Михаил Юрьевич Никитин
Нинкин юбилей
Глаза были теми же, молодыми, живыми и выразительными, что и раньше, выставляющие на показ еще не остывшие, желания и страсть.
Следя за выражением этих «зеркал души», можно было увидеть, что душа их обладателей еще не лишена самых буйных фантазий и что все впечатления молодости еще живы.
– Ну что ты не идёшь танцевать? Что ты меня не приглашаешь? – вопрошала жена.
– Слушай, какой из меня танцор? Топтаться в кружке со старыми тётками?.. Бр-р-р!
– Ну тебя! А я пойду, разомнусь… – жена выбралась из-за стола и пошла в круг танцующих.
Теперь, уже никто не мешал мне беззастенчиво смотреть на публику. Я налил в бокал красного сухого вина, подцепил пару кусочков сыра и буженины, и стал азартно наблюдать, наслаждаясь выпивкой и закуской.
Играла громкая музыка. Я жадно смотрел, схватывал и оценивал каждую мелочь: подмечал неловкие жесты официантов, снующих между столиками; наблюдал за танцующими, оценивающе окидывал наряды, внешность тех, кто топтался под ритмичную музыку.
Женщины ревниво оглядывают друг друга, бросают взгляд на располневшие бедра и жирные складки на боках танцующих подруг. Может от этого, – от осознания своих физических недостатков, – многие не решались выйти «потоптаться» в проходе, под зазывные ностальгические хиты.
Подогретые алкоголем и ресторанным репертуаром, одиноко скучающие за столами дамочки, постепенно входили в азарт. Глаза загорались, видно было: хочется стряхнуть тяжесть нажитого, изнуряющую немощь и комплексы возраста, – хо-чет-ся!
Вот еще чуть-чуть… еще пару минут, для решимости, а там… будь, что будет!..
Вот закончилась одна мелодия, но тут же началась вторая.
«…Ах, какая женщина, кака-а-а-я женщина! Мне-б таку-у-и-ю-ю-ю…» заскулил с восточным акцентом мужской голос..
Вижу, что глаза женщины, сидящей через столик напротив, уже сияют… Голова кивает в такт музыке. Кажется, я её уже видел… не помню где… Полные пальчики красивой формы нервно постукивают по белоснежной скатерти рубиновыми коготками. С кошачьей грацией, пальчики медленно распрямляются в ладонь, ладошка мягко шлёпает по столу в такт звучащей мелодии.
Вот, подходит мужчина к этой пламенеющей даме, спрашивает что-то, наклоняясь к уху. Желает, видимо, пригласить… Танцующие искорки в её глазах моментально исчезают, возвращая лицу скучную, недовольную гримасу… рука нервно сминает салфетку, лежащую на столе… – «оборвалась песня в душе, понимаю! – думаю я. – Мне жаль, что прервалась эта завораживающая метаморфоза», – мысленно посылаю я свои сожаления объекту наблюдения; с досады «опрокидываю» рюмку водки, нетронутую до этой поры… и уже не отвожу от этой женщины своего заинтересованного взгляда.
В молодости, когда эти же женщины были резвы, пружинисты телом и дерзки в поступках, – полны жизненной силы и желаний, – им казалось преодолимым все! Все на свете казалось доступным и возможным. Теперь, когда поток времени смыл свежесть красок, вроде бы все тоже, но, все-таки, – уже не то. Только контуры былого еще узнаваемы. Можно восстановить события, понять причины промахов, жизненных неурядиц, что мешают жить, но вернуть уже ничего нельзя. Какая грустная, жизненная мелодия!
А в адрес юбилярши по-прежнему звучат нескончаемые тосты: «поднимем бокалы, за здоровье, за доброту, за родителей, за то, какая ты хорошая и еще – поднимем, поднимем…»
Тамада нагоняла веселье, но звучащее воспринималось с грустью: и то, что в пятьдесят жизнь только начинается, и что муж юбилярше достался хороший, – не как всем; и дети замечательные… И все остальное: эти фальшиво-восторженные слова никто всерьез не воспринимал и не слушал, – им уже не придавали значения.
«Дирижабль настроения» так и не взлетел, чувствовалось только, как он вяловато переваливался, – то увеличиваясь, то совсем сникал…
«Таквыпьемжезато!»!
– Что можно пожелать женщине в пятьдесят? Что можно начать женщине в пятьдесят?» – слышу, как беседуют два мужика, стараясь перекричать грохот музыки.
У мужика заговорщицки хитрая, пунцовая и потная физиономия. «Точно, – думаю, – сейчас пошлятину сморозит» Конца фразы не слышу, – вновь грохот барабанов, публика с гиканьем кидается танцевать…
«Женщина в пятьдесят… С потухшим взглядом, с одряхлевшим телом. С проблемами у детей, – которые живут не так, как ей представлялось, как она мечтала! Когда–то давно они начинали проявлять характер; когда–то она водила их на новогодние утренники, смотрела на милые детские хороводы. Да и кому она теперь нужна, кроме своего уставшего от жизни, смирившегося с её фригидностью мужа? Сбегающего из дома при любой возможности?» «Даже в те моменты, когда она получает явно лживый комплимент, она не вздрагивает, как это было в молодости, радуясь будущему приключению, а только снисходительно улыбается, воспринимая это как шутку, которая не веселит».
«Только грустное всепонимающее спокойствие является для нее теперь спасением; только надежда на то, что ничего плохого в ее жизни уже не случится; и если здоровье позволит, она, не обременяя собой близких, сможет дожить до глубокой старости».
Я как-то съехал в настроении. Я это понимаю, что мне грустно, и вновь тянусь за рюмкой…
– Ну, я вижу, ты уже наклюкался! – прерывая мои действительно упаднические размышления, говорит жена, усаживаясь рядом. – Хорошо поплясали! – ей жарко, она обмахивает себя веером, составленным из нескольких бумажных салфеток. – А ты что? Всё сидишь? Вон, посмотри, наш начальник ни одного танца не пропустил! Всё с бабами танцует… смех! С Нинкой заигрывает… – рассказывает жена, отдуваясь от тёплой нахлынувшей на неё волны… – Куда ты смотришь? – не оставляя меня в покое, интересуется жена.
– Да, так…
– На ту тётку? – и указывает на женщину, что я только что разглядывал, – это жена нашего начальника. Он с нами пляшет, а она сидит…
«Вот тебе раз! Когда она успела пересесть? Я что-то пропустил, и видно, действительно напился… – решил я про себя»
– Так она вроде бы там, в начале стола сидела?..
– Ну, сидела… Да тут уже всё перепуталось! Пошли танцевать! – предложила вновь жена, отхлебнув из своего бокала с шампанским.
– Нет, не пойду! Пойду покурю где-нибудь там, в коридоре, или на улице… а то что-то я действительно…
– А! Ну тебя! – и она пустилась в пляс, благо, что в динамиках вновь гулко и ритмично забили молоты, им в такт забрызгал из светильников свет разноцветными лучами, загудела и задвигалась толпа…
Я поднялся, и, протискиваясь между столами, двинулся к выходу из зала. Блондинка, – жена начальника, именно та женщина, на которую я с интересом пялился, тоже поднялась с места, – похоже, с тем же намерением. Как говорится в умных романах: «наши пути пересеклись». Желая протиснуться между танцующими, она попросила:
