Михаил Васильевич Шелест
Араб Пётр Великий
Глава 1.
Мне часто снился один и тот же сон. В этом сне громадная волна слизывает меня за борт корабля и я, поднимаемый на высоту пятиэтажного дома, вижу уходящую от меня корму низко сидящего в воде танкера, а потом, невдалеке, остров, к которому пытаюсь доплыть. Я сбрасываю с себя лёгкие туфли, брюки, футболку и остаюсь полностью голым. В тропических водах замёрзнуть я не опасался. Однако силы мои в схватке с морской стихией таяли, я погружался в воду всё глубже и выныривал всё реже. Ни разу не было такого сна, чтобы я выплыл. Меня всегда затягивала чёрная бездна.
В реальности подобный случай имел место, только не со мной, а с моим товарищем по команде. Во время возвращения на резиновой лодке с задания, мы, лежащие на бортах и пристёгнутые к ним карабинами, не заметили исчезновения Лиса – опытного офицера морского спецназа, замыкающего и обеспечивающего четвёртой тройки боевых пловцов.
Когда я, после скатывания очередной волны, приподнял голову и осмотрелся, Лиса, лежавшего параллельно мне на правом борту, я не увидел. Короткие тогда поиски ничего не дали. Темнело в экваториальных широтах мгновенно и рано, а огни зажигать мы не имели права. Воды были территориальные, причём, партнёра нашего потенциального противника.
У Лиса был рабочий дыхательный аппарат, но с очень малым количеством воздушной смеси. Буквально – минут на десять. Жилетов – компенсаторов плавучести в современном их виде, в те времена ещё не было, а имеющийся у него пузырь экстренного всплытия до «спасжилета» не дотягивал сильно. И капитан Лисицын исчез.
В своих снах я, не смотря на поглотившую меня тьму, не умирал, а приходил в себя под банановыми пальмами на необитаемом острове, где и оставался жить, в качестве «Робинзона» с причитающимися мне «Пятницами», «Субботами», и так далее. Мой ум не заморачивался с именами участниц «виртуального» разврата.
В то время почти все мои сны заканчивались эротическими отступлениями. Я был молод и неженат.
И вот сейчас, почувствовав на сомкнутых веках солнечный луч, я открыл глаза. Луч пробивался, как оказалось, сквозь листья пальмы. Я улыбнулся и шевельнулся, но боль пронзила мою голову. Таких ощущений в моих снах никогда не было, да и сны эти давно остались в прошлом. Погрузив пальцы в песок, я почувствовал его тепло и плотный слой почвы под ним. Сев и подтянув к себе ступни, я скрестил ноги и осмотрелся. Я сидел на белом коралловом песке совершенно голый и некоторое время решал, сон – это, или не сон.
К тому месту, где я сидел, на песке имелся след недавнего волочения тела. Именно волочения. И шел след по песку от моря, проглядывавшего невдалеке сквозь стволы и листву пальм.
Осмотрев песок, я обнаружил вокруг себя множественные человеческие следы. Эти же следы, уходили от меня в лес.
На сон ситуация не походила. Во сне сектор обзора сужен и периферийные детали размыты, а здесь я видел и широко, и далеко, и близко, крупные и мелкие объекты. Один из таких «крупных объектов» неподвижно стоял метрах в пяти справа от меня и смотрел на меня не мигая круглыми глазами с застывшими чёрными и круглыми зрачками.
Поднявшись и оглядевшись в поисках оружия, я понял, что достойных этой функции предметов рядом не было. Даже камней.
Я осторожно двинулся в сторону моря. Варан, выбросив раздвоенный язык, шевельнул головой и засеменил следом. Я бросился бежать, на ходу ища глазами что-нибудь полезное и увидел слегка наклонённую пальму. Слегка наклонённую и не особо толстую. Я успел вскарабкаться на неё, но подбежавший ящер, посмотрев на ускользнувшую добычу левым глазом, поставив на ствол сначала правую переднюю лапу, а потом и левую, стал подниматься вверх, постепенно становясь на задние конечности и опираясь на хвост.
– Твою маму! – Простонал я, и пополз, судорожно дёргая ногами и обдирая голое тело о колючее дерево, дальше к кроне, где ствол загибался сильнее.
Ящер, видя, что добыча продолжает ускользать, мощно оттолкнувшись задними ногами и хвостом, прыгнул вверх, и его пасть едва не ухватила меня за ногу.
