Двое спорят, третий, посторонний, что-то ест неподалеку.
Первый. Вы не правы, друг мой. Мы, конечно, многим обязаны техническому прогрессу. И средства передвижения, и наш быт – все это во многом зависит от технических достижений сегодняшнего дня. Это безусловно, и в этом я с вами согласен. Но мировой прогресс, так сказать, наше общее движение зиждется на идеях. То есть, грубо говоря, идеи движут миром. Одна общественная формация сменяет другую. Меняются философия, мировоззрение. Идея переустройства общества и движет им, вы согласны?
Второй. Отчасти. Только отчасти! Главное, и я настаиваю на этом, – технический прогресс. Революции в технике, которые потрясают нас в равные промежутки времени. Оглянитесь назад!
(Третий оглядывается.)
Колесо, которое пришло на смену примитивным полозьям, – это ли не революция?!
Первый. Но…
Второй. Я вас не перебивал!.. Пар! Пришел на смену лошади. Появились железные дороги, ткацкие фабрики, паровые мельницы… Наступил век пара. Пшшш! Человечество начало быстрее передвигаться. Куда вашим философам. Разве им угнаться за паровозом? Середина девятнадцатого века. Разряд! Искра! Электричество! Радио! Люди стали слышать друг друга. Двигатель. Дизеля. Моторы внутреннего сгорания. Темп жизни. На дорогах появились автомобили. На полях застучали трактора. Чих-чих-чих! Что это? Смотрите вверх!
(Третий, жуя, смотрит вверх.)
Слышите гудение? (Прислушивается.) Это самолет. Это начало двадцатого века. У‑у-у‑у… Летит, летит человек! Летит мозг! «Мне сверху видно все, ты так и знай!» Человечество село на моторы и поехало и полетело. Наконец! Закройте глаза – опасно! (Закрывает глаза.) Ослепительное пламя. Взрыв! Атомная бомба. Начало атомного века. Атомные лодки, атомные станции, атомные ледоколы. Сумасшедшие скорости. Люди летят в ракетах. Вверх. Туда! В неизведанное. В черное. От-ве-чайте. (Напыщенно.) Если не технический прогресс, то что… движет миром?
Третий. Извините, я перебиваю… Значит, почему все-таки едет паровоз? Вы говорите: пар… А я говорю, потому что машинисту платят от километра. Почему такси носятся туда-сюда? Вы говорите: мотор, а я говорю: шофером движет желание заработать… Троллейбусы, трамваи полные. И те, что туда, набиты, и те, что сюда, битком. Нужны трамваи и троллейбусы?! Потому что в них движутся люди, движимые желанием заработать. Потому все и носятся молча… Два пенсионера помчались, цепляясь кошелками, потому что там выставку открыли?.. Потому что там на рубль дешевле. Либо на тот же рубль, но на одну селедку больше, что одно и то же. Потому все и передвигаются, и глазами некоторые очень далеко видят. Производство двигают инженеры, движимые желанием заработать. Земля вращается, потому что мы по ней бегаем, движимые желанием заработать. Дай человеку заработать – он горы свернет. Он на Луну без пальто взлетит. Не успеет надеть. Если дашь хорошо заработать. Не просто заработать, а хорошо заработать. И не спрашивай, где взял ракету, где достал горючее, где нашел карту. Только скажи, куда и сколько. И жди! Конечно, идеи, конечно, бензин, пар. Но, простите меня, перестаньте платить…
Первый. Ну?
Второй. И что?
Третий. И все! И все… Все паровозы пар выпустят… Два-три на энтузиазме еще прокатят пару километров – и пшшшш… На ваших глазах будет падать давление. Казалось бы, пар по всем законам должен давить во все стороны одинаково, а он не давит. Кривошипно-шатунный механизм должен преобразовывать поступательное движение во вращательное, а он не преобразует. Лучшая машина чихнет в последний раз – и псссс, пшшш… Элементарная кирка тюкнет в последний раз где-то на Севере и – блям-пам-бам – упала. В двигателях внутреннего сгорания зажигание исчезнет, и не найдешь. А напряжение, вы думаете, будет двести двадцать?.. Можете спать в трансформаторной будке. А батареи вы щупали?.. А включите репродуктор. Казалось бы, он должен сообщать. А ему и сообщать нечего. А фонари будут гореть?.. Хах-ха… Перестаньте платить, и ни одной элементарной частицы не найдете. Не такие уж они элементарные. Вот вам и технический прогресс. Вот вам и идеи. А дай человеку заработать, он идей всяких, мировоззрений, философий напридумывает, как пропеллер вертеться будет! Да, идеи движут миром. Так же, как качество продукции. Но чтобы они появились… Нужно… Или я не прав?
