Михаил Пырков
Стартап
23.
Микроавтобус с заведённым двигателем стоял в прямо перед входом, двери были открыты. Вышедшие быстро погрузились в машину.
– Может, останемся? – Зиновьев задержал рукой залезающего внутрь Ивана.
– Зачем? – удивлённо спросил гид.
– Как «зачем»? – удивился в ответ Евгений. – а прикрыть?
– Не надо. Они не погонятся, – сказал Иван, – им там сейчас Федя мозги вправляет. Шуруй в машину.
Гид залез последним и захлопнул дверь. Автомобиль с визгом сорвался с места.
– Эй, водила, не дрова везёшь! – Иван плюхнулся на кресло, залез рукой подмышку и щёлкнул предохранителем. Тоже самое сделал и Евгений.
– Однако, – глядя на эти жесты сказал Павловский.
– Да-да-да, Владимир Георгиевич, – ответил гид. – страховка, знаете ли. А давайте посмотрим, что нам Федька приготовил.
Все начали осматриваться и только теперь заметили, что под одним креслом находилась плетёная корзинка с полулежащей, пересыпанной стружкой огромной бутылью самогона. Там же была и бутылка вина, одетая в сеточку из дьюти-фри. Под другими креслами в коробках позвякивали котелки и переложенные картоном стаканы. Бокал для вина тоже присутствовал.
Едущие оживились и стали распаковывать гостинцы: Павловский, на правах старшего, разливал самогон по стаканам, Евгений открыл вино, налил в бокал и протянул его Маше.
Девушка взяла поданное, и только сейчас стало заметно, что её бьёт крупная дрожь.
– Маша, что с Вами? – Горелик с тревогой нагнулся к ней.
Бокал выскользнул из трясущихся рук, стукнулся о колени женщины, вино облило её и Питера. Хрусталь упал на ворсяной пол и, не разбившись, покатился вглубь салона. Маша разрыдалась, уткнувшись в грудь Горелика.
– Извините меня, я такая дура, – плакала девушка, – это всё из-за меня, проклятое бабье любопытство…
– Ну, что Вы, всё будет хорошо. – Питер обнял Машу и гладил её по голове – он явно не знал, как вести себя в подобной ситуации, растерялся и повторял. – Всё будет хорошо.
Все остальные отвернулись, держа в руках полные стаканы, и рассматривали отступающую ночную мглу. Девушка тихонько всхлипывала. Город озарялся, проявляясь, как негатив на фото, рассвет гнал тьму, день побеждал ночь, жизнь побеждала смерть, начинался новый день.
Маша отстранилась от Горелика, достала из сумочки зеркальце и влажными салфетками стала вытирать поплывший макияж. Было видно, что она взяла себя в руки.
– Простите мне эти эмоции, господа. – сказала девушка, пряча зеркальце в сумочку.
– Ну что Вы, Машенька, Вам можно, Вы ведь, всё-таки, дама! – сказал Павловский, выдохнул и потянул самогон из стакана, выпил, крякнул, обтёр рот рукавом и произнёс. – Яка гарна горiлка!
Напряжение спало, все засмеялись, выпили и принялись за еду.
Маша откинулась на кресло, достала из сумочки сигарету и переносную пепельницу, и, не спросясь, закурила.
– Скажите, Пётр, – внимательно глядя на Горелика сказала девушка. – Вы и вправду бросились бы на тех громил?
Питер замялся.
– Бросился, однозначно бы бросился, – жуя, ответил за Горелика Иван, – у него и глаза чёрные стали, а взглядом нож искал. Да, Пётр Борисыч?
– Бутылку я искал. «Розочку» сделать. – потупившись в пол произнёс Питер. – Что, по-босяцки? Против правил?
– Какие могут быть правила в компании жулья? – сказал Павловский, протягивая стакан Горелику. – На, выпей. Чего ты не ешь? Остынет ведь.