– Млять! Пошёл нахрен! – Зарычал я, поджимая обе ноги сразу, и непонятно, как и на чём удерживаясь на стволе. Рванувшись вверх, я пополз дальше.
Пальма под моим весом чуть пригнулась, и я выполз на почти параллельный земле участок, где уселся поудобнее, свесив ноги по обе стороны ствола. Сидеть голым задом на колючей пальме было не особо комфортно, поэтому я надёргал из ствола волокон и подстелил их под седалище.
Варан надежды не терял и топтался рядом, то забегая прямо под меня, пуская слюни, то пытаясь лезть по стволу, раскачивая и царапая когтями ствол.
Про варанов я знал немного, но одна деталь их характера расстраивала меня больше всего – вараны могли ждать неделями, пока укушенная ими жертва умрёт. Я укушенным пока не был, но надеяться на то, что тварь от меня отстанет, было бессмысленно. Оставалось надеяться на тех, кто меня вытащил на берег. Ведь не на съедение варану они меня притащили, подумал я.
Хотелось пить. Солнце стояло в зените и пекло основательно. Я осмотрел своё тело и отметил его хорошее физическое состояние, а так же его «загорелость». Такое тело было у меня лет в двадцать пять –тридцать. Именно в этом возрасте я с группой похожих на меня «отморозков» выполнял в Юго-Восточной Азии задачи, поставленные командованием. Именно тогда после одного из них и пропал Лис.
Как я очутился здесь сейчас, я не понимал, как не понимал и того, где это – «здесь», и когда это – «сейчас». То, что это не моё настоящее тело, я видел, но видел и то, что тело было всё же моё. То, давнишнее, молодое тело.
– Фантастика! – Прошептал я. – Чудеса!? Или всё же сон?
Щипать себя смысла не было. Болевые ощущения от колючего ствола разбудили бы любого. Я вспомнил, как однажды у меня вдруг ночью разболелся седалищный нерв, находящийся примерно в том же месте, и я от той боли проснулся и долго не мог уснуть, пока не провёл прямо среди ночи некоторые известные мне упражнения. Теперешние ощущения были столь же остры, но я никак не просыпался, а значит и не спал.
Невдалеке висели вязанки зелёных кокосовых орехов и мне удалось, хоть и с трудом, один из них. Это оказалось не так уж и легко. В орехе призывно булькала живительная жидкость, но добраться до неё руками и зубами было не реально. Я это знал. На инструктажах не раз демонстрировались способы вскрытия ореха, но ни разу и никому не удалось вскрыть кокос без, хотя бы, камня. Поэтому я метнул орех в ящера и попал ему в район шеи. Ящеру это явно не понравилось, и тварь отсеменила на пару метров в сторону леса.
– Ага, животное! – Вскричал я, вскакивая на ствол обеими ступнями, и начиная приплясывать, больше от желания унять зуд, чем от радости.
Сорвав ещё три ореха, я тщательно прицелился и, как жонглёр в цирке, запустил все три ореха очередью. Все ядра попали в цель, и противник отступил ещё дальше к лесу.
Станцевав на стволе ещё несколько «па», я уже хотел спрыгнуть, подобрать пару орехов и метнуться к видневшимся вдали на берегу скалам, как из леса появились аборигены. Трое взрослых мужчин, несколько женщин и трое детей. Все они были с палками, причём мужчины с длинными рогатинами, а один ещё и с круглой штукой, похожей на барабан или бубен.
Увидя варана, аборигены что-то гортанно закричали, затопав ногами, а барабанщик застучал кулаком в барабан, направив его нижнюю часть в сторону ящера.
Рептилия не стала ждать худшего для неё развития ситуации и, удивительно резво для её трёхметрового тела, унеслась в джунгли.
Я сидел голый на пальме.
Аборигены, одетые в какие-то цветные тряпки, смотрели на меня и лыбились, светя свои белые зубы и громко переговариваясь. В разговоре активно участвовали и мальцы, коим на вид было лет по тринадцать.
В носах и ушах воинов было вставлено множество, похожих на птичьи, косточек. А в мочку носа одного из них было вставлено два чьих-то клыка, вероятно как-то скрепленных друг с другом основаниями, что напоминало издали белые усы. На фоне коричневого безволосого лица это выглядело даже красиво.
«Усатый» вдруг крикнул что-то именно мне и глядя на меня, и я его понял.
– Дапаткан бавах 1! (Слазь!)
Малайский мы учили.
– Аку букан мусух2! (Я не враг!) – Сказал я.
