Мила Алекс
Мортем
Эта книга – плод вымысла. Все имена, герои, названия организаций, места, события либо рождены воображением автора, либо использованы в художественных целях. Любое совпадение с реальными людьми или событиями случайно.
Темнота никогда не бывает абсолютной, чёрной. Закрываешь глаза, чтобы уйти от разноцветного мира в покой и тень, а попадаешь в непрерывную муть, в которой плавают белые пятна и линии, странные фигуры и узоры, похожие на извилины мозга. И это отсутствие полной темноты мешает сосредоточиться, не даёт уснуть, забыться.
И сейчас, глядя на белые пятна и извилистые линии, плавающие в темноте, он хотел выбраться из этого неясного полусонного мира в реальный. Хотел понять, где он и что происходит вокруг него. И не мог. Не мог открыть глаза.
Он ничего не видел, но слышал шум. Монотонный гул, состоящий из звуков, которые он, кажется, когда-то знал, но вдруг забыл. Где же он? И что с ним?
Он сосредоточился на шуме. Выделил из него знакомые звуки. Начал различать голоса. Много голосов. Разноголосый, непрерывный шум. Он вслушивался в него, но не понимал, кто говорит и о чём.
Темнота замерцала жёлтым светом. Он широко, изо всех сил открыл глаза, но ничего не увидел. Он словно завёрнут в тёмный тесный кокон, вокруг которого жужжат голоса. Он здесь не просто так. Надо вспомнить, как он сюда попал. Куда сюда? Он мучил свою несчастную голову, но вспомнить ничего не мог.
Голоса стали громче, звуки чётче. Он прислушивался. Но то, что он слышал, сбивало его.
– Вы можете сказать, когда он придёт в себя?
– Боюсь, что нет. Думаю, вам нет смысла ждать здесь. Как только он очнётся и сможет говорить, я позвоню вам.
– Да, спасибо.
– Не за что.
Кто-то ждёт, когда он очнётся. Кто-то хочет говорить с ним. Он тоже хочет очнуться и говорить.
Он начинает дышать ровно, спокойно, медленно. Это сейчас главное – его дыхание. Он почувствовал, как из небытия возвращается его тело. Руки. Ноги. Он ощутил твёрдость затылка, тяжесть век, лёгкость ресниц. В него возвращалась жизнь, возвращалось движение. Он пошевелил рукой. Или ему показалось, что пошевелил.
Он открыл глаза и попал в сумерки. Утро или вечер? Серый свет заполнил комнату, в нём плавали серые предметы, сверху нависал серый потолок, со всех сторон надвигались серые стены.
И он снова услышал голос:
– Постойте!
Над ним склонились лица. Одно знакомое, второе неизвестное. Третье неясное белое пятно.
Он всё ещё не понимал, где он, но память возвращалась. Он вспомнил своё имя. Вспомнил сколько ему лет, где он живёт, чем занимается.
– Вы можете говорить? – спрашивает белое пятно.
«Нет», – хотел ответить он, но не смог.
I
Моя утеха и моя печаль, –
Тебя любой похитить может вор 1 .
Всё началось с того, что у него украли айфон. Новый айфон последней модели, красивый, модный, функциональный, который удобно лежал в ладони и вмещал в себя целый мир. Яркий, полный событий мир, о котором он уже забыл. Ради этого дорогого, престижного гаджета он взял кредит. Ещё один кредит в дополнение к тому, который у него уже был. Конечно, это была плохая идея. Но ему захотелось купить этот айфон – дорогой, современный, такой притягательный. И он не стал отказывать себе. Чтобы платить кредиты, он устроился на вторую работу. Он хотел выплатить эти злосчастные кредиты как можно быстрее и теперь работал без выходных. Последние месяцы он был занять только тем, что работал, работал, работал. Вставал в пять утра, чтобы в шесть уже готовить еду в ближайшем к дому фаст-фуде. А после приготовления гамбургеров и картошки фри (от которых рябило в глазах, и запах которых он чувствовал, кажется, постоянно) до ночи развозил заказы, как курьер. У него не было времени ни на что, кроме зарабатывания денег. Он уставал и не высыпался. Он был измучен этим недосыпом и усталостью, но в то же время чувствовал себя живым, чего не случалось уже давно. Он всё вложил в этот айфон. Если бы у него сгорел дом, наверное, это не было бы такой трагедией, как пропажа телефона.
