Солнце стояло уже высоко, над вершинами самых больших деревьев, когда вокруг жилища вдовы Клэнси собралась толпа. Ближайшие соседи уже были здесь, а дальние подтягивались. Каждые несколько минут по двое или по трое подъезжали всадники с длинными винтовками за плечом, с патронташами и рогами для пороха на нагрудных ремнях. Спешившиеся были вооружены и снаряжены подобным же образом.
Причина этого военизированного собрания была всем известна. За несколько часов перед тем по плантациям разнеслась весть, что Чарльз Клэнси пропал, причем при обстоятельствах, заставляющих предположить некое несчастье. Мать его разослала по округе гонцов, и соседи стали собираться вокруг ее дома.
В юго-западных штатах в подобных случаях не принято оставаться в стороне, вне зависимости от статуса. Как богач, так и бедняк в равной степени принимают участие в отправлении лесного правосудия – по временам не слишком совпадающего с писаными законами страны.
По этой-то причине все соседи, дальние и близкие, званые и незваные, явились безотлагательно. Были среди них и Эфраим Дарк с сыном Ричардом.
Арчибальд Армстронг отсутствовал, но его и не искали. Почти все знали, что рано поутру он уехал. На дороге виднелись следы от колес его фургона, и если пароход, на который был взят билет, отошел в назначенный час, полковник должен был уже находиться милях в пятидесяти от места событий и удаляться с каждым часом. Но никто о нем и не думал, потому как едва ли бывший плантатор или члены его семьи могли иметь какое-либо отношение к делу, которое призвало сюда общину.
Задача заключалась в том, чтобы разыскать Чарльза Клэнси, до сих пор не вернувшегося домой. Мать уже рассказала то, что ей было известно, историю оставалось повторить для запоздавших. Вдова подробно поведала о событиях предыдущего дня, закончив появлением грязной и окровавленной собаки. Живое подтверждение ее слов в виде самой собаки, пребывало тут же, в описанном состоянии. Все видели, что псина ранена: след от пули, рассекшей ей шкуру, виднелся на шее. Вкупе с исчезновением хозяина это укрепляло подозрения в том, что произошло нечто скверное.
Еще одно, менее серьезное, подозрение пробуждал кусок веревки, завязанной у собаки на шее. Свободный ее конец был истрепан, как будто его разгрызли зубами. Это наводило на мысль, что животное привязали, но оно сумело освободиться.
Но зачем же гончую привязывали? Зачем стреляли в нее? Никто не мог ответить на эти вопросы.
Вызывал удивление и час, когда собака вернулась. Поскольку Клэнси вышел из дома примерно в полдень, он не мог удалиться от него на такое расстояние, чтобы животному понадобилась почти вся ночь на обратный путь.
Не сам ли Чарльз сделал выстрел, последствия которого все наблюдали?
На этот вопрос практически сразу был дан отрицательный ответ. Среди собравшихся имелись охотники, которые без ошибки могли истолковывать следы так же легко, как Шампольон читал египетские иероглифы[16]; эти специалисты удостоверяли, что рана была нанесена пулей из гладкоствольного ружья, а не нарезного, тогда как Клэнси ходил всегда с винтовкой. Так что собаку подстрелил не он.
Проведя около часа в обсуждении плана действий, собрание отправилось на розыски пропавшего. Никто в присутствии матери не сказал «на розыски трупа», но она предчувствовала, что не увидит больше сына, хотя соседи и ободряли ее.
Искатели разделились на два отряда, которые отправились на поиски в разных направлениях.
Самый большой отряд поручили старому охотнику Саймону Вудли, который взял собаку Клэнси, рассчитывая, что она сможет оказаться полезной, как только они нападут на след ее хозяина, если это случится, конечно.
Собака действительно оказалась полезной. Очутившись в лесу, она, почти не опуская носа, побежала с такой скоростью, что верховые охотники едва могли поспевать за нею.
