полная версия

Майкл Уэнски
Книга скорпиона

Полная версия

Встречи

Его видели несколько раз днем в городе. Родились слухи, что он поднял себя из мертвых. Как позже донесли Маркусу соглядатаи из местных, он был и на Мертвой голове. Поздно вечером. Наверное, искал остатки того, который был распят за него.

Утром его видели женщины из тех, кто раньше слушал его проповеди, которые пришли поклониться ему к месту казни. Они не узнали его – по требованию Метателя он обрил бороду и постриг волосы. Когда он заговорил с женщинами, они поняли, кто он, испугались и бросились прочь.

Йудеи, даже те, которые не верили в его проповеди, стали говорить, что он был колдун, и дух его остался на земле. Жрецы послали людей найти остатки трупов казненных, но те ничего не нашли. На Мертвую голову стали приходить люди. Они забирали с собой щепки с крестов, землю и камни с площадки казни. Маркус велел поставить стражу и никого не пускать. Потом иеросолимские жрецы нашли человека, который вывез тела из трупной ямы под Мертвой головой и донесли Метателю. Жрецы требовали наказать его. Маркус готов был крестовать варвара за то, что увез тела без разрешения романской власти. Но Метатель сказал жрецам, что разрешил тому увезти труп. Тогда жрецы потребовали показать им тело, но тот человек сказал, что оно исчезло из гробницы, в которую они его положили. Жрецы сказали всем, что труп был захоронен в другом месте, а всё остальное пустые выдумки.

Тот человек был отцом одного из распятых. Маркус узнал это позже от Метателя. Префект и в самом деле разрешил тому забрать тело единственного сына. «Он родил одного, а похоронил троих», – пошутил Маркус. Все, что осталось от казненных уместилось в одиночной могиле. Позднее, тот человек, отец казненного, сошел с ума. До него дошли слухи, что сын его жив, и он стал везде ему мерещиться.

В последний раз Поднявшегося видели у северных ворот. Якобы, он ехал на осле из города. Йудейские жрецы сочли это хорошим знаком. Дух колдуна покинул Иеросолиму. Еще, говорят, его вроде бы видели в Халялейе, но это утверждали те, кто раньше ходил вместе с ним и почти никто им не верил.

Иешуа

– Ты готов?

Вопрос Метателя был резонен, но застал Иешуа врасплох.

– Да. Да, кажется, – неуверенно ответил он.

– Что случилось?

Префект подошёл ближе.

– Я не знаю, правильно ли я поступаю, – сказал Иешуа.

– Ты поступил так, как считал нужным, – с нажимом произнёс Метатель. – Думаешь, лучше было бы, если эти, – он сделал пренебрежительный жест ладонью, – кричали и плевали в тебя? Только жизнь позволяет стать лучше.

Тяжёлая рука романца легла на худое плечо Иешуа.

– Жизнь – она как костёр, затопчешь – и ничего не будет.

– Я знаю, знаю, – торопливо сказал Иешуа. – Но как же те, кто был со мной. Я видел их и говорил с ними. И они…говорили обо мне странные вещи, – Иешуа с трудом подбирал слова на койне.

– Они видят меня другим, чем я есть, – произнёс он и замолчал. – Им легче так. Я уже им не нужен.

Метатель отвернулся. У него всё ещё побаливала голова, и разговор начал его утомлять.

– Люди любят верить в небылицы, – сказал он. – Ты станешь ещё одной – только и всего. Будешь безымянной книгой, которую с десяток раз перепишут писцы и переводчики, наделают ошибок, напишут дополнения, вычеркнут, что считают ненужным и как-нибудь назовут.

Иешуа посмотрел на романца.

– Меня будут помнить? – спросил он.

– Они будут помнить тебя, но другого. Ты станешь следующим Хильхамешем¹²⁵ или Улиссом¹²⁶, символом чего-то древнего и загадочного.

Они замолчали.

– Скоро придёт Маркус, – медленно сказал Метатель. – Вам надо уходить.

Потом повернулся и посмотрел Иешуа в глаза.