И вот айфона больше нет, а кредит остался. И он вынужден всё также вставать в шесть утра и идти на первую работу. А вечером, уже не чувствуя рук и ног, работать курьером в службе доставки – до позднего вечера развозить товары или документы.
У него давно не было никаких желаний. И это первое за долгое время – купить новый навороченный телефон как будто пробудило его к жизни. Пусть это была вещь, дорогая игрушка, но за то недолгое время, пока айфон был у него, он успел его полюбить, начал относиться к нему, как к чему-то родному, одушевлённому. Может быть, поэтому потеря айфона сначала вернула его в муторное болезненное существование (в котором он пребывал уже долгое время), а потом, наоборот, расшевелила, сделало деятельным, таким, каким он был раньше, в другой, уже почти забытой жизни. Сейчас он был готов биться за то, чтобы вернуть айфон. И дело было не в деньгах и кредите. Пусть это всего лишь дорогой кусок железа и пластика, айфон был важен для него, нужен ему.
Телефон пропал в небольшом зале кинотеатра. Впервые за долгое время ему захотелось сходить в кино. Он решил посмотреть блокбастер, который ждали и обсуждали ещё до выхода первого трейлера.
Он точно помнил, знал, что, когда вошёл в зал кинотеатра, айфон у него был (он отключал звук). А когда после фильма (который ему, кстати, совсем не понравился) он вышел из зала, обнаружил, что айфон пропал. Он поднял на ноги всех работников кинотеатра, сам облазил все ряды и заставил сделать то же администратора. Никогда он не был таким деятельным и настойчивым, даже до болезни. Но дорогая пропажа так и не нашлась. Он был в отчаянии, не знал, что делать. И когда работник кинотеатра посоветовал написать заявление в полицию, он ухватился за эту мысль и бросился её осуществлять.
Он знал, что такое полиция и следователи. В той прошлой жизни он уже имел с ними дело. И вспоминать об этом не хотел. Но когда он бежал в отделение, все его мысли были только о том, как бы быстрее вернуть айфон.
В отделении полиции, куда он пришёл, всё было также как в прошлый раз. Он будто снова попал в мир неодушевлённых автоматов, роботов. И к нему тоже относились как к чему-то неодушевленному. Следователь по фамилии Волобуев, которому пришлось вести его дело, энтузиазма по поводу заявления о пропавшем айфоне не проявил. Он вообще не проявлял никаких чувств, кроме усталой скуки.
– Феликс Сергеевич, – обратился к нему следователь Волобуев, – вы уверены, что телефон у вас украли? Вы могли его потерять. Согласитесь, такое часто бывает.
Феликс понимал, что следователь Волобуев сделает всё, чтобы не принимать у него заявление и готов был стоять насмерть. В тесной комнате местной полиции кроме него и двоих следователей сидели ещё два спитых мужика, попавшиеся на краже водки в магазине. Ими занимался другой следователь, который понравился Феликсу гораздо больше следователя Волобуева. Но, как говорится, полицейских не выбирают. Придётся общаться с этим малоприятным, рыхлым и сонным следователем, которому плевать на всё, в том числе и на айфон Феликса. И Феликс решил, что напишет заявление о краже, чего бы ему это не стоило.
Из отделения полиции Феликс вышел не скоро. Он снова попал в живой мир, где ещё по-летнему пели птицы, тёплый ветер игнорировал осень, а на фоне ярко-голубого неба дрожал и переливался золотом высокий тополь. Феликс улыбнулся и сам себе удивился. Уже давно он не замечал не то, что красоты природы, смена времён года проходила для него практически незамеченной. Вечером он смотрел в телефоне прогноз погоды и на следующее утро одевался в соответствии с ним. Ливень, жара, снежные заносы – ему было всё равно, он не обращал внимания на природные красоты и катаклизмы. Неужели человеку так мало надо для счастья? Всего одна маленькая победа над такой неповоротливой глыбой, как следователь Волобуев. Всего одна небольшая надежда на возвращение ставшего любимым телефона.
Как оказалось, Феликс рано радовался. Не в его силах было справиться с таким опытным следователем, как Волобуев.
