Михаил Константинович Зарубин
Монах
Глава VII
Отец Никодим не был в Иерусалиме туристом или простым паломником, он сопровождал в поездке своего духовного отца, старого человека. А сейчас они шли по древним плитам великого города, и Анатолий Петрович мучительно думал: скоро придет время расставаться, а они о чем-то важном не договорили, не выяснили чего-то главного.
– И все-таки я не понимаю, отец Никодим, как же вы так поступили со своей жизнью, отказались от радостей земных?
– Одна из радостей и, возможно, самая главная, радость духовная, благодать. Просто не все это знают и чувствуют.
– Но что должно произойти такого чрезвычайного, чтобы человек ушел в монастырь. Что должно было случиться? Если говорить обо мне, то в моей жизни прежде всего случился Афганистан. Я увидел там столько жестокостей, столько крови, что другому хватило бы на десять жизней. Это была несправедливая война, ведь мы не защищали свой дом, мы пришли на чужую землю и убивали тех, кому эта земля принадлежала. Советская пропаганда расписывала ужасы, которые творили афганские моджахеды, и это было правдой. Но правда была и в том, что наши солдаты и офицеры точно так же убивали, и не разбирали, кто попадет под бомбардировку, мирный кишлак или группа вооруженных людей. В Афганистане не было места подвигам, потому что подвиги совершают во имя великих целей. Конечно, там было и самопожертвование, и взаимовыручка, была настоящая дружба, мужество…
Отец Никодим застыл в задумчивости, словно вспоминал ту далекую и неправедную войну.
– И как же Афганистан повлиял на ваше решение? – спросил Анатолий Петрович.
– Война снилась мне ночами, особенно в то время, которое я провел в госпиталях. Меня преследовали кошмары. Один сон был самым страшным и навязчивым: мой армейский товарищ Роман выстрелом в голову снес себе половину черепа, только чтобы не попасть в плен. И тогда я подумал, что хочу совсем другой жизни, тихой и наполненной не сиюминутным, не бытовым, а вечным смыслом. Но тогда я даже представить себе не мог, что это за жизнь и как ее можно достичь. А еще я думал о людях, которых положил в бою пулеметными очередями. Я был на войне, они были противниками, тогда почему я ощущал себя преступником? Эти вопросы снял отец Федор, он сказал: «Тебе нужно уединение и молитва, это то, что спасет твою душу. Ты не более грешен, чем другие, просто ты – другой. И подвиги тебе нужны другие. Один из них многотрудный, ежедневный подвиг покаяния».
– Но неужели в монастыре живут только праведники, очистившие свою душу от греха?
– Монастырь – не райский заповедник. Люди есть люди. Есть среди них разные, как и в миру. И в миру, если присмотреться, много праведников. А вам, Анатолий Петрович, я очень благодарен за то, что вы спасли меня когда-то. Я всегда это помнил. И как знать, не встреть я вас в мой урочный час, как бы повернулась жизнь?
– А чем же вы живете?
– Тем, чем живут монахи. Богообщением, – не задумываясь, ответил отец Никодим.
Уже вечером, придя в гостиницу, Анатолий Петрович открыл свою амбарную книгу, куда заносил свои мысли «по поводу и без повода», и записал:
«Сегодня случилась неожиданная встреча с удивительным человеком. Когда-то он был простым парнем, Сашей Петровым, теперь – отец Никодим. И он, и я прожили достаточно сложную и насыщенную событиями жизнь, каждый из нас приобрел жизненный опыт, только его опыт оказался таким далеким и трудным для моего понимания, что я даже немного робел, разговаривая с ним. Я получил ответы на некоторые вопросы, которые давно меня интересовали».
Рассказы о любви
Авария
Этот весенний день после круговерти оттепелей и заморозков выдался на редкость солнечным и нарядным. Еще утром, добираясь до работы, Алексей обратил внимание, что на деревьях уже видны тяжелые набухшие почки, из которых вот-вот проклюнутся ярко-зеленые листочки. Над деревьями и кустами висела фиолетовая дымка, а на голых ветвях сидели грачи и скворцы, недавно прилетевшие из теплых краев. Они галдели, перелетали с дерева на дерево, словно возмущаясь, что им не подготовили гнезд.
