Мила Вант
Лавка «Цветы Камелии»
Глава 1. (∂ + m) ψ = 0
Плейлист:
Peter Gundry – Shades and Shadows
Peter Gundry – .Goëtia.
Peter Gundry – A Beautiful Delusion
Soap&Skin – Me and the Devil
Karmina – Magic
Karmina – Witch
August Charles – Take Me Away
The Pierces – Secret (2020 Version)
В мире существует самое красивое уравнение – слова любви на языке науки. Это уравнение Дирака. Оно описывает феномен квантовой запутанности: две системы, взаимодействуя друг с другом в течении точно определенного периода времени навсегда связываются. Даже отделяясь друг от друга, продолжая существовать в нашем понимании как две отдельные системы, они все же становятся одной отдельной уникальной системой.
Это буквально любовь навеки. Не смотря на расстояния, не смотря на количество световых лет, миль и километров. Две системы могут существовать друг без друга, но в буквальном смысле, они – единое целое.
Это как любовь. То, что мы испытываем к объекту своего воздыхания, а он к нам. Полюбив однажды, по-настоящему, мы продолжаем жить биением сердца другого человека даже на расстоянии многих километров.
Я в Луисфорде.
Он в Мортвилле.
***
Математика не всегда была моей страстью. Но я любила цифры. Считала количество плиток на маминой кухне, количество оставшихся пучков полыни на третьей полке справа, смотрела и записывала количество посетителей во вторник, а затем сравнивала с количеством людей, зашедших за лечебными мазями в среду. Мне нравилось подсчитывать разницу между посетителями с сияющими глазами и клиентами с тьмой в них. Люди приходили за разными заказами: концентрированное зелье чистой мысли, лечебный крем от бородавок, пучки трав для окуривания нового дома, эссенция в пойло для скота «Здоровый помет», капли в кофе для успешных экзаменов, амулеты на счастье, удачу и уверенность… Что только не умела мама: она даже как-то раз заговорила шахматы одного небезызвестного гроссмейстера для успешного домашнего спарринга с оппонентом на вечерней пятничной вечеринке.
Она и меня научила многому. Я могу варить самые разные зелья для прогнозирования невероятных ситуаций, могу заговаривать предметы на здоровье и помощь. Могу читать и создавать заколдованный текст и ворожить цветы на удачу. Могу заставить перемениться погоду или же вызывать теплый дождь.
Могла.
Я отказалась от даров Камелии. Теперь мои цветы увяли и мне нет дела до волшебной чепухи моей вздорной мамаши. Детские игры в волшебство?
Другое дело, математика. Чудесная наука, с помощью которой можно убедиться, что все в этом мире предопределено. Рассчитать скорость полета ракеты от Земли до Луны, простроить самый точный прогноз приземления астероида на соседний спутник. Высчитать вероятность получения письма о том, что твоя мать умерла.
Да.
И вот я сижу в тускло освещенной аудитории университета Луисфорда на кафедре точных наук и не понимаю, как мне вести эту сраную лекцию, если в моей голове вновь и вновь всплывает мертвое лицо собственной матери, так усердно воображаемое воспаленным сознанием? Ведь, я даже не видела её тела. Умерла она лишь вчера. Да даже если принять в расчет, что то была пятница тринадцатого сентября. Ну и что с того? Дурной знак?
Отнюдь. Дурных знаков не существует. Есть лишь странная вера людей в то, что если вашу дорогу перебежала черная кошка, то вы обязательно встретите на пути неудачу.
Но Присцилла все равно мертва и сейчас мне проще дозвониться судебному приставу, чем поднять её с могилы (хотя, мне еще предстоит ее похоронить). Однако, как вы знаете, данное утверждение равно самому точному утверждению в математике – от перемены мест слагаемых сумма не меняется: дозвониться судебному приставу, как и поднять собственную мертвую мать с могилы невозможно.
Но можно купить билет до Мортвилля.
Собрать чемодан.
И еще принять душ. Волосы лежат как скомканная шерсть у мокрой собаки после утреннего дождя.
Черт.
Моя мать умерла.
А я думаю о волосах.
Черт бы меня побрал.
Терра, очнись!
Приди в себя, идиотка.
Тебе больше не скажут, что ты самая большая дура в мире от того, что больше не хочешь использовать свои дары.