Феликс подождал две недели. Из полиции не было никаких известий. Его не приглашали больше в отделение, ни для дачи показаний, ни для опознаний айфонов. После второй недели ожиданий Феликс понял, что надо действовать. Сначала он звонил следователю Волобуеву на рабочий телефон. Но дозвониться до него было невозможно. Так прошла ещё неделя. Феликс не сдавался и добился того, что один из сотрудников отделения полиции дал ему служебный мобильный телефон следователя Волобуева. Феликс дозвонился с первого раза.
– Феликс, не помню вашего отчества…, – начал Волобуев, после того, как Феликс назвал себя.
– Это не важно. Я хотел узнать, как продвигается моё дело. Вы меня больше не вызывали. Может быть, у вас появились ещё вопросы.
– Какие могут быть вопросы? Всё понятно. Я сразу сказал, что ваше дело безнадёжно. Если случится чудо, и ваш телефон случайно обнаружится, например, на складе ворованной аппаратуры в ходе какой-нибудь спец. операции, я вам сразу же сообщу.
– То есть, вы не работаете по моему делу?
– Работаю. Я работаю по всем делам. Но я повторяю для особо одарённых, ваше дело безнадёжно. Найти ваш телефон в таком большом городе, всё равно, что иголку в стоге сена отыскать. Так, что надейтесь на чудо.
– Хорошо. Буду надеяться. Но помимо этого напишу заявление в прокуратуру по поводу халатности следователя и неисполнения им своих обязанностей.
– Феликс Алексеевич…
– Сергеевич.
– Да, именно. У меня, действительно, есть к вам несколько вопросов. Сможете зайти ко мне в пятницу в четырнадцать часов?
– Что? – Феликс не услышал последнюю фразу, руки похолодели, как будто он опустил их в ледяную воду. Он почувствовал покалывание в кончиках пальцев и чуть не выронил телефон.
– В пятницу, в четырнадцать, удобно вам будет?
– В пятницу? Да, в пятницу. Да удобно. В четырнадцать удобно.
– Вот и хорошо, жду вас Феликс Сергеевич. До свидания.
Феликс нажал «отбой» и, застыв, смотрел на поцарапанный экран своего старого смартфона. Руки были ледяными, Феликсу казалось, что сейчас они покроются коркой льда, а экран смартфона инеем. Телефон будто вмёрз в ладонь. От жуткого холода, охватившего всё тело, Феликс не мог шевелиться, даже моргать не мог. Он весь заиндевел, даже кости ныли от холода. Так продолжалось примерно полминуты. Потом Феликс начал отогреваться, возвращаться к своему обычному состоянию. По телу разлилось тепло, он снова мог шевелиться. Феликс убрал смартфон в карман, приложил руки к щекам и не почувствовал прикосновения – ещё не согрелся окончательно.
Что делать? Что ему с этим делать? Это знакомое и такое страшное ощущение было почти забыто и давно не возвращалось к нему. И вот теперь появилось снова в разговоре с нерадивым следователем.
Феликс подумал, что надо идти к следователю Волобуеву прямо сейчас и рассказать ему… Рассказать, что? Свои предчувствия? И в лучшем случае увидеть удивлённый взгляд, а в худшем – услышать много «хорошего» о своём душевном здоровье. Но знать и молчать он тоже не может. О чём они только что говорили? В пятницу в четырнадцать? Есть время придумать, как предупредить этого Волобуева и не выглядеть сумасшедшим. Есть ещё время.
Пятница через три дня. Через два с половиной.
Из Дневника Феликса.
Я родился в Вальпургиеву ночь. В ночь на границе тридцатого апреля и первого мая, сразу после полуночи. Но мама решила записать мой день рождения тридцатым апреля, чтобы он не совпадал с международным пролетарским праздником – ныне локальным Днем весны и труда.
Не знаю, счастливым ли было моё детство. Да и могло ли детство без родителей быть счастливым? Но я рос в семье, в любви и заботе, у меня было всё, что нужно ребёнку. Всё, кроме мамы. Нет, не так. Сначала мама была. Но она оставила меня.
