Михаэль Бабель
Покушение
Второй – "Партия – решит!"
Третий – "Мы так сделаем, что никому не свернуть с этого пути!"
За четыре года диктатуры можно наворочать многое: перекроить карту, заключить соглашения, ещё дополнительно оболванить народ, подготовиться к следующим четырём годам демократической диктатуры или диктаторской демократии, которая здесь изначально.
Почему в маленькой европейской стране дали народу высказаться несколько раз по поводу вступления в общий рынок? Нам бы их заботы: гульден – туда, гульден – сюда. А все-таки почему?
Здесь не дают высказываться. Здесь затыкают рты. Здесь советская диктатура.
Разве вам затыкали рты, когда вы кричали своим политическим противникам "убийцы"?
Убийцы – вы.
Убийцы те, кто строит светлое будущее на крови своего народа.
Вы и сам убитый – убийцы убиенного.
И ещё многих.
Вы – поджигатели.
Вы поджигаете половину народа против другой половины.
Незадолго до смерти убиенный ещё поджёг, заявив: "Начинается борьба двух мировоззрений!". Почему не выступил с этим перед выборами?!
Что это за борьба, когда в руках одного мировоззрения вся власть и средства подавления?!
Такое поджигательство приглашает народного мстителя.
Судить надо вас – поджигателей, а не народного мстителя.
После советских диктатур бывает только разруха. Но здесь может быть ещё и новая катастрофа еврейства.
Вас это не колышет, потому что самое справедливое мироустройство – это когда вы, советские, у власти.
Любой ценой.
Ценой катастрофы.
Ваше мировоззрение – не мировая классика, что война – продолжение политики другими средствами; и не еврейская классика, что Израиль окружают народы-бандиты.
Ваше мировоззрение – собственный пуп: "Я надеюсь", "Я очень надеюсь", "Я так думаю", "Я верю", "Я очень верю", "Я".
Только советские могут строить светлое будущее в паре с народами-бандитами.
Только советские верят еще лжепророкам, которые ведут в светлое будущее.
Как все советские диктаторы, вы пусты.
Убиенному было все равно: что ломать руки-ноги убийце, что пожимать руки убийце.
Главное, чтобы были аплодисменты, чтобы в лучах славы.
Сбылась мечта. Весь мир смотрит на тебя. Конгрессы. Аплодисменты. Все встают.
Это ваша болезнь. Никаких аплодисментов и славы вам не хватит. Вы никогда этим не насытитесь. Вы неизлечимо больны.
Советскими не рождаются, но советскими умирают».
27. Листовку «Советским диктаторам» раздавал
Листовку «Советским диктаторам» раздавал возле взорванных автобусов.
По реакции на листовку видел топтунов.
Они всегда находятся там, где надо, и тогда, когда надо.
Раздавал листовку на развилке улиц Яффо и Шломцион.
Сразу после взрыва.
Большинство начинают читать или кладут в карман.
На меня никто не смотрит.
Я гляжу на них.
Женщина средних лет после прочитанных первых строк обернулась ко мне серым от злобы лицом.
Молодой мужчина вцепился в листовку обеими руками, пробежал по ней глазами, дёрнулся в сторону полиции, которая рядом на горке, и оглянулся – убедиться, что я на месте, а я смотрел на него, не отводя взгляда. Его порыв прошёл, да и в конце листовки были имя, адрес, телефон. Мужчина сделал вид, что куда-то идёт.
Так увидел топтуна.
Обычный израильтянин.
Ничего плохого не подумаешь.
Замечаешь, кто он, после ошибки, даже совсем малюсенькой.
Ошибки те же, что и у их подельников из предыдущей утопии.
Оттуда их принимают по нефальшивым трудовым книжкам или по рекомендациям.
Тридцать лет назад были жалобы на некоторых, про которых знали кое-что, – так официальные товарищи заявляли неофициально, что здесь не судят за то, что было там.
Этого вполне достаточно для бывшего там чекистом, чтобы начать новую жизнь, но кто устоит против халявы – продолжать отслеживать дружков и знакомых.
Служить чека там, служить чека здесь, служить чека и там и здесь.
Главный признак чекиста – что он тебя видит первым. Всегда первым – он, и лишь потом – ты. Но не наоборот.
28. Возьмёте меня лежачим
Первая повестка пришла почтой: явиться 31.3.1996.
Когда-то она должна была прийти.
Вторая повестка пришла почтой: явиться 23.4.1996.
Позвонили и предупредили, что приведут, если не явлюсь.
Ответил: «Сам не явлюсь, возьмёте меня лежачим».