Грустно, не правда ли?
Я усмехнулась. Это нервное. Мне все же следует провести лекцию по квантовой запутанности или же отпроситься у зав-декана домой? Собираться и валить в Мортвилль. Хоронить мать. Продавать Лавку.
– Мисс Флоухёрд? – неподалеку послышался голос старосты группы.
Я невольно дернулась, повернувшись головой в сторону говорящей.
– Да, Летти? – мне показалось, что мой голос дрожал.
– Мы готовы начинать. С вами все в порядке? – уточнила вечно собранная и чрезмерно правильная третьекурсница. Мне хватило одного взгляда на эту тонкую девичью фигурку в идеально выглаженном синем пиджаке и ярко-зеленом платке на шее, как я тут же увидела счастливую свадьбу дочери местных рестораторов и какого-нибудь выхолощенного сладкого мальчика из богатого традиционного семейства. Их субботние игры в гольф. Натянутые улыбки друг другу лет через пять. Идеальных детей с ровными белыми зубами. Красивых, но холодных внуков. Смерть в одиночестве. Завещание. Нотариус. Мышиная возня за три миллиона долларов на трастовом счету матери. Одиночество… липкий и гнетущий конец в холодном гранитном саркофаге на углу семейного кладбища. Навеки запертая дверь в склеп. И бесконечная тишина.
– Ммм… – задумалась я, оглядывая свои пальцы, а затем и время на настольных часах: без пятнадцати девять, – Прошу меня извинить, вы все можете быть свободны. У меня случилось нечто непредвиденное… – вслух я не смогла произнести эту фразу «смерть матери» или как нибудь по другому – например «моя мать откинулась». Как еще обычно говорят? «Выехала колдовскими тапками вперед». Кстати, в узком кругу принята следующая формулировка: «Отправилась в объятия отца». То есть Сатаны. Люцифера. Но это все не совсем верно. Ведьмы – дочери пусть и падшего, но ангела. А значит, ведьмы не являются потомками нечистой силы. Просто… потомками той силы, которую мало кто сможет понять. Ладно… – Черт, соберись Терра! – мысленно приказала я себе и снова обратилась к аудитории, – Можете быть свободны. Мне нужно уехать на несколько недель, я поговорю с деканом и вам подберут временную замену.
Видимо, студенты быстро смекнули, что я не в себе и лишь тихонько переглядываясь, начали собирать сумки и портфели. Я быстро встала из-за стола и схватив дневник, сумочку и мобильник, выпорхнула из аудитории, оставив лишь мускусный шлейф сандала за собой.
Мне нравился сандал. Но не потому, что с детства мне рассказывались истории о чудодейственных свойствах этого масла: бережет от проклятий, злых намерений, способствует возрождению утраченных способностей…
Возможно, я действительно подсознательно хотела разбудить в себе то самое чувство силы. Ощущение особенности собственного тела и разума. Но, продолжала носить на себе ароматы сандала лишь как легкое напоминание о том, что мое происхождение отчасти связано с ведьмовскими генами. Отца своего я не знала – он случился с матерью как приключение на одну ночь. Присцилла говорила, что повстречала очень хорошего человека.
Человека.
Понимаете?
Может быть, я и не заслуживала тех даров Камелии, что мне полагались. Поэтому, возможно, они меня и покинули.
Мой предок, вероятно, в гробу уже как курица не вертеле прокрутилась раз… сколько… тысячу? Миллион?
Я столько раз вспоминала нашу первородную – Камелию Флоухёрд, что её пятки и в загробном, небось, чешутся каждые пять минут.
Соболезную Камелия. Но твоя Пра-Пра-Пра-Пра-и-еще-сто-раз-правнучка в конец оборзела.
***
Я жила в гостиничном номере. Десять лет. Представляете? Но, прежде чем вернуться в начищенный идеальный номерок, который даже домом то и не назвать, мне пришлось забежать в деканат.
– Приношу вам свои глубочайшие соболезнования, мисс Флоухёрд! Представляю, как вам тяжело! – басил мистер Вайнклаус – заведующий кафедрой точных наук.
– Да, благодарю, это случилось очень неожиданно и поэтому я не смогла предупредить деканат о своем отъезде заранее, – сухо ответила я за неимением иных эмоций, кроме странного ступора.