Растили меня бабушка и дедушка, которые очень меня любили. Любили и баловали. Конечно я знал, что такое порядок и дисциплина, что перед сном надо чистить зубы, а перед едой мыть руки. Конечно меня учили, что нельзя брать чужое, а наоборот, надо делиться. Конечно мне объясняли, что надо хорошо учиться и не пропускать школу, чтобы во взрослой жизни была хорошая работа и было меньше проблем. Но когда я шалил, получал плохие оценки или ещё как-то нарушал правила, меня не ругали и не наказывали, а спокойно объясняли, что я сделал не так, и какие поледствия могут быть у моих поступков. И почему то, что я сделал, вредит в первую очередь мне.
Когда я говорю, что меня баловали, я не имею ввиду, что все мои желания исполнялись (хотя, если честно, никаких особенных желаний у меня не было). Наша маленькая семья жила в достатке. Бабушка и дедушка получали пенсию, дедушка продолжал работать. И мама каждый месяц присылала деньги. Мы не бедствовали. У меня было всё, что нужно и даже больше. Всё, кроме одного, самого важного для ребёнка – мамы, маминой любви.
Бабушка с дедушкой доверяли мне. Сейчас я понимаю, насколько мудрыми и понимающими они были. Например, если я очень сильно не хотел идти в школу, мне разрешали остаться дома. И я был благодарен за это бабуле и дедуле. Я старался не обмануть их доверие – узнавал у одноклассников задания, сам их выполнял. Вообще учился настолько хорошо, насколько мог и сколько мог. Я не придумывал несуществующих болезней, чтобы не ходить в школу. Мне не требовался этот обман.
Меня не ругали за испачканную одежду, заляпаный клеем пол, за разбитые чашки и вазы, не дёргали и не поучали по пустякам. Никогда не слышал я от бабушки и дедушки любимые некоторыми родителями фразы: «сам виноват», «ничего путного из тебя не выйдет» или «Петя лучше тебя учится, бегает, прыгает, рисует, ест кашу» (нужное подчеркнуть). Всё это было хорошо. Но смогли ли они заменить мне маму? Думаю, нет.
Доверие и любовь бабушки и дедушки было ценно и помогало мне. Но всё равно не хватало главного. Мамы.
Ребёнком я был спокойным, задумчивым, малообщительным, даже нелюдимым. И, возможно, это помогало мне хорошо учиться. Мне не трудно было спокойно сидеть на уроках, слушать учителя, внимательно и вдумчиво читать учебники. Отличником я не был, наверное, таланта не хватало. Но и троечником не был тоже. Я был хорошистом. И меня это устраивало. Хорошист от слова «хорошо». Что ещё надо?
Я трудно сходился с детьми (и со взрослыми). И до сих пор новые знакомства для меня проблема. Но мне повезло – у меня есть пусть один, но настоящий друг. Юрка – мой друг со школы и по сей день. И он моя полная противопожность. В школе он был троечником и заводилой. Из уроков признавал только физкультуру и химию. Дома ставил химические опыты, смешивал несовместимые реактивы, взрывал, поджигал, изобретал. В общем, химичил от души. Как квартиру не спалил – просто чудо и загадка. Родители Юрки были уверены, что из него ничего путного не выйдет и всегда ставили меня ему в пример. Но оказалось наоборот. В выпускном классе Юрка взялся за ум и начал заниматься, не поднимая головы. Поступил, как и хотел в химико-технологический, окончил его неплохо. Но за время обучения, быть химиком передумал. И после окончания университета устроился продавать металлопрокат, что у него замечательно получалось и хорошо оплачивалось. Думаю, из школьных возмутителей спокойствия получаются хорошие продавцы – активные, разговорчивые, легко сходящиеся с разными людьми (и входящие к ним в доверие).