Алексей остановился на пригорке, оглядел дома бывшего поселка Кузьмиха, включенного в границы города. Дома здесь стояли в живописном беспорядке, не было ни улиц, ни переулков, зато каждый из них имел свое лицо. От ярких лучей весеннего солнца крыши играли всеми цветами радуги, они уже освободились от снега и радовали глаз чистотой и свежестью.
«Ну вот, и весна пришла», – подумал Алексей и попытался вспомнить какие-нибудь стихи о весне, что-то из школьной программы, но ничего, кроме «люблю грозу в начале мая…» не придумал. «Что это меня вдруг на стихи потянуло?» – усмехнулся он. – Не иначе, как от солнышка разморило…»
Сегодня первый день, как Алексей стал работать прорабом. После техникума он почти три года «отпахал» мастером, пока в штатное расписание управления не ввели новые должности. И дело было не только в зарплате. Алексей, как и большинство молодых работников, мечтал о профессиональном росте. Для кого-то три года – мгновение, для него же они казались вечностью. Работал он на строительстве комплекса научно-исследовательского института Академии наук. Такое дело обязан вести прораб, совсем с другими полномочиями и кругом обязанностей, чем мастер, но на пути стояло это проклятое штатное расписание. Начальство все понимало, доплачивало, назвав его должность «старший мастер».
И вот случилось. Вчера, зачитывая приказ на оперативке, начальник участка Ивановский, бывший военный строитель, сказал:
– Ну, Леша, поздравляю со званием старлея! Расти до генерала…
Алексей рассмеялся.
– До генерала, Анатолий Федорович, мне еще далеко…
Хотя и стал Алексей прорабом, но в подчинении у него пока еще никого не было. Да и объект остался прежний: на нескольких корпусах шел монтаж железобетонных каркасов, наружные стены одевались в кирпич, стали появляться субподрядные организации из других трестов и даже министерств. Работа с ними отнимала уйму времени, нужно было передать фронт работ, составить графики, и еще много чего, большого и малого. Приходилось задерживаться до поздней ночи. Жена понимала его, она знала, с чем связаны его поздние приходы домой. Она тоже работала в строительстве, только была конторским работником. Там все было размерено по минутам: начало работы, обед, окончание работы. Случались, конечно, и переработки, в конце квартала, когда делался сводный баланс. У Алексея же регулярные переработки были правилом. Заполняя журналы работ, составляя всевозможные акты, делая реестры документов по приходу материалов, проверяя работу второй смены, мыслями он был дома, с Машей.
Женился Алексей три года назад, как раз перед защитой диплома. Такой, как Мария, не было во всем городе, да что в городе, на всем белом свете. Он увидел ее впервые в шестнадцать лет. Она ослепила его своей красотой, удивительно летящей походкой, плавными движениями. Стоило услышать ее певучий голос, проходил гнев, исчезала боль, переставал мучатся и досадовать на прошедшее и переживать из-за плохого отношения людей к себе. Все эти чудеса делал ее родной голос. Она сразу вошла в его жизнь, такой, какой была, он под ее влиянием становился похожим на нее, нет, не внешне, а внутренне, отбрасывая от себя все наносное, что пришло к нему в самом начале жизненного пути. Рядом с ней Алексей становился совершенно другим: чистым, нежным. Время не меняло отношения к ней. Он не мог насмотреться на ее ангельское лицо. От прикосновения даже к ее руке вспыхивало внутри, и какие-то неведомые силы заставляли биться учащенно сердце, воспаляя органы чувств. Беря ее в объятия, он всегда боялся, что кровь, пульсирующая в нем, может разорвать сосуды и обрызгать ее белоснежное тело. Иногда, поднимая ее на руках, словно ребенка, вдыхая запах ее духов, удивительно вкусных, пеленой обволакивающих его, Алексей чувствовал себя безумно благодарным Марии за счастливые миги, подаренные ему. В ее взгляде он всегда видел нежность, доброту и любовь. Кроме нее, он не замечал никого. Он никогда не сравнивал Машу с кем-то. Для него она была идеалом. Алексей еще подростком прочитал о том, что у каждого человека на Земле есть вторая половинка. Может быть, человек ее никогда не встретит, но она есть. А свою половинку он встретил, сомнений в этом не было, и наверняка поэтому они получали друг от друга столько удовольствия, не прикладывая при этом чрезмерных усилий, а просто живя по людским и Божьим законам. Главным из которых был один: не надо никогда обманывать и нужно верить друг дугу.
