Михаил Иванов
М. Берг. Чашка кофе (Четыре истории)

Глава 3

Март любовался, как небо в окне хижины из розово-красного неуловимо превращается в фиолетовое, но темнота опустилась как-то сразу, будто задули, наконец, отгоравшую масляную лампу. Март невольно охнул: звёзды! Их было такое неимоверное количество, что казалось, Землю накрыли частым ситом, сквозь которое пробивается, мерцая, запредельный, наднебесный свет!

Явился хозяин – молча, будто не замечая в своём жилище никого постороннего. Он деловито поклацал чем-то, высекая искры, и фитиль в глиняной плошке загорелся оранжевым чадящим огоньком. Этим огоньком был подожжён брошенный в очаг пучок веток. Затем старик водрузил на окно плетёную ставню и уселся напротив Марта.

– Покушал? Ай, молодец! – наконец обратил он внимание на гостя и улыбнулся от уха до уха, блеснув неполным рядом жёлтых кривых зубов. – Теперь-то я могу узнать твоё имя?

– Моё имя – Март.

– Странное имя для человека… – старик перестал улыбаться. – Ты ведь человек? – и настороженно блеснул глазами.

– А-а-э-э… Ну конечно! – растерялся, сбитый с толку странным вопросом, Март. – А как же может быть по-другому?

– Ты уверен? – не отставал старик.

– Абсолютно!

– Ты как-то тянул с тем, чтобы назваться, когда явился прямо передо мной из ниоткуда. И сейчас вот тоже… – старик глядел с подозрением. – Потому мне показалось…

– Прости, что не представился сразу, это было невежливо, – поспешил успокоить хозяина Март: поди угадай, что там за мысли крутятся в голове тёмного дикаря, а Марту вовсе не улыбалось ночевать в каменной пустыне под открытым небом – здесь и днём-то не слишком уютно.

Улыбка снова растянулась на просветлевшем лице, собрав в складки кожу на щеках, и старик довольно рассмеялся:

– Вот и хорошо!

– Что хорошо? – на всякий случай переспросил Март.

– Хорошо, что у тебя есть имя. Здесь, в предгорьях, водится много разного, что не прочь заглянуть на огонёк… Однако упаси Господь от подобных визитёров! – и старик поёжился, бросив взгляд на прикрытый единственно ветхим обрывком ковра входной проём. – Обычно они являются после захода солнца. В эту пору их совсем не отличить от человека, и единственный способ – спросить имя. Этот вопрос их просто бесит! – старик мелко захихикал.

Марту стало не по себе. Нет, он не верил во всякую чертовщину, но места вокруг глухие, и… и кто его, в самом деле, знает?

– А как твоё имя? – обратился он к хозяину – не столько из любопытства, сколько из желания перебить разраставшийся помимо воли иррациональный страх.

Старик вздохнул с сожалением и пожал плечами, но, заметив, что гость напрягся, поспешно затараторил:

– Ты только не подумай, что я тоже из этих… – и замотал головой, замахал руками, будто вокруг него вились осы. – Просто… – тут он печально скривил рот, – просто я очень стар и совершенно одинок. Я так давно не слышал, чтобы кто-то произносил моё имя, что даже сам забыл, как оно звучит. Сдаётся мне, что оно состарилось ещё раньше, чем я, да так и рассыпалось в прах – где-то там… когда-то… очень давно… Та же участь скоро ждёт и меня…

Март решил, что бедняга сейчас расплачется, но расстроившийся было хозяин поспешил взять себя в руки. Правда, горькие складки в углах губ так и не ушли, выдавая тот факт, что невесёлые мысли посещали старика отнюдь не в первый раз, да и вряд ли уже покинут когда-нибудь.

– Ну а пока я не рассыпался, – хозяин проморгался и расправил плечи, бодрясь, – ты можешь называть меня просто стариком. Пусть это и не имя, но по крайней мере – правда! – и молодцевато поправил совсем уже накренившийся тюрбан.

Глядя в блестевшие остатками влаги глаза, Март улыбнулся: ему положительно нравился этот чудаковатый абориген.