Первый. Идемте в другое место. С ним невозможно дискутировать.
Второй. Да нет. Он просто не от мира сего.
Третий (жуя). Может быть, может быть…
Директор. Вы у нас молодой специалист?
Молодой специалист. Да.
Директор. Как дела?
Молодой специалист. Превосходно.
Директор. Как завод?
Молодой специалист. Изуми…
Директор. Новая техника?
Молодой специалист. Потряса…
Директор. Все дело?
Молодой специалист. Великоле… поставлено.
Директор. Во что превращено предприятие?
Молодой специалист. В образец.
(Директор долго смотрит ему в глаза. Молодой специалист смотрит в глаза директору.)
Директор. По специальности пойдете?
Молодой специалист. Нет… Я в многотиражку.
Директор. Прекрасно.
(Появляется начальник снабжения.)
Директор. Как кабель?
Начальник снабжения. Идет. Все прекрасно.
Директор. Когда будет?
Начальник снабжения. Да он уже… Да вот уже… Да это уже… Ну от-то… Ну, он уже… Можете докладывать. Сделано. Проложено. Уже вон оно… Пробьем траншею, грудью проложим его, зубами. Он уже наш. Мы все… Ногами. Не уложим, так затоптаем. Такой сейчас энтузиазм в отделе снабжения. Моего зама двое держат.
(Директор долго смотрит на начальника снабжения. Тот – на директора.)
Директор. Где бухгалтер? Бухгалтера.
(Входит бухгалтер.)
Директор. Как дела?
Бухгалтер. Какие дела? С такими делами… Не могу ни черта понять, кто кем оформлен? Не пойму, я сам кто?
Директор. Вы у нас недавно. Позовите главного бухгалтера.
(Появляется главный бухгалтер.)
Директор. Как бухгалтерия?
Главный бухгалтер. Все в порядке.
Директор. А вот товарищ…
Главный бухгалтер. Он ошибся. Все прекрасно.
Директор. Он говорит: путаница.
Главный бухгалтер. Все четко. Часы. Тик-так. Отлажено. Блеск. Документация. Наряды. Зарплата согласно штатам. Штаты по зарплате. Копеечка в копеечку. Прибыля. Я такого не видел. Шестое предприятие меняю. Впервые…
(Директор берет лицо главного бухгалтера. Долго смотрит в глаза главному бухгалтеру. Тот – директору.)
Главный бухгалтер. Потрясающе…
(Директор смотрит ему в глаза.)
Главный бухгалтер. Блеск… Я тут недавно картотеку перебирал…
(Директор смотрит ему в глаза.)
Главный бухгалтер. Изумительно…
Директор. Все. Тебе верю. Ему нет.
Главный бухгалтер. А как же. Я ему сам не верю… (Плачет.)
Директор. Укрепить надо бухгалтерию.
Главный бухгалтер. Укреплю немедленно. Морды поразбиваю. Блеск… Серьезно. Так хорошо еще не было… По-всякому было, но чтоб так хорошо… В первый раз.
Директор. Кликни мне завпроизводством.
(Входит завпроизводством Тихон Павлович.)
Завпроизводством. Пал Сергеич.
(Целуются.)
Директор. Как дела?
Завпроизводством (смахивает слезу). Сами знаете…
Директор. Не понял.