Совместная жизнь была для них обоих счастьем. Они никогда не говорили об этом, но знающие их люди видели это. Близкие радовались, кто-то из знакомых завидовал, вспоминая свою непутевую жизнь.
Жили они втроем, вместе с Машиной мамой. Для Алексея она тоже стала мамой. Неожиданно для себя после свадьбы он назвал ее мамой. После этого так звал всегда.
Иногда мама с улыбкой напоминала им о внуке или о внучке. Маша неловко улыбалась, пытаясь что-то сказать в свое оправдание. Алексей не понимал, почему нет зачатия, он не задумывался об этом. Хотя был уверен, что дети будут красивые, как Маша.
…Железобетонные колонны на строительство главного корпуса привезли на длинном прицепе, машина с трудом развернулась на стройплощадке. Пока водитель выписывал повороты и развороты, подошло время обеда. Монтажники разбежались, кто в столовую, кто в бытовку. Крановщик Игорь спустился с башенного крана.
Водитель подскочил к Алексею и стал упрашивать:
– Родной, разгрузи, мне еще нужно под погрузку в одно место.
– Не видишь, обед, все разошлись.
– Да что тут делов, две колонны… Сам зацеплю, уважь, пожалуйста.
Игорь уже слез с крана и подошел к ним, водитель стал упрашивать его:
– Вы порожним через Южный поселок поедете? – спросил Игорь водителя.
– Если сейчас разгрузите, так и быть, сделаю крюк.
– Алексей, зацепи груз, а я на кран запрыгну.
– Чего ты, Игорь, на Южном забыл?
– Там прекрасная столовка, моя жена в ней работает. Не могу больше в нашей тошниловке жрать…
– Столовая, говоришь, хорошая? Давай вместе поедем! – обрадовался Алексей.
– Запросто.
Игорь почти мгновенно забрался на кран, Алексей зацепил колонны, и они в один подъем их разгрузили.
Водитель был рад-радешенек, быстро прибрался в кабине и пригласил Игоря и Алексея. «Маз» был старенький, наверняка один из первых выпусков, Алексею даже показалось, что кабина была деревянной. День к обеду изменился. Небо покрылось тучами, то выглянет солнце, то подует порывистый ветер. На улице снова установилась минусовая температура, все вокруг подморозило.
Машина с трудом начинала движение после остановок у светофоров.
– Что, резина лысая? – спросил водителя Алексей.
– Лысая, и цепи рано снял, думал, весна пришла, а она видишь какая нынче. То снег, то ветер…
– Да уж, нынче весна только по календарю, – добавил Игорь. – Нам до Южного недалеко осталось, дойдет твой корабль?
– Дойдет, – ответил водитель, потихоньку сбрасывая газ на поворотах.
Недалеко от столовой дорогу пересекала железная дорога. Как назло, при подъезде к ней шлагбаум опустился.
– Черт подери, – выругался Игорь, – чуть-чуть не дотянули.
– Так давай выйдем и добежим.
Алесей уже приоткрыл дверцу кабины, но в тот же момент послышался гудок тепловоза.
– Поздно уже, переждем, – махнул Игорь рукой.
Состав был коротким, с десяток вагонов, с ближайшего завода перегоняли на станцию. Прошел он быстро, и шлагбаум на переезде взметнулся вверх. Железная дорога находилась на горушке, и весь подъезд к ней заледенел. Машина натужно начала подъем. Через секунду стало понятно, что она не тянет, после переключения на другую передачу идет провал, затем рывок. Обороты двигателя увеличивались, машину трясло. Прицеп от рывков толкал кабину, которая все больше и больше перемещалась на встречную полосу. Со стороны переезда железнодорожный путь пересекал многотонный автомобильный кран.
Водитель начал волноваться, зачем-то резко подал влево, и от этого машину развернуло на дороге, она встала поперек уже намертво. На кране, видя, что происходит, стали тормозить, но было уже поздно. Многотонная махина уже не могла остановиться. Видимо, от испуга, водитель крана вместо тормоза нажал на газ, и чудовищная сила толкнула машину и кран навстречу друг другу. Удар страшной силы разнес деревянную кабину в щепки. Трос с большим стальным крюком и кольцом, зацепленным за передок крана, врезался в водителя и в Игоря. Алексея, успевшего нажать на ручку дверцы, крайним канатом ударило по левой руке и он вывалился на обочину дороги. Ударившись о мерзлую землю, сделал попытку встать, но остатки кабины догнали его. Он потерял сознание.