Скачка галопом заняла почти две мили через лес и подлесок, и закончилась на краю болота. Только небольшое количество искателей оставалось рядом с собакой – прочие поотстали и теперь подтягивались небольшими группами.
Охотник Вудли одним из первых подошел к трупу, потому как, увидев место, где гончая остановилась, заливаясь громким лаем, обнаружить нечто иное никто и не ожидал.
Они предполагали найти тело Чарльза Клэнси, но обманулись.
Тела там не было, ни живого, ни мертвого. Только ворох испанского мха, явно недавно содранного с деревьев, собранного в кучу, а затем разбросанного.
Собака сделала стойку у вороха этого мха и завыла. Когда охотники приблизились, они заметили на мху и на земле буро-красные пятна – это была кровь. Она была темно-бурой, почти черной, и засохшей.
Из-под мха высовывался ствол ружья. Когда зеленый покров отпихнули в сторону, то обнаружили винтовку, причем не такого образца, какой был в ходу у здешних охотников. Но труда опознать ее не составило – многие сразу подтвердили, что это егерский карабин Клэнси. Когда мох разгребли еще, то обнаружил шляпу. Несколько человек подтвердили, что головной убор принадлежал молодому человеку.
Брошенное разряженное ружье, валяющаяся рядом с ним шляпа, кровь – на этом месте явно произошла перестрелка. Кто-то был ранен, если не убит. И кто это мог быть, кроме Чарльза Клэнси? Винтовка принадлежала ему, шляпа тоже. Значит, и кровь, скорее всего, тоже его.
У посланных на поиски не было сомнений, чья это кровь, как и в том, что молодой человек погиб. Оставался один вопрос: где труп?
Прибывшие первыми горячо обсуждали этот вопрос, он же сразу срывался с уст запоздавших. Все хотели найти удовлетворительный ответ и, будучи озадачены найденными уликами, стремились как-то разобраться, что тут произошло.
Один из их числа вполне мог бы просветить их на этот счет, но он помалкивал, держась в задних рядах. Это был Ричард Дарк.
Странно, что он оказался в числе отставших, ведь поначалу именно Дик проявлял наибольшее рвение. Дело в том, что он не принял в расчет собаку и не предполагал, что та так быстро и прямо приведет их на место, где пал сраженный пулей Клэнси.
Передние из отряда искателей спешились и окружили находку. Дарк смотрел на них, отчаянно желая улизнуть, но не решался. Дезертирство прямо указало бы на него. А так, чего ему бояться? Ну найдут они труп Клэнси с дырой от пули в груди. Но как им узнать, кто сделал роковой выстрел? Свидетелей нет, если не считать кипарисовых стволов да этой дурацкой псины, оглашавшей теперь лес заунывным воем. Вот если бы она могла говорить, тогда дело плохо. Но говорить собаки не умеют.
Подбодрив себя этими соображениями, Ричард Дарк приблизился к месту, где собственной рукой пролил кровь. Вопреки усилиям, его трясло, лицо покрыла бледность. Едва ли этому стоило удивляться, ведь он ожидал встретиться лицом к лицу с человеком, которого убил. С трупом!
Но ничего подобного не произошло: убитого здесь не было! Трупа не оказалось на месте. Только ружье, шляпа и несколько багровых пятен.
Возрадовался ли Дарк такому повороту событий? Судя по его виду, совсем напротив. Прежде он лишь дрожал и бледнел, теперь же губы у него побелели, глаза забегали, зубы застучали, и всего его затрясло, словно в лихорадке.
К счастью для убийцы, эти обличающие признаки проявились, когда он находился под могучим кипарисом, густая тень которого мешала его разглядеть. Но эта удача оказалась перечеркнута благодаря сыщику, полагающемуся не столько на зрение, сколько на нюх. То есть собаке Клэнси. Стоило Дику приблизиться к обступившим место преступления, животное кинулось на него с львиным рыком и с грацией атакующего тигра!
Не перехвати Саймон Вудли пса и не оттащи его, горлу Ричарда Дарка грозила бы опасность.
Но угроза его шее не исчезла.
Вокруг запятнанного кровью участка земли возникла заминка. Все участвующие в поисках застыли на месте, на лицах их отражалось удивление, в глазах светился вопрос. И взгляды их не были опущены к земле, не рыскали между деревьев, а нацелены прямиком на Дика Дарка.
Все заметили странное поведение собаки. Стоило ее отпустить, как она сделала новую попытку наброситься на сына плантатора, и ее снова пришлось схватить. Это определенно что-то означало и возможно, имело отношение к предмету поисков. Вопрос назревал сам собой.
Дарк понимал, что все смотрят на него и угадывал их мысли. К счастью, густая, как ночная мгла, тень скрывала его – не то трясущиеся губы и перекошенное лицо выдали бы преступника с головой и, возможно, привели бы к расправе на месте.
Но даже так его испуг не остался незамеченным. Пусть он не видим, зато слышим. Двое или трое из тех, кто стоял ближе к нему, уловили громкий, как кастаньеты, стук зубов!
Ужас внутри Дика нарастал, и тому имелось три причины. Не обнаружив мертвого тела, он остолбенел от удивления, которое сменилось затем суеверным страхом, а тот, в свою очередь, уступил место опасениям иного рода. Но Дарк не успел все осмыслить прежде, чем на него накинулась собака, заставившая его выбросить более отдаленные угрозы из головы.
Когда его защитили от нападения гончей, самой непосредственной опасностью стали взгляды спутников. По причине сумрака прочитать их он не мог, но понимал, что там немой вопрос. En revanche[17], и они не могли заглянуть ему в глаза, и, подбодрив себя этим соображением, Дик вернул часть привычной своей самоуверенности, в которой сейчас так нуждался.
Поведение собаки нельзя было оставить без комментариев.
– Могу припомнить десятки случаев, когда псина Клэнси вот так бросалась на меня, – произнес он с притворной беспечностью и деланным смехом. – Пес не может простить мне трепку, которую я задал ему, когда он повадился к одной из наших сук. Я бы убил дворнягу сто лет назад, если бы не дружил с ее хозяином.
Животное кинулось на него с львиным рыком
Объяснение было правдоподобным и ловко предложенным, но убедило не всех. Поверить в него могли только те, кто ничего не заподозрил. Но на время сгодилось и оно, и искатели вернулись к поискам.
Торчать и дальше у кучи мха казалось бессмысленным. Здесь они обнаружили только кровь, а найти требовалось тело. А для этого надлежало двигаться дальше.
Подобрав шляпу и ружье, мужчины рассредоточились и стали прочесывать лес.
В течение нескольких часов они обшаривали пространство между деревьями, заглядывали под веерообразные ветви карликовых пальм, осматривали толстые стволы кипарисов. Короче говоря, искали повсюду.
Спасатели старательно прочесали округу на добрую милю в диаметре. Заглянули даже в болото, насколько позволяла проникнуть в него вязкая трясина – такое удобное место, чтобы скрыть следы самого мрачного преступления.
Вопреки их рвению, подстегиваемому отзывчивыми на чужую боль сердцами, поиски оказались бесплодными, не принеся ничего. Тела они не нашли, ни живого, ни мертвого, не обнаружили и следов исчезнувшего человека. Никаких находок, кроме сделанных в первые же минуты, шляпы и ружья.
Упавшие духом, уставшие и голодные, искатели стали по мере приближения вечера стягиваться к месту преступления и, дав друг другу слово возобновить поиски поутру, отправились по домам.
Не вся поисковая партия покинула лес. Но двое из ее числа неприметно остались. За некоторое время до отъезда других они тихонько скользнули в сторонку и удалились на несколько сотен шагов, прихватив с собой коней.
Остановившись на безопасном расстоянии, в густой тени, они спешились и выждали, когда толпа рассеется. Все в них говорило о нетерпении, словно эти двое хотели остаться в лесу одни, и не без особой на то причины. Эта причина имелась, по крайней мере у одного: едва убедившись, что никто не может их подслушать, он поделился со спутником своими соображениями.
Спасатели старательно прочесали округу
Говорил старший из них, на попечении у него, помимо лошади, было еще одно животное – собака. Потому как то был не кто иной, как охотник Вудли, взявший на себя обязанность управляться с гончей Клэнси.
Второй из оставшихся принадлежал к лицам того же рода занятий и являлся профессиональным охотником, но был моложе товарища. Его звали Нед Хейвуд.
– Нам тут ничего не сделать, покуда эти гринхорны[18] не уедут, – сказал Вудли, поясняя причину своего поступка. – Даже старина Дэниэл Бун[19] не смог бы взять след, когда вокруг такой колоброд. Я и пытаться не стал до тех пор, пока все не уберутся отсюда. Треклятые ослы только усложнили дело, истоптав все вокруг, уничтожив все зацепки, любой отпечаток ноги. Но я все же заметил кое-что, на что никто не обратил внимания. Как только они уедут подальше, мы тщательно изучим след.
Молодой охотник кивнул и односложно выразил согласие следовать приказам старшего сотоварища.
Следопыты выждали еще несколько минут, пока в лесу не установилась полная тишина. Затем, обмотав уздечки коней за ветки и не забыв привязать собаку к стремени одной из лошадей, вернулись на место, где были обнаружены ружье и шляпа.
На нем они не задержались – путь их, по указанию Вудли, лежал дальше.
Пройдя шагов двадцать по лесу, старый охотник остановился перед одним из кипарисовых «колен», этих растительных причуд, которые сбивают с толку ботаников и до сих пор не объяснены учеными. По форме своей они напоминают окорок, торчащий тонкой частью вверх. Сходство настолько велико, что южане обвиняют дельцов-янки, будто те, завернув эту деревяшку в парусину, продают ее под видом настоящего мяса!
Может статься так, что миссисипский охотник Вудли знал об этих причудливых явлениях природы больше самого сведущего ученого в мире.
Но, рассматривая это конкретное кипарисовое «колено», следопыт думал вовсе не о науке и не о своем превосходстве над людьми науки. Единственным его намерением было показать Хейвуду нечто, что ускользнуло от внимания поисковой партии и о чем сам охотник не хотел говорить, пока рядом находились другие.
Теперь пришло время рассмотреть находку более тщательно и убедиться, оправданы ли его подозрения.
Данное «колено» не годилось для целей недобросовестных продавцов свинины – оно было слишком велико, чтобы сойти за окорок. Когда охотники остановились рядом с ним, то убедились, что отросток превосходит толщиной любого из них и вымахал в человеческий рост высотой.
Остановившись перед ним, Вудли указал на повреждение в коре – круглое отверстие со слегка неровными краями. Волокна были повреждены совсем недавно, и не просто повреждены, но и окрашены красным! Со времени, когда появилась эта дыра, минуло не более суток – к такому выводу пришли лесные жители, тщательно осмотрев ее.
– Что скажешь, Нед? – спросил Вудли.
Хейвуд, человек молчаливый, не спешил с ответом, рассматривая поврежденный участок древесины.
– В него попала свинцовая пилюля, – продолжил его товарищ. – И размер и форма отверстия указывают на крупный калибр. А судя по красным отметинам по краям, эта пилюля была в оболочке из крови.
– Похоже на кровь, это да.
– Она и есть, самая настоящая – кровь Чарльза Клэнси. Пуля, угодившая сюда, сначала прошла через его тело. Ее что-то задержало, и свинец не проник глубоко в древесину, пусть та и мягкая, как заболонь.
Достав нож, старый охотник ввел кончик в дыру, подобно щупу.
– Ну, как я и говорил. Вошла не глубже чем на полдюйма. Я чувствую, как острие упирается в свинец.
– А что, если ее выковырнуть, Сайм?
– Именно это я и намереваюсь сделать. Но только с умом. Я вырежу ее с куском древесины вокруг. Нам понадобится и то и другое, вот мы их вместе и возьмем.
