Михаил Юрьевич Воробьевский
Медведи
В этом году моему отцу исполнится шестьдесят восемь лет, маме – шестьдесят. Когда не стало бабушки, ей было семьдесят три года. Десять лет прошло с тех пор, больше даже. Меня поедает изнутри мысль, что к сожалению мои родители умрут. Через десять лет может быть, а может быть раньше, (не приведи Господи, говорю я про себя, когда думаю об этом). Но так или иначе. Страшно. Невыносимо страшно. Я ведь до сих под так и не понял, что это значит – умирать.
Сейчас я, наверное, пытаюсь подсознательно прожить как можно больше времени со своими родителями, узнать их поближе. Расспрашиваю отца про его старших родственников. У него оказывается было две двоюродные бабушки. Одну из них он называл Жаконя в честь героини какой-то кукольной телепередачи, а другую называл Топ. Насколько я понял, такая ассоциация родилась из-за того, что бабушка Топ была маленькая и полненькая.
Отец ещё рассказывал о том, как ему в детстве нравились всякие древности. Он говорил, что запах рабочего стола его деда был для него запахом старины. Там пахло воском, пергой и чем-то ещё, что достаточно сложно описать словами. А ещё на этом столе была чернильница сделаная из боевых патронов времён первой мировой войны. Мне очень жаль, что я так всего этого и не увидел в жизни.
А ещё у моего отца в детстве был большой сад где-то в Задонске. С его слов там были такие диковинные сорта яблок, слив и груш, которых он уже никогда в жизни не встречал. Кто знает, сохранились ли сейчас такие сорта в принципе?
Однажды мой отец, играя в индейцев в саду, нашёл там простреленную немецкую каску "пикельхельм". От куда она взялась там? Черт его знает. Когда отец показал находку старшим, они рассказали ему истрию, как Александр Николаевич – дед моего отца во время Первой Мировой оказался в окопе с немцем, нос к носу. Кто-то из них должен был успеть выстрелить первым. Успел дедушка Саша.
Поглащая все эти истории из детства моего отца, я замечаю в нём то же самое переживание. Может быть он тоже не может поверить, что всё это уже стало прошлым? Может быть это от него я заразился нелюбовью к течению времени?
Я буду знать о своих родителях чуть больше. Но их всё равно рано или поздно не станет. К сожалению. Зачем же я пытаюсь узнать их лучше? Чтобы потом своим детям рассказывать фамильные байки? Врядли. Наверное, для того, чтобы попытаться обмануть время, создать видимость, что я жил еще до своего рождения. Заполняя память воспоминаниями отца, я убеждаю себя, что я был ребёнком не только на рубеже нулевых и десятых годов двадцать первого века. Моё детсво начинается ещё в шестидесятые. Значит я в нём навсегда.
Идите вы в заадницу, чёртову медведи, ворующие у меня время. Идите вы в задницу, чесоточные мрази. Я вас всё равно как-нибудь обману.
Три дня назад я был музыкантом.
Три дня назад я был музыкантом. Я был музыкантом по всем признакам, и каждый человек, увидев меня, смог бы вполне определённо решить к какого рода профессии меня относить. Не могу скрыть, как мне было приятно от того, что обо мне думают именно так, что я выгляжу, как музыкант. Самый настоящий музыкант, идущий по улице с чехлом от инструмента, чтобы через полчаса стоять с этим же инструментом на сцене и знать: "Сейчас я похож на музыканта куда больше, чем на учителя музыки, которым я являюсь только раз в неделю по пятницам. Я похож на музыканта больше, чем на студента, которым я был два месяца назад". И все видят неопровержимые доказательства моей высокой профессии. Я же на сцене. Я же играю.
Сегодня, как и вчера, как и позавчера даже факт моей игры на гитаре никого уже ни в чем не убедит, скорее даже введёт в заблуждение. Все люди прекрасно знают, что продавцы в музыкальных магазинах тоже умеют играть. А поскольку я в музыкальном магазине, а не на сцене, всем всё понятно. Так они думают. А я думаю не так! Нихера им не понятно! Нихера они не знают. То, что человек торгует гитарами, не делает из него торгаша. Не может такая "оплошность" разом превратить меня из человека искусства в обслуживающий персонал для других "музыкантов".
А вчера в магазин пришёл юноша в кадетской форме и полчаса играл на гитаре, так и не купив её, к слову. И знаете что? В глазах людей музыкантом был он. И всё это только потому, что он был по другую сторону прилавка от меня. Ему даже не нужно было восходить на сцену, чтобы обмануть всех. И все действительно ему поверили. Но я то не все! Я же вижу, что он такое, я же понимаю, что полчаса поиграв Nothing else matters, можно считать себя ну в лучшем случае говнарëм, но никак уж не музыкантом.
Какую жертву этот кадет готов был принести искусству? Провести полчаса в день раз в неделю с инструментом в руках? Ну какая же это жертва? Это эксплуатация музыки для собственного удовольствия.
Я не так поступаю. Я готов отдавать всего себя, всё своё время и все деньги. Я скорее остался бы голодным, чем потратил бы на еду, отложенные на запись песни полторы тысячи рублей. Кстати, так я сегодня и собирался поступить. Из дома я еды с собой не взял, потому что взять было нечего. В холодильнике тараканы доели повесившуюся мышь. А денег у меня было ровно полторы тысячи, которые преданзначены были отнюдь не для моего пропитания. Сегодня следовало голодать. Вечером может быть схожу поиграть в переход и разрешу себе потратить половину заработанных денег на батон хлеба, какие-нибудь сосиски и зубную пасту. Зубная паста тоже кончилась. Я второй день чищу зубы без её помощи.