Завпроизводством (плача). Превосходно. Как по маслу. Это поразительно. Как все налажено, прямо сил нет… (Долго плачет.) Очень хорошо все продумано, я вам так скажу. Еще проектировщики, когда проектировали наш завод, они, суки, допустили такую продуманность, такую дальновидность. И как эти сволочи продумали все так хорошо? Они еще тогда все предусмотрели… Помните, туалеты, потом… Чтобы расширяться… Новые станки, чтоб не под дождем люди работали. Как они так сумели, подонки. Дождь ведь хлещет, мешает высокую точность давать, на уровне мировых стандартов. А они предусмотрели и место для второй ветки железной дороги, чтоб не только сюда, но и обратно… Как догадались? Непостижимо…
(Директор долго смотрит в глаза завпроизводством. Тот плачет.)
Директор (тоже всхлипнул). Что, действительно все предусмотрели?
Завпроизводством (всхлипнул). Все! Нет детали, которую бы эти псы не предусмотрели. Мы не можем на нее напороться. Я тут с одним из них два дня метался. Ну руки опускаются – все предусмотрено. Плотник наш ходил с топором: за что, говорит, взяться, ума не приложу… Вышел за забор и давай крушить. А вернулся тихий. Все продумано.
Директор. Ну хоть один недостаток есть?
Завпроизводством. У одного водителя характер плохой.
Директор. И все?
Завпроизводством (твердо). Все.
(Директор долго смотрит в глаза завпроизводством. Вдруг оба вспыхивают, начинают неразборчиво кричать: «Тиша!», «Паша!», «Тиша!»)
Директор. А так все олрайт?
Завпроизводством. Что вы, какой олрайт – о’кей!
Директор. Подвиги?
Завпроизводством. Без конца… Раздухарились массы. Главный электрик зубами голые провода держит. Чтоб питание в сборочный цех… Из ОКСа две круглосуточно – кариатидами.
Директор. Что?
Завпроизводством. Крышу сушилки – на себе… Не отходят, кормим их ложкой.
Директор (всхлип). Т-твою… Какие люди.
Завпроизводством. Я говорю, если б не люди… Из цистерны номер пять полилось внезапно, тоненько, но непрерывно.
Директор. Что лилось?
Завпроизводством. А никто не знает. Собирались в конце месяца подойти посмотреть.
Директор. Все. (Быстро.) Устранили течь из цистерны номер пять?
Завпроизводством. Потрясающе…
Директор. Чем?
Завпроизводством. Телом, ртом, устами. Прикрыл герой один.
Директор. Кто сотворил? Кто нашел место подвигу?
Завпроизводством. Безымянный. Начальник летней базы – Халимонов. Нашел место и время и совершил.
Директор. Позвать.
Завпроизводством. Не можем. Снова течь откроется.
Директор. Так что там?
Завпроизводством. На вкус, говорит, гадость. Но забирает.
Директор. Отметить премией – сто рублей.
Завпроизводством. Не хватит.
Директор. А сколько нас будет?
Завпроизводством. Человек двенадцать.
Директор. Сто пятьдесят.
Завпроизводством. Естественно…
Директор. Тиша. Ты уже знаешь. Я еду в Америку. Я им расскажу… Ты остаешься.
Завпроизводством. Блеск, Пал Сергеич. Красота. Разрешите продолжать.
(Директор долго смотрит в глаза завпроизводством, тот – директору.)
Директор. Ты пока не увольняйся.
Завпроизводством. Паша, ты только недолго.
Директор. На «Дженерал Моторс» и назад. Они хотят понять, как это у нас все.
Завпроизводством. Блеск, Паша!
Директор. Спасибо, Тиша! Я пошел. А нам их методы помогут.
Завпроизводством. Да нет… Посмотри кино, женщин… Отдохни там…
Директор. Спасибо. Я поехал.
Завпроизводством. А я пошел.
Для А. Райкина
В наш театр пишут давно. Мы существуем двадцать шесть лет, и двадцать шесть лет пишут. Пишут отовсюду. Пишут разные люди. Много писем в нашем почтовом ящике. Я вам прочту самые интересные с точки зрения нашего сатирического жанра.