Вудли вонзил клинок в кору отростка вблизи отверстия. Он сделал это ловко и осторожно, чтобы не стереть красных краев дырки. Мягкая древесина поддавалась так легко, будто это была брюква. Очертив круглый надрез и мало-помалу действуя ножом, он извлек кусок грушевидной формы, но побольше чем этот плод сорта «жаргонель».
Взвесив кусок дерева на руке, он передал его своему товарищу и сказал:
– В этом куске дерева такая пуля, которая никогда не могла вылететь из карабина, она весит почти унцию. Только гладкоствольное ружье способно выбросить такую массу свинца.
Действуя ножом, он извлек кусок грушевидной формы
– Тут ты прав, – ответил Хейвуд, в свою очередь подвесив кусок дерева на ладони. – Нет сомнения, что эта пуля из гладкоствольного ружья.
– Но кто же у нас охотится с таким ружьем, Нед Хейвуд?
– Я знаю только одного человека.
– Назови же его, назови проклятого бездельника!
– Дик Дарк.
– Да, Нед. Я подозревал его весь день, я видел еще и другие следы, ускользнувшие от взора наших товарищей, чему очень рад; мне не хотелось бы рассматривать их в присутствии Дика Дарка. Вот почему я замаскировал их, чтобы другие не заметили. К счастью, так и произошло.
– Какие же это следы, Сайм?
– В грязи на краю болота, далеко от места, где упал бедный молодой человек. Я наскоро осмотрел их и заметил, что это следы убегавшего человека. Голову свою отдаю в заклад, что они сделаны парой сапог Дика Дарка. Теперь слишком темно, чтобы осматривать их, а мы для этого придем завтра очень рано, прежде, чем встанут другие. Если это не следы Дика Дарка, то пусть Саймона Вудли назовут тупоголовым лесным сурком.
– Вот если бы у нас был хоть один его сапог, чтобы сличить отпечатки.
– Если! Никаких если – будет у нас его сапог. Да что там, оба. Я намерен раздобыть их.
– Но каким образом?
– Предоставь это мне. Я придумал план, чтобы достать его обувь и другие вещи, которые помогут пролить свет на это мрачное дело. Пойдем, Нед, к вдове и посмотрим, не можем ли чем-нибудь утешить ее. Ведь она, пожалуй, и умрет. Она никогда не была крепка, в особенности после смерти мужа, а теперь, когда лишилась сына… Пойдем же, Хейвуд, докажем ей, что не все ее покинули.
Повинуясь порыву честного сердца, не чуждого жалости, молодой охотник с готовностью откликнулся на призыв.
– Я с тобой, Вудли!
Весь день мать Чарльза Клэнси провела в терзаниях и неопределенности, но еще ужаснее был вечер, когда соседи возвратились с поисков и принесли известия о ее сыне. И какие известия! Из их рассказов становилось ясно, что ее мальчик убит. Но кто убийца и куда исчез труп, оставалось неизвестно. Были обнаружены только шляпа, ружье и кровь.
Скорбь матери, сдерживаемая до тех пор слабой надеждой, перешла всякие границы. С ней случилась истерика, сердце ее готово было разорваться. Несмотря на свою бедность и посему малое количество друзей, в эту страшную минуту она не ощущала себя брошенной. В лесах Запада отстраняться от чужой беды не принято: здесь под одеждой из грубого домотканого холста бьются сердца такие отзывчивые, каких не найдешь под тонкими шелками.
Среди соседей миссис Клэнси таких людей оказалось в избытке. По большей части то были «белые бедняки», как их пренебрежительно величают гордые плантаторы. С полдюжины человек изъявили желание остаться при ней на ночь, полагая, что тем смогут ее поддержать, а также движимые предчувствием, что поутру от них могут понадобиться услуги более траурного свойства. Вдова слегла, и весьма вероятно было, что она никогда уже не покинет своей комнаты живой.
