Михаил Евгеньевич Московец
Канцелярия
Она замешкалась, нерешительно расстегнула сумку и вынула распечатанный конверт.
– Вот, только не судите строго.
Чиновник достал письмо и раскрыл.
– Там, в конце.
Несмотря на указания он пробежался глазами по всему тексту. Была оскорбительная брань, упреки в том, что «ты меня бросила на произвол судьбы, а сама выбрала себе любовника побогаче. Я пошел работать на завод в пятнадцать лет. А где была ты?» Видимо, автор при смерти решил напоследок излить душу этому равнодушному эгоистичному человеку. «Я подыхаю… Не так я себе представлял свою смерть в детстве. Первая категория была вынужденной мерой, потому что у меня ничего не было и никто меня не спонсировал. Я был один в целом мире. За четыре месяца я заработал денег, копил, ограничивал себя только самым необходимым, питаясь похлебкой несколько раз в день, чтобы потом, в будущем, снова выбиться в люди. Но я не знал, что так быстро сгорю, мои легкие не выдержали… Все сбережения заберешь на почте вслед за этим письмом. То, что ты должна получить после моей смерти, – в канцелярии, по адресу… Надеюсь, душа твоя наконец спокойна и чиста. Всего доброго».
Бумага была заляпана чем-то, по краям сильно помята. Чиновник вложил письмо в конверт и вернул.
– Простите, но вам хватает наглости приходить сюда и требовать деньги?
– Вы не знаете наших отношений.
– Из письма многое понятно.
– Не лезьте в наши дела.
– Можете забрать причитающуюся сумму у секретаря, – он чиркнул на каком-то листке. – Здесь вам больше делать нечего.
– Премного обязана, – она ехидно ухмыльнулась напоследок и повернулась спиной.
Видно, сыграть горечь утраты стоило ей большого труда.
– Новый проситель, господин Р.
– Что ж, давайте.
«Всего пара часов до конца», – пролетела мысль и исчезла за окном.
Зашел деловитый молодой человек.
– Стоп, вы же не господин Р.
– Нет, я его подменяю сегодня.
– Но секретарь сказала, что тут Р.
– Знаю, таков приказ. Это только на сегодня, чтобы не переделывать половину официальных бумаг.
– Ну ладно, – гость многозначительно повел плечами. – Бюрократия, знаем.
– Верно. Что у вас?
– Понимаете, дело в чем, – он как бы незаметно пододвинул себе стул, поглядывая куда-то в сторону и начиная, очевидно, деликатный и интимный разговор, и присел, – дело сугубо личное. Мне, как бы это выразиться, нужна своего рода… гарантия.
– Гарантия?
– Ну да, гарантия. Того, что я вроде бы работаю. Понимаете?
– Не совсем.
Человек достал из внутреннего кармана толстый конверт.
– Господин Р. является моим хорошим знакомым, – проситель понизил голос. – Он подписывает мне некоторые бумаги за своего рода блага.
– Блага?
– Да, – он пододвинул конверт ближе к чиновнику.
– Не понимаю, чего вы хотите.
– Я же говорю, что мне нужна определенная гарантия.
– Какая еще гарантия?
– Что я работаю. У меня сложились трудные обстоятельства, – недолгая пауза, – которые продолжаются некоторое время, – решил добавить он, чтобы упростить ситуацию и избежать дальнейших расспросов.
– И Р. давал вам эту работу?
– Да, выписывал форму номер два, именно она нужна для… виду.
– Люди идут сюда из крайней нужды, гробят свою жизнь на второй форме за гроши, а вы приходите и суете мне этот чертов конверт, чтобы вам не вставили?
– Господин, выбирайте слова! Я же не простой человек, который приплелся сюда за отвратной работой, имейте в виду. Схема налажена, вы не запятнаете свою честь, если речь об этом.
– Причем тут моя честь? Я же вам говорю, люди спины гнут на этих работах, приходят в канцелярию уже на краю бездны за спасательным тросом, – он говорил это спокойно, но в душе вскипал гнев на этого высокомерного дельца; нельзя было привлекать внимание тех, кто за дверью.
– А у меня иная ситуация, отличающаяся от других людей. Отчетливо говорю вам, мне нужна бумага, фиктивная – это я заявляю прямо и без уклона. Иначе я буду иметь большие проблемы со своим имуществом… – он осекся, – большие проблемы, – и сделал вид, что не говорил последних слов.
– Имущество? Ха-ха, – смех был искусственным.
– Что смешного я сказал? – проситель начинал повышать голос.
– Вот этого мне здесь не нужно, – спокойно усмирил его служащий.