– Ну, раз все формальности улажены, а гость сыт и доволен, могу ли я теперь поинтересоваться, откуда он прибыл и что привело его из далёких земель в этот забытый богом край?

Настала очередь Марта пожимать плечами:

– Что привело? Я и сам толком не знаю. Вот, захотелось посмотреть мир…

– Это правильно, это правильно… Я в своё время поступил точно так же. Весь мир, правда, не обошёл: до Чёрного камня – на западе и до Белого – на востоке… Во-от… – скосоротившись, старик почесал прутиком под тюрбаном. – Счастья не сыскал, зато многому научился… Так что же это за край, откуда ты родом?

– Да обычный… Лето – жаркое, зима – холодная. Много деревьев – целые леса.

Старик недоверчиво покачал головой:

– Прямо-таки леса?!

– Леса, – подтвердил Март. – А ещё – парки, сады… Весной всё цветёт так, что воздух пропитывается нектаром, а осенью листья желтеют и опадают кружась, как засыпающие бабочки…

– Должно быть, в твоих краях вдоволь воды?

– Столько рек и озёр – не сосчитать. И обширные заливы, и океан…

Старик восхищённо прицокнул языком и с жадным любопытством округлил глаза:

– Ну а там, где ты жил? Что там?

– Там… – задумался Март, и в сердце отчего-то кольнуло. – Дома там такие высокие, что, как ни задирай голову, а верхушек не разглядеть. А если смотреть с верхних этажей, то люди внизу кажутся маковыми зёрнышками, рассыпанными по бесконечному лабиринту улиц…

– Высоко… – покачал головой старик. – Неужто выше холма и моей хижины на нём?

– Выше любой из здешних скал.

– Да не врёшь ли ты? – прищурил глаз старик. – Зачем нужны такие большие дома?

– Там живут люди. Живут, работают. В наших городах очень много людей. И все спешат куда-то…

Старик задумался. Наверное, представлял себе высоченные хижины-мазанки, набитые спешащими людьми, которые ели на ходу лепёшки с сыром и пили из больших разукрашенных чаш воду, любовались листьями, выделывали козьи шкуры, вдыхая при этом наполненный ароматом нектара воздух, и посматривали из окон на засыпанный маковыми зёрнами лабиринт внизу, провожая взглядом огромных, засыпающих на лету бабочек…

Март тоже думал о тех местах, что покинул в одночасье, безо всякого плана и подготовки. Он недоумевал, как долго прожил там, так и не осознав в полной мере, насколько предсказуема и скучна его жизнь. Он улыбался, вспоминая тот плоский уютный мирок, в котором никогда ничего не происходит…

Старик покряхтел, повздыхал и произнёс негромко, качая головой:

– Хэм-м… Воистину, велик и удивителен Мир твой, Создатель…

Затем он почесал нос, глядя задумчиво на Марта, и спросил:

– Значит, ты ходишь по свету, никакой цели не преследуя?

– Я не знал, куда девать себя, – пожал плечами Март. – От прежней жизни устал, а иной просто представить не мог. Да, я пробовал как-то расшевелить своё существование, наполнить, насытить, что-то изменить в нём: писал картины, играл в театре… Однако – ничего не менялось. Забавно, но вначале я даже не осознавал, в чём причина моих метаний от одного занятия к другому! А потом… Потом не придумал ничего лучше, как уйти…