– А Вы, оказывается, бесстрашный, Пётр, – Маша с прищуром смотрела на Горелика.
Питер не ответил, выдохнул как Павловский, и одним махом осушил стакан. Самогонка на удивление оказалась мягкой, с очень лёгким ароматом хлеба. Выпитое разошлось по телу теплом, и только теперь Горелика отпустило – он принялся за еду. В салоне громко заговорили, обсуждая произошедшее.
Питер ел, наклонив голову над котелком, и краем глаза заметил, как Лазар повторил жест гида. Щелчок предохранителя не оставил сомнений. От изумления Горелик чуть не поперхнулся.
– Щщщ, так надо. – тихо сказал Лазар, приложив палец к губам, и обратился к Павловскому. -. Владимир! Налейте нам ещё, пожалуйста, только мне – половину.
– Сэмми, я боюсь за тебя, – с трудом сглотнув и принимая поданный стакан сказал Горелик. – Тебе утром будет очень плохо.
– Плевать. Зато, будет, что вспомнить! Выпьем.
Чокнувшись, друзья выпили. Сэм азартно загремел ложкой в котелке.
– Как вы вкусно едите! – сказал с некоторой завистью водитель.
– Не волнуйся, Колян, – отреагировал гид, жуя, – мы что … Ик… Иксплуататоры какие? Оставим тебе и выпить, и закусить.
– Эх, спеть бы сейчас, – откинувшись в кресло, мечтательно сказал Лазар.
– Началось…– с ужасом сказал Горелик. – Сэмми, может, не надо?
– А чего? И споём! – Павловский озорно посмотрел на Питера. – Давайте споём песню, где и про Петра Борисыча строчка есть!
– Это которая?
– «Светит незнакомая звезда», – Павловский победно смотрел на Горелика, – «А удача – в награду за смелость»! Да, Петька?
И грянули. Пели все, кроме Питера и Лазара: первый сидел задумавшись, второй улыбался, не зная слов. У Маши оказался красивый контральто.
Вдруг девушка прекратила петь, снова достала зеркальце и посмотрелась в него.
– А что бы Вы сделали с выигрышем, если бы его отдали?
– Цветов бы купил. На все деньги.
– Мне?
– Вам.
– Скажите, Пётр, – глядя в глаза Горелику спросила Маша, – как я выгляжу?
– Вы – прекрасны! – не раздумывая ответил Питер и махнул очередной стакан.
Потом был провал.
24.
Питер открыл глаза и тут же закрыл их – в голове зазвенело так, будто рядом с размаху ударили железякой в лагерный рельс. Было больно смотреть даже на слабый свет, пробивавшийся сквозь плотные шторы. Когда же он успел так напиться? Как они добрались домой? Хорошо, что хоть проснулся в кровати, а не в машине или на лавочке.
Шторы… Стоп. Какие шторы? В его комнате на окнах были жалюзи! Горелик снова открыл глаза, пытаясь понять, где он, и почувствовал, что на него смотрят. Питер медленно повернул голову: шкаф с зеркалом в дверце, прикроватная тумбочка с ночником и недопитым бокалом вина… Где он?
Поворот чугунной головы в другую сторону дался с огромным трудом, и тут рельс внутри загудел с новой силой: на него смотрела Маша. Она лежала рядом, на боку, упёршись локтем в подушку, подперев щёку ладонью, и задумчиво глядела на Горелика. Её обнажённые плечи ослепили Питера. Он в ужасе закрыл глаза.
Допился. До галлюцинаций допился. Но почему видения такие отчётливые? Так не бывает. Он снова открыл глаза – Маша не исчезла, она по-прежнему лежала рядом с ним на кровати и смотрела на него.
– Проснулся? – спросила девушка. – Доброе утро.
– Д-доброе…– выдавил Питер. Он судорожно соображал, что сказать.