– Тогда выпиши мне эту чертову бумагу! – голос еще повысился. – Ты ничтожный работник, винтик в этой мощной машине, никто. Слышишь: НИКТО! Ты думаешь, что у тебя власть, но ты реально не имеешь ее. Понял? Я пришел сюда не просто так. Все обговорено с твоим высшим начальством, санкционировано ими. Ты осознаешь последствия своего упрямства, своего отказа? Тебя вышвырнут на улицу и заменят иным, более сговорчивым, – он откинулся на спинку стула с ощущением полной победы.
– Хорошо, – по-напускному равнодушно ответил служащий, – я выпишу вам бумагу.
Он сел на стул и достал форму. Заполнил почти все и остановился.
– А теперь слушай сюда: из-за таких гнилых дельцов вся наша система привела к тому, что мы имеем сейчас. Вы, выродки нашего общества, омерзительнейшие ее порождения, сочетающие в себе все пороки и грехи, просыпаетесь каждый день с чувством собственного превосходства над всеми нами, простыми людьми, и не считаетесь с нашими жизнями. Из-за таких подлецов многие добрые люди прозябают в бедности и голоде, не имея куска хлеба неделями. На грани смерти они приходят сюда, берут непомерный труд, чтобы прокормить свою семью, быть может, маленьких детей, у которых от отсутствия еды распухли животы. Они умрут, не сейчас, так через месяц, их организмы слабы – все из-за вас. Мужчины уходят на тяжкую работу, потому что в городе официально ее не найдешь, все места вы заняли дешевой рабочей силой с других городов, которую привозите вагонами. Они приходят сюда, берут эти чертовы направления и идут почти на смерть. Через месяц-два они погибают на работах из-за обвалов, удушья, радиации, а их семьям приходит значительная сумма. Но и они уже мертвы, потому что после траты суммы идти работать будет уже некому. Они умрут. Конец.
Ты, ублюдок, приходишь сюда и суешь мне это чертов конверт с деньгами и уверен, что я его возьму. Но я не возьму, запихни себе его подальше и подавись. Мне глубоко начхать, с кем ты там договаривался и кто эту всю пахабщину санкционировал, – сильный вдох-выдох. – Я тебе выпишу форму, – он дописал строчки и сунул гостю, – забирай, ты завтра выходишь на работу на каменоломни. Если не выйдешь, за тобой будет выслан наряд, тебя оштрафуют. Если не выйдешь снова, тебя упекут за решетку. Проваливай прочь! Долгой жизни и здравия! – лишь последние слова он проговорил, чуть возвысив голос, но все так же размеренно и монотонно отчеканивая каждое слово.
Во все время тирады проситель сначала ухмылялся, но потом улыбка улетучилась с его губ. Глаза расширились от изумления, рот приоткрылся: он опешил от таких слов. Все тело его оцепенело, согнутые руки брошены на ноги, грудь не вздымается от вдоха и выдоха. Гражданин машинально забрал протянутый ему листок бумаги, молча встал и вышел, сохраняя вытянутую физиономию. Отворил дверь, протиснулся в нее и затворил за собой.
– Самодовольный кретин, – полетело ему вслед.
– Следующий, – послышался указ за дверью.
«С этими просителями не успеваешь даже отдышаться немного», – он бросил изможденный взгляд в сторону серванта. Встал и подошел к нему. Зашел человек.
– Добрый день, присядьте пока на стул.
Он лишь бегло окинул глазами вошедшего и снова повернулся к серванту. «Надо налить себе выпить. Ох, как много же надо налить. Нет, не вино», – сказал он пузатому граненому графину, оказавшемуся перед его лицом, и провел руками до квадратного, с виски. Открыл, налил себе полстакана и сразу отпил приличную часть. Подумав мгновение, долил виски до половины стакана, закрыл графин и поставил на место. Где-то среди бесчисленного множества мозговых процессов мелькнула мысль, что вокруг крайне тихо, но чиновник не обратил на нее внимания. Закрыл сервант и снова прильнул губами к стакану, поворачиваясь к гостю. И сразу же поперхнулся и сильно закашлял.
– Вы что? – спросил он, когда оправился.
Пистолет в безумно трясущихся руках был направлен прямо в его грудь. Мишень медленно опустила стакан, чтобы не вызвать инстинктивные движения пальцев.
– Что с вами?
– Мерзавец!
– Я вам ничего не сделал.
– Как же?.. Вы убили моего младшего брата.
Слезы показались на глазах просителя. Он схватил пистолет второй рукой, лицо его исказилось.