– Невероятно! – старик вдруг хлопнул себя ладонями по коленям так, что Март вздрогнул и удивлённо посмотрел на расшумевшегося чудака. – Такие разные, мы с тобой, оказывается, удивительно похожи! Вспоминаю себя в юности! Я, к примеру, терпеть не мог пасти овец и коз, как делали многие в моих краях, и не любил выделывать шкуры – скучнейшее занятие! И уж точно не собирался тратить жизнь на то, чему посвятил её мой отец. Отец… – лицо старика покривилось и брови сдвинулись, смявшись в гармошку у переносицы, как два столкнувшихся на полном ходу железнодорожных состава. – Отец! Я даже имени его не знаю настоящего. Абдуррахмон – так он стал называть себя, когда ещё в юношестве его посетило некое откровение или пророчество (он никогда не рассказывал мне об этом, и я узнал совершенно случайно). Уж не знаю, кто там ему чего наобещал, но отец вдруг сменил имя, стал браться за работу, которой даже обитатели нищих лачуг брезговали заниматься, да непрестанно молился. Он будто грех замаливал, да так отчаянно, словно и не надеялся на снисхождение Всемилостивого, хотя никаких порочных наклонностей и предосудительных деяний за ним сызмальства не водилось! Отец… Он всегда учил меня добром и примером. Чему?! Собирать навоз и чистить выгребные ямы?! Он был добр и смиренен во всём, и столь же смиренное имя дал мне, рассчитывая, видимо, что оно сделает меня таким же рабом, как он сам! Отец… – и уголки губ поползли вниз, а нахмуренные брови переломились домиком, словно столкнувшиеся только что поезда продолжали двигаться и оттого теперь встали дыбом в точке столкновения. – Может, на самом деле именно поэтому я и сбежал – из-за его «добра»… Однако… – старик, казалось, с трудом выбирался из неприятного сна, осознавая постепенно, где он и кто… но так и не выбрался окончательно – глаза его опять затянуло поволокой, одно видение сменилось другим. – Однако… Меня с детства тянуло ко всему необъяснимому, и мне повезло: во время своих скитаний я набрёл на пещеру мага. Это был очень сильный маг. Он учил меня разным вещам, многие из которых я начинаю понимать только сейчас, – тогда я был слишком молод и легкомыслен, чтобы должным образом усвоить его уроки. И чтобы преодолеть свой страх. Учитель говорил, что его наставляет древний жрец и маг, тень которого живёт в нём, однако я подозревал, что это была одержимость демоном. В какой-то момент я сбежал и от учителя. Да… Сейчас я жалею о том малодушном поступке – время заставило меня пожалеть. Время и понимание… Как-то я даже предпринял новое путешествие, чтобы найти пещеру учителя, но… Да… Это был очень сильный маг… Сейчас же моих знаний хватает только на то, чтобы с грехом пополам лечить коз и людей. Ну и ещё на пару бесполезных фокусов… Раньше я был способен на большее – сила возмещала недостаток знаний! Сейчас же мои знания – это всё, что у меня осталось. Однако даже это преимущество постепенно сходит на нет: старость – от неё не убежишь. Время крадёт молодость, а вместе с ней – силу и память. Мудрость способна в какой-то мере с годами заменить силу, позволяя старику жить дальше и чувствовать себя живым, но время беспощадно и к мудрости. Лишая памяти, оно превращает человека в мертвеца. Даже если тот ещё ест, дышит и справляет нужду. Да… Пройдёт не так много времени, и я стану совсем мёртв…

– Мёртв тот, кто лишён любви Творца… – робко вставил Март.

– Я вижу, у тебя был учитель? – старик очнулся от своих тягостных размышлений и уставился на Марта.

– Нет, просто я знаком с одним человеком… Был знаком – в прошлой жизни.

– Всё же чему-то он тебя научил, тот человек… И тем сложнее тебе будет усвоить то, что не уместилось в рамки его учения. Мне в этом отношении было проще. Но мы же не боимся трудностей? – подмигнул старик.

– О чём ты говоришь? – не понял Март.

– Я стар. Силы мои на исходе. Знания мои утекают из прохудившейся памяти, как вода из треснувшего кувшина. Я должен сохранить хотя бы те капли, что остались от переданного мне учителем и что ещё не успели исчезнуть в небытии. Мне нужен ученик, – и старик вперил суровый немигающий взгляд в лицо Марта.

Застигнутый врасплох неожиданным поворотом беседы, Март не сообразил, как ему следует отреагировать на сказанное, и всё тянувшаяся пауза уже грозила намертво затянуться петлёй на его и без того онемевшем языке, но словоохотливому хозяину и самому, видимо, не терпелось продолжить.