Маша встала с кровати и, запахнувшись в простыню, подошла к окну. Пользуясь тем, что его не видят, Горелик засунул руку под одеяло и ощупал себя – он лежал абсолютно голый. Позор…
Девушка рывком распахнула шторы – нестерпимо яркий свет, ворвавшийся в комнату, заставил Питера прикрыть глаза рукой. Из-под ладони он смотрел, как Маша потянулась, подняв над головой сцепленные в замок руки: узел на простыне развязался, и ткань бесшумно соскользнула на пол.
В солнечных лучах фигура девушки казалась высеченной из камня, сквозь которую волшебным образом проходил неведомый свет. Маша никак не отреагировала на внезапное своё обнажение – она подошла к креслу, подняла с него длинный шёлковый халат и надела его.
Горелик рывком поднялся, сел и схватился руками за голову – там звучал уже не рельс, там ударили в набатный колокол. Девушка тем временем опустилась в глубину кресла и закинула ногу на ногу. Пола халата соскользнула, обнажив восковое, как увиделось Питеру, бедро. Маша небрежно вернула шёлк на место и закурила.
Мужчина осмотрелся: его одежда валялась на стульях и около них вперемешку с вещами женщины; на столе стояла початая бутылка вина в компании второго бокала; почти всё свободное пространство было уставлено вазами, вазочками и даже вёдрами с розами, герберами, хризантемами и ещё какими-то неизвестными Питеру растениями.
– Вы скупили все цветы в Минске, – с улыбкой сказала Маша.
– Я?
– Да. Вы, вообще, были в ударе: так смешно рассказывали о своих приключениях, что все смеялись до слёз, а шофёр чуть не врезался в столб.
– Честно говоря, я… – во рту у Горелика была Сахара; язык царапался, как наждак.
– А когда мы приехали, вы заставили всех, даже водителя, петь серенады под моим окном, – продолжала Маша, – и мне пришлось впустить Вас.
– Всех?
– Нет, Вас одного. Всей компанией вы отнесли своего друга домой, а потом вернулись.
– Ох, Сэмми, – Питер хлопнул себя по лбу и тут же пожалел об этом, – я ж тебя предупреждал… Представляю, как ему сейчас нехорошо.
Горелик замолчал, разглядывая пол. Маша курила, выпуская в потолок тонкие струйки сизого дыма и сквозь них, не отрываясь, смотрела на Питера.
Мужчина, наконец, решился.
– А потом?
– Что – «потом»?
– Ну, что было потом? – Горелик был готов провалиться под землю.
– Вы не помните?
– О, Б*же, как стыдно… – лицо Питера пылало. – Нет.
Девушка потушила сигарету.
– Я сварю Вам кофе. Он не вернёт Вам память, но взбодрит, хотя бы. – Маша встала с кресла. – Душ вон там.
Пока ему готовили напиток, Горелик быстро оделся и увидел своё отражение в зеркале: мятые брюки, жёваная сорочка, красные глаза, небритая физиономия – стыд и позор!
– Сахар кладите сами, – девушка внесла кофе, расставила кружки и села за стол. Питер притулился напротив на самый краешек стула.
Помолчали.
– Маша, я хочу извиниться…– промямлил Горелик, бесцельно болтая ложкой в кофе. – Мне безумно стыдно.
– У меня к Вам нет претензий – Вы же не обещали жениться. – Женщина пошла к окну и встала спиной к сидящему.
– Я пойду, пожалуй, – Питер тяжело поднялся со стула. Маша молчала.
Горелик долго возился с ботинками, девушка неподвижно смотрела в окно. Наконец, мужчина справился с обувью и разогнулся.
– Скажите, Маша, между нами что-то было?
– Нет.
– А как же… – Питер повёл рукой по комнате.
– Вы же ничего не помните. Значит – не было.
Горелик понурил голову и шагнул к двери.
– Пётр!
Мужчина резко развернулся: сердце учащённо забилось, надежда затрепыхалась в груди – и тут же с грохотом разбилась, наткнувшись на стальной взгляд девушки и её скрещённые на груди руки.