Я, как уже говорил, учился хорошо и был уверен, что успешно сдам выпускные экзамены. Хотел порадовать бабушку и дедушку. Я рассчитывал стать программистом, зарабатывать большие деньги. Хотел лучше всех писать коды, быть востребованным, сам выбирать компании, в которых буду работать. Мечтал, что меня пригласят работать за границу. Это было важно. Самое важное для меня. Сразу скажу, у меня ничего не получиось. Произошли события из-за которых я не смог как следует подготовиться к экзаменам. Если бы мне хватило сил собраться и сосредоточиться, то достаточно было бы школьных знаний для более менее приличных оценок на экзамене. Но собрать себя я не смог (да и не особо старался). К тому же на экзаменах испугался, переволновался, перегорел и сдал средне, даже ниже среднего. Плохо сдал, честно говоря. Поступить на такую желанную для меня информатику не получилось. Чтобы не болтаться без дела, пришлось идти, куда хватило баллов – на совсем ненужного мне экономиста. И, если Юрка быстро нашёл себя после института, то у меня и это не получилось. По специальности я работать, как и Юрка не хотел. Уже в институте мне было скучно. Что с собой делать по окончании учёбы я не знал. Продавать, как у Юрки у меня не вышло, не было к этому призвания. Я считаю, что хороший продавец – это такой же талантливый человек, как, например, музыкант или художник. У каждого свой талант. И, если Юрка смог быстро найти себя в этой жизни, то мне долго не везло. Я что-то пробовал, разочаровывался, пробовал снова, устраивался на работу и увольнялся. И в конце концов решил учиться на програмиста платно. Я выбрал один из самых престижных университетов и взял кредит, чтобы оплатить первый курс обучения. Но, учиться так и не пошёл. У меня не было тогда сил для любых действий, в том числе и для обучения. Деньги незаметно для себя я все растратил, потому что сидел без работы. Выплаты по кредиту банку не делал. И сумма, которую я должен был выплатить увеличивалась. Очнулся, когда телефон начал разрываться от звонков из банка. Пришлось устроиться на работу и бóльшую часть заработанного отдавать банку.
И сейчас я курьер. Мне нравится эта работа. Она простая и понятная. Мне нравятся короткие знакомства с разными людьми, с которыми я встречаюсь и сразу расстаюсь. Вроде общения много, но оно не глубокое, так, как мне и надо. Нравится ездить по городу, узнавать его, ходить по улицам, по которым я, наверное, никогда бы не прошёл, если б не был курьером. Нравится вовремя доставлять людям то, что они ждут. Эта работа делает меня ценным, нужным, востребованным. Мне нравится, что я сам планирую свой день, неделю, что хожу на работу, когда захочу (и не хожу, когда не хочу). Пусть денег у меня оставалось немного, мне хватало. До тех пор, пока я не купил айфон. И не взяд на него второй кредит.
II
Когда на суд безмолвных, тайных дум
Я вызываю голоса былого, –
Утраты все приходят мне на ум,
И старой болью я болею снова.
Пятница через два с половиной дня.
Феликс бродил по квартире и думал о разговоре со следователем, хотя ему казалось, что он занят делом – наведением порядка. Феликс перекладывал с места на место вещи, переставлял предметы. Порядка это не прибавляло. Он забрёл на кухню, вымыл чашку, включил чайник. Открыл холодильник и смотрел на его незатейливое содержимое, пока холодильник не «запиликал», требуя, чтобы его закрыли. Феликс вскипятил чайник и налил себе кофе. Сделал глоток и поставил чашку на полку посудой. Снова открыл холодильник, достал продукты, сделал себе многослойный бутерброд, откусил большой кусок. Поискал чашку с кофе, не нашёл. Положил бутерброд на стол и вернулся в комнату.
Тревога и одиночество – такие чувства испытывал сейчас Феликс. Тревога за следователя Волобуева, за его жизнь. Феликс верил в своё предчувствие, хотя проще, конечно, было не замечать его. Он хотел подобрать правильные слова, чтобы предупредить следователя. И бесцельно шатался по квартире, надеясь, что это поможет и слова найдутся. А одиночество давило на него и мешало думать. Ему так хотелось рассказать кому-нибудь о своих предчувствиях, поделиться, разделить ответственность. Просто рассказать и услышать совет, пусть глупый и невыполнимый, но полный сочувствия и желания помочь. Хотелось переложить на кого-нибудь часть тяжести своего предчувствия.
Феликс вернулся на кухню. Снова вскипятил воду в чайнике и налил кофе уже в другую кружку. Доел бутерброд. Настроение улучшилось.
– Подумаешь, руки замёрзли. Ну и что? Ничего это не значит, – сказал Феликс сам себе. – Что может случиться со следователем Волобуевым? С такими, как он, никогда ничего не случается. Он всех нас переживёт. На моих похоронах ещё простудится.
Феликс вспомнил другого следователя. Желчного, жёсткого и категоричного. Следователя, который допрашивал его, когда пропала Настя. Вспомнив Настю, Феликс подумал о Юрке и отругал себя. Он давно не говорил с другом. Да что там, даже не вспоминал про него, занятый своим айфоном, работой, переживаниями и прочей ерундой. А ведь обещал себе поддерживать Юрку, как когда-то друг поддержал его и не дал ему пропасть.