Все это он видел, как на большом киноэкране. Что беда случилась с ним, он даже не сообразил. Услышал голоса. Один сказал:
– Этот, кажется, живой.
Второй добавил:
– Тоже весь в крови, но стонет. Господи, надо же такому случиться…
И вновь наступает тишина. И темнота. Сознание периодически возвращается. Машина скорой везет его. На ухабах трясет. Рядом пожилая медсестра держит руку на запястье. Увидев, что он открыл глаза, успокаивает:
– Потерпи, родимый, уже скоро.
Алексей попытался что-то спросить, но в рот словно насыпали песка, а язык стал толстым и неповоротливым.
– Не надо говорить, – уловив движение, говорит медсестра и влажной салфеткой обтирает его воспаленные губы.
Он снова закрыл глаза и очнулся на каталке, колесики которой стучали по керамической плитке пола.
Наблюдая, как его готовят к операции, Алексей хотел спросить, что с ним, но не стал этого делать. Ему было стыдно перед ними за свой обнаженный вид, но глаз он не закрывал, следя, как они обтирают его, отбрасывая окровавленные повязки в небольшую урну, затем закрыли белой простыней, перед этим опутав его проводами и тонкими длинными трубками. Ему сделали укол и через минуту все исчезло.
Очнулся он ночью, в палате. За окном была темнота, над кроватью горела лампочка. Страшно болела голова. Ее разламывало на части. Он вспомнил, с ним уже было что-то похожее, когда он перепил у приятеля на свадьбе. На другой день не мог пошевелить головой, она болела так, словно всю ночь ее били палкой. Вот так и сейчас. Ну, тогда вино было виновато, а нынче-то что? Он вспомнил, что произошло. Даже почувствовал удар прилетевшей кабины, и то, как он пытался вылезти из-под нее, боясь, что сейчас свалится и передняя часть машины. И вдруг мысль – Маша! Господи, ведь она наверняка ищет его! Откуда ей знать, где он? Надо попытаться сообщить ей!
Голову разламывало, но он чувствовал, что все его тело забинтовано. Вдруг он услышал хриплое, тяжелое покашливание, оно звучало где-то совсем рядом, похоже, кашлял кто-то на соседней койке. Человек кашлял долго, откашляться у него не получалось, и короткие передышки он заполнял многоэтажным матом. Алексей скосил глаза, кто-то шевелился на соседней койке.
– Где я? – спросил Алексей.
– Где, где, в Караганде, – ответил матершинник. – Долго ты отходил после операции, привезли как мертвого, – он снова закашлялся.
Алексей попытался повернуться на бок, но тело пронзила боль. Он застонал.
– Ну, все, отходняк начался, жить будешь, – снова сказал сосед. – Сейчас сестру позову.
Он нажал кнопку, вскоре пришла сестра. Она поправила все трубочки, проверила бинты, подоткнула подушку.
– Сестра, что со мной?
– Утром придет доктор и все расскажет, сейчас постарайся уснуть.
– А где Игорь и водитель?
– Наверное, в другой больнице.
– А с ними что случилось?
– Ну, откуда мне знать? Хватит вопросов, пора отдыхать.
Сестра собралась уходить.
– Подождите, – Алексей попытался взять сестру за руку, но не сумел этого сделать.
– Что случилось, милый? – участливо спросила медсестра.
– Пожалуйста, сообщите жене, что я здесь.
– Успокойтесь, больной, все сделаем, только утром. А вы поспите.
Алексей лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Он старался понять, что с ним. Одна рука чуть двигалась, вторая была забинтована толстым слоем и движению не поддавалась.
– Значит, перелом, – подумал он, – и ноги, наверное, в таком же состоянии. Подождем врача. Конечно, Маша его ищет, и утром наверняка будет здесь…
Однако утром вместе с медсестрой пришел следователь. Извинился, но сказал при этом, что случай – особый, и врачи разрешили ему поговорить с Алексеем. Вопросы были простыми, касались они действий водителя. Алексей рассказал все, что помнил, а под конец разговора спросил:
– А что, водитель другое говорит? Но есть же Игорь, второй свидетель…
Следователь внимательно посмотрел на Алексея, потом махнул рукой и ничего не ответил. После его ухода словоохотливый сосед, внимательно наблюдавший за следователем, высказал свое мнение.
– Видимо, в живых никого не осталось, кроме тебя.
– Ну, скажете тоже!