– Знаете, Пётр, – холодно сказала Маша, – пожалуйста, не дарите мне больше цветы. Никакие. Если Вам отдадут выигрыш, потратьте его с пользой.
Девушка снова отвернулась к окну. Питер молча вышел в коридор и аккуратно закрыл за собой дверь.
25.
Горелик плёлся по гравийной дорожке, загребая ногами и регулярно спотыкаясь, не замечая ничего и никого вокруг. В плохо соображающей голове бушевали инквизиция, джихад и революция одновременно.
Что делать? Как вернуть Машу? Завалить её цветами? Не примет. Приползти на коленях с обручальным кольцом и предложить руку и сердце? Рассмеётся в лицо. Подарить какую-нибудь безумно дорогую цацку с бриллиантами? Окатит презрением, и тогда мосты будут сожжены окончательно.
Решения не было.
Спрятаться! Убежать! Скрыться! Исчезнуть! Нет, не выход. Горелик в отчаяньи поднял голову и понял, что уже почти добрёл до ангара. Тут его окликнули.
– Пётр Борисович, – Павловский призывно помахал рукой из курилки, – позвольте завладеть Вашим вниманием?
Питер поковылял к зовущему.
– Кто пил с Вашей рожей и помял её всю? – с иронией произнёс учёный.
– Вольдемар, не подкалывай, мне и так херово. – угрюмо ответил Горелик, протягивая руку к пачке сигарет. – Как-будто ты вчера не пил, а выглядишь, как огурчик.
– Вот-вот, именно огурчик. – по-отечески улыбаясь ответил Павловский. – стограммулечку или два-по-пиисят, но не больше, огурчик, рассол из-под него и огненный борщ от кудесницы вагона-ресторана. Она, кстати, справлялась о тебе.
– Володя, прекрати! – Питер скривился. – Мне сейчас не до кудесниц.
– Всё настолько плохо?
– Да, Вовка, я облажался, – сказал Горелик, закуривая, – даже не так: обделался, опарафинился, обоср…
– Давай без негативных дефиниций. – оборвал Павловский. – Она показала на дверь?
– Хуже. – вздохнул Питер. – Она не хочет больше принимать от меня цветы.
– Это уже серьёзно. – Владимир повертел в руках пачку сигарет. – Что собираешься предпринять?
– Не знаю. Хотел посоветоваться с тобой – больше не с кем.
– А как же твой американский друг?
– Сэмми? – вскинул брови Питер. – Нет, с Сэмом нельзя, я и так один раз уже потерял перед ним лицо, второго раза он не простит, у них так не принято. Поэтому спрашиваю у тебя: ты знаешь, что делать?
– Знаю. – твёрдо ответил Павловский.
– И что же?
– Работать, Петька, работать. Запускать установку. – учёный положил руку на плечо собеседника. – Мы, собственно, все здесь за этим: и ты, и я, и даже Маша. Доведи дело до финала! Установка заработает, ты будешь на коне, докажешь всем (и себе), что ты – человек дела, и вот тогда…
Павловский замолчал и начал энергично втаптывать окурок в пепельницу.
– А ведь да, правда твоя, – подумав, ответил Питер, – что-то высоко я решил полетать. И крылышки опалил, как Икар. А ты, мудрый Дедал, не предупредил меня. Впрочем, прости, неправильная аналогия – откуда ты знал, что оно вот так повернётся.
– Бросим эту лирику, – сказал Владимир, – ты пустил дела на самотёк, пора возвращаться на землю. Утром вернулся Жилин, учинил всем нагоняй, сотрудники носятся, как угорелые – любо-дорого посмотреть!
Горелик представил эту картину и усмехнулся.
– Так что, давай, приводи себя в порядок и – к установке! – резюмировал учёный, хлопнув Питера по коленке. – А то и тебе влетит от профессора, хе-хе. Вон, кстати, и он, лёгок на помине.
