конце коридора второго этажа. Может, Антон придёт сюда тоже? Давно его не видела, уговаривала я саму себя. Они пришли почти одновременно, Антон и Игорь, курили, разговаривали, смеялись, а я боялась даже дышать. Мне было так хорошо с ними рядом, что я не заметила, как открылась дверь, и на пороге появилась красивая брюнетка в коротком белом халатике. Лет тридцать, подумала я и тут же поправила себя – ей тридцать лет. И день Рождения был совсем недавно.