– Скажу. Если следователь с утра прибежал, значит, есть трупы. Были бы все живы, куда ему торопиться?
– Типун вам на язык. Какие могут быть трупы?
– Самые обыкновенные. Конечно, дай бог, чтобы все обошлось…
Разговор закончился, но в голове у Алексея все продолжалось, и крутилось, словно старая заезженная пластинка. Врач заглянул на минутку, сказал сестре об уколах и микстурах, погладил по плечу Алексея и со словами – «молодец, молодец» – исчез. Уже от безысходности, Алексей подозвал разговорчивого соседа и попросил его позвонить Маше. Он был почти уверен, что ей никто не сообщил о нем.
От всех волнений и движений боль усилилась. В висках стучали молоточки. Болело все – ноги, руки, голова, грудь… Даже челюсти отзывались болью. Пришла сестра, сделал укол. Все поплыло перед глазами и постепенно исчезло, успокоилось и утихло, и он оказался внутри удивительного мира.
Он спускался с высокого, пологого холма. Дорога была сделана из каменных плит. Кругом росла изумрудная трава. Деревья такие же зеленые, на некоторых яркие пятна – спелые плоды. Он трогает бело-розовые абрикосы, хочет сорвать, но не может, они словно приклеены к ветвям. Тут и там разбросаны хинно-желтые курчавые кустарники, он силится вспомнить их название, нюхает, но память отказывается служить ему…
Алексей остановился, взглянул вверх, на бездонную синь неба, освещенного лучами яркого солнца. Глазам стало больно. Опустив взгляд, он увидел на соседнем холме такую же изумрудную зелень. И вдруг, совсем рядом, появилось синее-синее море. Алексей побежал навстречу морю, но оно не приближалось, а отдалялось, цвет его становился темным, ультрамариновым, а возле берега вода стала приобретать бирюзовый оттенок, сливаясь с красками травы и деревьев.
Вдоль моря показалась тропинка, ее защищали от знойных лучей стоящие в ряд пальмы, на вершине которых колыхалась густая бирюзовая крона. Большие двухметровые листья были похожи на распущенные хвосты гигантских павлинов. Алексей устал, присел на каменную скамью, но не мог оторвать взгляда от сказочно красивых долин, почти нереально зеленой травы с огромным количеством цветов. Вдали стояли небольшие селения со старинными домами и замками. Тропинка, по которой он только что шел, поднималась то вверх, то опускалась вниз, прячась в туннелях. Покатые холмы удивляли обилием растительности. Буйные субтропические растения наполняли воздух своими экзотическими ароматами и навевали мысли о рае.
Вершина холма, на котором стояла скамья, позволяла Алексею хорошо видеть море и другие холмы, покрытые аккуратными прямоугольниками полей и ровными рядами виноградников.
Вдруг он с удивлением подумал: а где же люди?
И увидел: рядом с ним, на скамейке сидел седой старик с пронзительно голубыми глазами. Алексей вздрогнул от неожиданности.
– Испугался? – то ли спросил, то ли просто сказал дед.
– Не знаю, я никогда не бывал в таких красивых местах.
– Да, такое место одно.
– На всей земле одно?
– На небесах одно.
– На небесах? – удивился Алексей.
Он еще раз посмотрел вокруг себя, а когда повернулся, старика рядом уже не было.
– Господи, чудеса-то какие. Вот здорово было бы найти здесь Машу.
И он увидел ее. Вернее, услышал запах знакомых духов Ее фигура терялась за большими пальмами.
– Маша, – закричал Алексей, – Маша! – махал он руками.
Она повернулась к нему, ее глаза были наполнены слезами.
– Маша, это я, – бормотал он. – Разве ты меня не узнаешь?
Он прижался к ней, вдыхая родной запах. Маша гладила его по голове.
Он хотел поцеловать ее, но страшная боль пронзила его правую сторону, она прошила его изломанное тело от головы до самых пяток. Алексей резко дернулся и открыл глаза. Рядом была Маша. Долю секунды он не мог понять, что это не сон, а когда понял, закричал, но вместо крика получился еле слышный хрип.
Маша ладошкой прикрыла губы Алексея.
– Помолчи, пожалуйста, не надо напрягаться.
– Что со мной, ты знаешь?
– Ты попал в ДТП, но самое главное – ты жив.
– А где Игорь? Он же был рядом со мной.
– Я не знаю. Всю ночь я искала тебя.