– Мы ещё встретимся, странник, – удивительно ясные голубые глаза Метателя улыбались.

Иешуа протянул руку к романцу, мягко коснулся лба. Метатель почувствовал, как прохладные пальцы вытягивают боль из его головы и вливают покой. Он услышал слова. Как лодки, плывущие по реке, они появлялись перед его мысленным взором и исчезали в тумане.

«Ты будешь, будешь жить долго. Ты будешь обречён на свет, но это не доставит тебе боли. Мы встретимся и будем говорить. Я научу тебя плести из тьмы струны, и мировой ветер будет играть на них. Мы уйдём вместе на небо, туда, где жизнь – не игра и страдание, а красота и смысл, где тишина рождает покой, а пустота становится простором. И я назову тебя братом…»

– Ave, братья.

Вошедший Кровник выглядел усталым и раздражённым. Был он небрит, одет в старый плащ, скрывающий доспех и оружие, в руках нёс две увесистые дорожные сумки. Одну из них он тут же бесцеремонно кинул в руки Иешуа.

– Иди к лошадям. Твоя серая, – коротко бросил Маркус.

Когда романцы остались одни, Кровник доложил Метателю о последних слухах и событиях в провинции и городе, о передаче всех своих дел новому начальнику стражи, о маршруте их движения, о деньгах и городах на пути, о сопроводительных письмах, которые им дал Метатель и о многом другом.

– Ты останешься доволен, – в конце своего отчёта сказал Кровник, поглядел на Метателя и улыбнулся.

Они надолго расставались впервые за очень многие годы, и никто из них не знал, увидятся ли они вновь.

Грузный, высокий Метатель, вдруг порывисто, по-отцовски сжал Маркуса в объятиях. Тот, уткнувшись носом в его ключицу, по-ребячьи заревел. Лицо этого взрослого мужчины исказила гримаса боли и детской обиды. Ему казалось, что он теряет единственного человека, который понимал его, был с ним во всех трудностях и остался рядом несмотря ни на что.

Нечто похожее чувствовал и Метатель. В глазах его стояли слёзы.

– Будь здоров, брат, – выдавил из себя Метатель.

– Будь здоров, – глухо ответил Маркус, отстранился и, сплёвывая горький осадок расставания, весело сказал:

– У тебя остался ещё один Маркус. Позаботься о нём. И смотри не обрюхать по-новому эту варварку…

Ещё до рассвета из Иеросолимы выехали двое всадников. Одного из них стражники у ворот узнали сразу – это был их бывший начальник черноволосый Маркус Пантера или Убийца, как звали его за пустые глаза и вспышки ярости, от которых много страдали и сами стражники. Спутник Маркуса был безбородый светлокожий молодой мужчина, плохо сидевший на лошади. Что-то в его облике было странным, а что – ни один из солдат сказать не мог. Впрочем, все так устали после вчерашней попойки, что, как только те скрылись из вида, быстро забыли о Марке Убийце и его попутчике. Башенные стражники продолжили играть в мору, а воротные тоскливо разглядывали холмы, дорогу и дома, и никто уже больше не вспоминал о тех двоих, что навсегда покинули город. Да и кому они теперь были нужны?

Стояла жара. Лошади и люди устали. Маркус и Иешуа остановились возле небольшой остерии, передали лошадей прислужнику и вошли главную залу.

«Дикий грязный восток. Замазать бы эту дырку, через которую родятся все эти торгаши и ублюдки», – подумал Кровник и вслух громко выругался.

В тёмной, пропахшей запахами готовящейся пищи, зале немногочисленные посетители, сидя на циновках перед низкими столиками распивали что-то дымящееся из глиняных пиал и делали вид, что разговаривают, поглядывая то и дело на вошедшего вооружённого мужчину, судя по презрительной гримасе – романца.

– Еды и пить, – сказал Кровник на арамейском подошедшему хозяину, а сам сбросил вещи возле столика в углу, брезгливо смахнув на пол стоящую на нём грязную посуду. Хозяин не удивился поведению романца и спокойно ушёл.

