Михаэль Бабель
Покушение
В течение ночи были убиты и ранены около двадцати парней, ещё несколько – бежали.
Четыре часа утра. На высотке – ешиботник, Шломо и маленькая пушка, и к ней только шесть снарядов, поэтому ночью из неё не стреляли. Перед ними были зверем ревевшие египтяне. За спиной в домах – дети и женщины.
Закрыл глаза ешиботник и увидел резню, которую устроят там через пару часов, озноб охватил его.
Египтяне решили, что дорога на Иерусалим открыта, и начали продвигаться, крича: "Вырежем евреев! Вырежем евреев!" Для большей уверенности они бросали вперёд гранаты.
До египтян было несколько десятков метров. Попросил ешиботник Шлому оттянуть пружину у пушки. Оттянули. Выстрелили. Снаряд разорвался в самой гуще египтян, но кричащая масса двигалась по инерции и была уже близко. Снова выстрелили. В упор. Взрыв. Крики ужаса. Животные крики. Египтяне повернули и побежали.
Иерусалим был спасен.
Днём подошло подкрепление в сто двадцать солдат, они присоединились к остаткам отряда ешиботника и преследовали убегавший египетский батальон.
Через две недели вернулся бежавший командир. Потом какие-то мудаки сверху наградили мудака снизу, этого командира, какой-то мудацкой наградой и он рос и дорос до полковника армии обороны Израиля. А ешиботник рос и дорос до рава армии Всевышнего, хранящего Израиль в тысячелетиях».
Никакими словами не оправдаешься, человек хороший.
Тележка не входит в драндулет?
Лучше не придумаешь.
Остановись.
Встань рядом с маляром.
Толкай с ним тележку в гору под музыку криков водителей и гудящих машин.
Эта «Патетическая симфония» посвящается тебе.
Толкай с равом прямо в рай.
Но не остановился.
За свои грехи умирать будешь, человек хороший.
Были рабаним – дровосеки, пахари, сапожники.
И вот был – маляр.
Значит, не всё уж так плохо.
20. К четвёртому месяцу покушения
В ноябре 2003 был четвертый месяц покушения.
И восьмая годовщина памяти Рабина.
В день Рахель-Имейну или Шмуэль-Анави молятся, танцуют, поют.
В день Любавичского рэбэ у его хасидов – грех не напиться.
У хасидов Рабина на площади Рабина в день Рабина праздник – не праздник.
Что хотят тысячи скорбных, понурых голов?
Что хотят рабины?
Что хотят амосозы?
Что хотят шимонпересы?
Всё у них есть!
Наследие Рабина!
Рабиноведение!
Рабиноведы!
Рабиноцентры!
Рабиноулицы!
Рабиноплощади!
Рабинопраздники!
Во весь экран телевизора скупая женская слеза… не получается.
Специалистка по слезе – напрягается.
Специалисты по оболваниванию – выкладываются.
А слеза не выдавливается.
Время идёт, а скупой женской слезы нет.
Крики с трибуны: «Убийцы!»
Крики с площади: «Убийцы!»
Все, кто не с ними, – убийцы.
Крови они хотят.
Крови отмщения.
Ритуальной.
На празднике идолопоклонников.
И так из года в год требуют крови.
Чекистская расстрельная тройка в тот год решила, что сойдёт и моя кровь.
Чтобы праздник был праздником!
Взяли для раскрутки четыре месяца.
Отделы тайной полиции, прокуратура, пресса, радио, телевидение, разработают тему Михаэля – из шайки Пульса Денура, как указал прокурор Амос Оз.
Со свистом и причмокиванием, облизывая пальчики, обсосут каждую косточку; сжимая зубами, высосут вкусненькое.
Сшили папки-дела.
Подготовили грязные личности.
Спустили разнарядку.
Чтобы побольше радости: до всех доберёмся!
Тысячи радостно поднимут головы, подмигивая друг другу: до всех доберёмся!
Амос Оз торжественно поднимет перст карающий: до всех доберёмся!
Основоположник мудро подопрёт кулаками подбородок: до всех доберёмся!
…На кладбище основоположник стоял рядом со мной.
Давно это было.
Хоронили человека, которого он узнал здесь, а я знал по Москве.
Его единственный охранник ковырялся в ногтях. Упражнение под названием: «Свободные руки готовы к делу». Профессионально, но не достаточно.
Моё упражнение под названием: «Эти всегда чешутся».
Моя правая рука спокойно чешет правый бок. Потом немного под пиджак.
А далее – секундное дело.
И основоположника – нет.
Нету маленького человечка.
Сколько крови на его душе.
Моя – тоже.
Пшик – и нету.
