Мила Алекс
Мортем
III
Усердным взором сердца и ума
Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.
Феликс давно не мечтал, не думал о будущем, не планировал. Не задумывался о том, во что превратилась его жизнь. Сейчас это была просто тоскливая череда дней: мутно-белых, грязно-серых, безнадёжно-чёрных. И этого уже не изменить, не поправить.
Ни одна жизнь не обходится без потерь. Кто из нас не терял родных, любимых, самых важных и нужных людей. Но у Феликса таких потерь было слишком много. Из всех, кого он любил, кем дорожил, остался только Юрка. Если бы не лучший друг, Феликс был бы безнадёжно, совершенно одинок.
Феликс чувствовал вину перед другом. Он отгонял мысли о том, что предчувствовал смерть Насти перед тем, как она пропала. Но тогда Феликс был занять собой и своим горем. Он не обратил внимания на предчувствие, сразу же забыл его. И сейчас старался не вспоминать тот день, когда он в последний раз видел Настю и говорил с ней.
Но чувство вины давило, мучило, напоминало о себе. Оно росло. Феликс не знал, что с ним делать. И решился ненадолго вспомнить своё магическое прошлое, чтобы узнать (если получится), что случилось с Настей.
Феликс вытащил свой магический хлам и перелистал тетрадь, в которой записывал обряды. Несколько дней настраивался, думал о Насте, вспоминал её, восстанавливал в памяти последнюю встречу с ней. Готовился. Продумывал ритуал. И искал фотографию Насти. Понимал, что без неё ничего не получится.
В современном мире электронные фото практически вытеснили фотографии бумажные. Всё переходит в он-лайн. И Настиного бумажного фото Феликс не нашёл. Зато он смог найти фотографию, где они втроём: он, Юрка и Настя. Портить такую фотографию было жалко. Но Феликс решился и отрезал изображение Насти.
Феликс дождался Новолуния. Этот день казался ему самым подходящим для ритуала. Он любил Луну и когда-то давно называл себя лунным магом. Феликс хотел, чтобы небо было чёрным, непроницаемым, таинственным как смерть. На Новолуние хорошо начинать то-то новое. Феликс ещё не знал, что начинает новую жизнь. Жизнь человека, не похожего на остальных людей, особенного, необычного. Ту жизнь, от которой он уже практически отказался.
Для обряда Феликс выбрал толстую жёлтую свечу. Она, как Настя, была полной, яркой, тёплой. Феликс зажёг свечу, задёрнул шторы. Сел на пол, положил фотографию Насти рядом с собой, накрыл её рукой, закрыл глаза. Ему надо было войти в то особое состояние на границе реальности и тонкого мира, когда начинаешь чувствовать то, от чего отвлекает повседневная рутина, активная сумбурная жизнь. В состояние близкое к медитации.
Феликс почувствовал, что рука будто завибрировала изнутри. Он приподнял руку, но она снова потянулась к фотографии. Ладонь, которая лежала на фото Насти застыла, будто заморозилась. Феликс не мог пошевелить пальцами. От фотографии шёл холод. Феликс понял, что девушки нет в живых. Он почувствовал, что из глаз у него потекли слёзы. Ему было жаль Настю, жаль Юрку, который продолжает её ждать, жаль Настиных родителей. Но слёзы были не только выражением горя, они давали Феликсу облегчение, освобождение. То, что он давно подозревал, подтвердилось. Теперь надо узнать, как и где погибла Настя. Феликс был уверен в себе. Он обязан помочь Юрке избавиться от груза неизвестности.
Феликс взял ещё одну свечу – тонкую, красную. Когда-то он сам изготавливал свечи. У него было их много: разных цветов, форм и запахов. Для того, чтобы сейчас увидеть Настю, подходила именно такая свеча. Феликс поставил красную свечу на маленькое круглое зеркало и зажёг. От свечи пошёл тонкий, едва уловимый аромат.
Феликс держал Настину фотографию над пламенем свечи, смотрел в лицо девушки, представлял её живой. Дым от свечи застилал фото, но Феликса это не отвлекало. От дыма и запаха свечи голова стала тяжёлой, а мысли тягучими, вязкими.