– Я все понимаю, Терра. Берегите себя! Езжайте, ни о чем не беспокойтесь! Мы быстренько подыщем вам замену, пока вы будете решать вопросы с… – на слове «похороны» он застрял.
– Да, да… Благодарю, – поспешила я, не желая продолжать этот бесполезный обмен любезностями и сострадания. Я не заслуживала сострадания.
– Всего хорошего, Терра, – бросил напоследок Вайнклаус, пока я предпринимала стремительные попытки вырваться из удушающих стен навстречу ко свежему воздуху. Сейчас он был мне необходим.
Если еще утром меня встретил проливной дождь, то сейчас светило яркое солнце. Я тут же надела солнцезащитные очки, плотно закрывавшие мои глаза от ненавистного света. Я никогда не любила хорошую погоду. Хорошую – с точки зрения большинства. Солнце, яркий свет, лучи в глаза. Это как быть бесконечной позорницей на сцене – тебя видно, на тебя светит, люди не хлопают.
Другое дело тучи. Разряженный воздух после дождя. Ароматы мокрой земли. Сладкие запахи древесной коры…
Абсолютная тишина. Абсолютное удовольствие.
Как удачно – еду хоронить мать в Мортвилль. А там всегда плохая погода. Почти всегда тучи. Почти всегда дождь. Почти всегда я снова вспоминаю, что не уродилась нормальной ведьмой.
Присцилла наверное уже заждалась.
***
Полупустой вагон провонял хлоркой и старыми пыльными сидениями. Если хорошенько хлопнуть по одной из таких, то можно поднять нехилый столп пыли.
Я бы занялась этим прямо сейчас, сама не знаю зачем. Очень хотелось сделать что-то странное, что-то детское. Мать бы посмотрела на меня в эту минуту как на дурочку, но, скорее всего, не стала бы ругать. Она сама была как бесконечно-вечный ребенок. Смеялась с тупых шуток и становилась невероятно серьезной при виде редкого мухомора на очередной вылазке на капище.
Мерное постукивание колес поезда успокаивало. Я, уставившись в окно, наблюдала стремительную смену пейзажа. Еще несколько минут и Мортвилль. Маленький город, окруженный горным кольцом, с бесконечными соснами и туманами, Мортвилль не пускал чужих. Он не любил правильных. Свампвичфильды не зря выбрали именно это место, основываясь в деревне Морт. Вероятно эти люди сразу знали, что селятся в месте со странной энергетикой – темной, непонятной, зловещей… загробной.
Лично я никогда не встречала потустороннего. Даже будучи юной ведьмой. Но точно знала – оно существует. Правда, сокрыто от глаз и недоступно таким как я – неполноценным ведьмам.
«Станция «Мортвилль» – неожиданно громко задребезжал старый динамик вагона. Схватив свой чемодан на колесах и шоппер, в которые, возможно, уместилась вся моя жизнь, я встала с сидения и направилась к выходу.
Вот он – город, где я родилась. Интересно, а он считает меня своей? Или, для Мортвилля я тоже чужеземка, как и те суетливые туристы, кучкующиеся у киоска с журналами, что приехали поглядеть на знаменитый город ткачей?
Пока я шла до автобусной остановки, чтобы взять такси, во мне боролись сразу несколько желаний – встретить знакомые лица и никогда и ни при каких обстоятельствах не встречать их.
Хотя, я прекрасно понимала, что вскоре увижу первое и самое знакомое мне лицо. Правда она уже не сможет улыбнуться или нахмуриться. Но, мне стало интересно – она «уснула» со спокойным выражением или же в тот момент, когда я взгляну на нее, она, даже будучи мертвой, выгнет бровь и прошепчет «ну как же так, Терра?».
Слишком много мыслей о смерти.
Наконец я вышла на центральную площадь, громко захлопнув дверь желтой машины такси. Знакомые места – справа кафе «Центральный парк» (его держит миссис Салливан – мать моего приятеля из детства), напротив него, собственно, сам Центральный парк. Чуть подальше остановка «Пятачок». На горизонте виднеется офисное здание «Тостер» или же, как поговаривают местные – «плевок в историю Мортвилля». Через дорогу начинаются магазинчики. Среди них стоит она – Лавка «Цветы Камелии». Лавка моей матери.