К курилке спешил Жилин в белом халате, не снятом по своей неизменной рассеянности. Собеседники встали.
– Сидите-сидите! – замахал руками профессор и плюхнулся рядом. – Где же вы оба пропадаете, я вас обыскался.
– Вы удивитесь, Пётр Борисович, – Жилин выхватил сигарету из лежащей на столе пачки и принялся нещадно терзать её в пальцах. – зачем меня вызывали в Москву. За нашим экспериментом там пристально следят, и на совещании в Академии Наук, с присутствием представителей… эээ… некоторых заинтересованных ведомств, нас настоятельно попросили форсировать работу.
– А академик… ммм, это не важно, курирующий от министерства эээ, (ну, вы поняли) наш проект, – продолжил профессор, – в ходе закрытой встрече после совещания акцентировал внимание на некоторых аспектах… Впрочем, я думаю, мы обсудим это в расширенном составе.
– Конечно, Сергей Кондратьевич, – ответил Горелик, – полчаса, и я – Ваш.
– Вот, и прекрасно. – профессор домучил сигарету и бросил её в пепельницу. – Кстати, сегодня, как стемнеет, мы запланировали тестовое испытание установки. Военные обещают облачность, со спутников нас не разглядят. Работы очень много, ужин нам не светит.
Питер глянул в небо: ни облачка, солнце шпарило изо всех сил. Он с сомнением пожал плечами.
Тут Павловский заметил идущего по дорожке Ивана с «дипломатом» в руках и толкнул коленкой Горелика. Гид, проходя мимо курилки, легко поклонился, не останавливаясь, поднял свою ношу, побарабанил по ней пальцами, заговорщицки подмигнул сидящим и продолжил свой путь в сторону жилых помещений.
Владимир и Питер переглянулись. Жилин с удивлением смотрел на обоих.
– Я что-то пропустил?
26.
Сизый дым солярки, сгоревшей в двигателе восьмиосной пусковой установки ракеты «Ярс», нехотя вытягивался сквозь открытые фрамуги ангара, сам же заглушенный монстр стоял параллельно установке. Невесть откуда взявшиеся рабочие в одинаковой, специфически-негнущейся, робе деловито приваривали к машине железяки для крепления испытуемой.
Горелик никогда «в живую» не видел самоходную МБР – только на фото и в новостях с парадов на Красной Площади. Огромный тягач без «кокона» ракеты на «спине» выглядел как-то неполноценно, незакончено, как верблюд без горба или как панк без ирокеза. Но, несмотря на отсутствие самой важной детали, увиденное внушало глубокое уважение: хотелось подойти, потрогать, потыкать пальцем колесо, задать водителю дурацкие вопросы про «сколько лошадей» и «сколько валит по трассе».
По сравнению с военной машиной стоявшие у торцов установки автомобильные краны с вытянутыми телескопическими стрелами выглядели как второклассники рядом с бодибилдером, и ни у кого интереса не вызывали.
Меж тем в ангаре заметно потемнело, пришлось включать дополнительное освещение. Горелик подошёл к окну и глянул вверх: небо заволакивало внушительными тучами.
– Лишь бы дождя не было, – пробурчал под нос Питер.
– Дождь будет ночью. – сказал подошедший сзади Зиновьев. – Как думаете, успеем до двадцати-четырёх-ноль-ноль?
Горелик вздрогнул от неожиданности – как-будто на цыпочках ходят и всё слышат, черти!
– Думаю, да, – поразмыслив, ответил он, – сегодня пробный пуск, на пять процентов от расчётной мощности всего.
– У Вас обширные планы на вечер? – в отместку за испуг, с лёгкой ехидцей добавил Питер.
– Абсолютно никаких. – капитан сделал вид, что не заметил шпильку. – Работа, работа, и ещё раз – работа.
Тем временем профессор Жилин носился по ангару, подбегая с вопросами то к одному, то к другому сотруднику, пока очередь не дошла до главного, как он понял, из сварщиков.