У Феликса дрогнула рука, фотография коснулась пламени свечи, вспыхнула. Феликс смотрел, как горит бумага, не думая о том, что может начаться пожар. Он не почувствовал ожог, когда огонь добрался до пальцев. Он держал фото в руке, пока оно не рассыпалось в пепел, который осыпался на зеркало. Феликс задул красную свечу и стал смотреть в зеркало сквозь пепел. Он увидел снег. Снег и воду.
Феликс шёл по заледеневшей тропинке. Слева плескалась холодная чёрная вода. Не то река, не то озеро. Лёд уже сошёл. Волны набегали на берег и крошили почерневший зернистый весенний снег.
Вокруг никого не было. Было ещё не темно, но уже сумеречно. Из звуков слышен был только тихий плеск воды.
Феликс был Настей. Он шёл вдоль воды. Настроение у него было радостным. Он смотрел под ноги, чтобы не упасть на скользкой тропинке, видел свои ноги в коричневых сапожках, руки в тёплых белых перчатках. На нём был тёмно-синий пуховик Насти. Настя была в хорошем настроении, ведь Юрка согласился на все её условия по поводу свадьбы. Такая победа ещё до начала совместной жизни не могла не радовать. Это значило, что после свадьбы Настя будет главной в семье, сможет уговорить Юрку на всё, что захочет.
Настя услышала, что позади неё кто-то идёт, торопится и хотела посторониться, чтобы пропустить прохожего. Но он остановился и заговорил с ней. Феликс не видел этого человека. Вместо него было размытое тёмное пятно, похожее на большую грязную лужу. Настя не боялась этого человека, говорила с ним спокойно. Что говорил неизвестный, Феликс не мог разобрать. Слова сливались в непрерывный недовольный бубнёж. Вдруг неизвестный начал кричать на Настю, слова его стали походить на лай. Девушка повернулась к нему спиной, чтобы уйти. И тут он толкнул её, она упала лицом вниз, прямо в воду. Неизвестный схватил её за шею и начал топить. Феликс почувствовал, как лицо вдавило в вязкое илистое дно. Он сопротивлялся, пытался кричать. Вода была ледяной, как ужас, в котором барахтался Феликс. Он захлёбывался, задыхался. Во рту и глазах был песок. Сил на сопротивление оставалось всё меньше и меньше, но Феликс не сдавался. Он хотел жить. Ничего и никогда он так не хотел, как сейчас жить. Сбросить нападавшего, встать, вылезти из этой грязной холодной жижи и бежать, бежать изо всех сил. К жизни, к свободе.
Но вырваться и убежать не удалось. Неизвестный сбил с Насти шапку, схватил за волосы, поднял голову. Она хотела крикнуть, но не успела. Шею прожгла боль. Во рту появился вкус крови. Уже почему-то сверху Феликс увидел спину нападавшего и воду, по которой расходились красные круги. Настя уже не дышала, и Феликс тоже не мог дышать.
Неизвестный взял девушку за руку и что-то нацарапал ей ножом на ладони. Убийца огляделся, никого рядом не было. Он подтащил как будто специально оставленный здесь большой камень и Настиным длинным шарфом примотал его к ногам девушки. Потом поднял тело Насти, раскачал его и кинул в воду. Тело девушки ненадолго задержалось на поверхности, а потом начало медленно погружаться в воду. Через несколько мгновений девушка ушла под воду. Только рука ещё плавала над поверхностью воды, как будто Настя махала на прощание. На ладони Феликс увидел красную букву М.
Феликс очнулся, вынырнул, как из ледяной чёрной воды из кошмара смерти. Задышал ртом, закашлялся. Горло болело. Феликс не мог глотать, так это было больно. Ему казалось, что шея его разворочена, и из неё хлещет кровь.
– Больше никогда так не делай, – сказал он себе шепотом.
Говорить в полный голос он не мог.
Феликс зажёг свет, подошёл к зеркалу, смотрел на себя и не мог поверить, что жив, что его шея не распорота ножом. Надо было привести комнату в порядок, но Феликс решил оставить всё как есть до утра, потому что у него тряслись руки. Единственное, что он смог сделать, это заварить себе обжигающий чай с мёдом и завалиться спать под двумя одеялами. Только так он смог согреться.
Во сне Феликс видел воду, в которой плавала, колыхалась мёртвая рука. Рука с буквой М на ладони.
Из Дневника Феликса.
Отсутствие отца я не замечал, он как-то не был мне нужен. А вот мама… Её мне всегда не хватало.