– Те оболтусы, что живут в здешних селениях, слишком тупы, ленивы и ещё более легкомысленны, чем я в их годы. Они не желают прилагать ни малейших усилий, чтобы узнать и освоить что-то новое. Их сознание наполнено тем, что они видят прямо перед собой, а дух идёт на поводу самых примитивных желаний: нажраться от пуза, вдоволь поспать, украсть у соседа козу, а лучше – двух… Всё, чего они ждут от магии, – возможность наколдовать себе огромный котёл мяса пожирнее и соблазнить самую толстую бабу в селе! Эщ-щ… – старик зашипел, как попавшая на угли вода, и в негодовании всплеснул руками. – Что мне остаётся? Искать учеников где-то ещё? Я, как уже говорил, слишком стар для путешествий. Но Господин услышал, как верный раб взывает к нему! Ты! – старик наставил на Марта сухой, точно обломок ветки, указательный палец. – Ты пришёл ко мне, когда я почти смирился с неизбежным!

– Не думаю, что я готов… – промямлил Март, едва ворочая непослушным языком.

– Никто не готов! – отрезал старик. – И никто не знает, выйдет ли из тебя толк! Но ты обязан хотя бы попробовать!

– Я… Ну… Если только попробовать…

– Вот и отлично!

Старик хлопнул в ладоши и рассмеялся, но тут же озадаченно поскрёб под тюрбаном.

– Хэм-м… Раз уж у меня появился ученик, то придётся завести себе имя – должен ведь ты ко мне как-то обращаться? «Эй, старик!» – теперь не годится… М-м-хэм-м… Магуш! – провозгласил он, разогнув сутулую спину, и застыл, прямой и торжественный, как восклицательный знак. – Магуш! Называй меня так!

А в следующую секунду уже закатил глаза и принялся покачивать головой из стороны в сторону, лицо же его при этом шевелилось, сменяя одно выражение за другим: видно, старый чудак примерял в уме и обкатывал так и сяк новое имя. Оставшись довольным примеркой, новоиспечённый учитель магии утвердительно кивнул.

С неспешностью осознающей собственную значимость персоны Магуш поёрзал на драной циновке и, утвердившись наконец в подобающей, по его мнению, для учителя позе, строго уставился на Марта. А затем выдал:

– Итак, первое (и самое важное!), что обязан знать и повторять себе постоянно хербед, ученик мага: ступив на тропу обучения, ты оказался лицом к лицу с врагом настолько безжалостным и могучим, что тебе никогда его не одолеть! Так!

У Марта внутри всё упало. Он понял, что серьёзно влип. Только было решил, что жизнь снова налаживается, и успокоился, как – вот новости! – нашёл на свою голову «учителя», а в довесок – ещё и врага! Ну и что теперь делать с этими двумя?

«…А выбор-то невелик… – медленно и неотвратимо, как надвигающийся ледник, досада заполняла сознание Марта, утюжила и давила нарастающей массой, пока сам он лишь хлопал глазами. – Невелик, если учесть, что чёрт тебя, Марти, занёс на такие задворки мира, из которых, может, и дороги-то обратной нет, тем более – ночь на дворе! Вот и получается: либо тебя, горе-путешественничек, доканает дизентерия и обезвоживание в одиноких блужданиях среди скал, либо – компания этого свихнувшегося аборигена… и, опять же, дизентерия!»

– Ты думаешь, дремучий отшельник выжил из ума? – угадал в глазах Марта наступление ледникового периода старик. – Ты решил, я сам не понимаю, что несу? О-о! Если бы так! Однако кому, как не мне, понимать! Что? Время! Время – твой заклятый враг! Не веришь? Считаешь это ерундой? Вот тебе доказательство! Посмотри на меня!

Он поднялся и повернулся вокруг, позволяя Марту хорошенько себя рассмотреть. И ледник притормозил своё наступление: в словах мага, бесспорно, присутствовал смысл. Только вот как-то слишком резво учитель взялся муштровать ученика…

Магуш, кряхтя, опустился на циновку и снова принял важный и торжественный вид.