Поскольку ночь выдалась теплой, а точнее, даже душной, мужчины расположились на улице: покуривали трубки, сидя на крыльце, или разлеглись на травяной лужайке перед коттеджем, тогда как их жены, сестры и дочери хлопотали вокруг несчастной.
Нет нужды упоминать, что разговоры шли исключительно о событиях этого дня и о тайне убийства. В том, что это убийство, все были уверены, но не брались определить, как оно произошло и каким мотивом вызвано.
В равной степени сбивало с толку исчезновение тела, хотя особого недоумения не вызывало. Все понимали, что два явления взаимосвязаны. Тот, кто совершил грязное дело, принял меры к сокрытию трупа и покуда преуспел. Оставалось проверить, устоит ли его хитрость против поисков, которые возобновятся поутру.
Людей занимали два переплетающихся между собой вопроса: кто убил Клэнси и за что?
Что до ответа на первый, то в полдень, когда поиски начинались, никому не пришло бы на ум имя Дика Дарка. Теперь же его передавали из уст в уста. Сперва шепотом, опасаясь обвинений в клевете, но постепенно оно звучало все громче и смелее, обещая скоро перейти в прямое обвинение.
Зато второй вопрос ответа не находил: «С какой стати Дику Дарку убивать Чарли Клэнси?» Никто не брался угадать. Ни у кого не было ключа к этой тайне. Никто не ведал о соперничестве между двумя молодыми людьми, и тем более о ревности – этом чувстве, которое, как ни одно другое, толкает человека на убийство себе подобного.
Ухаживания Дарка за старшей дочерью полковника Армстронга не были в поселке тайной. Он сам, выпив лишнего, как ребенок, давно выболтал все любителям сплетен. Но Клэнси, если не в силу скрытности, то по благородству характера, держал свои сердечные дела при себе. Не обнародовать их у него имелись и иные соображения.
В результате собравшиеся поддержать его бедную родительницу имели не больше представления о нежных отношениях между Чарльзом и Хелен Армстронг, чем о причинах несчастья, которое оплакивала теперь вдова.
Одна Каролина Клэнси знала о чувствах сына, но в первый момент, раздавленная горем, даже не подумала поделиться этими сведениями с сочувствующими соседями. То был семейный секрет, слишком священный даже для расположенных к ней ушей, и остатки прирожденной гордости заставляли хранить его. Время откровенности еще не пришло.
Но вскоре оно должно было наступить – это вдова понимала. Все придется рассказать, ведь после того как первый приступ горя, когда ее мысли целиком были прикованы к убитому сыну, прошел, и теперь они обратились к тому, кого она подозревала в убийстве. В ее случае это было больше, чем подозрение. Зная обстоятельства, миссис Клэнси была почти уверена не только в том, что совершено преступление, но и в том, кто его виновник.
Лежа на постели с льющимися по щекам слезами и тяжело вздыхая под хор голосов, старающихся ее утешить, вдова молчала. Скорбь несчастной была слишком велика, чтобы язык мог выразить ее. Но перед ее мысленным взором постоянно стояли два лица: лицо убитого и лицо убийцы. То есть ее сына и Ричарда Дарка.
Вопреки неосведомленности об этих обстоятельствах, думы добросердечных соседей вдовы постоянно обращались к Дику Дарку, а имя его не сходило у них с уст.
Необъяснимое поведение молодого человека минувшим днем, равно как и странная реакция собаки, – все это сейчас припоминали и живо обсуждали.
С чего псина так себя повела? Почему среди целой толпы облаяла только одного человека, а затем так яростно бросилась на него? Объяснение, данное самим молодым человеком, показалось неубедительным уже тогда, а теперь, когда участвовавшие в поисках трезво осмысливали все, покуривая трубки, и вовсе выглядело притянутым за уши.
Пока они обсуждали это, калитка перед входом в коттедж скрипнула, и вошли два человека. Когда они приблизились к крыльцу, где свет фонаря из сальной свечи упал на лица Саймона Вудли и Эдварда Хейвуда.
