Михаил Евгеньевич Московец
Великий Жо
Они закончили играть и теперь просто болтали. Я поднялся.
– У вас неплохо получается.
– Да? – Ваня весь взмок.
– Да, чудно, – я уставился на Марго, а она на меня.
– Еще разок надо бы собраться.
– Я не против, – она улыбнулась Ване и пошла собираться.
– Ты не останешься?
– У меня много дел.
– Так вот и забываются обещания.
– Я зайду к тебе, но не сегодня.
– Как все же тебя зовут?
– Ты ведь дал мне имя.
– Но по этому имени я не могу тебя найти.
– Меня не нужно искать, я сама приду.
В отчаянии я потянулся было поцеловать ее, как тогда, в лифте, но она шустро поставила теплую щеку и убежала.
Да уж, я ее вообще не понимал. Может, мне и не надо было ее понимать.
Сзади подошел Ваня.
– Давно знакомы?
– Вот про нее я рассказывал – это она выходила из квартиры на седьмом этаже в мой первый день.
– Та блондинка?
– Да, только перекрасилась, наверно.
– У тебя губа не дура, дружок.
Я мысленно спохватился. Она ведь приехала откуда-то, а не пришла из общежития. Да и сейчас куда-то уехала. Что она тогда делала в общежитии? Больше всего меня почему-то смущали белые волосы.
– Когда вы там в следующий раз репетируете?
– Дня за два-три до концерта встретимся, прогоним еще разок.
Тогда и узнаю.
Последующие дни я был сам не свой. Во мне проснулся нездоровый интерес к этой ситуации, я день и ночь размышлял и выстраивал причинно-следственные связи. Никогда таким мнительным не был. Совершенно улетучились легкость и бодрость, всегда присущие мне. Я забыл даже о гитаре и совсем не играл.
Ваня почти не обращал на меня внимания. Он суетился и носился взад-вперед, как будто готовился к чему-то грандиозному: перестирал все свои вещи, погладил, убрался в квартире (мол, чтобы привести девочек после концерта), сходил в парикмахерскую, бросил пить, чтобы выглядеть бодрым (хотя до этого мы пили каждый вечер). И ежедневно играл одни и те же мелодии, что начинало меня раздражать. Хотя в то же время я осознавал, что раздражаюсь из-за ерунды. Этот факт бесил больше всего. Бесил – однако я ничего не мог поделать. Замкнутый круг.
За три дня до концерта они собрались репетировать. Я делал вид, что все нормально, но выглядел отвратно. Даже Марго спросила, что со мной не так. Я что-то промямлил и задумался: я ведь не помнил, как она со мной поздоровалась. А это очень важно.
Они начали играть, а я занял то же место в тени. Их музыка успокаивала меня; кажется, я даже расслабился. Все мои мышцы разжались и выдохнули с облегчением. Мозг опустел от бредней. Губы расплылись в улыбке, а в животе запорхали бабочки. Я вполне мог свалиться в обморок от эйфории, но обошлось. Я слушал музыку, улыбался и кайфовал. Да, было просто. Все просто.
Я поднялся и подошел к играющим.
Громко.
Снова захотелось стать частью музыки, снова захотелось играть.
Я наблюдал за Марго. Она тоже улыбалась и играла почти не глядя, водя глазами по сторонам. Посмотрела на меня и улыбнулась шире. Потом как-то сконфузилась и опустила глаза на клавиши, немного покраснев. Я это заметил, но не подал виду. Повернулся к Ване и подвигался на кураже. Если даже на репетиции они заставляли танцевать, то что же будет на концерте. Мы играли и танцевали, танцевали и играли…
Последний аккорд – и музыканты начали собираться. Первым слинял барабанщик. Марго копалась в своих вещах. Было ощущение, что она делает это нарочно. Ваня кивнул в ее сторону. Я подошел к ней.
– Не хочешь зайти?
– К тебе? – она не поднимала головы.
– Да.
Она замерла, очевидно, взвешивая все за и против.
– Можно.
Я стоял возле и ждал, пока она соберется. Она сунула телефон в сумку и прошла мимо меня. Затем тут же остановилась.
– Веди, чего стоишь? – и все еще не смотрела в мои глаза.
Что-то в ней было не то. Неужели робость? С чего бы ей взяться? Не робела тогда в лифте, но робеет сейчас?
Мы зашли в общежитие. Я обернулся, но не встретился глазами с Марго. Сейчас она меня не привлекала, но чисто из принципа я решил идти до конца.
Я вызвал лифт. Двери тут же раскрылись. Я протянул руку вперед, и она вошла первой.
– Помнишь прошлую поездку?
– Да.
– Повторим?
Она замялась, но потом вдруг оживилась, хихикнула и сама подставила мне губы.
Почти вслепую мы дошли до квартиры, скинули вещи и упали на кровать. Все тянулось долго и прекрасно. После я почти сразу вырубился. Кажется, Марго уснула рядом.
Проснулся я от того, что кто-то бросил в меня подушку. Ваня. Опять этот черт. Он что-то тараторил, но я не мог разобрать. Я накрыл голову брошенной подушкой. Но этот упертый баран отобрал ее.
– Эй, глаза протри. Тебя обокрали.
– Что? – я не поднимал головы.
– Обокрали тебя, олух.
– Обокрали?
– Остался только ты и стены.
Я наконец поднял голову. Едва видящими глазами я осмотрелся и не увидел рюкзака. Не было и телефона.
– Который час?
– Восемь вечера.
– Как восемь?
– Я тебе звонил миллион раз, ты не отвечал.
– Вчера мы уснули часов в десять.
– Кто мы?
– Я и Марго.
– А где она?
Я крутил головой и не мог сообразить, где же она.
– Ушла, видимо.
– С твоими вещами?
– Да нет, не думаю. У нее же дела, наверно.
– Не странно ли, что она тебя не разбудила?
– Не знаю. Рюкзака нет?
– Не-а, гардероб тоже пуст.
– Стоп.
– Что?
– Ничего не осталось?
– Ты очень естественно прикидываешься тупым.
– Вот сука, – я сел на кровати. – Да не может это быть она.
– Ну, тебя, видимо, чем-то накачали или надышали, раз ты проспал почти сутки. А кто еще это мог сделать, кроме нее? Никто.
– Хватит на нее думать, мы переспали вчера, зачем ей это?
– Не знаю, увидела дорогие вещи – и все.
– Нет. П…здец. Что мне теперь делать? В рюкзаке были все деньги, ноут, телефон, часы… Еще и чемодана нет.
– Полицию вызови для начала.
– Наверно.
Я сидел без движения и пытался соображать. Но мозг почти не работал, в голове была каша. Ваня почувствовал это.
– Сам позвоню.
Вскоре приехала парочка полицейских. Они опросили меня, потом Ваню. Но ни я, ни он ничего толкового не рассказали. Про Марго договорились не упоминать. Просто сказали, что я заснул, а когда проснулся – квартира уже была пуста. Полицейские что-то записали, обсмотрели комнату для проформы и ушли с чувством выполненного долга.