Все аборигены радостно запрыгали и загалдели, а тот, что с барабаном, застучал на нем весёленький ритм, и из чащи вывалилась целая толпа дикарей. Я стыдливо прикрыл ладонями срам и сел на пальму.
– Дапаткан бавах 3! (Слазь! ) – Повторил вождь.
– Аку теланжанг4! (Я голый!) – Крикнул я.
– Дан апа? Мерека терлалу5. (И что? Они тоже.)
Я посмотрел на жителей острова и увидел, что они, действительно, почти все, были голые, и мужчины, и женщины.
– Аку пунья пакаиан6. (Я имел одежду.)
– Ками пакаиан7. (Одежда наша.) Дапаткан бавах8! (Слазь!)
Я встал во весь свой рост и жители ахнули.
– Сами виноваты, – буркнул я, тщетно пытаясь прикрыть болтающиеся причендалы, так как сам срам, естественно отреагировавший на увиденные мной женские половые признаки, прикрыть было не реально.
Сбежав и спрыгнув с пальмы, я подошёл к моим спасителям.
– Ас саляму алейкум9 (Мир вам), – приветствуя, сказал я.
– Уа-алейкум ас-саля́м10 (И вам мир), – удивлённо ответил вождь. – Муслим?
– Да, – ответил я.
Вождь посмотрел мне ниже живота, одобряюще цокнул, снял с себя тряпицу и набросил на меня, тем самым вызвав недовольный гомон женщин. Сам он остался в неглиже, ничуть этого не смущаясь.
– Пошли, – сказал он.
Тряпица была не первой и не второй свежести, но я, пытаясь её не нюхать, обмотал ею свой пояс. Трое пацанят приблизились ко мне.
– Это я тебя нашёл, – сказал один из них.
Я похлопал его по плечу и отдал ему один кокос. Остальные два я подобрал и отдал его приятелям. Четвёртый орех я никак не мог найти взглядом, и, мысленно махнув рукой, пошёл следом за вождём.
Мы шли по лесу прямо на север. Привычно считая шаги, насчитал их восемьсот двадцать, когда сквозь деревья увидел хижины и море. А вышедши на открытое пространство, вдали увидел остров с высоким, характерного абриса, вулканом.
Это были точно те же острова, где мы и «работали» в восемьдесят пятом и седьмом годах, где и пропал Лис – острова Банда в Индонезии. И их я видел не только из иллюминатора, или из-под воды, но и воочию. Я обошёл их вдоль и поперёк в образе и с паспортом американского зоолога. «Надо же, как повезло», – подумалось. Но, как сюда попал сейчас, я не помнил.
Тем временем мы вошли в деревушку из двадцати, примерно, больших хижин, стоящих на высоких, около полутора метров высотой, сваях, и меня усадили под одним таким домиком.
– Пить, – сказал я, показывая большим пальцем правой руки на чуть приоткрытый рот.
Вождь протянул мне зелёный кокос, размером чуть побольше сорванных мной, и большой тесак с деревянной рукоятью. Я обрадовался и тремя сильными ударами срубил оболочку с одной стороны, потом проковырял две дырочки в том месте, где орех крепился черенком, и быстро добрался до жидкости. Сделав несколько больших глотков, я предложил напиток вождю, но тот отказался.
– Ты ведёшь себя, как мы. Ты кто?
– Человек.
– Нет. Человек, это мы, а ты кто?
– Я белый человек
– Ты – муслим. Значит не порту, а араби. Но араби не белый. Ты – белокожий. Ты кто?
– Я белый араби, – сказал я.
– Ты сильно большой для араби. Сильный. Ты больше похож на порту.
– У меня мама порту, а папа – араби.
Вождь и все окружающие восторженно заговорили вразнобой, что-то объясняя друг-другу. Между собой оно говорили на другом наречии. Смысл я улавливал с трудом. Им нравилось, что мой папа араби, и удивлялись, что так можно.
– Где твой дом?
– Очень далеко.
– Там? – Спросил вождь, и показал на запад.
– Там, – показал я на север, а потом меня, как стукнуло.
Если в восьмидесятых здесь была цивилизация, а сейчас её нет, то я где? В каком времени? В прошлом, это точно, но когда? Если португальцы и арабы, то это уже не менее, чем шестнадцатый век, потому, что в семнадцатом тут уже шлялись и голландцы с англами.
Эти мысли пролетели мгновенно, и я махнул рукой на запад, а сам подумал:
– «И на каком же мне языке общаться с европейцами, если повстречаюсь? Кто я?»