Я вам пишу, потому что плохо слышу. Недавно я имел честь быть на вашем спектакле. К моему глубокому сожалению, я кое-что не расслышал. Например, вы играли одного директора, который развалил два треста и комбинат. Его разоблачили, в газете о нем писали, и его уволили с большим скандалом. Он оказался негодяем. Так он что, нигде не работает? Я плохо слышу!
Ваш театр существует двадцать шесть лет, это я слышал. Вы все эти годы боролись с бюрократами, так что, их уже нет или они еще есть? Говорят, что действительно кто-то после вашего спектакля не выдержал – и уволился? А? Я плохо слышу. Или это врут?
Против чего еще вы боролись эти двадцать шесть лет, я не понял? Вы еще боретесь или уже перестали? Я помню, еще в 1930 году вы сказали, что нет ваты в аптеках. Так вы что, уже перестали говорить о вате или в аптеках появилась вата?
У меня слуховой аппарат, встроенный в очки. И когда я забываю очки, я плохо слышу и ничего не вижу. Объясните мне, что вы имели в виду.
Ваш зритель, он же ваш слушатель.
Дорогие товарищи!
В первых строках моего письма разрешите пожелать вам доброго здоровья, долгих, долгих лет жизни. Прежде всего разрешите мне описать вам, кто я такой. Досрочно уволенный в запас старшина Макаров Василий Васильевич, будучи привыкшим к армейской дисциплине и уставам пехотно-полевой и артиллерийской служб, я в личной жизни руководствовался указаниями нашей печати. Согласно указаниям нашей печати читал медицинские журналы и справочники. С целью сохранения здоровья и долгих лет жизни я три года согласно указаниям медицинских журналов не ел яиц и масла. Потом оказалось, что это ошибка, не нужно есть мяса. С целью сохранения здоровья и долгих лет жизни я два года не ел мяса, но оказалось, что это ошибка, нужно есть меньше хлеба и больше двигаться. Я перестал есть хлеб и больше двигался.
Пишу из больницы. Я и мои товарищи лежачие просим вас исполнить чего-нибудь веселого по заявкам жертв печати.
Желаем вам крепкого здоровья и долгих лет жизни.
С молодежным приветом группа дистрофиков.
Глубокоуважаемый, не помню, как вас.
Почему вы ничего не говорите о футболе? А в этом году это самый важный вопрос. Мне семьдесят два года. Я часто выступаю перед молодежью с воспоминаниями «Как это было?». Мне есть что вспомнить. Я играл на заре. Тогда футбол только зарождался, и мы, старые футболисты, зарождали его.
Помню грозные годы двадцатые или десятые. Помню, мы выбегаем на такое огромное поле, посреди трава, вокруг люди, не знаю, как сейчас, раньше это называли стадион. Помню, сзади наши ворота. Впереди, помню, тоже ворота, чьи – не помню. Турки, помню, в трусах, мы в чем – не помню. И тут свистнул тот тип, не знаю, как сейчас, раньше его судьей называли. Помню, мы побежали, не помню куда. Прибегаем – никого. Поворачиваем обратно. Бежим. Стадион ревет. Прибегаем – никого. Помню, победили, не помню кого. Да. Главным для теперешней молодежи должны стать воспоминания старых футболистов. Нам же есть что вспомнить.
Или, помню, играли с англичанами. Время грозное, 30‑е или 15‑е годы. Ажиотаж! Стадион ревет! Шведов тучи! Они, как сейчас помню, в клетку, мы в линейку. Выбегаю в центр. Слева от меня, помню, левые, справа, помню, прав… нет, не скажу, боюсь ошибиться. Опять этот тип свистнул. Народ, помню, закричал. Почему же они закричали? Не помню. Помню, все на меня пошли. Я поворачиваюсь и – с моста головой. Потом – на лошадь и огородами, огородами ушел к Котовскому. А, это я уже о другом. А я о чем говорил? О футболе? Почему я говорил о футболе? Нет, почему я вообще заговорил о футболе?.. Чемпионат? Где?.. В Лондоне? Когда?.. Летом? А я как здесь оказался? Ну? А что у меня было в руках?.. А куда я иду, я не писал? Помню, я спешил, не помню куда. На вокзал? Вспомнил! Бегу! Подождите, а на какой вокзал, я не говорил? А о чем я говорил?.. О футболе. Почему?.. Чемпионат? Где?.. В Лондоне… Это интересно. Вы знаете, я сам играл в футбол. Вы бы меня спросили… Слава богу, память у меня хорошая, светлая память.