Прошло уже полгода (или всего полгода), как исчезла Настя. Феликс знал, что Юрка до сих пор переживает это так, как будто всё случилось вчера. Он старался не оставлять друга надолго одного. И вот сейчас совсем забыл про него, увлёкшись поиском телефона. А ведь когда беда случилась с Феликсом и Юрка, и Настя были рядом. Они тогда спасли его, вытащили из чёрной беспробудной депрессии. Отвлекли от мыслей, которые всё ещё не оставляют его. От мыслей, что жизнь не такая уж замечательная штука, чтобы цепляться за неё. От мыслей, что в тишине, темноте и покое будет гораздо лучше, чем в мире, где постоянно надо что-то делать, с кем-то разговаривать, как-то жить, когда делать, разговаривать и жить совсем не хочется.
Феликс считал, что прошло слишком много времени, и надежды на то, что Настя жива и может вернуться нет. Он знал, что Юрка продолжает ждать её и даже продолжает искать, хотя никто уже больше не ждёт и не ищет.
Настя была девушкой Юрки. Была. Феликс давно думал о ней в прошедшем времени, он не верил в её возвращение. Но никогда об этом Юрке не говорил.
Настя была пухленькой хохотушкой, любительницей сладостей и социальных сетей. Она была симпатичной, но слишком простой (на взгляд Феликса глуповатой). Феликс не понимал, что Юрка в ней нашёл. Но видел, что Юрка её по-настоящему любит. И, что Настя тоже любит Юрку (по-своему, как умеет).
Это случилось в то слякотное и грязное время года, когда уже не зима, но ещё не весна. Самое серое и сонное время. Когда с утра идёшь на работу, и в лицо летит жёсткая снежная крупа, а днём выглядывает солнце, и уверенно по-весеннему поют птицы. А вечером возвращаешься с работы по полурастаявшей снежной жиже мимо почерневших сугробов и вдыхаешь нагретый за день тёплый душистый воздух, такой, какой бывает только в начале весны. Феликс это время не любил и ничего хорошего от него не ждал.
Феликс тогда не работал, не мог. Горе, которое он с таким трудом пережил ещё не давало ему двигаться, выходить из дома. Настя и Юрка заходили к нему вечером, приносили продукты, и Юрка и следил, чтобы Феликс хоть что-то из этих продуктов ел. Наверное Феликс ел всего один раз в день под присмотром друга. А когда Юрка и Настя не приходили, скорее всего, не ел вообще.
В тот день Юрке с Настей впервые за долгое время удалось вытащить Феликса на улицу. Они были счастливы. Оттого, что любили друг друга. Оттого, что смогли уговорить Феликса погулять. Оттого, что зима закончилась. У Насти блестели глаза, она непрерывно болтала и хохотала.
Вокруг всё было серым – небо, снег, лужи. Феликс не понимал, как можно быть счастливыми, особенно, когда всё кругом хмурое и беспросветное. Он хотел домой – в тепло, покой и тишину. Но его водили по улицам, по лужам, по тающему снегу и говорили, говорили, говорили. Говорили, что Юрка сделал Насте предложение, о предстоящей свадьбе, о том, что он, Феликс, обязательно будет свидетелем, о ресторанах, свадебных тортах и свадебных путешествиях. У Феликса разболелась голова, руки, как будто превратились в лёд, всё тело заиндевело, внутри всё дрожало от холода. Друзья заметили, что Феликс уже еле идёт и отвели его домой. Дома Феликс согрелся, успокоился и быстро забыл про пробравший до костей жуткий холод.