Охотники были хорошо знакомы всем собравшимся, и им обрадовались как людям, способным скрасить тягостный и скучный ночной дозор.
Когда вновь прибывшие поднялись на крыльцо, по их лицам стало видно, что у них есть чем если уж не развеселить, то оживить общество. Они явно разузнали что-то, касающееся занимающей всех темы, причем важное.
Подойдя поближе к свече и собрав народ вокруг себя, Вудли извлек из кармана своего длиннополого плаща кусок дерева, напоминающий по форме грушу или грубо очищенную репу.
– Ну-ка, поглядите на это, ребята! – воскликнул он, поднося находку к свету.
Все посмотрели.
– Кто скажет, что это такое? – спросил охотник.
– Кусок деревяшки, надо полагать, – отозвался один из собравшихся.
– Похоже, что она вырезана из кипарисового «колена», – добавил другой.
– Правильно, так оно и есть, – подтвердил Сайм. – А тот парень, который ее вырезал, стоит сейчас перед вами. Видите вот эту дырку спереди? Даже гринхорн сказал бы, что ее проделала пуля. И только совсем зеленорогий не заметил бы, что края дырки окрашены чем-то красным, и это не что иное, как кровь. Так вот, ребята, пуля и до сих пор внутри – мы с Хейвудом не стали извлекать ее, пока не пришло время.
– Теперь пришло, – сказал Хейвуд. – Доставай!
Остальные горячо поддержали предложение.
– Сейчас достанем. Давайте поглядим, парни, что за яичко обнаружится в этом гнезде из кипарисового «колена».
С этими словами Сайм извлек из чехла нож с широким лезвием и, положив деревяшку на скамейку на крыльце, расколол ее. Когда она разломилась, внутри обнаружился круглый кусочек металла с характерным для свинца тусклым блеском – ружейная пуля, как и ожидалось.
Крови на ней не было, она вся стерлась за время продвижения через волокна. Но пуля сохранила свою сферическую форму, как если бы только что вылетела из ружья или выпала из формы для отливки.
– Пуля! – хором воскликнули все.
– Пуля из гладкоствольного ружья, – добавили несколько голосов.
Потом прозвучал вопрос:
– Кто из живущих по соседству использует припас такого типа?
Ответ прозвучал мгновенно, хотя и не был удовлетворительным:
– Гладкоствольных ружей тут полно, хотя никто, насколько мне известно, с ними не охотится.
– А вот я знаю одного такого, – раздался еще чей-то голос.
– Кто же это? – потребовал целый хор.
– Дик Дарк!
Это заявление поддержали еще несколько человек.
Затем на некоторое время повисла тишина. Люди ощущали жгучую потребность, но уже не говорить, а действовать.
За время этой паузы Вудли составил две половинки деревяшки заново и, связав их леской, сунул в карман. Потом сделал вожакам собрания знак следовать за ним для дальнейшего обсуждения.
Когда те повиновались, охотник отвел их в сторонку от крыльца и расположился на лужайке на некотором расстоянии от дома. Сдвинув поближе головы, они начали вполголоса совещаться о чем-то.
Но говорили они недостаточно тихо, чтобы нельзя было уловить как не раз прозвучало название должности, внушающей такой страх всем злодеям.
А еще прозвучало имя – имя, которое и без того было весь вечер у всех на устах, и произносилось сквозь зубы.
Не все из тех, кто собрался поддержать вдову, были допущены на этот тихий совет. У Саймона Вудли, председательствующего на нем, имелись причины отстранить некоторых и собрать только тех, кому он полностью доверяет.
Едва совещание закончилось, четверо из его участников, словно сговорившись, отделились от группы, выскользнули через калитку на улицу и отправились к лошадям, привязанным у забора.
Освободив их, они потихоньку сели в седла и так же неприметно ускакали, перебрасываясь в пути лишь немногословными репликами. И снова в них прозвучало название должности, такое многозначительное при описанных обстоятельствах:
– Едем прямиком к шерифу!