Снова пришла сестра, Алексею сделали уколы, через короткое мгновенье он уснул.
Врач пришел после полудня.
– Скрывать не буду, положение вашего мужа тяжелое. Он был госпитализирован со множественными переломами ног и рук, перенес несколько операций. Мы старались спасти правую руку, наиболее поврежденную, и хотя ампутация ему не грозит, слишком рано давать прогноз. Возможно, придется сделать новую операцию на кисти правой руки.
– Он будет ходить? – спросила Маша.
– На полное срастание костей потребуется три–четыре месяца, я уверен, что ходить ваш муж будет.
Алексей открыл глаза. Перед ним стоял высокий, уже пожилой доктор, с седыми волосами, которые по цвету почти сливались с его халатом.
– Ну, вот мы и проснулись. Как чувствуете себя?
Алексей не знал, что ответить. У него по-прежнему болела голова, его немного тошнило. Врач ждал.
– Болит голова, шея, – наконец произнес Алексей.
– Ну, ничего, вы молоды, все заживет. Шейные позвонки испытали большую перегрузку. Позвоночник – это ведь не цельная кость, строение его очень сложное. К сожалению, при автомобильной аварии травму позвоночника получает большинство пострадавших. Но, вам и здесь повезло: у вас не произошло смещение шейных позвонков, что обычно вызывает сдавливание шейной артерии, и не пострадал вестибулярный аппарат. Произошло сотрясение головного мозга. Будем наблюдать. К сожалению, автомобильная травма коварна, может приводить к длительным болезненным симптомам.
Алексей слушал и не понимал, о чем говорит врач. От усталости он закрыл глаза.
Первые несколько дней Алексей чувствовал себя отвратительно. Головная боль не давала покоя, больно было открыть глаза, сразу начиналась резь, чтобы взглянуть, нужно было сделать усилие. Боль пронизывала каждую клеточку. Иногда повышалась температура до тридцати девяти градусов. Молодой организм и препараты делали свое дело. Через неделю он уже чувствовал себя лучше. Все эти дни рядом была Маша. Несмотря на боль, он с радостью воспринимал ее присутствие. Никакая сиделка в мире, даже самая квалифицированная, не смогла бы так внимательно и осторожно ухаживать за тяжелобольным человеком. Ни ворчаний, ни упреков, всегда ласковые слова, терпение. Она умела молча и как-то незаметно делать не совсем приятные процедуры. Руки у нее были теплые, ласковые, и Алексею казалось, что он стремительно выздоравливает от одних только звуков ее голоса. Она приходила в палату, укрывала его одеялом, проветривала комнату, а как только стало тепло и появились мухи, окно занавесила марлей, и даже добилась невозможного, чтобы кровать сдвинули, и прямые солнечные лучи не слепили глаза Алексею.
Алексей просил не перестилать постельное белье, но Маша только улыбалась в ответ и еще более тщательно разглаживала все складки и неровности, чтобы они не раздражали кожу.
Около кровати появилась прикроватная тумбочка, стало удобно размещать лекарства, термометр, расческу и стакан, хватило места для воды и морса, и даже книги для чтения.
Алексей впервые узнал, какой обузой может быть человек в его состоянии. Он часто ставил себя на место Маши, задавая один и тот же вопрос: а смог бы он сделать то же, что и она, и боялся признаться даже себе, что вряд ли у него получилось бы так самоотверженно и профессионально ухаживать.
Каким-то чудом Маше удалось договориться с больничным начальством, и соседа Алексея переместили в другую палату, а на его месте разрешили находиться Маше.
Теперь стало еще проще. Стоило Алексею очнуться, или застонать во сне, сразу рядом появлялась Маша. Дела пошли на лад, хотя врачи готовили его к очередной операции.
Весна уже победила зиму. В городе установилась по-летнему теплая погода. Правда, с утра над рекой появлялся туман, но солнце быстро съедало его своими жаркими лучами. Синоптики пугали, что еще могут вернуться холода, но разве поверишь в это, когда погода больше похожа на лето, чем на весну.
Маша присела у кровати Алексея, он улыбнулся ей:
– Ну, как чувствуешь себя?
– Хорошо, Маша.
– Завтра операция, все будет хорошо. Надеюсь, ты не боишься?
– Когда ты рядом, мне ничего не страшно.
– Ты меня переоцениваешь. Я хочу раскрыть тебе тайну.