Португальского я не учил. Учил английский, и немного фарси. Значит я – араби, муслим. Внешние половые признаки у меня соответствовали. Готовили к работе в исламских традициях.
– Люди порту где?
– Люди порту плохой. Там, – сказал вождь и махнул рукой на видимый остров.
– Я Пит, а ты?
– Ты Пит11? (Ты лента?) Я – Салах Сату Йанг Меманггил Хуян12 (Тот, кто зовёт дождь).
– Очень рад видеть тебя, Меманггил Хуян. У меня тоже длинное имя, но ты его не поймёшь. Ты вождь?
– Я – старший шаман. А ты?
– Я купец. Меня смыло в море.
– Купец? Я знаю всех купцов араби, что приезжают к нам. Тебя я не знаю.
– Я новый купец.
– Тут давно не было больших лодок араби. Араби боятся порту.
– Это не был корабль араби.
Шаман стал выпытывать у меня чьим кораблём был мой корабль, откуда и куда он плыл, сколько на нём было пушек. Но ничего конкретного я ему сказать не мог. У меня в голове плавали какие-то обрывки сведений, но… Показав ему, непонятно откуда взявшуюся у меня на голове шишку, я сослался на неё, как на причину потери памяти.
Ещё оказалось, что здесь в деревне почти постоянно живут несколько китайцев, называемых местными «син», которые покупают «пала» – мускатный орех, напрямую у деревни, а не на рынке острова Нейра, потому, что: «так делали старые отцы».
Я знал историю этих мест хорошо, поэтому, чтобы определиться со столетием и с годом, спросил:
– Здоров ли Махмуд Шах13?
– Махмуд Шах, здоров, – сказал шаман важно. – И до сих пор является нашим правителем.
– Он сейчас на Бинтане?
– Да. У него много его люди и «синцев», – гордо сказал Меманггил Хуйян. – Будет война с порту.
– «Всё понятно», – подумал я. – «Это где-то между 1511 и 1520 годом. Вот я попал!».
– Что делать будешь? – Спросил шаман.
– Мне надо на Нейру. Может там увижу свой корабль. У меня там груз, – вдруг «вспомнил» я. – Ты не мог бы вернуть мне мои вещи?
– Что ты муслим, я тебе верю, однако, прочитай пятую суру, – сказал шаман и потупил глаза. – С любого места.
– О те, которые уверовали! Аллах обязательно подвергнет вас испытанию охотничьей добычей, которую смогут достать ваши руки и копья, чтобы Аллах узнал тех, кто боится Его, не видя Его воочию. А кто преступит границы дозволенного после этого, тому будут уготованы мучительные страдания.
– Спасибо, Пита. Достаточно. Принесите его вещи, – попросил он пацанят, и те убежали к противоположному краю этой же хижины, где стояли какие-то корзины, укрытые рогожей.
Подхватив одну из корзин, мальчишки притащили её к нам, и я увидел торчащие из неё ботфорты. Резко встав от охватившего меня изумления, я едва не стукнулся головой о настил полов хижины, пригнулся и заглянул в корзину.
Действительно, там лежали сапоги, прикрытые кожаным камзолом. Я поднял его и под ним оказались синие, широкие, льняные, на ощупь, штаны и серая из «мокрого» шёлка рубашка с широкими рукавами и шёлковой же, синей верёвкой вместо пуговиц.
Пока я разглядывал «свои» вещи, подошёл второй парнишка, несший перевязь со шпагой и небольшой кожаный мешочек.
Я быстро натянул штаны и завязал на них пояс, обернув его вокруг тела и продев в петли. Накинул рубашку. Мокрый шёлк и лён приятно охладили обожжённую солнцем кожу. Сапоги я надевать не стал, а взялся за поданные мне мальчишкой ножны и перекинул их перевязь через плечо, потом подкинул пару раз на ладони кошель. Мне как-то сразу стало полегче.
– И всё? – Спросил я, глядя на шамана, чуть прищурив левый глаз.
Тот взмахнул рукой и у него на ладони, словно из воздуха, появился золотой хронометр, – швейцарские Брайтлинг из коллекции Нэвитаймер. Мой хронометр. Из той жизни. И никакого отношения к ботфортам и шпаге не имеющий.
Шаман протянул мне ладонь с часами, а потом сомкнул её и спросил.
– Что это, Пита?
– Амулет. Можно не видеть солнце и знать, что оно уже взошло.
Шаман вздрогнул.
– Ты живёшь там, где нет солнца?
– Бывает, что и нет.