Мама не сразу оставила нас. Она была со мной до того, как мне исполнилось пять лет. Это было самое счастливое время в моей жизни. Но тогда я этого не понимал и вёл себя, как все дети: спорил с мамой, капризничал, не слушался. Если б вернуть то время, всё было бы по-другому. Я был бы самым лучшим, самым послушным сыном. Я бы всё время проводил с мамой. Говорил бы с ней, держал за руку, обнимал. Мы бы вместе гуляли в парке, ходили в кино. Я ничего бы не просил, не требовал. Мне не нужны были бы ни игрушки, ни дорогие гаджеты. Только она, только мама была бы мне нужна.
Мама вышла замуж за иностранца и уехала с мужем за границу. А я остался с бабушкой и дедушкой.
Когда пришло время идти в школу, я смотрел, как дети первого сентября идут на школьную линейку с мамами. А я шёл с бабушкой. И на следующий год тоже. И на следующий. И снова, и снова, и снова… Я любил бабушку, но всё равно завидовал детям, которые в первый осенний день шли в школу с мамами.
Мама не могла остаться с нами. Такой шанс: выйти замуж за состоятельного человека, уехать в другую страну, жить в большом собственном доме, позволить себе не работать – ни одна женщина не упустила бы. Меня она с собой взять не смогла. Её муж был против. Он не хотел растить чужого ребёнка. И это не обсуждалось.
Сейчас я понимаю, что мама тогда поступила правильно. И что её муж не был злым или жадным человеком (как я считал долгое время). Он любил маму. Но он хотел своих детей, а я был для него чужим. Но он и мама помогали нам материально. Мы с бабушкой и дедушкой ни в чём не нуждались. Мало того, бабушка с дедушкой смогли скопить солидную сумму денег. Пожилые люди экономны. Эти деньги потом очень помогли мне, когда я болел и долгое время не мог работать. Правда, на то, чтобы погасить кредит, их не хватило.
Однажды в телефонном разговоре мама сказала, что у меня появилась младшая сестрёнка, что она ещё очень маленькая, но, когда подрастёт, тоже приедет меня навестить. Известие о сестре не обрадовало и не огорчило меня. Я как-то сразу о ней забыл. И вспоминал только в разговорах с мамой. Она рассказывала о сестре, присылала фотографии. Я пропускал эти рассказы мимо ушей. Сестра была для меня чужой неизвестной девочкой и совсем меня не интересовала.
Вообще мама часто звонила и долго разговаривала со мной. Присылала подарки на все праздники. Но сама приезжала редко.
Я любил её, скучал. И обижался, что мама уехала от меня так далеко. И был счастлив, когда она приезжала навестить нас. Я спать не мог от радости, что мама приехала. У меня появлялось столько энергии, что ни сон, ни еда мне не требовались. А когда мама уезжала, я долго не мог успокоиться, плакал без причины или злился. Однажды после её отъезда даже выбросил все её подарки. В другой раз – принёс их в школу и раздарил одноклассникам. Потом пожалел об этом. Но подарков было уже не вернуть.
Бабушка пыталась утешить меня. Она, говорила, что мама тоже скучает, и что, когда я вырасту и выучусь, уеду жить к маме. Буду работать, куплю дом рядом с её домом, и мы будем ходить друг к другу в гости каждый день. Я отвечал, что никуда не поеду, потому что не брошу мою любимую бабулю. Но на самом деле, мечтал о том времени, когда стану самостоятельным и смогу переехать к маме.
И чем старше я становился, тем реальнее казалась мне эта мечта. Я решил стать крутым программистом, много зарабатывать и сделать так, как говорила бабушка: переехать к маме, купить дом рядом с её домом, видеть маму каждый день. Я перестал расстраиваться и злиться. Ради этой мечты я был готов на всё: ходить в скучную школу и сидеть на нудных уроках, а потом выполнять муторные домашние задания. Я начал усиленно заниматься английским, он был необходим, чтобы быть успешным и востребованным в другой стране.
Жить мне стало гораздо легче. Трудно было потом, когда мне пришлось навсегда расстаться со своей мечтой.
IV
Вражды и дружбы общий приговор
Не может к правде черточки прибавить.