Оставили свой телефон, чтобы я звонил.
Записал.
Третью повестку принесли на дом.
Приметил человека во дворе, который высматривал меня, ожидая.
Когда я зашёл домой, он позвонил и подал повестку, не лез в открытую дверь и смущался, предупреждая. Явиться 6.5.96. Оставил тот же телефон.
Я человек гражданственный. Откликнулся.
Позвонил, что если хотят поговорить со мной о политике, то место – у меня дома, а время – девять часов вечера, когда по телевизору новости.
Мне перезвонили и назначили день.
Жене сказал, что ко мне придут, – без подробностей, чтобы не волновалась.
За пять минут до назначенного времени звонок в дверь.
Открываю. В двери стоит красавец молодой.
Мы с женой устраиваемся возле телевизора – скоро выборы. Нашлось место и красавцу.
Сумочку с аппаратурой он выставил перед собой на столик.
Сразу зазвонил его телефон, но красавец медлил взять его в руки.
Я попросил его ответить, что он жив-здоров.
Экран убеждал, что основоположник победит молодого, подающего надежды.
Я молчал, думал о своём.
Жена возражала экрану.
Красавец долгое время слушал её вежливо. Передача новостей подходила к концу.
Но вдруг догадался, что так мы распределили роли, и протянул мне бумагу. Это было письмо «Советским диктаторам».
– Вот в этой фразе, – он ткнул пальцем в середину листа, – призыв к убийству.
– Такое поджигательство приглашает народного мстителя, – прочёл я и возразил: – Это не призыв, это предвидение того, что может произойти.
Мы ещё попререкались и дружески расстались.
У двери красавец спросил:
– За кого голосуете? – Не получив ответа, сказал понимающе: – Ну конечно, за русскую партию. – И на прощание улыбнулся.
– Кто это такой симпатичный? – спросила жена, когда он ушёл.
– Редактор, – сказал я.
Все ждали выборов.
29. Жёлтая пресса
Жёлтая пресса – венец демократии.
Нет жёлтой прессы – нет демократии.
Была бы жёлтая пресса, было бы в ней рядовое сообщение:
«Нас отстреливают, как лис в Йоркширском графстве! Слава Б-гу, у нас ничего не умеют делать до конца! Даже отстреливать!»
Такой вольной прессы нет.
Поэтому да здравствует жёлтая пресса!
Которой нет и не будет.
30. Один день жёлтой прессы
Когда повесток оказалось три, разослал их в газеты.
Журналист с обмотанной проводами головой, наушниками и торчащей антенной вразумил меня, что никто не ответит.
Но мне позвонили.
Со мной говорила женщина с плохим русским, но ей так было удобнее, чем слушать мой иврит.
Затем пришёл фотограф. Меня он замучил. Когда через несколько дней увидел своё фото в газете, понял, чего добивался художник – чтобы моя тёмная кипа слилась с темнотой ночи за окном.
Под фотографией – надпись: «Есть кое-что в его словах».
Ниже – заголовок: «Буквально, как в России».
Ещё ниже – подзаголовок: «Отказник алии, который утверждал, что Израиль – советская диктатура, вызван на расследование по подозрению о высказываниях против государства. Видно, он не такой уж и странный чудак».
И текст:
«Михаэль Бабель, в прошлом отказник алии и странный чудак в настоящем, публикует книги и статьи, утверждающие, что Израиль – советская диктатура. В последнее время трижды был вызван на расследование в полицию. Причина, по словам полиции, "высказывания против государства". Это-то и вызывает сомнение, что, может быть, в сущности, он не такой уж и странный чудак.
Бабель совершил алию примерно двадцать лет тому назад. Недавно опубликовал книгу, сравнивающую Россию с Израилем, и доказывает, что Израиль – государство советское.
"Израиль создан теми же большевиками", объясняет Бабель основы своей теории.
"Гистадрут – коммунистический орган и он всё ещё существует. И всякие рабины и гужанские и их дети заражены вирусом коммунизма".
На прошлой неделе провёл личную демонстрацию напротив кнессета, у него были транспаранты "Да здравствуют Маркс, Энгельс, Рабин, Перес!", "Да здравствует Израиль – последний оплот советизма!" и подобные.
Первая повестка с вызовом на расследование пришла к Бабелю два месяца назад, через месяц пришла вторая повестка, третью к нему домой доставил полицейский на прошлой неделе.
По словам того же полицейского, повестка по поводу открытого письма Бабеля под названием "Советским диктаторам".