Я протянул руку за часами. Шаман не очень охотно их отдал, а я расстегнул браслет и надел его на правую руку. Я вспомнил, что часы лежали в кошеле, а кошель висел у меня на шее и был заправлен за пазуху в район левой подмышки. Что я сейчас с ним и сделал: повесил на шею через плечо, завязал ремешок и спрятал под рубашкой.
Я начинал что-то вспоминать. Я вспомнил, что корабль, действительно был реальностью, как и мой груз на нём, а именно льняное и хлопковое тонкое полотно. И я, действительно был Пит, но не араби, а вроде как – ингл, и судно у нас было голландское.
Я помнил, что наша каракка, чтобы не встречаться с португальцами в Малакке, прошла проливом мимо Джакарты и всё было прекрасно, но вдруг налетевший встречный шквал встретил нас уже на подходе к островам Банда и меня, вероятно, выбросило за борт. Этот момент в моей памяти был стёрт. Как и многое другое. Особенно, как я выгреб на остров в ботфортах.
– Мне надо в Банданейро, – сказал я. – У меня там ткани. Тонкие и красивые. Вам всем хватит. Отдам в пол цены.
Шаман блеснул белыми зубами и что-то приказал на незнакомом мне наречии. Все мужчины племени радостно, и слегка приплясывая, побежали к морю готовить каноэ.
– Есть хочешь? – Спросил шаман и что-то сорвал с бечёвки, натянутой между опорных свай хижины и передал мне.
Ответить я не успел, поэтому взял нечто и понюхал. Лучше бы я этого не делал. Я думал, что это водоросли, а это оказалась вяленная рыба. На верёвках под хижинами висели и вялились маленькие скаты-манту.
Переборов первую реакцию организма, я начал рвать зубами мясо, которое постепенно принимало вполне съедобный вкус.
Со стороны берега что-то прокричали на том же наречии.
– Непонятные слова, – сказал я. – Что это?
– Так говорят наши люди, – шаман показал на себя. – Ты говоришь, как люди Махмуд Шаха.
Понял, подумал я, не дурак. Малайский – разговорный язык общения на Индонезийском архипелаге. Язык торговли. А индонезийский потом когда-нибудь станет литературным.
– Пошли, – сказал шаман, вылезая из-под хижины и раскрывая жёлтый, порванный в нескольких местах китайский зонтик, признак его статуса правителя общины.
Уже через час пироги входили в бухту Банданейро, оказавшимся средним городком-портом, по размерам чуть меньше «того» Банданейро, где я жил почти месяц, правда наездами, делая вид, что блуждаю по джунглям и ближайшим островам. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году.
У длинного, далеко уходящего в море, деревянного пирса стояло несколько парусников. В одном из них я «узнал» «мою» каракку «Санта Люсия» и показал на неё пальцем. Она стояла крайней, пришвартованная к пирсу третьим бортом. Шаман продублировал мой жест, и флотилия из шести пирог, срезав угол, ускорилась.
Команда каракки наш манёвр не пропустила и когда наше каноэ прижались к её борту, я увидел с удивлением разглядывающего меня капитана Людвига.
– Вы ли это, уважаемый Питер? – Спросил он, разводя руками.
– Я, господин Ван Дейк. Собственной персоной. Не ждали?
– Уже не чаяли вас видеть.
– Груз мой ещё не пропили?
– Как можно? Не прошло ещё и суток, как мы вас потеряли. Сбросить трап с правого борта! – Крикнул он матросам.
Штормтрап прикрепили и сбросили. Я поднялся на борт.
– Как вам удалось выбраться? – Спросил капитан, подавая мне руку и помогая спрыгнуть на палубу.
– Сам не знаю. Очнулся уже на берегу. На голове шишак.
– Это вас блоком. Сверху. – Капитан показал на стеньгу. – Канат лопнул.
«В касках ходить надо», – подумал я.
– Вы как раз у борта стояли. Свесившись. С Нептуном обедом делились. Тут вас и волной, и блоком… Накрыло.
– Вещи мои…
– Вещи мои… Извините… Ваши вещи у меня, – не дал договорить капитан. – карты, инструменты, всё в сохранности.
В голосе капитана послышалось чуть заметное сожаление.
– Хорошо, – облегчённо вздохнул я.
Я не понимал своего поведения. Я толком ничего не помнил, но реагировал автоматически, словно мозг думал сам по себе. Я не знал, что за карты, что за инструменты, но искренне горевал бы, если бы их потерял.
– Всё в полной сохранности, господин Диаш, – повторил капитан.