– Тайну?
– Сейчас расскажу, и она перестанет быть тайной.
– Не стесняйся, давай!
– Леша, у нас будет ребенок.
Алексей закрыл глаза, глубоко вздохнул.
– Что с тобой?
– Не знаю. Не могу найти слов. Если бы были силы, я бы сейчас взял тебя на руки, и понес домой…
– Успеешь еще поносить.
– Может быть, ты знаешь и пол ребенка?
– Не знаю, но я хотела бы девочку.
– И я тоже.
– А если будет мальчик?
– Значит, будет здорово.
– Ну, какой ты не постоянный.
Алексей замолчал, влюбленными глазами глядя на Машу.
Появилась медсестра.
– Ну, голубки, начинаем готовиться к операции, дел у нас много. Маша, если не боишься, помогай мне.
– Конечно, не боюсь, Вы только говорите, что нужно делать.
– Скажу.
Алексей с улыбкой воспринимал все, что с ним делали.
– Это что ты такой счастливый сегодня, даже боли не чувствуешь, – спросила его медсестра.
– Счастливый, потому что очень счастливый, – сказал Алексей первую же пришедшую в голову глупость. А может, это была и не совсем глупость.
– Ну, молодец, недолго осталось тебе маяться.
– Ничего, потерплю.
– Ну ладно тебе, расхвастался, – заметила Маша, делая перевязку руки.
Он улыбнулся, не отрывая от нее счастливого взгляда.
За май и июнь ему сделали еще три операции. Врачи удивлялись его стойкости. Молодой организм и еще какая-то неизвестная врачам внутренняя сила помогала Алексею, он день ото дня становился сильнее, и восстанавливался на удивление быстро. Маша уже вышла на работу, и он ждал ее всегда с нетерпением. Конечно, он хотел видеть ее, целовать ее лицо, руки, но тут же просил приходить пореже, учитывая «интересное положение», боясь перегрузок. Она улыбалась его словам, но чувствовалось, что ей нравится эта забота, хоть и словесная.
Осень не порадовала. Не было теплых денечков бабьего лета. Не успели листья деревьев приобрести желтый цвет, как выпал первый снег. Не тот, который исчезает на другой день от теплых солнечных лучей. Выпал и остался, а с ним пришли морозы, сначала так, чуть-чуть, верхний слой земли покрылся ледяной коркой, а потом пришли и настоящие, от которых можно спрятаться только в теплых квартирах. Подули ветра, срывая не только листву с деревьев, но и крыши, и плохо сметанные стога сена. Вчера было лето, а сегодня уже зима, а осень милая затерялась где-то в морях-океанах…
Алексей уже вышел на работу. Правая нога еще болела, но он никому об этом не говорил. Да и кому говорить? Беременность Маша переносила нелегко. К ней постоянно прицеплялись респираторно-вирусные инфекции, да к тому же ее организм плохо переносил повышенную температуру. Часто Алеша обтирал ее марлей, смоченной в прохладной воде, заставляя на ночь пить чай с малиной, травяные отвары и различные морсы. Какое благо, что мама все это готовила. От всех этих инфекций у Маши была постоянная боль в мышцах. Очень часто она не могла уснуть, порой пульс отбивал сотню ударов, а то и больше. Алексей укладывал ее к себе на колени, как маленькую девочку, и раскачивал под детские песенки. Если они заканчивались, пел стихи Пушкина, Есенина, благо, что он с детства знал их наизусть. Как ни странно, под такой аккомпанемент она засыпала. Он сидел неподвижно, боясь растревожить сон любимой. Были случаи, когда сна не было всю ночь. Маша уговаривала его поспать, но он молчал и не соглашался. Ему казалось, что в общении с ним Маша легче переносила все неприятности.
В конце декабря на свет появилась дочка. Когда Алексей перед Новым Годом привез свое богатство домой, он не мог насмотреться на жену, которая стала еще прекраснее, и на дочку, которая была вылитая Маша.
– Как назовем? – спросил Алексей.
– Как скажешь.
– Тогда пусть будет Анюта. Когда вырастет, будет Анной, может, кто-нибудь назовет ее Нюрой, так деревенские звали мою маму.
Маша улыбалась.
– У нас же не деревня, потому и звать ее Анюта.
Алексей обнял Машу, закрыл свое лицо копной ее русых волос, и шептал ей на ухо какие-то глупые, странные слова, понятные только им двоим.