– Да будет тебе известно, хербед, что магия – это не тупая зубрёжка труднопроизносимых заклинаний! Запутывание и запугивание легковерных невежд внешней мишурой – удел мошенников и шарлатанов, удовлетворяющих таким способом примитивные потребности своей низшей души, потакание тени. Настоящая магия предполагает активное познание Вселенной и её тайн. Магия – это исследование, испытание. Это эксперимент – над собой, над Миром. Только таким образом можно определить границы явного и шагнуть за их пределы, даже если этот шаг идёт вразрез с волей самого Создателя! Так!

Магуш выпрямил спину и выкатил грудь, всем своим видом выражая решительность и непреклонность, но тут же сдулся и махнул рукой:

– Хотя… какое мы, смертные, можем иметь понятие о воле и замыслах Того, кто сотворил всё сущее, включая само представление о Творце…

Он задумчиво пожевал губами и вновь набрал в грудь воздуха.

– Да, это невероятно трудно и смертельно опасно! Именно поэтому на осуществление подобных планов не способен ни тупица, ни лентяй, ни раздолбай! Магия требует собранности, упорства и самоотречения! Почему? Мир огромен, и велика тайна его! Возможно, тебе не достанет целой жизни, чтобы даже немного приблизиться к разгадке, а потому – не теряй времени зря! Что ты успел за сегодня? Что узнал, чему научился, чего достиг? Задавай себе эти вопросы постоянно! Осознавай, как утекает время! Это ощущение – хлыст, не позволяющий стоять на месте! Ты понял, хербед?

– Да, – покорно кивнул «хербед». – И я полностью…

– Нет! – резко оборвал старик. – Тебе только кажется, что ты понял! Это уловка твоего разума: описать, дать название и отложить на дальнюю полку – пылиться до скончания века. Нет! Ты должен не «понять», а усвоить на собственной шкуре! Так! Но это ещё впереди…

У Марта от такого обещания пробежали по спине мурашки, и он невольно поёжился.

– Ещё один важный момент для ученика: чтобы эффективно использовать время, двигаясь к цели, необходимо подключить все аспекты своей души: инстинкты, эмоции, разум. Это даст тебе энергию, мощь! И ты должен усилить эти источники насколько возможно. И научиться ими управлять. Уметь координировать отдельные элементы и управлять связкой в целом – всё равно что кататься верхом на драконе. Ты когда-нибудь катался на драконе?

– А-а-э-э… Не-е-т. Но… я использовал силу эмоций для творчества…

– Как ты сказал? – Магуш подался вперёд и приложил ладонь к уху.

– Я занимался изобразительным искусством, скульптурой…

– Чего-чего? – лицо старика будто сжалось в кулачок от тщетной попытки понять.

– Ну, рисовал, лепил из… э-э… глины… – помогая себе жестикуляцией, как мог разъяснил Март неизвестные, по-видимому, напрочь оторвавшемуся от мира аборигену термины. – И в процессе э-э… рисования и лепки я использовал силу…

– Да так ли? – Магуш, склонив голову набок, недоверчиво прищурил глаз. – Сомневаюсь. В тебе присутствует тяга к поиску новых горизонтов – что есть, то есть. Но ты совершенно сырой, как лежащий у дороги кусок… э-э… – он помял руками воздух, как только что делал Март, – э-э… глины. Нет, я думаю, ты не использовал силу. Скорее ты отпускал поводья, позволив эмоциям решать за тебя.

– В том-то и содержалась суть: свободный эмоциональный выплеск…

– О-о! Выплеск! Правда?! Наверное, это было нечто! – и Магуш выпучил глаза, как будто неожиданно для себя стал свидетелем невероятного явления.

Март сбился с мысли и некоторое время пытался понять: восхищение написано в округлившихся глазах старика или всё-таки насмешка.

– Твой «выплеск», парень, наверняка был невероятно эффективен для того… – старик сфокусировал на Марте зрачки выпученных глаз и сделал театральную паузу, – чтобы оплодотворить восторгом сердца наивных простушек! – и выстрелил струйкой слюны на зашипевшие угли очага.

Март даже не сразу осознал смысл высказывания – неожиданно остроумного для тёмного, оторванного от мира аборигена. Но, поняв, не удержался и фыркнул: вспомнил своего преподавателя скульптуры – вот уж для кого такое «оплодотворение» являлось истиной на сто процентов!