Карину нельзя было назвать красивой. В том смысле, что это не была классическая, привычная красота. Её внешность была скорее необычной, можно сказать экзотической. Девушка пробовала себя в модельном бизнесе, но у неё не получилось. Для того, чтобы красиво ходить по подиуму, Карине не хватало роста. А для фотомодели у неё было ассиметричное лицо. Но мужчины этого не замечали. Карина отбоя от них не знала. В зависимости от финансового положения и желания произвести впечатление, молодые люди приглашали её, кто в ресторан, кто в кино, а кто просто на романтическую прогулку. Карина иногда принимала приглашения, иногда отказывалась. Она думала, выбирала, перебирала. И всех молодых людей, вьющихся вокруг неё, держала на расстоянии.
Но когда Володя пригласил её в Италию, девушка задумалась. Надо было что-то решать, устраивать личную жизнь, возможно, подумать о замужестве. Володя был отличный вариант, он подходил по всем параметрам, кроме одного – он совсем не нравился Карине. Он был старше её, и казался слишком взрослым, скучным и занудным. Но это ещё не всё. Был молодой человек, который нравился Карине.
Карина не любила свою работу. Не любила коллег, покупателей, длинный рабочий день, даже товары, которые продавала, не любила. Но именно здесь она могла найти мужчину, соответствующего её запросам. Она всегда обращала особое внимание на молодых людей, которые покупали дорогие гаджеты (мужчин старшего и пожилого возраста Карина игнорировала). И на Феликса она тоже обратила внимание, когда он пришёл покупать айфон. Внешний вид Феликса не соответствовал той сумме денег, которую он выложил за новый телефон. Но Карину это не смутило. Она разговорила грустного молодого человека и узнала, что деньги на новую модель он взял в кредит, а чтобы расплатиться с долгами устроился на вторую работу. Но несмотря на то, что Феликс, с точки зрения Карины, был совсем бесперспективным, он ей понравился. Он показался ей интересным, загадочным, не похожим на других. Феликс представлялся Карине печальным рыцарем из далёкой эпохи, который пока не встретил свою прекрасную даму. Карина мало читала, ещё меньше знала о рыцарях. Но считала себя вполне прекрасной и достойной печального рыцаря Феликса.
В общем, Феликс нравился Карине гораздо больше Володи, который стильно одевался, ездил на дорогой машине, обходился без кредитов и приглашал девушку в Италию. Володя периодически заходил в магазин, когда была смена Карины, чтобы поговорить с ней. Иногда дарил подарки. В день рождения Карины прислал прямо в магазин огромный букет белых роз. В общем, красиво ухаживал, в отличие от Феликса, который за Кариной не ухаживал вообще.
Феликс не дарил Карине цветов и подарков, но от него девушка их и не ждала. Феликс просто иногда заходил поболтать и посмотреть новые телефоны. Последний раз он пришёл расстроенный и рассказал, что у него украли тот самый айфон, который Карина помогла ему выбрать. Девушка была расстроена не меньше Феликса. Она жалела его. Ведь несмотря на то, что телефона у Феликса больше не было, кредит никуда не делся. А это значит, работать бедному Феликсу и работать, пока не отдаст долг.
Феликс вспомнил о Карине, когда проснулся на следующий день после ритуала. За ночь он согрелся, но как только вылез из-под одеяла, его начало лихорадить. Он чувствовал, что не может держать в себе то, что увидел, что ему надо рассказать это кому-нибудь, разделить с кем-то ужас этого видения. Но может ли он поговорить об этом с малознакомой девушкой? Подумав, Феликс решил, что нет. Значит, надо рассказать Юрке. Кому, если не ему?
Феликс собирался на работу и прокручивал в голове предстоящий разговор с Юркой. Потом заговорил вслух, жестикулировал, пролил кофе на футболку. Пришлось переодеваться.
После того, как Феликс проговорил своё видение, ему стало легче. И он решил пока ничего не говорить другу. Не сейчас. Юрка верит, что Настя вернётся. Пусть кто-нибудь другой его разуверяет.
Мысли Феликса пошли в другом направлении. Может, заявить в полицию? И что он скажет? Что у него было видение, как Настю убили и утопили в реке. Или не в реке. Может быть, в озере или пруду.
– В пруду, – сказал Феликс и подумал о парке, недалеко от его дома.
Парк был большой, местами облагороженный, а местами запущенный. В нём было два пруда: один большой и глубокий, а второй маленький и мелкий (как два бассейна взрослый и детский на каком-нибудь морском курорте, но, естественно пруды были больше бассейнов). Пруды соединялись между собой каналом. Несмотря на то, что пруды давно (или вообще никогда) не чистили, вода в них была светлой и у берега прозрачной. От неё шёл холодный свежий запах. Летом местные жители купались в этих прудах, несмотря на расставленные вокруг таблички: «Купаться запрещено».