Диаш, Диаш… Что за фамилия. И ни хрена не британская, а всё-таки португальская. Получается, я Питер Диаш? Нет, получается какая-то фигня.
– Я могу их забрать, господин Ван Дейк?
– Безусловно. Пройдёмте в мою каюту. Мы, кстати, скоро становимся под выгрузку. Вам надо бы быстрее сговориться с перекупщиками по вашему товару. Мы, честно говоря, весь мускат здесь уже скупили. Извините, сэр, но вас не было. Но у них ещё осталось много жемчуга и немного самородного золота. Думаю, вы окупитесь.
Пройдя на ют вслед за капитаном, я поднялся на самую верхнюю палубу и вошёл в тёмную душную каюту, воздух которой был пропитан кислыми производными винных и пивных продуктов, а также очень давно немытого мужского тела.
Вещей у меня было аж три сундука и два джутовых мешка.
– Мои документы? – Спросил я.
Капитан приподнял крышку одного из ящиков. Я, не вынимая их, пролистнул, потом взял, лежащий сверху замок и вставил его в петли, провернув ключ. Потом повторил эту процедуру с оставшимися двумя сундуками. Тем временем капитан крикнул матросов и приказал им снести мои сундуки палубой ниже в мою каюту, каюту штурмана.
На этом корабле я, оказывается, был штурманом, назначенным английским королём Генрихом Восьмым. Это я успел прочитать в удостоверении моих полномочий. И звали меня Педро Антониу Диаш. Я был вторым сыном португальского мореплавателя Бартоломеу Диаша, вспомнилось мне, который первым обошел Африку с юга. Пропавшим без вести в тысяча пятисотом году у берегов Бразилии. Оказывается, я всё же ингл, хотя и португалец. И корабль был английским. Вернее, под английским флагом.
– «А где же мой португальский язык»? – Подумал я, не чувствуя себя его обладателем.
– «Сам себе не принадлежу», – подумал я, морщась, и почесав шишку на затылке, заглянул в мешки.
В мешках лежали: пистолеты кремневые – два штуки, мешки с порохом и пулями, пара ножей, кольчужные перчатки, кираса и шлем. Мешки тоже были перенесены матросами в каюту ниже палубой.
– Выпьете, дон Педро?
– А что у вас есть? Что-то ещё разве осталось? Из приличного?
– Здесь есть местный спиритус. Весьма себе… Они его как лекарство употребляют. Только вода здесь… солоноватая. Но, в общем, получается прилично. На мой вкус.
Капитан вынул из сундука глиняную, примерно двухлитровую, бутыль и плеснул из него мутной жидкости в стоящий на столе серебряный кубок. Понюхав содержимое, я прикинул, что там не больше двадцати единиц алкоголя, но пахло оно, откровенно говоря, мерзко. Меня передёрнуло. Я, сделав вид, что отхлёбываю, отставил кубок.
– Устал сильно, капитан. Пойду чуть поправлю спину.
– А торговля?
– Куда она денется? Устал. Спасибо. Если засну, толкните!
Я вышел на палубу и подошёл к борту.
– Сейчас они переместят корабль, – сказал я шаману. – Вы пока отгребите и займитесь своими делами.
– У нас на рынке своё место есть. Можно там твой товар продать.
– Да, я думаю, он и с борта уйдёт. Зачем его таскать туда-сюда?
– У тебя много ткани?
– Тебе хватит. А что?
– Если тонкая, я бы всю купил. А то, порту плохую ткань привезли. Араби тонкую возили.
– А чем заплатишь? – Спросил я тихо.
– Перл, мускат, жёлтый камень «голд».
– Я тебе всё продам, но только по нормальной цене. Ткань дорогая. Мою рубаху и штаны видишь? Такая же, только красивая. С цветами. Я пойду делами займусь, а ты отгреби пока.
Я пошёл в свою каюту и прилёг на короткий узкий лежак. Каюта была узкой, в одно окно. Кроме кровати в ней стоял стол с табуретом и рундук для сундуков, которые уже были в нём установлены и даже принайтованы14. Чтобы прилечь мне пришлось убрать с кровати три длинные доски, стоявшие наискось, уперевшись в переборки.
Я вспомнил, что на короткой лежанке не спал, так как слишком был длин, а спал на положенных поперёк на кровать досках, другой край которых опирал на табурет. Но, сейчас, свернувшись «калачиком» на короткой постели, я вдруг провалился в тревожный сон.
– Дон Педро, – услышал я голос капитана.