Иешуа и Маркус вышли во двор и умылись мутной водой из бочки, вернулись в залу и уселись на жесткие циновки. Иешуа, прислонившись к глинобитной стене, был задумчив и молчал. Кровник выглядел устало и беседы тоже не начинал.

Вскоре вернулся хозяин, неся свежие лепёшки, миски с тёртым пахучим сыром, зелень и кувшин разбавленного вина. Кровник расплатился и сказал, чтоб дали корма лошадям. Хозяин кивнул и удалился.

Путешественники с аппетитом принялись за еду. Наевшись, Маркус подобрел лицом, поудобнее разложил тюки с тёплой одеждой и припасами, ослабил пояс и по романскому обычаю с удовольствием развалился на этом походном ложе. Потом посмотрел на заканчивающего обедать Иешуа и сказал:

– Спрашивай.

Иешуа перестал жевать.

– Кто был тот, кого повесили там на горе?

– Он был лишён рассудка. Подбивал йудеев на мятеж. Говорил, что он есть сын бога и пришёл, чтобы освободить Исраэль, и ещё много чего, – Кровник призадумался, вспоминая и продолжал: – Таких много в этой дикой стране. Мы поймали его. Мне помог в этом один йудей. Ты знаешь его – это Йуду, бывший ученик старика Менглу. Он был хорошим помощником. Его пришлось убить. Я его повесил на дверях дома. И сунул в рот его награду тессеру, чтоб думали, что это мстят кинжальщики.

Маркусу что-то неудобно давило в бок и он заворочался, закряхтев, поправил перевязь с мечом, маленькой сумкой и кинжалом и снова улёгся. Помрачневший Иешуа спросил:

– Это чтобы никто не знал про меня?

– Об этом теперь знают только ты, я, Метатель и трупы, – весело произнёс романец.

– А тот, кого повесили, его же не могли принять за меня?

– А вы с ним похожи, – хмыкнул Кровник. – Только ты дурак, а он нет. Я сжёг ему волосы, а лицо разбил. Он был мудр, – Маркус издевательски скорчил физиономию. – Он кричал, чтоб не трогали его душу – я и не трогал. Он был уже приговорён, и его собственное тело было ему не нужно, зато пригодилось нам, – Маркус коротко рассмеялся. – Я хотел зарезать ещё и этих двоих, что не расставались с тобой как тень, но Метатель запретил.

Кровник оскалился:

– Эти варвары теперь кричат, что мы убили тебя, а ты ожил, так что ты теперь – ходячий труп.

Иешуа угрюмо посмотрел на хохочущего Кровника и сказал:

– Ты озлоблен.

– Я солдат, а солдаты всегда злы, – просто сказал романец, не поднимаясь дотянулся до кувшина и налил себе в чашку вина. Не спеша выпил и продолжил:

– А знаешь зачем я делаю всё, чтобы ты остался жив? Мне не нужен твой свет – он не для меня. И мне не нужна твоя беспомощная милость – я такой, какой есть. Так знаешь почему?

Маркус не отрывая насмешливого взгляда от Иешуа, вытянул руки над головой и потянулся.

– Мне интересно. Метатель – он другой. Он хочет увидеть свет, а мне всё равно. Я не видел свет, и вряд ли когда-нибудь увижу. Но ты видел его, я это знаю. И ты вздумал уйти, не рассказав никому про него и не указав дороги. Ты скряга, Чужеземец. Но я тоже. Я хочу узнать себя, и ты помогаешь мне в этом.

Иешуа что-то быстро невнятно сказал.

В залу вошли двое мужчин с оружием. Кровник напрягся, но это оказались сборщики податей. Романец кивнул на них Иешуа – даже их пришлось вооружать в этой варварской стране.

Отдохнув и переждав дневную жару, Кровник и Иешуа вышли во двор, вывели лошадей, разложили поклажу и верхом отправились дальше.