Ну, до свиданья, доченька.
У Ромочки была сыпь, но все прошло.
Целую, дедушка.
Из спектакля Московского театра миниатюр
«Когда мы отдыхали…»
Разве тунеядец тот, кто нигде не числится и ничего не получает? Это безвредный человек. Тунеядец тот, что числится, получает сто пятьдесят рублей и нигде не работает…
Хочешь у нас работать – великолепная работа, ничего не надо делать, народу набегает. А здесь, мои милые, работать надо, и все увольняются. Все спрашивают: как твои дела? Это значит, как квартира, мебель, прописка… Никто не спрашивает, что ты делаешь на работе. Если у человека настоящая работа – жизнь идет от машины к машине, от книги к книге… А сколько лет прошло между ними, не все ли равно. Но так хуже: так жизнь идет быстро… А у нас, в конторе, она тянется хорошо, медленно.
Зубами бы стрелки переводил, чтоб день кончился, а он не кончается, не кончается. И до отпуска время тянется, тянется. И до пенсии тянется, тянется!
Человек летит на работу, убивается в трамвае, кубарем катится по лестнице… Прибегает. Зевает четыре часа. Вылетает в обед. Убивается в трамвае. За полчаса обегает столовую и магазин. Прибегает – зевает четыре часа…
Главное – числиться! Как, ты нигде не числишься? Бегом в архив, в управление, в снабжение. Зачислился – и все. Сиди. И тысяча человек сидит и смотрит на бумагу. А один работает. А если оставить одного, куда тысяча пойдет? А безработицы быть не должно… Так, может быть, их хотя бы испугать?.. Мол, если они будут валять дурака, их, мол, выбросят на улицу… На самом деле не выбрасывать, но хоть напугать… а?
Я люблю заснуть и проснуться среди запасов. Весь в продуктах. Хоть какое-то спокойствие на какое-то время.
А кто знал, что уксус будет, а исчезнет горчица? Ну кто? Есть у нас в доме хиромантка, так она все о любви, а когда просишь раскинуть насчет продуктов, неверные сведения дает.
Мы в одном месте ажиотаж взвинтили, касторки набрали и валидола. А он есть и есть. А, наоборот, исчезли от головной боли тройчатки-пятерчатки и вот эти… противники детей из аптек исчезли.
Только я набрал слабительного, как исчезла туалетная бумага. Ну, без нее можно обойтись. Я как запорного принял, так в прекрасном настроении нахожусь. Вторую неделю. Только салфеткой рот оботрешь.
Правда, сами салфетки… Ну скажи! Ну кто ожидал… Стали культурно так рты обтирать, носы промакивать и втянулись. А я так скажу: все начали рты обтирать, а на всех рассчитано не было, только на тонкий слой интеллигенции. Или пятерчатка. У всех сразу как схватила голова, видимо, все об одном и том же подумали. Или на горчицу налетели… Видимо, что-то сладкое съели.
Но тяжелое это дело, в жизни не догадаешься, что завтра пропадет. Потому что, если бы догадывались, что завтра пропадет, все б сегодня бросились и сегодня бы пропало. А так никто не ожидает, все спокойно прохаживаются…
И вдруг кто-то первый вскочил, выскочил и все забегали-забегали, родных задергали… А этого уже нет ни в Москве, ни в Воронеже, ибо здесь очень важна одновременность, чтоб не создавать очередей. Во всех городах сразу нет и всюду – тишина. Я удивляюсь людям. Ходят, щупают кастрюли и не берут.
Утюги стоят – бери, один есть, второй бери. Второй есть – третий бери. У меня в доме все по два, по четыре… Дверь нельзя открыть, кастрюли на голову падают, мука сыплется, постное масло из постели вытекает, зато месяц могу автономно сидеть, как в подводной лодке, без выхода на поверхность.