Но я это не делаю.
Нееврейское это дело.
Вместе с ним с трудом был миньян для Кадиша.
День четвёртого месяца покушения прошёл за этим текстом.
21. К пятому месяцу покушения
По поводу плевка на памятник Рабину, из-за чего вся утопия стояла на ушах.
Завещание.
Разрешаю плюнуть на мою могилу.
Разрешаю высморкаться.
Разрешаю вытереть обувь, как о тряпку.
Разрешаю снять прилипшую к подошве грязь о кромку.
Разрешаю ругать и проклинать.
Разрешаю стукнуть по плите. Рукой или палкой. Только не ломать. Из плит можно выложить дорожку к уборной.
Разрешаю сходить по нужде. Нет уборной.
Хозяин Мира знает, что причитается мне, а что – не считать.
22. Полугодовщину покушения провёл в тихом кругу бумаг
6.7.2003, время 18:25. Покушение.
6.7.2003, сразу после покушения. Полицейский участок на Русской площадке, отделение жалоб населения, комната ожидания для посетителей, пятеро полицейских развалились на диванчиках, отдыхают, скучно.
Почти всех знаю. Знают и меня.
Я их явно развлекаю.
– Вот именно, Бабель, – тычет в меня пальчиком хорошенькая полицейская. Она приставляет пальчик к виску, хмурит личико. Кому не лень – улыбаются. – Вот именно эта деталь, что тихо, как на кладбище, – подозрительная.
По очереди или вместе они смеются надо мной ещё несколько минут. Их скука не проходит.
И принимать жалобу о покушении не хотят.
Еду домой.
Но в двенадцать ночи звоню по один-ноль-ноль. Сообщаю дежурному о покушении и о непринятии жалобы. Говорит: приезжай, примут.
Еду.
А там – самая работа. Комната ожидания забита приведёнными в наручниках и наножниках. Затерялся среди приведённых и оперативников. До меня никому нет дела.
Под утро уехал ни с чем.
На дорогу один сердобольный оперативник спросил:
– Ты откуда?
– Из Рамота.
– Езжай туда – примут, – посоветовал он.
7.7.2003. Полицейский участок в Рамоте.
Сижу напротив следователя и, когда он не дремлет, – рассказываю; а когда он дремлет, – молчу. Временами он бодро встряхивается, повторяет мои последние слова, смотрит на меня удивлённо и снова дремлет.
Возможно, у него метод такой, а наверное – недосыпает.
Даёт дельный совет, как мне кажется: написать письмо и подать ему.
8.7.2003. Подаю ему мою жалобу полиции и прикладываю книгу «Прощай, Израиль… или Последняя утопия».
Выясняется, что он просил совсем другое письмо – жалобу на полицейских, которые не приняли мою жалобу. Пишу жалобу на месте. Обе бумаги и книгу он оставляет на своём столе.
В дальнейшем уточнил жалобу полиции и 31.7.2003 передал ему. Моя книга лежала на его столе.
8.7.2003. Разослал жалобу полиции кому только посчитал нужным.
Никакая газета не напечатала.
Никакое радио не сообщило.
Никакое теле не показало.
Никакая общественная организация не ответила.
Ответ из министерства полиции от 14.7.2003: «В вашем письме подозрения о "тайной полиции государства Израиль", которая хочет вас уничтожить. Если ваша жалоба существенная, обратитесь в ближайший по месту жительства полицейский участок».
13.7.2003. Разослал «Обращение к руководителям государства»: президенту, премьеру, председателю кнессета и министру полиции.
Ответ президента от 20.7.2003: «Уведомляем вас, что копию вашего письма направили ответственным организациям, чтобы ответили вам, а копию направили нам. Мы надеемся, что их ответ не замедлит себя ждать. Пользуемся случаем пожелать вам здоровья и всего хорошего».
20.7.2003 полиция изменила своё решение: «Дело передано назначенному для этого офицеру по жалобам общественности Иерусалимского района. В его обязанности ответить».
Независимо от благоприятного ответа полиции, я поблагодарил президента за тёплое письмо.
Ответ госконтролёра от 9.7.2003: «Если вы не получите ответа из учреждения, в которое обратились, в течение приемлемого срока или ответ не удовлетворит вас, можете снова обратиться в отдел жалоб населения, который проверит, есть ли надобность устроить разбирательство по делу».
24.9.2003 послал письмо министру внутренних дел и копию руководителям государства: «6.7.2003 было покушение государства на меня. Я требую освободить меня от гражданства преступного государства».
