Михаил Александрович Каюрин
Интернационалист
– Пошли смотреть деревню, а то бедуины не будут демонстрировать свой быт отдельно для нас, да и стемнеет скоро – ни фига не видно будет.
– Пошли, – согласился я, и мы отправились в хижину, где пожилая египтянка пекла лепёшки на большом разогретом камне, под которым был разведён огонь.
Экскурсантам предоставили час свободного времени до ужина, чтобы обойти территорию проживания бедуинов и ознакомиться с их бытом.
Деревня располагалась у подножия невысоких скалистых гор красно-коричневого цвета. Иван отправился в сторону гор, я же, пока было светло, решил прокатиться верхом на двугорбом верблюде.
Ровно через час молодая девушка-гид пригласила туристов на ужин.
Под длинным навесом, сооружённом из подручных материалов и пальмовых ветвей, были расставлены низкие столики, гостей разместили по-восточному на полу, усадив на подушках. Мы с Иваном выбрали столик с краю. На нём уже были расставлены плетёные из тростника тарелки с сухими финиками, верблюжьим сыром и свежеиспечённые лепёшки.
Иван извлёк из своей сумки бутылку русской водки и поставил на стол.
– Приобрёл в дьюти фри по российскому паспорту, – сообщил он. – Отпускали по две штуки на брата.
Следом за бутылкой на столе появились два стакана.
– А это позаимствовал в отеле, – усмехнулся он весело, совсем не так, как усмехался, излагая мне о своём давнем пребывании в Египте.
В это время к нам подошёл юноша – бедуин в белой джалабее и повязанном на голове красно-белым смаггом – больше известном, как арафатка.
– Зарб готов, господин, – сказал он два слова по-русски и показал пальцем на стол, на котором лежал целиком зажаренный баран.
– Шукран, – произнёс Иван слово благодарности на египетском языке и положил на стол монету достоинством в один фунт.
Юноша взял монету и, поклонившись, ушёл.
– Что это было? – спросил я из любопытства. Мне показался непонятным визит юноши к нашему столику. Ни к кому больше никто из бедуинов не подходил. Все самостоятельно устремлялись «на кухню» и загружали тарелки едой по типу шведского стола.
– Пока ты катался на верблюдах, я поинтересовался мясным деликатесом, – пояснил Иван. – Баран в яме готовится около двух часов, вот я и попросил пацана известить меня, когда он будет готов к употреблению.
Я ничего, разумеется, не знал о зарбе и спросил:
– Зарб – это и есть баран?
– Да, зажаренный в выложенной камнями яме. Сначала в земляной печи разводится костёр, а когда он прогорит – в пепел помещают тушу барана. Кладут сверху камни и всё замазывают глиной.
Уловив удивление на моём лице от познаний арабской кухни, он пояснил:
– Перед возвращением на Родину одного из военных советников, египетские друзья устроили для него прощальный ужин – зажарили барана. Я был удостоен чести поучаствовать в приготовлении этого ужина и даже отведал кусок мяса.
Иван приподнялся на подушке, сказал:
– Пошли, отрежем, сколько нам захочется.
Через десять минут мы снова присели к столику, на пластмассовых тарелках у нас красовались два больших аппетитных куска бараньего мяса и приправа к нему.
Мой знакомый разлил по стаканам водку и, подняв один из них, замер на какое-то время. Я подумал, что он затрудняется произнести тост, и решил выручить его.
– Ну, чтобы всё! – произнёс я торжественным голосом, подняв свой стакан.
Иван, пропустив мой шуточный тост мимо ушей, проговорил:
– Сегодня ровно тридцать лет, как я покинул Египет, исполнив свой интернациональный долг. В этот день я хочу выпить за то, чтобы в ближайшем будущем ни один российский солдат или матрос не привлекался к исполнению непонятных и гнусных интернациональных долгов. Никаких долгов перед другими странами у России не должно быть. А если и придётся высадиться когда-нибудь на чужой территории, то это должно быть в интересах безопасности самой России.
После его слов мне стало неловко за свой дурацкий тост.
– Прости, земляк, я ведь не знал, что сегодня у тебя такая памятная дата, – сказал я в своё оправдание. – Твой тост я поддерживаю. Давай выпьем за эти прекрасные слова.
Мы чокнулись и опустошили стаканы, набросившись на аппетитное мясо. Несколько минут молча наслаждались нежной бараниной. Иван вновь налил в стаканы «по чуть-чуть».
– В Египте я оказался по воле случая, – заговорил он. – После школы связи в Николаеве меня направили на Северный флот, в Североморск. Предстояло служить на атомоходе, однако, подлодка К-8 затонула за неделю до моего прибытия во флотский распределитель. Затонула ранним утром 12 апреля в Бискайском заливе. Три дня моряки боролись с пожаром, погибли 30 человек. Затем всплыли. Пытались лодку отбуксировать в порт, но Нептун оказался проворнее экипажа и утащил её в пучину вместе с оставшимися 22-я моряками и четырьмя торпедами с ядерными зарядами. Упокоилась субмарина на отметке 4680 метров – на один километр глубже Титаника.
Мой собеседник умолк, лицо его сделалось хмурым, на скулах несколько раз прокатились желваки.
– Да ты, можно сказать, в рубашке родился, – подметил я.
– Да, не обошлось, вероятно, без вмешательства ангела-хранителя, – согласился Иван. – Во флотском распределителе я пробыл все майские праздники и лишь потом за мной приехал «покупатель». Вместо подводной лодки угодил в отдельный морской дивизион подвижных средств связи. А в июле отправился в Аравийскую пустыню. В Суэце нашим военным советникам срочно потребовалась станция ЗАС – там израильтяне разбомбили крупный узел связи, которым пользовались наши военные представители. А как координировать свои действия с Центром без засекречивающей аппаратуры? Не докладывать же секретные сведения открытым текстом, верно?