Дом стоял возле озера. По весне вода прибывала, и потому часть дома и его построек стояла на сваях. Вокруг зеленели горы. Вода в озере была прозрачно-голубой и холодной круглый год. Неподалёку была деревня. Жили там в основном пастухи, да и то не всегда, а лишь в тёплые месяцы. На многие мили вокруг больше человеческого жилья не было. Полнейшая глушь, где сама земля дышала древним покоем. Сюда не дотянулись даже греки, а как говорил Маркус, греки побывали даже в Аиде¹²⁷. Романцы присоединили эти земли, но особой разницы пока никто не чувствовал. Дальше нескольких крепостей с окрестностями волчье влияние не распространялось¹²⁸.

Дом Метателя оказался совершенно пуст и заброшен. Деревенские жители не тронули его. Они были суеверны и, когда в его крышу однажды ударила молния, посчитали это дурным знаком и обходили дом стороной. Когда в нём появились жильцы, местные сначала настороженно приняли их. Их даже не хотели пускать в деревню, когда они приехали туда за продуктами. Тогда один из приезжих исхлестал старейшину деревни и нескольких пастухов плетью. Жители поняли, что романская цивилизация дошла и до них и отношения с пришельцами наладились.

Маркус и Иешуа стали приводить дом в порядок, запасаться едой и всем необходимым для зимовки: дорог тут почти не было, а дожди и снег делали с конца осени те немногие пути, что были почти непроходимыми.

До зимы Кровник успел съездить в Кесарию – столицу провинции, где, благодаря рекомендательным письмам Метателя, получил работу. Сначала он надзирал за строительством новых дорог, потом сопровождал в качестве бенефикиария¹²⁹ помощников наместника в поездках по дальним крепостям, участвовал в проверках гарнизонов, помогал устраивать игры и бои на арене, подбирал и покупал рабов и животных. За то, что однажды сам засовывал короткие раскалённые пруты железа в зад кабанам перед схваткой, получил прозвище Весельчак. Ослеплённые болью животные устроили настоящее побоище, и всем очень понравилось. С тех пор он организовывал все крупные провинциальные игры и масштабные попойки после них.

На зиму он возвращался в дом на озере, а весной снова уезжал. Кровник купил рабов для охраны и ведения хозяйства: мужчину и женщину, уже немолодых и с отрезанными за какую-то провинность местным царьком языками. Иешуа поначалу сидел дома безвылазно, почти всё время молчал. В первую, необычно долгую для тех мест зиму, проведённую в новом доме, Кровник от скуки научил Иешуа романскому и греческому чтению и письму. Поначалу Маркусу пришлось силой заставлять того выводить буквы стилом на вощённых дощечках. Потом Иешуа понравилось. Он перечитал всю «Илиаду» – любимую книгу Кровника, единственную, которую тот взял с собой из Йудеи¹³⁰. А когда освоил письмо, стал много времени проводить за записями. Кровник жадно читал всё написанное им, правил грамматику и стиль, делал едкие замечания о содержании. Часто они с Иешуа сидели допоздна в стылой зале возле очага, подбрасывали дров в огонь, подливали масла в светильники, вина в чашки и много говорили, записывали, сердились и спорили. Эти моменты было то немногое, что их объединяло. Когда с перевалов сходил снег и открывались дороги, Кровник уезжал.

Иешуа оставался наедине с немыми рабами и несколькими сторожевыми собаками местной крупной лохматой породы. Маркус научил рабов отзываться на слово «тень», и они были действительно незаметны и безмолвны. Иешуа полюбил долгие пешие прогулки и часто по нескольку дней пропадал в горах.

Метатель все не ехал. Были срочные дела. Когда Иешуа спрашивал Маркуса о нём, тот ругался, и было видно, что ему очень хотелось поехать обратно в неспокойную провинцию и помочь. Но Метатель строго запретил ему делать это. Дела меж тем в Йудее шли плохо. Понтиуса Метателя отозвали в Рому. Хотели даже судить, но смерть кэсара решила дело по-иному¹³¹. Бывший префект Йудеи на корабле отправился из Остии на восток за тем, что ему недоставало все эти годы – за покоем. Доплыл он до Асии¹³² благополучно, но здесь его хватил удар и несколько месяцев он не вставал с постели. Немного полечившись, он медленно добирался горными дорогами до своего озёрного дома.