– Инициирование подобных «выплесков» и «взрывов» характерно для неглубокого, поверхностного понимания магии, что ближе скорее к фокусничеству, чем к настоящему мастерству, – вернув на лицо выражение «учителя», с ноткой презрения заговорил Магуш. – Простота их достижения и внешняя эффектность – ловушка для дураков, жаждущих удовольствий и новых впечатлений. Однако на деле… – тут старый маг изобразил некую пантомиму, смысл которой Март не уловил, – …это всё равно, что считать себя царём над фигурами из дыма. Кроме того, в подобном подходе таится опасность: тебе кажется, что ты манипулируешь некими силами, однако всё в точности наоборот…

Магуш запнулся и закашлялся. Сотрясаясь от неудержимых приступов, он потянулся к кувшину, оказавшемуся слишком далеко, чтобы он мог достать, и Март сам поспешил налить старику воды. Магуш, благодарно кивнув, жадно опорожнил плошку до дна.

– Так вот, парень… – придя в себя, старик нахмурился и сосредоточенно поелозил пальцем под тюрбаном. – О чём это я? Ах, да! Отличие истинного мага от балаганного факира в том, что он должен научиться контролировать все свои внутренние силы. Представь: ты – верхом на драконе! Ты в восхищении и ужасе! Но стоит хоть на миг отвлечься и отпустить поводья – дракон пожрёт тебя! Так!

Образ знакомого преподавателя, будто только того и ждал, снова появился перед внутренним взором Марта. На этот раз скульптор, со смесью восхищения и ужаса на лице, пытался удержаться, как в родео, на огромном драконе. Пикантности образу придавало то, что сидел он задом наперёд и был явно сексуально возбуждён.

– Ты снова смеёшься? – от старика не укрылась безуспешная попытка Марта скрыть улыбку. – В молодости простительно легкомысленное отношение к серьёзным вещам… если только ты не являешься учеником мага, – и он поглядел на Марта чёрным глазом так пристально, что тому стало неуютно.

– Извини… э-э… учитель, – подобрался Март.

– Я понимаю – ты устал с дороги, а тут ещё взбалмошный старый хрыч со своими поучениями…

Март помотал головой – дескать, и мыслей таких не было, но маг повелительным жестом остановил его:

– Я расскажу тебе историю. Это развлечёт тебя и… – глаза старика хитро сверкнули, – на время избавит от зевоты.

Старик прокашлялся, отпил из плошки и начал свой рассказ.

– Давным-давно, когда я был ещё довольно молод, чтобы не принимать всерьёз мысли о смерти, но уже достаточно зрел и опытен, чтобы уважать её, знавал я одного алхимика. Алхимия, надо тебе сказать, та же магия, только использует для достижения своих целей свойства и особенности материального мира, ну и результатов добивается соответствующих… Так вот, алхимик тот был человеком учёным, не чета мне, полуграмотному козопасу, и мог бы, если б захотел, легко добиться признания и уважения среди мудрейших из мудрых, однако с некоторых пор ему в голову засела странная идея: овладеть энергией людских эмоций и чувств. Одержимый этой идеей, он думать больше не мог ни о чём другом, и все дни напролёт проводил в размышлениях и изучении древних трактатов.

Алхимик давно подошёл к мысли о том, что всё разнообразие чувств, каждое из которых само по себе является силой, способной заставить человека совершать невероятные деяния, имеет некую единую основу, энергетический корень. По его мнению, эта первозданная сила, да ещё очищенная и сконцентрированная, способна была своим воздействием пошатнуть самые основы нашего бытия! Обладание ею дало бы безграничную власть над любым человеком, более того – над целыми народами! Владеющий этой силой смог бы заставить ненавидеть или любить, страдать или задыхаться от счастья не только кого-то одного – всех людей на земле! Всех до единого! Он смог бы столкнуть охваченные по его воле гневом народы во всемирной битве или заставить их же, но уже восторженных и одухотворённых, построить идеальное, счастливое общество!