Все знаю. Изучение покупательского спроса?! Да как можно изучить спрос, если спрос сам мечется как угорелый, изучает сбыт. Потому что сбыт о завтрашнем дне не думает, а спрос у себя в квартире аж бледный сидит.
Каждый день…
Каждый день…
А вообще у нас есть все, но не везде…
Не всегда…
И в недостаточном количестве.
– Если спросят, как зовут, скажешь: Витя. Фамилия? Скажешь: Ильченко. Где живешь? Говори в гостинице «Киевской», в № 515. А кто это с вами маленький? Ну, говори, скажем, Кац. А чьи это вещи слева? Говори: мои. А это чьи вещи справа? Говори: его. А как вы попали на пятый этаж? Скажи: лифтом. А ключ? Скажи: попросил у администратора, и мне дали. Все запомнил?
– Все!.. Только непонятно зачем. Я же действительно Витя, моя фамилия Ильченко. Живу с Кацем на пятом этаже…
– А это чьи вещи?
– Мои.
– А эти?
– Его.
– Умница. Так и отвечай, если спросят.
– Зачем же так отвечать. Это действительно мои вещи.
– А эти?
– Его.
– Запомнил?
– Чего тут запоминать? Это действительно его вещи.
– Правильно.
– А фамилия его как?
– Кац.
– Умница. А твоя?
– Ильченко.
– Не собьешься?
– Как же я собьюсь! Я же действительно Ильченко!
– А он?
– Кац.
– Видишь, как ты быстро запомнил.
– А чего тут запоминать, я от рождения Ильченко, а он – Кац.
– Браво! Но когда будут спрашивать, не перепутай.
– Зачем мне путать. Он Кац, я Ильченко, то есть наоборот. Нет, правильно. Я – Ильченко, он – Кац.
– Вот теперь правильно. И не дай бог!
– А почему не сказать правду?
– Какую? Что ты Ильченко, а он Кац. Кто поверит? В общем, говори, что ты Ильченко, а он Кац. Эти вещи твои, те вещи его, понял? Если спросят.
– Я, конечно, могу, но лучше говорить правду.
– Говори так, как я сказал, понял?
– Понял.
– Давай повторим…
– Я Ильченко, а тот маленький – Кац. Так?
– Так.
– Эти вещи мои…
– Какие?
– Вот эти.
– Да – эти твои.
– А те его?
– Точно!
– Значит, я взял ключ у администратора. Так?
– Так.
– Пошел наверх.
– Поехал.
– Поехал наверх… На какой этаж?
– На пятый.
– На пятый, на пятый, на пятый… Открыл дверь этим ключом и вошел…
– Номер комнаты?
– 515, 515, 515, 515, 515!
– И лег на какую кровать?
– На левую, на левую, на левую!
– Все! Вот это вызубри наизусть.
– Хорошо. Значит, я Ильченко. Я Ильченко…
– А вот и Кац… Ты слышал, о чем мы с ним говорили?
– Да.
– Скажешь, что ты Кац, если спросят.
– Ни за что! Плевал я.
– Ты хочешь все угробить?
– Не хочу я. Почему я должен прикидываться. Я действительно Кац, и я не желаю…
– Ну действительно, действительно. Скажешь, что ты Кац, эти вещи твои и все!
– Не хочу я.
– Ты все сорвешь!
– Ну и пусть. Я буду говорить правду.
– Идиот. Ты его заложишь. Меня – ладно. Его за что. Ильченко в чем виноват?
– Слушай, ты хочешь меня заложить?
– Ой, отстаньте от меня! Не хочу участвовать в ваших авантюрах.
– Вот собака. Все угробит. Посадит всех.
– Слушай, если ты не скажешь, что ты Кац, я за себя не ручаюсь, хоть мы друзья, но в тюрьму из-за тебя я садиться не хочу. Ясно?
– Все равно сядете. С вашими авантюрами. Жулики! Жулики! Нина Ивановна – а – а! (Ему затыкают рот.)
– Тихо, сволочь, убью! Все! Ты сам скажешь, что он Кац. Ничего. С кляпом во рту, но на свободе!