Чудовищно постаревший, наполовину парализованный Метатель приехал в начале лета. Привёз с собой Хлойи с подросшим Маркусом. Жена Метателя умерла ещё в Йудее, вскоре после отъезда Кровника с Иешуа.

Метателю, как и Кровнику, привыкшему к деятельному образу жизни, в сельской глуши было скучно. Он тут же приказал рабам разбить возле дома сад, и управлял работами. Когда он себя хорошо чувствовал, они с Иешуа гуляли. Метатель привёз с собой большую библиотеку, и летом они часто сидели на открытой веранде с видом на озеро и горы. Иешуа читал вслух какое-нибудь произведение, чаще всего на греческом, а закутанный в тёплые одеяла Метатель внимательно слушал, исправлял, если Иешуа что-то произносил не так и объяснял незнакомые слова.

Метатель продолжал сильно сдавать. Старость и болезнь отняли последние силы. Он уже не мог сопровождать Иешуа в его прогулках. Тот стал уходить всё дальше и мог не возвращаться по десятку дней. Местные уже стали рассказывать про него сказочные истории. В одной из них говорилось, что он не человек, а дух неба, принявший людской облик, но кто, кроме детишек поверит в такое…

Метатель умер в возрасте 74 лет, прогуливаясь по саду возле дома. Раб, сопровождавший старика, сказал, что он с утра был какой-то странный, приказал вывести его на прогулку, потом отпустил и сказал: «Дальше я пойду один». Но раб не ушёл и был неподалёку. Метатель некоторое время постоял, опираясь одной рукой на ствол яблони, потом медленно сел, и по уверениям раба, которого допрашивал после Маркус, ещё до того как коснулся земли умер. Романца похоронили на том же месте под яблоней, на ветвях которой болтался подвешенный за ноги труп его нерадивого слуги.

Маркус младший быстро рос. Отец везде брал его с собой, устроил на военную службу, обучал владеть оружием. Он помогал Кровнику организовывать игры и очень полюбил бои гладиаторов. Младший Маркус почти не появлялся в доме на озере, где жила Хлойи.

Кровник после смерти Метателя сильно изменился. Стал молчалив и больше никуда не уезжал из озёрного дома. Исчезли все его вспышки ярости, так что рабы и особенно рабыни зажили спокойно. Он впускал в себя тишину, как учили его много лет назад жрецы в далёком Эгипте. Кровнику шёл 53 год. Время раздумий и подведения итогов. Маркус не сделал ни того, ни другого. Однажды весной, он просто ушёл в лес и не вернулся. Никто не знает, что случилось с ним. Тело его так и не было найдено. Говорили, что его убил медведь. Медведи были очень голодны и свирепы той весной.

Иешуа после этого ещё довольно долго жил в доме на озере. Уже стариком он ушёл на свою последнюю долгую прогулку в горы. Пешком он добрался до Армении и, кажется, замерз где-то там ночью в непогоду на перевале. По другой версии его казнил один из тамошних нахараров-царьков за непочтительное к нему обращение¹³³.

Что случилось с Хлойи никто из местных не помнил. Кажется, она утонула, купаясь в озере.

Маркус младший ушёл из жизни молодым, погиб в приграничной стычке с отрядом, пришедшим пограбить с востока. Солдатская жизнь коротка. Законных детей после себя он не оставил.

Книга пастуха

И будет много написано обо мне. Но верьте лишь тому, что скрыто от глаз людских в слове меж слов, во взгляде не глаз, но сердца.

И просил я Маттафию: «Прочитай, что ты пишешь?». И сказал он: «Прочти ты» и склонился предо мной. Я ответил, что мудрости письма не знаю, а он закричал: «О!». Тогда я сказал: «Что кричишь?». А он ответил мне: «Я знаю тебя. Ты искупитель наших грехов, ибо предсказали, что явится тот, кто не слово знает, но слово заключено в нём». А я засмеялся, а он вытер свои слёзы.