Для чего алхимику понадобилась эта энергия? Трудно сказать. Он всегда слыл человеком себе на уме, а увлёкшись своими изысканиями, стал и вовсе нелюдимым. Поди спроси… Как знать, может, алхимик и сам не задавался вопросом применения плодов своего труда, и интерес его был чисто философским? Не знаю, врать не буду.

Итак, алхимик был абсолютно убеждён в существовании единой энергии чувств. Но каким образом добраться до неё? А тем более – сделать доступной для практических манипуляций?

После длительных исследований и череды сложнейших опытов алхимик всё-таки нашёл решение проблемы. Он задумал создать кристалл, структура которого способна была не только преломлять и расщеплять единую энергию на составляющие, но и накапливать её в себе. Это была невероятная идея! Безумная! Гениальная! Кто бы мог представить эмоции, заключённые, образно говоря, в кувшин, наподобие джинна?! И какой бы стала тогда наша жизнь, если радость и горе, желание и отвращение можно было бы разливать по бутылкам или продавать вразвес?

Алхимик выращивал кристалл в особом сосуде, воздействуя на его формирующуюся структуру человеческими эмоциями. Лишь единственно из-за своего эксперимента он прервал затворничество и возобновил общение с людьми, вынуждая своих доноров (кого добровольно, а кого хитростью и интригами) испытывать сильнейшие чувства: ужас, отвращение, восторг… Ослеплённый вожделенной целью, алхимик не гнушался ничем, лишь бы возбудить в людях и направить на рост кристалла все возможные чувства, вплоть до их самых редких и едва различимых оттенков. Тайком он помещал сосуд с растущим кристаллом где-нибудь на базаре в период больших празднеств, или на площади в день казни преступников, или где-нибудь ещё, стараясь пристроить в самой гуще эмоционально подогретой толпы, – чтобы тот впитал бушующие вокруг энергии страстей. Алхимик использовал любую возможность, дабы обеспечить успех своего опыта, и когда двое его друзей поддались на уговоры, чёртов безумец выжал их досуха…

Предварительные изыскания, разработка теории, расчёты и опыты, а затем и формирование кристалла – всё это заняло уйму времени и отняло невероятно много сил, но в конце концов алхимик таки приблизился вплотную к своей цели. Совсем скоро должно было родиться чудо – не виданное, возможно, со времён самого царя Соломона!

В те решающие дни алхимика угораздило влюбиться. Однако его возлюбленная, свежая и прекрасная, как едва распустившаяся роза (и настолько же юная – значительно моложе алхимика), отнюдь не разделяла чувств своего воздыхателя. Девушке казались забавными знаки внимания, что оказывал ей чудаковатый неопрятный бородач, коим выглядел алхимик, однако со всей непосредственностью своего возраста она смеялась над ним, предпочитая общество смазливых юношей, которые вились возле неё, как пчёлы вокруг ароматного цветка. Один из юношей снискал особую благосклонность красавицы, что не утаилось от зоркого взгляда одержимого мудреца. Возможно, ответь юная особа взаимностью алхимику, дальнейшие события приняли бы совсем иной оборот, но…

Терзаемый любовью и ревностью, алхимик то будто взмывал к небесам, внезапно обретая иллюзию надежды, то, переполняемый невыносимым грузом безысходности и тоски, проваливался в бездну ада. Душа его горела – и горела неистовым, испепеляющим пламенем, то освещая весь мир божественным сиянием, то погружая его в смрадную тьму чадящих углей!

Другой бы на месте алхимика всеми способами старался добиться ответного чувства красавицы, или попытался устранить соперника, или, на худой конец, убил бы обоих, да ещё и себя вдобавок, однако, безусловно будучи мудрецом, к тому же одержимым целью, он решил проблему на свой лад. Посчитав (и совершенно справедливо!), что сильное и неконтролируемое чувство повредит достижению так лелеемого им грандиозного замысла, алхимик решил освободиться от иссушающего безумия любви, позволив кристаллу впитать его в себя.