– Надо рассказать всё следователю Волобуеву, – продолжил диалог сам с собой Феликс. – Пусть проверят пруды.
Феликс видел в кино и сериалах, как водолазы ищут что-нибудь или кого-нибудь в водоёмах и всегда находят. На то оно и кино, чтобы всё там шло гладко и получалось. Добро побеждало, зло наказывалось.
– Боюсь, он и слушать меня не станет, – снова заговорил сам с собой Феликс. – Он не из тех, кто будет себя утруждать.
Весь день Феликс думал о Насте, Юрке, прудах и следователе Волобуеве. Но так ничего и не решил.
Время было уже к вечеру, когда Феликс позвонил Юрке. Нет, не для того, чтобы рассказать своё видение. Или для этого? Короче, поговорить, а там, как пойдёт. Юрка пригласил Феликса к себе домой.
Как только Феликс вошёл в квартиру друга, сразу извинился, что долго не заходил, не звонил и вообще не выходил на связь.
– Ты, прости, Юр, что я пропал так надолго. Работы много.
– Да, ничего, я не обидчивый, – Юрка открыл две бутылки пива. Одну поставил перед Феликсом, из второй начал пить сам.
Феликс сделал глоток и понял, что больше ему не хочется.
– Сколько раз я тебя к себе на работу звал. Работал бы в тёплом офисе, получал бы нормальные деньги. А не бегал бы по улицам под дождём и снегом, высунув язык.
Юрка считал себя удачливым, счастливчиком. Всё у него получалось, всё удавалось. А Феликс был для него несчастливым, невезучим. Юрка жалел Феликса и, как мог, старался помочь ему. Он готов был для Феликса, если не на всё, то на многое.
– Спасибо тебе, Юр. Я же пробовал уже. Ничего у меня не получилось, ты же знаешь. Даже если и захочу, не возьмут меня к тебе на работу.
– Пока ты картошку-фри продавал и курьером бегал, я начальником отдела стал. На прошлой неделе назначили. Теперь кого захочу, того к себе на работу и возьму. Правда Феликс, давай ко мне. Будешь работать, как человек.
– А на своей работе, я разве не человек?
– Человек и очень хороший. Человеки на человеческой работе должны работать.
Феликс усмехнулся:
– Не умею я продавать, ты же знаешь. Не уговаривай, Юр. Лучше расскажи, как ты? Да, поздравляю с новой должностью. И с новой зарплатой тоже можно поздравить?
– Можно.
Юрка выпил уже бутылку пива, достал из холодильника ещё две. Одну хотел предложить Феликсу.
– Э, а чего ты не пьёшь-то?
– Я не хочу сейчас, Юр. Ты бы тоже много не пил.
– Давай, я тебе чего-нибудь покрепче налью, – Юрка достал бутылку коньяка.
– Нет, Юр, не надо. И сам не пей, не надо. Завтра рабочий день…
– Да, ладно, тебе. Я ж теперь начальник.
– Правда, не пей. Давай лучше поговорим. Я спросить хочу, может, о Насте есть известия?
– Какие могут быть известия. Её не ищет никто, да и не искали как следует. Искали бы, так нашли б. Спасибо, что не забываешь её.
Юрка налил две рюмки коньяка, достал хлеб, сыр, лимон.
– Давай, выпьем за то, чтобы Настя нашлась, – сказал он.
Феликс выпил, сделал себе бутерброд. Ни есть, ни пить ему не хотелось. Юрка снова налил коньяк себе и Феликсу.
– А, знаешь, – сказал Юрка, – тот следователь, который Настю не хотел искать, он умер. Я случайно узнал. Инфаркт или инсульт, что-то в этом роде. И, знаешь, мне его не жалко совсем. Так ему и надо. Я понимаю, почему он не искал, ничего не делал. Надо было ему денег дать. За деньги они все носом землю рыть будут. А за просто так обычного человека искать не станут.
– Умер? – переспросил Феликс.