– Скажите, любезнейший, – учёный хотел ухватиться за пуговицу вопрошаемого, но спецодежда была на «молнии», – когда уже приступим к погрузке?
– Ровно через час установка будет готова к выезду. – невозмутимо ответил начальник.
– Ах! Всё на бегу! Всё, как обычно. – посокрушался профессор и, похлопав в ладони, громким голосом объявил. – Всем сотрудникам через пять минут прибыть в аудиторию!
– Сергей Кондратьевич, – остановил бегущего профессора капитан, – надолго у вас общий сбор?
– Нет, что Вы, мы – коротенько, минут на десять-пятнадцать. – отмахнулся Жилин и ускакал.
– Знаю я ваше «коротенько». – ухмыльнулся вслед учёному Евгений, глядя, как белые халаты, доделывая свою работу, по одному-двое отходили от установки и спешили за профессором, переговариваясь на ходу.
Как в воду глядел: действительно, совещание затянулось и, когда через пятьдесят шесть минут учёные гурьбой вывалились из аудитории, они остановились, как вкопанные – всё было готово к выезду: подъёмные механизмы, сделавши своё дело и свернувшись, покидали ангар, а установка заняла своё место на спине военного монстра и, как показалось многим, сверкала.
––
Путь до полигона отнял не более пятнадцати минут. Пока белохалатники переодевались и, толкаясь, рассаживались по машинам, восьмиосник в сопровождении двух автомобилей ВАИ успел покинуть объект. В дороге его не догнали.
Горелик первым вышел из микроавтобуса и, шагая к месту испытания, во все глаза смотрел по сторонам – всё выглядело немного не так, как он себе представлял: военная машина с испытуемой стояла на отсыпанной щебнем площадке; люди без опознавательных знаков на «лесном» камуфляже разматывали толстый кабель, подключённый к трансформаторной подстанции; сама электробудка сияла новизной и отпугивала угрожающими надписями. В нескольких местах были установлены красные щиты с коническими вёдрами, баграми и огнетушителями. Около ТП присутствовал ящик с песком.
Питера удивила ЛЭП, идущая к трансформатору: она шла по свежевырубленной просеке, скрывалась за поворот через несколько сотен метров и состояла из высоких зелёных столбов, коронованных рогатыми траверсами с тремя рядами прикреплённых к рогулькам проводов. Но почему столбы – деревянные? Надо обязательно узнать.
Тем временем сотрудники подключали к энергопринимающему устройству установки размотанный кабель. Павловский же, с неожиданной ловкостью, залез на левую кабину машины и стал проводить какие-то манипуляции с «головой» испытуемой.
– Володя, что ты там делаешь? – спросил Горелик, подойдя к кабине.
– Прицел.
– Зачем?!
– Как мы наведём луч на цель? – Павловский не прекращал работу. – Это в небо будем лупить по приборам. А по мишени как?
Действительно, установка и цель находились в одной плоскости, на одной линии, задействовать подъёмный механизм машины не требовалось.
– Я об этом не подумал. – Почесав в затылке сказал Питер. – И что делать?
– Мушку выпиливать! – засмеялся Владимир. – Ты не подумал, зато я подумал.
Учёный достал из пластикового пакета четыре мощных лазерных указки, рулон малярного скотча и, вымеряя прямой угол и нужное расстояние при помощи обычного плотницкого угольника, прикрепил две штуки, перелез на правую кабину и за пару минут закончил работу. Затем включил все четыре целеуказателя, принял снизу армейский бинокль и начал командовать.
Водитель завёл двигатель, задние опоры машины плавно опустились на грунт и начали неспешно приподымать корму. Стоящий на кабине взмахом руки остановил движение, показал кулак с вытянутым вверх большим пальцем и, довольный, бодро спустился на грунт.
– Удачно получилось. Не пришлось, как в танке, «крестить». На, смотри! – Павловский передал бинокль Горелику.