Не знаю, что у него пошло не так. Скорее всего, ошибка таилась в самой теории. В результате, когда алхимик извлёк кристалл на свет, он обнаружил, что в его детище оказалась заключена не энергия эмоций и чувств, а некое существо! Живое существо, представляешь?! Полыхающее неземным сиянием, завораживающее своей необычностью, ослепительно прекрасное… Что это было? Кто это был? Ни одна из книг не способна была ответить – дотошный учёный давно изучил всё, что могло хоть как-то касаться интересующего его предмета. Помимо того, выявилась ещё одна странность: никто, кроме самого экспериментатора, не видел в кристалле эту загадочную сущность. То ли алхимик вследствие перенапряжения потерял рассудок, то ли, работая с тонкими и непредсказуемыми материями чувств, изменил что-то в себе, получив возможность воспринимать больше обычного человека…

Безмерно удивлённый итогом своего эксперимента, алхимик пригласил взглянуть на кристалл двух своих друзей, экспертов в области магии и тайных наук, однако и они только пожали плечами: «Извини, внутри кристалла никого нет». Как знать, возможно, на самом деле эти двое видели что-то, но… Впрочем, друзей тоже можно было понять: алхимик сильно обидел их, отобрав у одного чувство счастья, а другого напрочь лишив сострадания…

По-видимому, капля самой любви или какого-то её аспекта ещё оставалась в алхимике после того, как он пожертвовал этим чувством для создания кристалла, – иначе чем объяснить, что учёный привязался, а затем и вовсе влюбился в загадочное сияющее нечто? А оно… Оно продолжало своё существование только благодаря его любви. Стоило алхимику задержаться где-то по своим делам, как существо начинало тускнеть и чахнуть, и сияние его постепенно угасало. Но едва алхимик, и сам порядком взволнованный разлукой, возвращался – тут же наполнялся жизнью и обитатель кристалла.

Являлась ли эта связь духовными узами создателя и его творения? Или существо в кристалле лишь банально питалось эманациями чувственной сферы алхимика? Ясно одно: эти двое зависели друг от друга. И чем дальше – тем больше.

Друзья алхимика, несомненно, видели его странное поведение и болезненную привязанность к своему творению и посчитали своим долгом убедить товарища в том, что лучезарная сущность, наблюдаемая им в кристалле, – оптическая иллюзия, галлюцинация, вызванная переутомлением и длительной концентрацией на одной всепоглощающей идее. А если они в чём-то и уступали алхимику, то отнюдь не в хитроумии и умении убеждать.

В конце концов алхимик поддался давлению. Скрепя сердце он прекратил общение с преисполненным сияния духом и не навещал его несколько дней. К тому моменту, как творец вернулся в свою лабораторию, в его творении едва теплилась жизнь – оно погибало без любви своего создателя.

Существо обрадовалось алхимику, встрепенувшись слабым сполохом света. Он же… Да что там говорить, алхимик испугался! Мало того – он был в ужасе! Абсолютно дезориентированный, он рвался любить – и в то же время был убеждён в помутнении собственного рассудка. Сила любви и сила убеждённости разрывали его пополам! В какой-то момент алхимик был уже не в состоянии сдержать вал эмоций, нахлынувших на него. Не помня себя он закричал созданию в кристалле: «Тебя не существует!» Создание же в отчаянии воззвало к своему творцу: «Но что может быть реальнее?! Реальнее любви?!» А тот плакал и кричал: «Нет! Всё не так! Ты иллюзия! Обман! Ложь!» Распаляемый внутренней борьбой, алхимик крушил всё вокруг, не осознавая, что делает, пока силы его не иссякли. Он упал и зажал уши руками, но голос существа, казалось, врывался прямо в мозг. Бедный алхимик уже не мог определить, спорит ли он с кем-то или сам с собой! Совсем обезумев от нескончаемой пытки, несчастный бился в конвульсиях и выл, как зверь, попавший в капкан.

Между тем, питаемый буйством совершенно противоположных, взаимоисключающих эмоций величайшей интенсивности, светозарный дух пылал всё ярче, раскаляя кристалл, свою материальную оболочку, сильнее и сильнее. И наконец кристалл взорвался ослепительной вспышкой! Невероятной силы удар обрушился на сознание алхимика! Что он чувствовал в тот момент – даже представить страшно!