Он помнил того следователя угрюмого, желчного, с жёстким взглядом и вкрадчивым голосом. Он допрашивал Феликса так, как будто, это Феликс был виноват в исчезновении Насти, как будто Феликс должен знать, где она. Юрке тогда досталось больше всех. Следователь не скрывал, что подозревает его. Юрка рассказывал ему всё об их с Настей отношениях, думал, чем больше информации, тем быстрее найдут девушку. И после того, как Юрка рассказал о ссоре с Настей, следователь просто вцепился в него, замучил Юрку допросами, но прямых обвинений не выдвигал. Улик против Юрки не было. Против него ничего не было, так же, как и против Феликса. И следователь отстал от них. Но Настю так и не нашёл.
Феликс пил и ему становилось легче. Ночное видение расплывалось, растворялось в алкоголе.
– Этому следователю повезло, что он сам умер, – сказал Юрка, наливая себе ещё и всё больше пьянея. – Такой гад был. Помнишь, как меня подозревал? Если бы он не помер от этого своего инсульта, я бы его своими руками задушил.
– Юр, хватит ерунду говорить. Как бы ты его задушил? Он следователь. Как их вообще можно убить?
– Также, как и любого человека. Он же не супермен, а обычный человек, как мы с тобой. Наверняка домой возвращается поздно, когда уже темно. Можно по дороге где-нибудь подкараулить.
– Хватит, перестань на себя наговаривать, – сказал Феликс. – Никого бы ты убивать не стал… Я тебя с детства знаю… Не можешь ты убить… Таракана, если только, тапком…
Феликс чувствовал себя уже сильно пьяным и начал рассказывать о следователе Волобуеве, который тоже не особо старался найти айфон. Конечно, нельзя сравнивать пропажу человека и кражу айфона, но Юрку было уже не остановить.
– Ты неправильно всё делаешь! – кричал на Феликса Юрка, – Я же тебе говорю, денег ему надо дать! Сразу всё найдётся!
– Юр, хватит, тебе. Откуда у меня деньги. Мне за айфон ещё расплачиваться.
– А я тебе говорю, иди ко мне на работу! Вот тебе и деньги!
– Юр, успокойся. Хватит уже про этих следователей говорить. Расскажи, лучше, как у тебя теперь на работе. Как, интересно быть начальником?
– Интересно. Скажи, лучше, как этого твоего следователя зовут? Он из нашего отделения?
Угу…, – Феликс рассказал другу всё, что знал о следователе Волобуеве.
До дома в этот вечер Феликс добраться не мог. Остался ночевать у Юрки.
Из Дневника Феликса.
Я по-настоящему почувствовал и понял свой дар, когда мне было семнадцать лет. Мама приехала к нам сразу после моего дня рождения. Обычно, она прилетала на пару недель. Но в тот раз мама решила сделать мне особенный подарок. Она пригласила меня к себе в гости. Надо было сделать паспорт и визу.
Я не помню, сколько потребовалось времени на оформление документов. Для меня это время пролетело незаметно. Мама постоянно была со мной. Она много рассказывала о своей жизни, о другой стране, о своём доме, о моей сестре. Я слушал, но ничего не запоминал (в одно ухо влетало, в другое вылетало). Я был в счастливой эйфории. От счастья я в эти дни вообще плохо соображал. Мне было всё равно, что рассказывает мама. Лишь бы она говорила со мной, лишь бы была рядом.
Я никогда не был за границей. Другая страна была для меня, как другая планета – фантастическая, загадочная. Мне казалось, что там должно быть всё не так, как у нас, и люди должны быть какими-то особенными. Добрыми и красивыми, как мама.
Я побаивался встречи с маминым мужем. Я думал, что он не захочет видеть меня и не станет разговаривать со мной. Или будет придираться к любой мелочи. В общем, я был уверен, что мы с ним не поладим. Мне даже хотелось, чтобы на время моего приезда он уехал куда-нибудь по делам, чтобы с ним не встречаться.
Вопреки ожиданиям, мамин муж не злился на меня и не придирался. Мы, как я и думал, с ним мало виделись, потому что он много работал.
Я познакомился с сестрой. Она мне, в общем, понравилась, хотя до нашей встречи я думал, что мне неприятно будет с ней общаться.
Сестра была открытая, дружелюбная и очень разговорчивая девочка. Но её болтливость меня не раздражала. Наши разговоры помогали мне учить английский. И мне это нравилось. Сестра познакомила меня со своими друзьями. Я уже писал, что не общителен и не люблю большие компании. К тому же с ребятами, как минимум, на пять лет младше, мне было не особо интересно. Поэтому друзей сестры я избегал. Когда они собирались в доме, я либо сидел в сторонке и слушал их разговоры (это тоже помогало учить английский), либо уходил, чтобы помочь маме, побыть с ней.