Питер вгляделся в окуляры – цель располагалась в километре от него: на покрашенном в белый цвет деревянном щите размером «три-на-три» была нарисована простая мишень, с жирной точкой по центру и расходящимися от неё кругами. Всё как в тире, только в сильно увеличенном масштабе. Четыре красных точки вписывали квадрат в один из кругов. Сзади мишени была сложенная из бетонных блоков стена, на несколько метров выступающая по бокам и сверху.
Горелик со вздохом отдал бинокль Павловскому.
– Что опять не так? – с удивлением спросил учёный.
– Всё так. – ответил Питер. – Только сейчас до меня стало доходить, насколько это всё серьёзно.
Владимир хмыкнул и легонько ударил Петра по плечу.
– Пойдём прятаться.
Парочка отправилась под прикрытие трапециевидного щита, сваренного из толстенного металла и частично вкопанного в землю, где уже переминалась от нетерпения вся группа учёных. Неизвестный никому молодой человек «в гражданском» сидел за столом на единственном стуле и настраивал на мониторах изображения, транслируемые несколькими камерами.
Второй неизвестный (для внимательного наблюдателя оказавшийся начальником сварщиков, но уже в камуфляже) крутил окуляры стереотрубы. Горелик протолкался к небольшому окошку, закрытому бронестеклом, и встал так, чтобы смотреть и в окно, и на экраны.
Камуфлированный оторвался от «перископа», посмотрел на мониторы и обратился к Жилину.
– Начнём, профессор?
– Да, конечно! – учёный закивал головой.
Военный (как подтвердилось впоследствии) достал из нагрудного кармана рацию.
– Внимание полигону! Говорит Первый. Минутная готовность.
В ответ из рации донеслись ответы других «номерных». В руках у Жилина оказался пульт управления установкой, на котором были тумблер «Вкл/Выкл», несколько сигнальных лампочек, две шайбы-«крутилки» – «Мощность, %» и «Фокусировка» с соответствующими шкалами, датчики температуры и фактической мощности.
– Двадцать секунд до запуска.
– Простите, голубчик! – затараторил профессор. Он заметно волновался. – Я не должен запускать установку. Это не этично. Старт должен дать её создатель.
Военный пожал плечами.
– Десять секунд.
Жилин протянул пульт Горелику. У Питера от волнения пересохло во рту.
– Включить подачу электричества! Пять секунд… Старт!
Держа пульт двумя руками, Горелик большим пальцем левой щёлкнул тумблером. Из рации донеслось:
– Энергоснабжение в норме.
Питер взялся за кругляш управления мощностью.
– Пётр Борисович, не более пяти процентов. – напомнил стоящий справа Жилин.
Горелик кивнул, он смотрел на экран: по мере увеличения мощности на мишени прорисовывался улыбающийся красный смайлик. Питер покрутил регулятор фокусировки – рожица оформилась и, как-будто, была готова подмигнуть. Питер выдохнул – установка работала.
– Поздравляю Вас, Пётр Борисович! – громко сказал профессор. – Вы добились цели.
Все сразу загалдели, поздравления посыпались со всех сторон. Жилин начал трясти ладонь Горелика обеими руками, остальные тоже лезли отдать дань уважения. Питер улыбался, благодарил в ответ, не выпуская, однако, пульта управлением из левой руки.
Предпоследним подошёл Павловский.
– Она работает, Петька! – крепко обняв Горелика, сказал он на ухо. – А ты руки опустил.
– Спасибо тебе, Володя, – прижимая учёного свободной рукой ответил Питер, – без тебя, без твоих оплеух я бы давно плюнул на всё!
Стоявший невдалеке Лазар дождался, когда поток поздравляющих иссякнет, подошёл к Горелику и крепко пожал ему руку.
– Ты сделал это, Питти.
– Нет, Сэмми, мы сделали это вместе, – Горелик сиял от счастья. – ты, я и отец. Теперь мне не стыдно.