Бабель раздавал письмо прохожим на месте взрывов автобусов в городе.
В этом письме Бабель называет, с намёком на них, Рабина и Переса "диктаторами", окружающих арабов – "бандитскими народами" и Арафата – "убийцей". Он утверждает, что Рабин и Перес "поджигали половину народа против другой половины народа" и что "такое поджигательство приглашает народного мстителя, и судить надо поджигателей, а не народного мстителя".
Бабель заявляет, что не подчинится вызовам, а только постановлению суда.
"Я не боюсь полиции здесь, как не боялся её там", – сказал Бабель.
Помощница представителя полиции округа, инспектор Мейхаль Цимберг: "Этот человек вызван на расследование вследствие высказываний против государства. Если он не явится, полиция доставит его на расследование»».
Юлия Хромченко, «Кол аир», 17.5.1996
До выборов было 12 дней.
Статья собрала недостающие несколько тысяч голосов.
И основоположник не прошёл.
Налил полстакана красного вина.
Собственное производство.
Без сахара и без воды.
Лехаим! К жизни!
31. «Да здравствует Аман!»
В 2004 году перед Пуримом позвонил некто Арье. Ему нужен чертёж. Меня он нашёл в телефонной книге. У него пять домов. И компаньоны. Он отделяется от них. Чертёж нужен ему для этого отделения. Мне всё объяснит на месте. Внизу, под ним (в подвале?), его контора.
– Что у вас есть? Чертёж? Дискет? – спрашиваю по делу.
– Да, – подхватывает он, – есть дискет.
– А в каком виде нужен чертёж – на бумаге или на дискете? – спрашиваю только по делу.
– На месте объясню, – отвечает. – Нужно добавить разрезы. Работы на три дня. Плачу наличными. – Тон работающего по-чёрному.
– Сейчас будет Пурим, – ищу я возможность тянуть время.
Сомнения вызвал разговор: поведут вниз – в подвал? А чтобы не боялся, сказано, что там контора. И вопросы мои деловые застают его врасплох.
А тут такое удобство: завтра – Пурим, а послезавтра – Шушан-Пурим.
Моя находка выглядит естественно.
– Так назавтра после Шушан-Пурим подъеду, – предлагаю я.
На следующий день – Пурим.
Делаю проверку:
– Алё, Арье, это Михаэль. Пошли мне чертёж по электронной почте. Сегодня все так делают. И я буду в курсе дела.
– Да какая почта, какой интернет! – смеётся Арье. – Я – курди. Плачý наличными.
Курди забыл, что хвалился дискетом.
На следующий день – Шушан-Пурим.
Делаю проверку.
– Алё, Арье, это Михаэль. По какому адресу завтра ехать?
– Михаэль, я это передал другим, – отвечает курди серьёзно.
– Всего хорошего, Арье!
А у меня были весёлые планы – позвонить в полицию об этом адресе.
Но разве они дали бы адрес!
Что им надо? Можно просчитать варианты.
Совсем недавно так подготовили покушение. Сейчас прослушивают меня не менее тщательно. Только государство может безнаказанно тащить меня в подвал.
Да пошли они…
У меня начинается пуримский пир. Обязан хорошо набраться, чтобы кричать «Да здравствует Аман!»
Все требуют только моего вина: «Открывай ещё бутылку!»
Да разве с моего наберёшься? Только на сердце будет хорошо!
За час не набрался.
Среди шумного пира делаю ещё одну проверку.
Отвечает электронная секретарша: "можно оставить сообщение".
Свою проверку они закончили. Я не закончил свою.
Оставляю сообщение: «Арье, это Михаэль. Передай привет твоей компашке, которая занимается мною».
А пир шумит: «Ещё вина! Твоего!»
Дети, которые на руках мам, притихли – пугаются отцов и дедов.
Ещё час открывания бутылок.
Как хорошо на сердце! Обязан набраться!
Звонит «Арье»:
– Кто звонил мне?
Звонит – как будто не знает куда? Спрашивает – как будто не слышал моего сообщения? И это при пяти домах? И компаньонах, с которыми разводится? Да ещё курди? Да ещё называет номер своего телефона 050-256947, который не засвечивается, – как будто помогает вспомнить?
– Арье, это я – Михаэль! – кричу счастливый, что уже набираюсь.
Арье что-то говорит, я слышу, но мозги не могут повторить, чтобы запомнить, – значит, набрался, но не совсем, потому что ещё не кричу про Амана.
– Арье! – кричу, перекрикивая пир. – Пу-рим! Освобождение от всех врагов евреев и от кэгэбэ!