Ответ президента от 7.10.2003: «После получения вашего первого письма мы обратились в ответственные организации выяснить возможность помочь вам, но, к сожалению, еще не получили ответа. Мы посылаем им напоминание в надежде, что их ответ не замедлит себя ждать. Как только получим ответ – напишем вам».
Известный адвокат бесплатно объяснил мне, что могут не отвечать годами, а затем отписаться.
Мой домысел о покушении он не отвергал.
Налил полстакана красного вина.
Собственное производство.
Без сахара и без воды.
Лехаим! К жизни!
23. Первое проклятие страху
Весной 1994 средства связи пугали.
Появились дикторы с голосами и лицами прокуроров, которые обвиняли и требовали признаться в совершении преступлений.
Прежние дикторы не отставали от новых.
Передача новостей походила на судебное заседание.
Кто хотел бояться, разбегались и прятались.
Я позвонил нескольким преследуемым организациям и лицам.
У меня были сумасшедшие предложения.
Ответов не было.
Тогда решил сам: не бояться.
Раскрыл книгу на иврите «Мой Израиль».
На титульном листе надписал на иврите:
«Благословен Барух! (Гольдштейн)
Большевику Рабину,
который начал войну против еврейского народа,
который продолжает дела евсекции.
Если не отказываешься от угрожающих и страшных своих дел,
будь ты проклят.
Подпись:
член "Ках" (не был членом),
член "Кахане хай" (не был членом),
член всех террористических организаций
против правительства террора.
15.3.1994».
И отправил.
А фотографию надписи отправил в газеты.
И выехал с семьёй к Хермону.
На подъезде к Кирьят-Шмона остановил полицейский офицер. Проверка документов.
Постов здесь никогда не было.
Офицер и я улыбались друг другу, как давние знакомые.
Не поздним вечером все мои уже спали, устав от свежего воздуха. В доме погасли огни. Я сидел на террасе в темноте.
От внутренней дороги деревни повернули к дому две яркие фары. Остановились на значительном расстоянии, освещая дом. Это был захлам.
Нескладный милуимник с берданкой за спиной под светом фар пошёл к дому. Остановился возле моей машины. Наверное, уверился в её номере. И пошёл обратно.
Захлам развернулся, снова стало темно.
Было не поздно, но свежий воздух усыплял.
24. Второе проклятие страху
Шло время, и я забыл проклятие.
Кто я?
И что мои слова?
Кричала душа.
Авигдор пригласил к дому Рабина в центре Иерусалима накануне Йом Кипур.
Он появился с Торой, обнимал её руками.
Было время молитвы.
С трудом был миньян.
У полицейских миньян был.
И у прессы миньян был.
Подлетела машина, из неё выскочила бойкая бабёнка.
Подошла, как бы случайно оказалась рядом.
Затараторила, улыбаясь во все камеры сразу.
Чекистка для промывания мозгов.
Видел её на другой демонстрации, где она скучала в сторонке, но пресса не появилась, и она смылась.
Время молитвы истекало. Быстро начали молиться.
«Шайка Пульса Денура» – назовёт молившихся Амос Оз после убийства Рабина.
До убийства он был неверующий.
Нет чтобы посмеяться над ненавистными мракобесами, как положено сермяжному неверующему: «Что могут эти ничтожества и их придуманный Б-г?!» (Б-же упаси! – М.Б.)
Но вдруг увидел не мракобесов, а убийц.
А значит, увидел и Б-га Всесильного.
И оказалось, их много – увидевших Б-га.
Они хотят отмщения Б-гу.
Но до Него не добраться.
Тогда хотя бы крови «шайки».
В тот вечер в такое кто-нибудь верил?
Кого-то интересовала молитва?
Полицейские снисходительно улыбались на жидкий миньян.
Бойкая бабёнка не умолкала перед средствами связи, а они на ней готовили хоть какое-то жарево.
Непрофессиональный зритель со временем может её и приметить, но профессиональные лжецы – никогда.
Молитва закончилась.
Все разошлись.
Канун Йом Кипур.
До выстрелов – месяц.
25. Страшила система
Основоположник сменил убиенного.
Показывали его пишущим важное.
Сосредоточен.
Напряжён.
По-ленински скромен.
Стало опасно смеяться.
Выглядело, как оправдываешь убийство.
Страшил уже не кто-то.
Страшила система.
Все ждали выборов.
26. «Советским диктаторам»
Письмо-листовка
«Ты, который сегодня правишь, ты – диктатор.
Диктатура начинается тогда, когда обещания расходятся с делами.
Злоумышленно или нет – не имеет значения.
Убиенный перед тобой – тоже диктатор.
И за тобой – тоже диктаторы.
Они говорят:
Один – "Партия – родной тёплый дом!"