А был ещё случай. Мы шли через деревню, и там умирал человек. А я сказал, что воскрешу его, если мне дадут свечу и мази. И я подошёл к нему. И налил ему воды, и омыл его, и натёр мазями, и свечу поднёс к губам, и снёс в неё болезнь и смерть. И тот человек вошёл в свет и не умер. И я был там, и меня назвали целителем. Но человека того вскоре убили и сказали, что я воскресил его, а потом колдовство кончилось, и он умер.

И виделся мне Менглу. Он умирал в пустыне и звал меня по имени. И свет и тьма менялись, будто закрывались и открывались глаза. И Менглу испустил крик и обратился в змея и уполз.

Не помню я, где бывал, ибо страны состоят из земного праха, а земной прах рассыпается в ладонях. Но жизнь держит меня, ворота смерти не пускают. Случившееся непостигаемо, и руки болят болью от тяжести пережитого. И ноги устали в скитании. И зубы болят разжёвывать хлеб и пищу. То, что внутри ищет источник, чтоб омыться и боится выглянуть из щелей хижины тела моего. Часть меня в пути, а другая ещё жива. Но будет волна, и накроет она меня и мой город. И я прощусь со всеми и отлечу в другие земли. И полёт будет долог, ибо краткие пути ведут во тьму и мерцание тьмы, а длинные… Руки устали писать. Иду отдыхать.

…большая чёрная рыба. Больше всех, которых я видел. Она приплыла с запада и проглотила город. Она была в романском шлеме.

И я сказал Маттафии: «Принеси мне хлеб и вино». И принёс он. И я сказал: «Ешь». Он съел, а я спросил: «Насытился ли ты?». И он сказал, что да. Тогда я посмотрел на свои руки и сказал ему: «Ешь мои руки, как хлеб и кровь мою пей, как вино». И стал роптать Маттафия. И тогда я сказал ему: «Что бы ты сделал, будь твои дети голодны?». Он ответил, что заработал бы на пищу. Но я сказал: «Но к тому времени дети умрут». Тогда Маттафия стал размышлять и сказал, что отдал бы им своё тело. И я сказал ему: «Да, Маттафия, но только если ты хочешь сделать своих детей людоедами. Если хочешь их спасти, надо превратить их в птиц и выпустить в небо. Там они найдут дом и пищу, а, вернувшись, накормят и тебя». И Маттафия спросил: «Как сделать из людей птиц?». И я сказал: «Дать им знание, и оно вознесёт их». И тогда Маттафия отрыгнул хлеб и вино, и уселся что-то писать, а я ушёл гулять.

В Эгипте храмы сделаны не для людей. Жрецы почитают богов как братьев, стерегущих мир, но людей не чтят вовсе. Они чтят то, что даёт им пользу, а то, что причиняет боль, они просят отнять от себя. Однажды приходит настоящая боль, и они вызывают богов, приносящих пользу, но те им не помогают, ибо боль тоже польза.

Прощаемся с людьми и ходим без дома. И прячем истину в заплечном мешке, подальше от глаз своих и чужих. Мешки дырявы, и она выпадает в неподходящий момент, и мы кричим: «Чудо! Чудо!»

Когда-нибудь найдётся человек, который скажет, что бога нет, и это будет день первой смерти бога. Когда много людей скажут, что бога нет, дверь закроется и останется узкая щель, сквозь которую проходить будут посланцы. Когда все люди скажут, что бога нет, появится бог.

Я устал. Я очень устал. Ушли оба Маркуса. Ушла Хлойи. Я пишу на пергамене, покрытом пылью. Я понял, что жизнь даётся всем, смерть находит лучших избранных, а остальные просто уходят, сгорают до поры как травинки в огне. Но я уйду иначе. Я стану дорогой. По ней пойдут люди. И я направлю их. К живому свету, от пустого неба и ненасытной земли в новую страну. Я назову её Блаженье. Блаженье мира.