А на следующий день они поссорились. Юрка с Настей. Из-за денег. Вернее, из-за того, сколько потратить на свадьбу. Юрка хотел сэкономить и на свадьбе, и на путешествии. Он считал, что лучше вложиться в собственное жильё, чтобы жить отдельно от родителей. Настя же хотела не просто свадьбу, а обязательно дорогую, грандиозную и роскошную. И не менее дорогое и шикарное свадебное путешествие. Её подружки и подписчики должны были умереть от зависти увидев, как Настя дорого-богато выходит замуж. Юрку Настины подписчики и подружки не интересовали, он ни за что не соглашался влезать в долги ради красивых фоток в социальной сети. Настя с Юркой поругались. Настя вернула ему кольцо. Поплакалась подружкам, как она ошиблась с Юркой и пришла к Феликсу, чтобы поплакаться и ему тоже. Феликс, пытался успокоить Настю, но у него не получалось. Ему самому тогда требовалась помощь и поддержка. Он не мог пошевелить пальцами, как будто стоял на тридцатиградусном морозе без перчаток.
Но тут к Феликсу зашёл Юрка, который, как и Настя, не мог в одиночестве переживать их ссору. Настя, как будто, даже обрадовалась его приходу и полностью переключилась на Юрку. Они ругались, спорили о деньгах, о свадебном торжестве и поездке в дальние страны. Феликс слушал их, и ему становилось всё хуже и хуже. Настя всё время обращалась к нему, искала у него поддержки. А бедному Феликсу казалось, что его зимой опустили в прорубь, держат там, не дают вылезти, и от холода у него скоро остановится сердце. Ему хотелось уйти из собственного дома куда-нибудь, где тихо, спокойно и нет Насти.
Феликс так и не понял, чем закончился спор Насти с Юркой. Кажется, Юрка согласился на дорогую свадьбу, экзотическое путешествие и долги. А Настя перестала плакать и снова начала хохотать. Счастливые влюблённые наконец-то ушли. Измученный Феликс лёг спать и проспал всю ночь и полдня. Разбудил его телефонный звонок Юрки, которому надо было поделиться новостями о подготовке к свадьбе и количестве денег, которое он готов на неё потратить. Феликс чувствовал себя плохо, мало что понял, но смог изобразить, что разделяет радость друга. Разговор закончился, Феликс тут же снова уснул. Проснулся он ночью, долго ворочался, вставал, снова ложился. И только под утро задремал.
А днём прибежал Юрка и кричал, что Настя пропала, не ночевала дома. Родители не беспокоились, думали, что она у Юрки. Юрка был уверен, что девушка дома.
Искать Настю начали слишком поздно.
Настю искали все: полиция, друзья, знакомые, волонтёры. Юрка обратился в частное детективное агентство, но там тоже не смогли помочь. Не нашли ничего, никаких следов, улик, зацепок. Феликс был уверен, что с девушкой случилось что-то страшное, и живой они её больше не увидят. Юрка продолжал искать и надеяться.
Из Дневника Феликса.
У нас в роду не было шаманов, ведьм, колдунов, экстрасенсов. Никого с паранормальными способностями. Мама, бабушка, дедушка – обычные люди. Я почти ничего не знаю об отце. Но из того, что знаю, следует, что он тоже был обыкновенным человеком, и никаких особенных способностей у него не было.
Я расспрашивал бабушку о её и дедушкиных родителях. Она с удовольствием рассказывала мне о них и вообще об истории нашего рода. Из её рассказов было понятно, что никаких необычных предков у меня не было. Моя семья была такой же, как все. Люди как люди. Я тоже хочу быть как все. Не хочу знать и чувствовать больше того, что знают и чувствуют обычные люди. И, самое главное: я не хочу чувствовать смерть. Хотя бы потому, что не понимаю, что делать с этим предчувствием. Я предчувствую, что человек скоро умрёт, но не знаю, где, как и когда это случится.
Сначала я не принимал свой дар. Но потом передумал и решил развивать свои магические способности. Я учился, читал книги. Иногда общался с теми, кто называл себя магами, потомственными колдунами и ведьмами, экстрасенсами. Смотрел ролики в интернете и передачи по телеку. И теперь я многое умею, вижу, знаю. Я проводил обряды на деньги, на удачу, на исполнение желаний. И у меня всё получалось. Но я никогда не тревожил мёртвых, не пытался разговаривать с душами умерших. Кто я такой, чтобы их тревожить?
У меня есть тетрадь, где записаны обряды и заклинания. В ней я сейчас и веду этот дневник. Я давно забросил все свои колдовские штучки. Хватит! Возвращаться в своё колдовское прошлое я не хочу.
У меня сохранились разные магические вещи, необходимые для обрядов. Давно хочу провести уборку и выкинуть всё это. Но как-то руки не доходят.