Сестра была похожа на своего отца, а сходства с мамой почти не было. И это мне тоже нравилось. Ведь я, как раз, похож на маму. И я думал, что это делает меня ближе к маме, чем сестру. И что мама должна любить меня больше, чем её.
Я не обращал внимания на то, что когда находился рядом с сестрой, мне становилось холодно, начинало знобить, мёрзли руки. Я думал, что просто нервничаю из-за непривычной обстановки, необходимости общаться с малознакомыми людьми. И переживаю от своей застенчивости и необщительности.
Но незадолго до моего отъезда было предупреждение, на которое я должен был обратить внимание. Но я пропустил и его. Мы с мамой и сестрой сидели за столом. Я попросил у сестры яблоко, и она протянула его мне. Я взял яблоко и тут же уронил его. Оно упало, покатилось по полу. Я забыл про яблоко. Я смотрел на руку сестры. Она была в крови. Кровь капала с руки на стол, растекалась красной лужицей. Видение длилось пару секунд. Меня заколотил озноб. Мама заметила, что со мной что-то не так и спросила, как я себя чувствую. Я не мог ответить, губы замёрзли и не слушались. Я смог только покачать головой, показывая, что со мной всё в порядке. Хотя это было не так.
Я не понимал, что означало моё видение. Ничего подобного со мной раньше не случалось. И я уговорил себя, что это просто от переутомления, от большого количества новых людей и впечатлений.
Всегда, когда я вспоминаю свою первую и последнюю поездку к маме и сейчас, когда это пишу, я прошу прощения у сестры, у мамы, у её мужа за то, что ничего не рассказал тогда. За то, что не спас сестру.
Мы не знали, что у сестры случилась первая серьёзная личная драма. Никто из нас этого не заметил. Отец девочки много работал, я был занять собой, а мама была занята мной.
Сначала сестра поссорилась с лучшей подругой, с которой дружила много лет, делилась всеми секретами и переживаниями. Девочки рассорились так, что перестали разговаривать друг с другом. Но бывшая подруга на этом не остановилась. Она «отбила» у сестры мальчика, с которым та дружила и в которого была влюблена. Такая первая подростковая влюблённость, которая была важной и значимой для сестры. Для взрослых – ничего серьёзного, а для сестры это горе оказалось непосильным. Она не смогла с ним справиться.
Я не хочу это вспоминать, и писать об этом не хочу. Но врач сказал, что снова прожить, вспомнить и записать всё будет для меня полезным. Такая терапия помогает справляться с тяжёлыми переживаниями прошлого.
Прошло столько времени, а я всё помню. И сейчас это напишу.
Я помню ванну, наполненную розовой от крови водой. Лицо сестры над водой. Тогда я увидел, как смерть меняет человека. После смерти мы делаемся непохожими на себя. Мы становимся неподвижными пластмассовыми манекенами с чужими застывшими лицами.
Сестра не выдержала двойного предательства. Никто из нас, близких людей не помог ей, не поговорил, не утешил. Бедная девочка была одна. И она ушла от нас. Ночью, пока все спали. Она пришла в ванну, включила тёплую воду. И смотрела, как красные струйки крови поднимаются к поверхности воды. И как с ними уходит из неё жизнь.
Никто ничего не почувствовал, не проснулся, не спас её. Даже я.
Я помню, как кричала мама. Она не плакала, только кричала. Сам я не мог говорить, меня как будто заморозило. Всё время было холодно. Мамин муж вызвал полицию. Кажется, меня тоже допрашивали. Кажется, я что-то отвечал.
Всё, что было потом я помню обрывками фраз, образов. Мамино постаревшее лицо. Форму полицейских. Такси в аэропорт. Самолёт. Дедушку, который встречал меня. То, как он радовался встрече, расспрашивал меня, а я не мог отвечать.
Я пришёл в себя дома через несколько часов. Помню, что стоял у окна, а в отражении стекла видел ванну с розовой водой и чужое взрослое лицо сестры. Меня вырвало. А потом я заплакал. Впервые после смерти сестры. И после этого смог связно рассказать всё бабушке и дедушке.